Кто-то свыше, определённо, ненавидит Чжан Чжэханя, потому что когда он молился всем известным богам, чтобы Сяо Юй выбил ему пару дней грёбаного отпуска, то рассчитывал
совсем не на это.
Сидящие за столиками люди, выряженные, словно в какой-то исторической дораме, искоса поглядывают на него с явным замешательством. Чжэхань невольно оглядывает себя: растянутая застиранная футболка, серые пижамные штаны, босые ноги, — и фыркает — выглядит он вполне нормально. Ну, насколько это возможно для человека, который прошлой ночью мирно лёг спать в свою постель, а открыл глаза уже в какой-то древнекитайской таверне.
«Вот блядь, где ж я так проебался», — думает Чжан Чжэхань, осматриваясь. Он не знает, как здесь оказался. Сначала решил, что вырубился на съёмочной площадке из-за усталости, вот только съёмки последней дорамы в сеттинге Древнего Китая уже давно закончились. Вариант со сном Чжэхань отметает почти сразу — он не настолько морально заёбан, чтобы не отличить реальность от вымысла.
Люди продолжают глазеть на него, теперь даже не исподтишка, и Чжэхань, не зная, куда себя деть, садится за ближайший пустой столик. Со второго этажа хорошо просматривается почти вся таверна — маленькая, но уютная. И никаких тебе камер, световиков, гримёров и спорящих членов съёмочной группы. Несмотря на ситуацию, Чжэхань чувствует себя… почти спокойно. Или заставляет себя так чувствовать, заталкивая нарастающее беспокойство в метафоричную яму, вырытую в глубине сознания. Заниматься самообманом для него так же привычно, как чистить зубы по утрам. С его профессией это переросло в необходимость.
«Всё хорошо», — несколько раз повторяет Чжэхань, закрывая глаза.
И вдруг слышит лёгкие шаги вместе с шорохом одежд. Кто-то останавливается у его столика и, чуть помедлив, присаживается. Доносится свист воздуха и щелчок закрывшегося веера.
Чжэхань открывает глаза и с опаской косится на незнакомца. На него смотрят так пристально, что это становится неприличным, но Чжан Чжэхань срать хотел на приличия, поэтому тоже не отводит взгляд. Место напротив бесцеремонно занял Гун Цзюнь в образе Вэнь Кэсина. Взгляд его — жадно-любопытный, с лёгким прищуром, от которого мурашки ползут по коже. Глаза хищные, как у акулы, почти чёрные и пустые. Чжэханю хватает пары минут пристальных переглядок, чтобы с ужасом осознать — нет, не Гун Цзюнь. Перед ним самый настоящий хозяин Долины. Вэнь, чёрт бы его побрал, Кэсин, который смотрит на него уж слишком заинтересованно.
Самое время, думает Чжан Чжэхань, вырыть свою чёртову безопасную яму поглубже и самому же в неё прыгнуть. Потому что как бы ты себя не уверял, будто всё хорошо — нихрена хорошего. Ты не просто проебался, дружище. Ты в полной ж…
Изучающий взгляд Вэнь Кэсина осматривает короткие волосы, незнакомую одежду, пока не цепляется за босые ступни. В этот момент его бровь заметно дёргается, и на лице мелькает что-то среднее между смущением, удивлением и эмоцией, которой Чжэхань дал бы название «это ещё что за пиздец».
Ах, да. Древний Китай. Приличия и всё такое. Постыдно оголять ступни в общественных местах, но справедливости ради, всего пять минут назад Чжэхань нежился в собственной кровати, так что да — ему феерично похуй.
«Интересно, по шкале от одного до десяти, насколько
неебически непристойно я выгляжу?» — мимолётно думает Чжэхань. И с какой-то пакостной гордостью присваивает себе «одиннадцать».
— Могу ли я присоединиться к столь красивому мужчине? — любезно спрашивает Вэнь Кэсин.
Чжан Чжэхань прекрасно понимает, что это был не вопрос. Распустивший перья павлин уже сам себя пригласил, и теперь простого «нет» будет недостаточно, чтобы от него отвязаться. Поэтому, нарочито громко, устало и раздражённо вздохнув, Чжэхань выдавливает из себя:
— Да пожалуйста.
