nothing else matters

      Пит хорошо помнит тот день, когда Кинн знакомит их со своим двоюродным братом, а по совместительству — новым драмером группы.       Это была осень. С уходом барабанщика отчаяние захватывало их бенд, как осенняя хандра, стучащая по окнам крупными каплями проливного дождя. И хотя в репетиционной собрались все, кроме Кинна, никто не нарушал давящую тишину громкими разговорами. Лишь изредка в воздухе повисали отрывистые музыкальные фразы и короткие, ничего не значащие вздохи Порша, который всё никак не мог пройти уровень в какой-то дурацкой игре на своём телефоне.        Ким, задумчиво перебирая струны акустической гитары, разогревал голосовые связки — мурылкал себе под нос меланхоличную песню о расставании. Совсем недавно он порвал со своей первой настоящей любовью (в чём, разумеется, никогда бы не признался даже самому себе) и теперь погряз в сильнейшем унынии. И он бы, пожалуй, вполне бы мог поддаться искушению к саморазрушению, если бы не музыка и верное плечо братьев — Кинна и Танкхуна, — которые первые недели после рокового расставания буквально заставляли Кима жить дальше. Танкхун, всегда неунывающий и шумный, не ленился каждое утро приезжать в квартиру Кима и громко барабанить в его дверь до тех пор, пока Ким не открывал ему. Тогда Кхун с самодовольным видом заваливался в его скромное жилище, как и накануне, ворчал на беспорядок и шёл прямиком к Киму на кухню. Готовить он не умел, но знал достаточное количество телефонов доставки, чтобы заказать что-нибудь на завтрак.       Обычно доставка с Танкхуном не спорила — тот знатно действовал им всем на нервы своими концертами — и привозила заказ ровно к тому моменту, когда Ким вываливался из душа. Мокрый, осунувшийся, точно брошенный котёнок, он садился за кухонный стол, брал палочки и под громкую болтовню старшего брата запихивал в себя предложенное. Не говорил, молчал, машинально поглощая пищу до тех пор, пока не становилось тошно, или пока Танкхун не забирал у него пустую тарелку. Затем они вместе подбирали Киму наряд (выбирал энтузиаст Кхун, так как Киму было безразлично, в чём существовать ещё один день своей бестолковой жизни), Танкхун же помогал Киму справиться с отросшими волосами, а дальше...       Дальше приезжал Кинн. Иногда с Поршем, но чаще — один, потому что старший Киттиасват чувствовал давление на свою персону со стороны Кима, брошенного Порче — младшим братом Порша. Ким не возражал. Покорно шёл вслед за Кинном, который всегда очень бережно перевозил его гитару, и изредка, невпопад, кивал на болтовню Танкхуна. Он не ждал от них помощи, но соврал бы, если бы сказал, что не нуждался в ней, что где-то глубоко в своей душе хотел её.       Ким вырос слишком быстро и рано отгородился от своей семьи. Братья не возражали против его сепарации, потакали его прихоти казаться взрослым, но всё равно втайне всегда присматривали за ним и его жизнью. И вот, когда совсем прижало, оказались рядом. Именно они — неунывающий Танкхун и рассудительный Кинн — стали теми, кто не позволил Киму кануть в бездну, вытянул к свету и напомнил о ещё одной важной части его жизни — музыке. Она наполняла разбитое сердце, она даровала тепло и покой, уверенность в завтрашнем дне. И Ким пошёл за ней, позволил ей наполнить свою жизнь новым смыслом.       Тогда они стали думать о большем. Киму и Кинну был дарован талант, Танкхуну — всеобъемлющая любовь к своим близким. Так получилась группа. Группа мечтателей, ещё в студенчество собравшаяся в квартет.       Сначала это была просто идея, озвученная Кинном, когда он, Ким и ещё один забавный первокурсник, с которым они познакомились совершенно случайно на каком-то студенческом концерте, сидели в столовой. У первокурсника была забавная стрижка и широкая, солнечная улыбка. Именно за неё при первой встрече и зацепился взор Кинна.       Они увидели Пита в толпе. Одетый в простую белую рубашку и чёрные брюки, он, скромно топчущийся рядом с шумной компанией, глядел оленёнком. В сущности — дитя, но его улыбка порождала солнце. Кинн проникся к мальчишке симпатией — мимолётной, какая возникает, когда проходишь мимо незнакомого человека, которого, вероятно, больше никогда не увидишь. Однако Кинн увидел его, сияющего, в тот же день на сцене среди первокурсников, демонстрирующих свои таланты.       