***
— Разве я Бог? — он начал вспоминать собственные слова. — Это не может быть правдой. Бог – существо, которое не видал ни один человек на земле. Изображения Творца различны, ведь все эти картины — плоды разных умов. Бог не может принять человеческую форму и снизойти до необъятной Руси. Как я могу верить вашим словам, учитель? — Федор, ты слишком себя накручиваешь. — устало прошептал темный силуэт. — Разве не ясно одного, ты – Бог. Разве нужны для этого доказательства? — Да, нужны. На эти слова силуэт лишь тихо рассмеялся. В этом смехе Достоевский отчётливо слышал капли издёвки, его переполнял гнев, но он молчал, ожидая того когда учитель смолкнет. — Зачем же мне приводить тебе доказательства? На словах это будет не так эффективно. — силуэт чуть наклонился вперед, касаясь острым носом уха Федора. — Придет время, ты вспомнишь мои слова, Бог мой, Федор…***
Ни дьявол, ни демон… Самое настоящее исчадие Ада. С приятным, бархатным голосом и доброй улыбкой. Таким был учитель Федора: безжалостным, эгоистичным, бессердечным. Достоевский мог подобрать ещё множество слов для того, чтоб описать своего учителя, но он больше не хотел думать о нём. Не хотел вспоминать ту беседу, где учитель упорно доказывал, что вот Федор – Бог. Для такого эгоистичного человека это было как минимум странно. Но Достоевский решил больше не думать об этом, забыть навсегда. — Что такое? — Танидзаки уже не мог видеть то, как Дост уходит в свои мысли, и судя по лицу не в самые приятные. — Всё нормально, — спокойно сказал Достоевский беря в руки салфетку, — просто, воспоминания. — О, Федор-кун! Какие же это воспоминания? — пропел Дадзай, появившиеся, как всегда, вовремя. — Расскажи нам о своем прошлом! — Ничего необычного. Член самой обыкновенной семьи. — отрезал он поднимая уже пустую чашку. — Думаю, это не ваше дело. — сухо сказал тот поглядывая на свои джинсы, благо черные. Поблагодарив за чай, он спешным шагом ушел прочь. Дадзай ещё долго смотрел на место, где сидел Федор. В голове его уже построилась теория о том, что Достоевский не такой уж и простой приезжий из другой страны. Тот хранит много тайн, которые Осаму ещё предстоит узнать. Отбросив эти мысли, весело присвистывая, танцующим шагом вышел из кафе, прогуляться. В это время, в другом конце агентства Куникида разговаривал с Ацуши, объясняя ему всё с корки до корки. Но, на словах «мафия охотится на тебя, так что тебе придется…» ворвался Федор. Детектив смолк, не посвящая Накадзиму в то, что же ему надобно сделать. — Ацу! Хотел бы Федор сейчас бросится на Ацуши и начать ещё одну тираду о том, что нехрен так бросаться на врага, при этом ещё себя калечить, но принципы не давали сделать это. Поэтому он, поздоровавшись с Куникидой и сообщив ему, что отчёт уже давно готов, сел на уголок кровати и так долго-долго смотрел на Накадзиму. Доппо сначала глупо хлопал глазами, а после его лицо так и заискрилось от счастья: в кои-то веки прилежный работник. — Я пойду. — поправляя очки сказал Куникида, понимая, что им нужно побыть наедине. — Федя! Как ты? Как Танидзаки и Наоми? — Все в порядке, — легко улыбнувшись сказал Достоевский и положил свою руку на лоб Накадзимы, — у тебя тоже всё прекрасно. — Ага… После слов Куникиды, Ацуши почувствовал себя не в своей тарелке. Он чувствовал вину. За ним охотиться опаснейшая преступная организация Йокогамы. Именно из-за него всё агентство стоит на ушах. Ацу подозревал, что мафия может напасть на агентство в любой момент и виновником в смерти новоиспечённых друзей будет он сам… «Тот, кто не может спасти других, не достоин жить!» — Ацу ты не виноват. — твёрдо сказал Федор кладя руку на его сердце. Этим он заставил тигра вздрогнуть. Русский словно услышал чужие слова в голове тигра.— Не переживай… — Как ты можешь так просто об этом говорить? — тихо прошептал Ацуши убирая руку Федора со своей груди. — Ты не понимаешь… — Когда придет время, Ацу, я кое-что тебе расскажу. — вздохнул Федор смотря куда-то в сторону. — А сейчас, сейчас никуда не беги, — Достоевский слабо улыбнулся, — ты нужен, ты полезен, ты достоин жить. Кто говорит обратное – пошли в лес за дровами. — русский подмигнул и ушел, оставляя Ацуши в глубоких раздумьях.***