Вэнь Кэсин ожидаемо игнорирует его недружелюбный тон.
— Ты чужеземец? Выглядишь… — он запинается, пытаясь подобрать слово, а Чжэхань одаривает его хмурым взглядом, говорящим «ну давай, прояви своё красноречие, благодетель Вэнь».
—…уникально, — заканчивает он. — Могу я узнать имя этого господина?
Какая-то глупая и безрассудная часть Чжэханя подначивает назваться Чжоу Цзышу, но он не настолько ёбнутый. Если где-то по этим землям бродит настоящий Цзышу, проблем потом не оберёшься. Придумывать имя лень, и в итоге он сдаётся:
— Чжан. Чжэхань.
— А-Хань, — на губах хозяина Долины появляется довольная улыбка. — А я Вэнь. Вэнь Кэсин.
«Вот это меня и пугает…»
— Позволь угостить тебя. Нет ничего слаще вина в это время года, особенно, если делишь его с новым другом.
После того, как Вэнь Кэсин делает заказ, между ними наступает тишина. Немного неловкая, но Чжан Чжэхань рад и этому. На
нового друга он принципиально не смотрит, лихорадочно соображая, как поступить.
Впрочем, Вэнь Кэсина хватает на целых пять секунд, после чего он начинает
болтать.
— Тебе повезло попасть в Цзяннань в пору цветения… Над городом — цветущих ив пыльца. И белый пух… И толпам нет конца — все на цветы взирают с наслажденьем.
Очень много болтать.
— Аромат цветов, яств и красоты нас дурманит. Звук воды, цитры и весенних птиц трогает сердце. Я был бы рад разделить это наслаждение с тобой, если позволишь показать тебе город.
Очень много…
— А-Хань, уверен, тебе здесь понравится. Ведь недаром говорят: «На небе — рай, на земле — Ханчжоу».
Очень.
— Дай мне что-нибудь потяжелее, пожалуйста, — просит Чжэхань. — Например, вон ту вазу.
— Зачем? — Вэнь Кэсин настороженно щурится и впивается в него взглядом, словно пытаясь залезть в чужую голову и разгадать какой-то замысел.
— Я долбану ей себя по башке, вырублюсь и проснусь в своей постели.
На лице Вэнь Кэсина отчётливо выражено недоумение, и Чжэхань почти лениво добавляет:
— Не пойми меня неправильно, но я бы хотел насладиться «прекрасной мелодией цитры и пением птиц из окна».
— Это такой вежливый способ сказать мне «заткнись»?
— Вы так проницательны, господин Вэнь.
Наступает тишина. Чжан Чжэхань, наконец, смотрит хозяину Долины в глаза. И вздрагивает.
«Я бы взял тебя прямо на этом столе» — читается в них.
«Пиздец, — думает Чжэхань, едва не подавившись слюной. — Это что, одно из тех клише в дорамах «ты привлёк моё внимание, потому что ещё никто не смел так дерзко разговаривать со мной»? Ну нахер, пора сваливать.»
В ту же секунду двери таверны с грохотом распахиваются. Посетители с криками подскакивают, когда наёмники в чёрном врываются внутрь.
— Ебена мать, это ещё что за двигатель сюжета?
— Скорпионы, — раздражённо шипит Вэнь Кэсин, вытаскивая веер. — Не думал, что им хватит смелости явиться за мной.
— О, так это по твою душу? — Чжэхань быстро поднимается, оглядываясь по сторонам в поисках места к отступлению. — Замечательно, развлекайтесь тут, а я пожалуй…
— Прыгай в окно и прячься, я найду тебя, когда разберусь с ними, — приказывает хозяин Долины, закрывая Чжэханя собой.
— С ума сошёл?! Это второй этаж, а я без обуви!
— Ты не владеешь цингуном?
— Да я не могу прожить и дня без того, чтобы не удариться мизинцем о тумбочку, а ты хочешь, чтобы я тут каскадёрством занимался!
— В таком случае держись за моей спиной.