Пит казался неловким, маленьким, зажатым подростком, каким, в сущности, и был, но только вне сцены. Когда же он поднимался на возвышение, отрезанное от темнеющего зала зрителей ярким светом, то превращался в изящного, раскрепощённого музыкой молодого человека. Его движения были несколько неловкие, но они окутывали чудесной, ясной мелодией. Музыка подхватывала окружающих, очаровывала и своей удивительной полётностью уносила далеко за горизонт, поднимала к облакам.       Когда Кинн впервые услышал игру незнакомого мальчика, он не смог сдержать своего восхищения. Слушал чудесные переливы звуков, затаив дыхание и открыв рот. После Ким ещё долго шутил над его глупым видом, но Кинн и не возражал. Вернее, Кинн просто не обращал внимания на язвительного младшего брата, поскольку уже давно привык к его скверному характеру. Сильнее острых шуток Кинна заботил только этот первокурсник, который, казалось, провалился сквозь землю, как только упорхнул со сцены.       Кинн не стал дожидаться окончания концерта. Он соскочил со своего места и ринулся через ряды в закулисье — искать юное дарование.       Юноша нашёлся не сразу. Стеснение заставило его спрятаться в самом тёмном углу гримёрных комнат. Когда Кинн нашёл его, то первокурсник уже упаковал свой саксофон в кейс и собирался уходить.       — Хэй, привет, — позвал Кинн, разрушив безопасную тишину вокруг робкого мальчика.       Юноша вздрогнул. Не ожидал появления здесь чужака, да ещё и такого... Такого популярного? Что Кинн Тирапаньякун делал здесь?..       Разумеется, Пит знал Кинна. Он, как и два других его брата, были почти живыми легендами их университета. Талантливых, харизматичных, богатых Тирапаньякунов не знал только спустившийся с гор странник. Пит же отучился в этом университете уже целый месяц, поэтому, он, разумеется, был наслышан о братьях.       — Привет? — нерешительно поздоровался он, прежде оглянувшись по сторонам, как будто бы желая удостовериться, действительно ли Кинн обращается именно к нему.       — Я слышал, как ты играешь, — не стал долго тянуть Кинн, кивнув на кейс в руках студента. — Ты очень талантлив. Могу я узнать твоё имя?       Пит смутился, однако скромная улыбка всё равно расцветила его алые, налитые жизнью губы.       — Меня зовут Пит, я учусь на менеджменте. И спасибо за добрые слова, мне очень приятно слышать их от вас, Пи'!       — Меня зовут Кинн, учусь на факультете управления.       — Я знаю! — выпалил мальчик и тут же покраснел, потупив взор. — То есть, я хотел сказать, что...       Кинн был абсолютно очарован. И, разумеется, он не мог не взять у Пита его Лайн, чтобы после написать туда с предложением вместе пообедать в перерыв между парами. И хотя факультеты управления и менеджмента находились в разных корпусах, выпускник и первокурсник частенько начали собираться на обед в кафетерии или столовой при университете. Там же Кинн познакомил Пита со своим братом Кимом, которого, несмотря на отсутствие разницы в возрасте, Пит боялся даже больше Кинна.       Ким казался Питу холодным и неприветливым молодым человеком. И это удивляло Пита, поскольку каждый из трёх братьев Тирапаньякун был как будто бы соткан из граней и крайностей. Хаотичный Танкхун, о котором в их университете ходили невообразимые слухи, даже несмотря на то, что старший из братьев закончил учёбу два года назад; обманчиво спокойный Кинн; и холодный, страшно неразговорчивый и неприветливый Ким...       Как ни странно, из всех братьев крепче всего Пит сдружился именно с Танкхуном, о котором был наслышан задолго до его появления в своей жизни. Впрочем, Танкхун не заставил свою персону долго ждать. Как только Пит начал общаться с Кинном, то Танкхун сам залетел в его жизнь маленьким, громким ураганчиком.       В то время Кинн впервые позвал Пита к себе домой. В огромный особняк семьи Тирапаньякун. Кинн хотел показать Питу коллекцию своих гитар, о которых младший узнал из разговоров с братьями, и помочь с конспектами по некоторым общим дисциплинам, однако, не успели они зайти в дом, как Танкхун нарушил их дружескую идиллию громкими стенаниями.       