Не завидуйте.

Через несколько дней новый пир состоялся. На нём уж Басманов, не стесняясь, с самого начала в платье сидел. И пока ещё трезвые, бояре хорошенько Федю разглядели. Смотрели либо с сожалением, либо с отвращением, либо с невыносимой пошлостью. Басманову было противно, но в то же время ему нравилось, что всё взгляды прикованы к нему. А ещё это настоящее удовольствие – царю прислуживать, да так, чтобы все видели. Но что-то шуты слишком долго царя развлекают, пора и Фёдору поработать… Он, посмеивась, подтолкнул их руками к выходу, вина в кубок налил и сам изящно к царю подплыл. Некоторые мужики тогда в ладоши хлопали, свистели или смеялись. А Федя поставил на царский стол кубок, сел у ног его, на ступеньки, и сладким голосом пропел, заглядывая в глаза: - Выпей вина, батюшка господин Иван Васильевич! – сам он будто пьяный был, но на самом деле просто счастливый, - Ты у меня, государь, как Бог! Что же ты скучаешь, царенька? Иван и правда был хмур, но когда обратился к Басманову, голос его сделался нежным: - С чем пришёл ты, милый мой Феденька? Ну говори, чего надо? – и Иван слегка улыбнулся. А бояре наоборот отвернулись – сильно противно им сделалось. - Счастья, долголетия пришёл пожелать, царенька ты мой! Любимый… Дорогой… - и Федя прильнул к его ногам, - С чем же я ещё могу придти к тебе, царенька ты мой единственный! Государь ты мой родименький! Как я люблю тебя!.. Кажется, и дня бы не прожил без тебя… Поведи лишь очами – отца родного зарежу и не спрошу за что! – эти слова Фёдор выделил особенно громко и чётко. Где-то на другом конце зала подавился Басманов старший. Алексей тогда голову испуганно поднял, но резко стушевался и напрягся сильно. Отношения с сыном у них всякие прекратились после того позора прилюдного и ненависть взаимная появилась. А царь руку к волосам его протянул и гладить, аки кота стал. - Ммм… - от удовольствия промычал Федя. На самом деле, он готов был и правда, как кот мурчать. - Федюш, раз уж в платье ты, поплясал бы, потешил нас… - прозвучал тихий, глубокий голос над головой. Федя, долго не раздумывая, заглянул царю в глаза с улыбкой и затянул громко: - Гости въехали к боярам во дворы! Пьяные бояре, услышав знакомые мотивы почти сразу подхватили хором: - Во дворыы! Басманов поднялся и, начиная приплясывать, продолжил: - Загуляли по боярам топоры! - Топорыы! – тут уж и бояре повскакивали, готовясь к танцу и продолжили уж без Федьки, - Гойда! Гойда! Говори, говори, говори-приговаривай! Говори да приговаривай! Топорами приколачивай!!! Ой, жги, жги, жги, жги, жги!.. И хоть неистово Федя в танце кружился, да опять замечал всё подле себя и взгляд царский, и свинское поведение опричников, и девушек вошедших… Басманов видел их до этого – каждая была дочерью или родственницей кому-то из бояр. Они частенько приводили их во дворец – всё хотели к царю поближе пристроить (мало ли одна из них ему приглянётся, он её фавориткой сделает…) Но Басманов красотой своей затмевал их всех в глазах царя. Ан уж второй куплет начался, Федя с боярами опять петь начал: - Раскололися ворота пополам! - Пополаам! - Ходят чаши золотыя по рукам! - По рукаам! Гойда! Гойда! Говори, говори, говори-приговаривай! Говори да приговаривай! Топорами приколачивай!!! Ой, жги, жги, жги, жги, жги!.. Девушки, обратив внимание на Фёдора, захихикали, подумали шут местный. Потом перешёптываться начали… - А как гости с похмелья¹ домой пошли… - начал Федя последний куплет. - Пошлии… - Они терем этот за собой сожгли… - Сожглии! Гойда! Гойда! Говори, говори, говори-приговаривай! Говори да приговаривай! Топорами приколачивай!!! Ой, жги, жги, жги, жги, жги!.. В общем этот вечер был один из самых шумных. И даже царь позволил себе дать слабину и слишком много выпил. Обычно он так не делал – боялся, что его отравят или убьют пьяного… Но имея такого слугу как Федя, видимо его паранойя ослабла. После пира царь в опочивальню ушёл, слуги стали в тронном зале прибираться, а Федя умылся и пошёл к царю. Он был очень уставший, но тем не менее предвкушал сладкую ночь, полную нежности и любви… Подходя к двери он услышал звуки странные. Сходу спросил у стражников: - Что там происходит? - Не велено отвечать. - Дайте тогда сам посмотрю! - Не велено пускать! - Ты что, пёс, не узнаёшь фаворита царёва! А ну быстро дверь отпирай! Одно моё слово царю – и ты на площади в петле висишь! – Федя фактически кричал. Услыша девичьи визги за дверью ему совсем дурно стало. - Только зрелище вам не понравиться… - пробубнил стражник, медленно открывая дубовую дверь. Фёдор ворвался в комнату и замер. Царь лежал на какой-то девице, которая визжала, как свинья на убое, лапал грудь её, тянул за волосы. Волосы… такие же как у самого Басманова! И длина и цвет – всё одинаковым было! А на полу платье порванное валялось… Белое. Такое-же… Двое, окутанные животной страстью не замечали Фёдора. А у него грудь огнём обожгло, живот от боли скрутило, глаза защипало… Он развернулся и стремительно пошёл прочь. «Предал! Бросил! Променял на эту шкуру!! Меня! А ещё в любви клялся!.. И эта сука!... Это она виновата! Воспользовалась тем, что на меня похожа и соблазнила его! Предатели! Я служил! Я защищал! Я всего себя отдал!!! А он… А они…» - с отчаянием думал Фёдор, быстрым шагом летя по коридору и вытирая рукавами платья слёзы. Вбежал в первую попавшуюся комнату, захлопнул дверь, оглянулся: никого не было, только лавки в два ряда стояли. Федя хотел сдёрнуть платье, как вонючую драную тряпку, но другой одежды для сна у него не было. Не лёг – упал на лавку, лицом в руки, заплакал навзрыд. Вспомнилось всё – от первой их встречи, первой жаркой ночи, до сегодняшнего вечера, когда он в ногах его сидел и готов был чуть ли не лизать эти самые ноги… А с ним так… Как с негодным скотом… Очень обидно и унизительно. Плакал он долго, ткань платья закусив до боли, но всё же забылся потом сном тревожным.