Толпа наёмников расступается, пропуская своего лидера. Король скорпионов надменно улыбается, почти любовно поглаживая остриё кинжала, а затем игриво тянет:
— Вот мы и снова встретились, Вэнь Кэсин. На этот раз ты не посмеешь меня проигнорировать.
«Ли Дайкунь, ну ёб твою мать. Тут и без тебя проблем хватает.»
Он делает шаг к Вэнь Кэсину и, особо ни на что не надеясь, шепчет:
— Они ведь нас в клочья порвут. Может по-тихому свалим, а?
— По-тихому, как ты выразился, уже не получится, — Вэнь Кэсин хмыкает, не сводя хищных глаз с противника. — Да и не могу я пока уйти.
— Почему?
— Я Се Вану кинжал одолжил, надо забрать.
— Ты… ЧТО?
Король Скорпионов, которого эти двое полностью игнорируют, перешёптываясь между собой, недовольно кривит губы и даёт наёмникам сигнал к атаке. Вэнь Кэсин реагирует молниеносно и бросается вперёд с изяществом гепарда, приметившего добычу. Несколько взмахов веером — и на пол падают мёртвые тела с перерезанными глотками. Чжэхань отшатывается и едва сглатывает, чувствуя подступающую тошноту. К такому жизнь его точно не готовила.
Убийства. Не постановочные с бутафорской кровью, а самые настоящие: лязг кинжалов о веер хозяина Долины, кровь с характерным металлическим запахом, растекающаяся по полу, и предсмертные хрипы людей. Те уже точно не встанут, не пойдут в гримёрные переодеваться, отмывать эту химозу с шеи и жаловаться на паршивую роль трупа в почти гейской дораме.
Чжэхань заставляет себя глубоко вдохнуть. Выдохнуть. Вдохнуть. Поглядывает на распахнутое окно, затем на сражающегося хозяина Долины, потом опять на окно. И приняв взвешенное решение «да пошли они все нахуй» — бежит в сторону и выпрыгивает на улицу.
Ну, как выпрыгивает… скорее переваливается, неуклюже цепляется ступнями за оконную раму, с громкими матами летит вниз и…
…и приземляется, ломая шею. Боль короткая, лёгкая, вспыхивает и тут же исчезает.
«Ёбаный свет, за что», — последнее, о чём думает Чжэхань. Веки тяжелеют, и он проваливается в пустоту.
***
Он подскакивает в кровати с вопящим криком. Первые секунды не понимает, где он и что произошло, пока помутнённые от сонной пелены глаза не фокусируются на знакомой комнате. Его комнате.
Чжэхань с трудом выравнивает дыхание, утирает мокрые щёки рукой и мысленно усмехается: это был самый реалистичный и странный сон в его жизни. Кажется, он всё же перетрудился, раз его мозг выдаёт такое.
Наверное, всё же стоит надавить на Сяо Юя посильнее, может и получится выйти в отпуск. И начать следует прямо сейчас.
Чжэхань хватает телефон, игнорирует «05:38» на экране и очень долго, эмоционально и решительно печатает сообщение, чтобы ему, блять, хоть немного освободили график. И вовремя понимает, что за такое можно отхватить по самое не хочу. Сяо Юй — классный друг, но злой, требовательный и бескомпромиссный менеджер, а по совместительству — мастер прописывать пиздюли. Не пойдёт. Чжэхань стирает и пишет новое:
«Дорогой Сяо Юй, сегодня я так заебись поплакал. Можно мне в отпуск, пожалуйста?»
Чуть подумав, добавляет грустный смайлик для верности. Спустя секунду снова стирает, нервно пробует ещё пару раз, а в итоге отправляет короткое:
«Спишь?»
Ему ожидаемо не отвечают, и он с печальным вздохом откидывает телефон на подушку и встаёт. Сделав пометку доебаться до Сяо Юя, когда тот повезёт его на съёмку очередной рекламы чего-то-там, выуживает из шкафа полотенце, трусы и шаркает в ванную. Всё равно уснуть больше не выйдет, а контрастный душ и крепкий кофе успокоят нервы после недавнего сна.