Пит был шокирован. Высокий, симпатичный мужчина, облачённый в пёстрые мантии, плакал навзрыд и усиленно жестикулировал, очевидно, тем пытаясь отмахнуться от двух других парней, идущими за ним. Парни были одеты в чёрные строгие костюмы и всё пытались успокоить «господина Танкхуна», протягивая ему стакан с водой и бумажные салфетки. Но кхун' Танкхун никак не хотел успокаиваться: он громко завывал что-то про несправедливость этого мира и глупость главного героя, который погиб такой бесславной смертью в самом конце сериала. И это, между прочим, уже в десятый раз!       Когда же Танкхун заметил нечто новое, выбивающееся из декораций привычной комнаты, он, разумеется, не смог это проигнорировать. Обвёл притихшего Пита заинтересованным взглядом и, видимо, обнаружив в нём что-то близкое себе, уверенно подошёл к нему. Как Кинн, который рванулся сразу после выступления за кулисы. Вот только Танкхуна, очевидно, мало волновали творческие способности Пита, куда интереснее ему оказалось донимать круглолицего мальчишку глупыми вопросами про сериалы.       Пит, напуганный, из вежливости отвечал Танкхуну робкими кивками и улыбками. Но этого оказалось вполне достаточно, чтобы Танкхун проникся к Питу симпатией и уже на следующий день позвал его на киносеанс. После один из парней в костюмах — Арм, который оказался личным секретарём Танкхуна — сказал Питу, что такой чести удостаивались не многие. Даже Кинну не разрешалось присутствовать на кино-марафонах, хотя тот, впрочем, не сильно на них рвался.       Словом, семья Тирапаньякун приняла Пита неожиданно тепло и приветливо, и это позволило Питу раскрыться. Прошло не так уж много времени, когда Кинн и Ким, увлекающиеся музыкой, предложили Питу играть с ними. Тот, не раздумывая, согласился. А после к ним присоединились Биг, виртуозно играющий на клавишных, барабанщик Ван и Порш. Последний же оказался не столько талантливым музыкантом, сколько неподражаемым болтуном. В способности заговаривать зубы и решать важные вопросы дружелюбием и харизмой ему не было равных. Так он и стал кем-то вроде менеджера группы, а по совместительству — парнем Кинна.       Для репетиций сняли небольшую студию и организовали её под свой вкус, однако музыку получалось творить только по вечерам и ночам, когда никто не был занят учёбой, работой и другими важными делами, отнимающими драгоценное время.       Но шли годы, успех от коротких выступлений в барах и клубах начал расти. У группы появились первые поклонники, серьёзные связи. Выступлений становилось всё больше, музыка — всё разнообразнее и интереснее. Так в конце концов и получилось, что некогда любительская группа, сколоченная увлечёнными студентами, начала задумываться о большем. Вот только планам вдруг не суждено было сбыться: одна деталь отлаженного механизма вдруг выпала из системы. В один прекрасный день барабанщик Ван, почувствовавший вдруг вкус славы, переметнулся к другой, «более перспективной», как он выразился, группе.       Парни поникли. Удерживать Вана не собирались, но и сдаваться на полпути, когда всё только-только начало налаживаться, не хотелось. И тогда они стали искать варианты.       Это была осень.       Пит был погружен в партитуру, нотных строк которой, впрочем, всё равно не видел. Взгляд его был рассеян, расфокусирован. Мысли наводняли картинки безрадостных перспектив будущего. Он пытался, как и все они, отвлечься музыкой, но грудь сдавливало от боли. Всё вокруг казалось пустым и зыбким. Было страшно подумать, что время, которое он, нет — они все потратили на группу, в действительности могло оказаться потраченным впустую .       Но тут в репетиционную вошёл Кинн и расцветил угрюмость внезапно тёплой, радостной улыбкой. Четыре пары глаз смотрели на его веселье без особого энтузиазма, в то время как сам Кинн продолжал окидывать всех присутствующих загадочным взглядом. Очевидно, он ждал, когда его спросят о причинах такого веселья.       Порш не выдержал первым.       — Ты чего такой довольный? — лишь на мгновение отрываясь от телефона, чтобы взглянуть на Кинна, спросил он.       