— Через четыре минуты тридцать три секунды нападет мафия! — воскликнул только что ворвавшиеся Федор. Рампо, вдруг раскрывший глаза и бросивший фантик от конфетки в мусорку, кликнул то же самое. Всё агентство вздрогнуло, то ли от неожиданности, то ли от того, что новичок тоже об этом знает. Не то что знает, он просто вторил Рампо. Они сказали это одновременно. А к такому был способен лишь Дадзай, неужели новичок тоже вундеркинд? — Куникида-сан! Благодарю за жучок. — подбежав к Доппо прошептал Федор и тут же начал объяснять. — Я нацепил его на Хигучи-сан, но у входа к мафии её видно проверили и жучок заметили. Но слышал точно, так это то, что через 20 минут, считая от того времени, она направит «Черных ящериц» на агентство, уже забыл зачем ей это, но не суть. — Федор почесал затылок и слабо улыбнулся. — Осталось… — Две минуты двадцать одна секунда. — нервно сказал Куникида уже сжимая свои идеалы. — Федор-кун иди пригляди за Шкетом никуда не отходи от него. — А зачем? — поинтересовался Достоевский усаживаясь за стол. — Ацу, терзаемый чувством вины, берущая начало с его прошлого, вскоре убежит, но всё же… — Достоевский схватил со стола ножницы и прислонил к горлу сзади сидящей Гин, которая держала нож у его горла. — Мало кто может так ко мне подобраться… Не успел Куникида и глазом моргнуть, как дверь слетела с петель и в здание ворвались «Черные ящерицы». Одна из них, Гин, всё так же молча держала нож у горла Достоевского и никто в агентстве не мог пошевелиться, а мафия уже решила сделать Федора своим заложником. — Делаете ставки! Кто быстрее мафия или я? — весело рассмеялся Федор, совершенно выпадая из роли рассудительного и спокойного человека. — Ясно. Достоевский вмиг помрачнел, понимая, что неугомонное Преступление, берущая иногда власть над ним, довольно похож на одного человека… Гин была скинута с позиции вдруг ворвавшиеся Ацу, который боле похож уже на оборотня-тигра. Вмиг агентство оживилось: Хироцу был повержен Куникидой, ящерицы лежали в стопке на которой сидел Кенджи, разглядывая пулемет. Агентство не потерпела потерь, в основном только перепугались насчет Федора, но тот сумел удивить, – они даже и не заметили как в его руках появились ножницы. Да и Ацуши не промах. — Федя, прости… Прости! — И за что, позволь узнать, ты просишь прощения? — слезая со стола спросил Достоевский. — Спас меня вновь, Ацу. Это я должен тебя благодарить. — Но… — Какие ещё могут быть «но»? — спросил он, закатывая глаза. — Пошли кушать, я голоден как… волк. — забыв нужное слово, Федя в конце концов сказал на русском и на родном языке выругался. Как можно было забыть? Он переводчиком работает или кем? — Федор-кун, Шкет, куда вы?! — Обедать! — сразу ответил Федор и схватив запястье Ацу повел его прочь. — Погодите, кто этот мусор убирать будет?!***
Глубоко под землей царила идеальная тишина. Лишь хлюпанье до сих пор сломанной трубы и писк этой, казалось столетней мыши, которая так внимательно смотрела на очередного пленника, нарушал идиллию. Сам пленник тяжело открыл глаза, разглядывая местность. Мышь убежала подальше. Теперь, тишину разрушал не только писк убежавшей крысы, но и топот ног. Легкие, почти неслышные шаги, которые никто бы и не услышал, перепутал бы с легким ветерком или шуршанием бумаги, но уж точно не с шагами. Но натренированный слух пленника расслышал знакомые шаги. Очень знакомые, боле похожие на топот его собственных ног. Такой незначительный фактор говорил о том, что да, это его самый способный ученик. Тот ученик, который никогда не получит признания учителя, да и сам учитель, закованный в цепи, не покажет давней гордости. Да и глухой кашель… Окончательно отрезвил разум прилетевшие в горло черный клинок Расёмона. Осаму немало испугался, но после Дадзай успокоился, почувствовав обжигающие, почти адское тепло зверя Акутагавы, которое мигом «охладилось», исчезнув, не имея сил препятствовать аннулирующей способности. Бывший мафиози широко улыбнулся, а Акутагава, открыл глаза, наконец убедившись, что это он. Сам Осаму Дадзай. Состоялся небольшой диалог, на котором суицидник добился того, что Акутагава впервые так заехал ему по лицу. Внутри Осаму был уверен в том, что вот эта привычка махаться кулаками (и кстати, удар был довольно нехилым), явно постарался Чуя. А как иначе? Его «любимый» бывший напарник послужил некой «заменой» Дадзаю. Нет, Рюноскэ не падал к рыжему мафиози к ногам, но некоторые привычки Чуи проскальзывали и в Акутагаве. Так, Осаму пришел к тому, что эти двоя неоднократно тренируются вместе. Как только в сознании Осаму проскользнул силуэт Чуи, этот самый Чуя появился в своем великолепном виде перед ним. — О, какая прелестная картина! Я бы сказал шедевр на миллион долларов! — воскликнул Накахара, а его лицо украсила широкая ухмылка. — А, Дадзай?