***
Он умер под окном таверны. Так быстро, глупо и неожиданно, что Вэнь Кэсин, смотря на тело А-Ханя, не мог до конца поверить — всё закончилось, не успев начаться. Если бы только у него был шанс узнать его чуть лучше. Чуть дольше. Казалось, Судьба нарочно даёт ему в руки что-то интересное и важное, чтобы потом безжалостно отнять.
— Не волнуйся, А-Хань. Я похороню тебя, как положено. Сожгу столько ритуальных денег, что ты не будешь знать бедности в том мире. Спи спокойно.
***
Когда Чжан Чжэхань открывает глаза, понимание приходит не сразу, а затем ударяет тяжёлым молотом прям по голове. Он снова не в своей постели.
Он лежит на подобии алтаря в старом, явно заброшенном здании — одним словом, в каких-то ебенях. Здесь сумрачно, тошнотворно накурено ладаном, а за открытой настежь дверью глубокая ночь. Чёрные ветви голых деревьев словно пики нанизывают на себя полную луну. Её бледный свет выхватывает из тьмы глубокую яму. На этот раз реальную, а не метафоричную. У изголовья развороченной земли стоит деревянная доска-табличка — Чжэхань не видит с такого расстояния, но он почти уверен,
чьё на ней имя. И эта уверенность приносит осознание: кто-то (не будем показывать пальцем на Вэнь Кэсина, которого, к счастью, нет поблизости) перенёс его тело, чтобы…
«Блядский же ты благодетель, — шипит Чжэхань, приподнимаясь. Шея слабо ноет, но точно не сломана. — Не мог оставить меня у таверны? Приняли бы за пьяного бомжа и не трогали, пока не проснусь. Вот же ж дерьмо.»
Итак, у него по крайней мере два варианта развития событий.
Первый — съебаться отсюда подальше, но велика вероятность нарваться на каких-нибудь неприятных типов. И получить пиздюлей даже сильнее, чем он сегодня, когда не выдержал и позвонил менеджеру в шесть утра.
Второй — остаться в относительной безопасности здесь, но в этом случае придётся как-то объяснить Вэнь Кэсину его «чудесное воскрешение», и если он облажается,
а он облажается, Лао Вэнь им заинтересуется. Или же решит, что Чжэхань какая-нибудь опасная нечисть, от которой нужно избавиться.
На улице темно и страшно, а Вэнь Кэсин может вести себя нормально… иногда…
— Я заебался, так что спокойной ночи, — Чжэхань ложится обратно на алтарь, чихает от щекочущего запаха благовоний, и, свернувшись в позу эмбриона, закрывает глаза.
Вэнь Кэсин же не настолько дурак, чтобы закопать спящего человека, правда?
***
К заброшенному храму удалось вырваться только к рассвету. Собрание с Великой Десяткой Дьяволов прошло относительно спокойно — для хозяина Долины, но точно не для скулящих от страха призраков. Вэнь Кэсин готов поставить на кон свою заколку, что среди этих отбросов затесалась крыса, перебежавшая на сторону скорпионов. Иначе как объяснить, что те всегда с выверенной точностью знали, где он находится. Поначалу это даже забавляло — убивать наёмников так же просто, как давить муравьёв мизинцем. Отличный способ выпустить пар, отвлечься, показать скорпионам их место и тем самым ткнуть Короля мордой в грязь. Сегодняшняя стычка в таверне не была исключением — до того момента, как Вэнь Кэсин потерял Чжан Чжэханя из виду, а потом нашёл его бездыханное тело.
От триумфа победы не осталось и следа, лишь гнев, досада и что-то, отдалённо напоминающее скорбь. Они отняли у него А-Ханя, а Вэнь Кэсин отнимет их жалкие жизни: разворошит муравейник и подожжёт, сдерёт шкуры, да повесит на главной площади на всеобщее обозрение. А пока что следует позаботиться о теле, которое он оставил на…
Хозяин Долины застывает в дверях. Широко распахнутые глаза в неверии скользят по алтарю, обводят недоумённым взглядом пространство, но ничего не обнаруживают.
Тело А-Ханя исчезло.
