Между Нами, или драбблы о любви, слезах, счастье и боли

Туго сжав кулаки, Артём колючим взглядом уставился в его холодные голубые глаза. Сдерживался изо всех сил чтобы не размозжить ему череп, не вгрызьтся зубами ему в глотку, не выпустить ему всю обойму в тело. Он был в шаге этого, но его останавливал принцип "безоружных не бью". Павел сидел перед ним, к тому же со связанными руками, и не представлял абсолютно никакой угрозы. Но кроме простого принципа солдата, что-то нечто иное останавливало Артёма. Что-то, что уже давно сидело где-то глубоко внутри, не желая показыватся наружу, потому что каждый раз когда это самое всплывало, Артём своими руками заталкивал это обратно, да поглубже.

***

Он молча слушал Павла, одним взглядом давая тому понять, что Морозов должен быть достаточно убедительным в своих оправданиях, чтобы Артём хотя бы отсрочил свою месть, не говоря уже о простом нейтралитете. Сидел и слушал, и все больше уходил в себя, и все больше то самое запретное шевелилось внутри, отдаваясь в сердце болью, страхом и отвращением к самому себе. Артёму захотелось встать, пнуть стул с распинающимся Морозовым и убежать далеко далеко, туда где его не найдут, не ткнут раскаленным штырем в незажившую рану, не окунут лицом в страшные мерзкие воспоминания как в кипяток. Просто подальше отсюда, от виновника всех его мучений, от того, кто заставил Артёма усомнится в своей адекватности, в своем понимании себя. А этот человек все сидел и говорил, раскаивался, искренне извинялся. И плакал. Ну почти. Голубые глаза Павла слезились, то ли от яркого света, то ли от безмерной тяжёлой тоски и раскаяния, рвущих его душу. Морозов закончил говорить, и молча опустил голову, ожидая вердикта Чёрного. Артём тихо подошёл к нему, встал на одно колено, и аккуратно, иногда едва заметно касаясь бледной, сухой кожи Павла, развязал верёвки и отошёл назад. Ничего не сказал, да и не нужно было. За него все сказали глаза. Морозов встал, сделал было шаг вперёд, ближе к Черному, но осекся, и замер. Вытянул руку вперёд в жесте прощания. Артём подхватил его широкую ладонь. Возможно он сжал ее чуть сильнее, задержал свою руку на руке Павла чуть дольше, чуть нежнее чем обычно провел пальцами по костяшкам, но это только возможно. А возможно они оба сделали это.

***

Он даже не понял, простил ли он Морозова окончательно именно сейчас, или просто осознал что это произошло ещё давно. Но глубоко внутри него что-то маленькое и теплое треснуло, распространяясь по организму. Артём поднес к губам свою ладонь, на которой ещё едва теплилось прикосновение Павла, и поцеловал, быстро, нежно, в тот же миг стыдливо пряча глаза в тени. Был ли он рад, если бы узнал что где-то в темной глубине тоннеля Павел стоял, прижавшись спиной к стене, и делал тоже самое. Нежно прикасался сухими губами к месту, к которому прикоснулся своими пальцами Артём, и тихо плакал. Хоть Чёрный не сказал ни слова, Павел почему-то точно знал, что теперь он прощён. А ещё Морозов оснознал что впервые в жизни искренне и по-настоящему влюблен. А Артёму ещё только предстояло это понять.