Лето

Heroes of Might and Magic III: Rampart theme by Paul Romero https://youtu.be/cJSPdsCqZ7g Только мы подошли было к задним воротам лагеря, как Леночка остановилась вцепившись крепко, ноготочками до крови, мне в руку, пискнув: -Ну уж нет! Дальше не пойдём! Хватило мне и уединения и леса! Я лишь улыбнулся и, обернувшись поцеловал жену. Вскоре мы оказались на скамейке и любимая дула на оставленную ею ранку на моей руке, от чего я её отговаривал, но Леночка умилительно отбивалась, виноватыми изумрудными глазками глядя на руку, вытягивая губы трубочкой и заботливо, бережно дуя. Вскоре мы сидели на ближайшей ко входу скамейке, в тени дерева. Прохлада окутывала нагретое тело и сухой жар не доставал до нас, стиснувших друг-друга крепко. Это щекотящее душу ощущение, уходящее в глубочайше-глубинное чувство — быть любимым. Словно из тьмы подземелья, с трясущимися зубами, до нитки промокший во льду подземных вод, которые леденят тебя всего вплоть до сердца, превращая его в камень, словно из этой тьмы вышел на белый свет, а там жаркое лето и солнышко пригревает тебя так приятно и ощутимо жарко, а поверить страшно, страшно потому что сколько раз вот так же приманивали, а потом прогоняли побивая палкой… …а теперь… ~Ох Леночка… Моя, моя, только моя Леночка!~ Вслух я произнёс: -Иди сюда — и тут же начал зацеловывать её, спасительницу мою Я тискал и обнимал и любил и люблю и любить хочу каждое новое неожиданное мгновение этой жизни, когда порочно-предсказуемый круг горя, житья в прошлом исчез, испарился и стало житие новое, хоть и земля та же и внешне не изменилось ничего, а это так непривычно и страшно — ощутить любовь и заботу. Словно грязного подзаборного пса со свалявшейся лишайной шерстью, вонючего и вечно голодного, впервые приласкали, пригрели и затискали и привели в дом и отмыли и отогрели и накормили и слёзы наворачиваются от счастья, а одновременно тонкая нить настороженности постоянно в напряге и, в конце-концов отрывается она, вместе с громоздким хламом прошлого, этих старческих рефлексий и хваления былыми шрамами... ...Мои губы не отрывались от её кожи дольше чем на мгновение. Щёчки, шея, подолго, жадно — губы, переплетаясь языками, руки мои прижимали хрупкую красавицу, которая зажгла буквально меня, огромного, светом, словно свечу во мне зажгла и пошла оттепель моей чёрствости и леденящего ужаса цинизма. Я снова, прерывисто и робко, словно из проруби вынырнул, дышу. Снова таю, снова чувствую как живу и уже совсем не стремлюсь как прежде, истязая себя, стать надёжной механической деталью, что невозможно априори и только блеф, туман иллюзорный, самоубийственный. С каждым ударом всё теплее сердце, всё жарче и светлее внутри меня всё и снова становлюсь я человеком, а не стальным тёмным злыднем, желающим лишь убивать и быть убитым, вопреки Цою, «ставить ногу на грудь», поручиком Ржевским, лицемерно признающемуся в любви и разыгрывающему из себя задрота, благо внешность позволяет с якобы наивной горячностью признаваясь в любви и лопочущим, что дескать спать-жрать не могу без той, которую просто хочу развести на поебушки, поматросить и бросить, а коли не выйдет — всегда можно будет проехаться по шлюхам, а всякий отголосок совести утопить в последующем, или быть может предшествующем, пьяном угаре. Отошло как громадное такое наваждение, эта таращащая сернистой вонью ада, муха, раздутая до слона. Ушло и пусть не возвращается, поджопник в дорогу этой прошлой, звенящей медью жизни и харча ей в спину. Выдохнув протяжно, я смотрел на неё. Изумрудные девичьи глазки, такие светлые ласковые и нежные, каких я уже думал и не осталось на белом свете. Этот взгляд их — по-детски чистый, невинный и полный такого хрупкого, но со временем крепнущего до родного, доверия. Это, в конце-концов, что уж таить — неопытное тело, да и кого! Не много ни мало, двадцатилетней девушки! И ведь отовсюду, повсеместно идёт эта сатанинская пропаганда, которую охотно выжирают почти все: вот дескать, уже курю-бухаю-ебусь в свои 15! И сколько же чистеньких хрупких душ разбиваются вдребезги об это. Сколько людей стыдятся не того, чего следовало бы — собственной чистоты душевной и губят её, сознательно причём, лишь бы влиться в стаю, лишь бы согнать одиночество, лишь бы не быть зачмырённым… …я держал и бережно гладил её белоснежные ручки, глядел молча в счастливые изумрудные глаза и тонул в океане чистоты, омывшем и смывшем с меня огнём любви бывшие внутри меня Содом и Гоморру, и снова стал я чист и это было так легко, свежо и прекрасно… -Я люблю тебя, моя верная жена, моя девочка-Леночка… — выдохнул я, улыбаясь светло и потому, так непривычно -И я тебя люблю, обожаю просто, мой верный любимый муж и богатырь! — произнесла любимая и наши губы жадно сплелись в поцелуе, под синхронный стук сердец, в блаженной прохладе тени дерева, сокрытые от палящего сушащего зноя вокруг…