Как бы Кинн ни хотел выдержать драматичную паузу, чтобы натянуть струну напряжения и накалить заинтересованность, у него ничего не вышло. Не проболтаться в первую же секунду оказалось труднее, чем он себе представлял.       — Я нашёл нам нового барабанщика! — громко заявил он, окидывая присутствующих счастливым взглядом. Очевидно, после этих слов он ожидал от ребят бурной реакции, восторженных криков и, может быть, даже аплодисментов, однако ничего из этого так и не получил. Музыканты по-прежнему хранили молчание, только брови их взметнулись в коротком удивлении.       — И кто же он? — отозвался, наконец, Ким.       — Кое-кто, кого мы с тобой, дорогой братишка, очень хорошо знаем.       — Ты этого не сделаешь, — угрожающе прошипел Ким в ответ, моментально поняв, о ком Кинн ведёт речь. Его глаза в этот момент впервые, кажется, выразили нечто большее, чем раздражающее безразличие.       Все присутствующие напряглись.       — Я уже сделал. Он должен приехать через полчаса на прослушивание, — самодовольно добавил Кинн.       — О ком вы, чёрт возьми, говорите? — не выдержал, наконец, Порш и даже телефон в сторону убрал.       — Из всех кандидатов ты серьёзно выбрал именно Вегаса? Кинн, ты издеваешься? — не унимался Ким. Казалось, он впервые так сильно был вовлечён в предмет обсуждения, напрямую не касающийся их партитур.       — Почему это?       — Кто такой Вегас? — вклинился в их разговор Биг.       — О нет... — кажется, Порша озарило внезапное понимание. — Кинн, но ты же сам говорил, что...       — Он буквально наш брат, — тем временем продолжал Кинн, проигнорировав реплику своего парня.       — Ладно, Кинн, я уточню, раз ты и правда не понимаешь: он наш дерьмовый двоюродный брат, который в прошлом пытался-...       — Всё, хватит, — обрубил Кинн, складывая руки на груди. — Он приедет сегодня, мы дадим ему шанс отыграть с нами, а после уже решим, брать его в команду или нет. Не будь мудаком, Кимхан, и дай ему шанс.       — О, спасибо, что оставил нам иллюзию выбора. Братец, — усмехнулся Ким и больше на Кинна внимания не обращал. Он вообще больше ни с кем не разговаривал вплоть до того момента, как приехал Вегас. Но даже и тогда он едва ли проронил что-то большее, чем недовольный смешок.       Вегас Питу не понравился сразу.       Пит никогда не встречался с этим человеком раньше, но когда дверь распахнулась, а на пороге вырос молодой парень, со всем лоском одетый в простую, но выгодно подчёркивающую его статную, крепкую фигуру чёрную майку, Пит догадался, что он был одним из Тирапаньякунов. Фирменный острый взгляд узнаваемых черных глаз, дороговизна вида и в каждом движении выпячиваемое превосходство. Человек, носивший имя Вегас, зашёл в репетиционную, как к себе домой, и придирчиво осмотрел каждый уголок небольшого помещения. На присутствующих внимания обратил не сразу, как будто они были лишь частью мебели.       — Ну и гадюшник, — наконец вынес свой вердикт Вегас и всё-таки скользнул взглядом по собравшимся. На рассматривание каждого потратил не более трёх секунд, но отчего-то Питу показалось, что Вегасу было достаточно и этого короткого мгновения, чтобы распотрошить человеку душу.       Пит поёжился, но, благо, Кинн успел предупредить всеобщее раздражение. Первым подошёл к кузену и поприветствовал его строго, но его же оружием — сарказмом.       — С твоими недюжинными талантами, дорогой кузен, уверен, это место превратится в...       Но Кинн не успел закончить иронию, как её более грубую форму подхватил Ким.       — В ад, — сказал он и расплылся в ехидной ухмылке. — Какими судьбами к нам, братишка?       — Кинн слёзно умолял помочь вам, вот я, как хороший родственник, явился на его зов спасать ваши пропащие задницы, — легко парировал Вегас, ответив Киму такой же острой ухмылкой. Голос Вегаса звучал тихо, но интонации, сказанные бархатным тембром, не оставляли места фантазии: было понятно, что Вегас издевается.       — Не иначе, Мессия, — вдруг отшутился Порш, но шутка оказалась на удивление беззлобной, разряжающей атмосферу. Вегас, по крайней мере, насколько Пит мог наблюдать со своего места, реплику оценил и тут же перекинул всё своё внимание на Порша.       — Вегас, — коротко поздоровался он и протянул Поршу руку на манер европейского рукопожатия.       Кинн недобро сверкнул глазами, замечая подозрительную перемену в настроении Вегаса. Однако Порш по-прежнему оставался спокойным и демонстрировал неподдельное дружелюбие. Очевидно, он был заинтригован Вегасом, о котором уже был наслышан от старшей семьи за ужинами.       — Порш, — легко поддался на обаяние Вегаса Порш и протянул ладонь в ответ. Тёплое рукопожатие состоялось и вполне могло бы запечатать в своей сути крепкие отношения между ними, если бы впоследствии не появилось множество факторов, изменивших расклад позиций. — Удачи, Вегас.       — Теперь у меня появилась хорошая мотивация, — улыбнулся он Поршу внезапно мягкой, почти дружелюбной улыбкой. Пит не знал, было ли это притворством, вот только оно чертовски не понравилось Кинну. Кажется, в тот момент он уже пожалел о своём решении пригласить кузена, но пути назад, как и других действительно хороших вариантов, у них не было.       И Вегас остался на пробной репетиции. С Бигом и Питом он поздоровался лишь кивками, представил их друг другу всё тот же хаотичный Порш. Впрочем, Питу казалось, что если бы Порш не сделал этого, Вегас не сильно бы расстроился. Два тихих парня мало интересовали его.       После небольшого экскурса, Кинн предложил показать что-нибудь из репертуара самого Вегаса, а после, до начала официального знакомства с музыкой группы, сыграть небольшую импровизацию.       Вегас согласился, однако попросил начать сразу же с импровизации, поскольку был уверен, что отстукивать знакомое — скучно и бесполезно.       — В конце концов, мы все должны ценить время, — сказал он и сел за барабанную установку. Несколько раз уверенно громыхнул по тарелкам, проверил ударные. По его насмешливому выражению лица Пит, наблюдающий за ним украдкой, понял, что Вегасу есть, что сказать на этот счёт. Однако ехидные комментарии Вегас решил оставить на следующий раз и через пару минут кивнул Киму, который вызвался играть для него ведущую партию. Намерения Кимхана были кристально ясны: он злорадно мечтал о том, чтобы Вегас не справился. Однако тот, несмотря на всю сложность играемых Кимом партий, вытянул свою на «отлично».       Пит слушал его, затаив дыхание. Он сам не понимал, почему, но оторвать взгляд от Вегаса, энергично отбивающего ритм, было ему не под силу. Сильные руки, подчёркнутые глубокими вырезами чёрной майки, острые скулы и дьявольский огонь в глазах. Пламя разгоралось тем сильнее, чем дальше Вегаса уводила музыка. От барабанной установки летели искры, и под конец дуэт Вегаса и Кима больше напоминал спарринг со ставкой, равной смерти.       Когда Вегас закончил, он не казался измученным, хотя Ким виртуозно гонял его по темпам. Ким хотел видеть его поражение, но Вегас вышел из битвы номинальным победителем, и это восхитило.       — Ты неплох, — скупо признал Ким, и это был едва ли не единственный раз на памяти Пита, когда он слышал от младшего Тирапаньякуна такие лестные слова в чей-то адрес.       Вегас усмехнулся, но оставил едкие комментарии при себе, потому что раньше, чем он успел отложить барабанные палочки в сторону, к нему подлетел Порш и начал совершенно искренне хвалить его мастерство. Казалось, он совершенно не замечал тяжёлого взгляда Кинна и осторожных, заинтересованных — Бига и Пита. Последний после выступления Вегаса смог прийти в себя только тогда, когда новый барабанщик вытер капельки пота, выступившие на лице, и снял кепку, небрежно пятернёй зачесав длинные, взмокшие пряди волос.       Вегас слегка запрокинул голову назад и вдруг стрельнул глазами в сторону Пита. Так, саксофонист был пойман на бесстыдном разглядывании с поличным. Вегас усмехнулся, а Пит — отвёл взгляд, испугавшись той тьмы глаз Вегаса, что, казалось, была готова его захватить.       Щеки Пита покраснели, как у мальчишки, застуканного родителями за просмотром непотребства. Питу понадобился небольшой перерыв, чтобы унять внезапное волнение. Он извинился и попросил короткую передышку. Пулей вылетел из репетиционной и направился в сторону туалета.       Это было самым чётким воспоминанием Пита о том дне, когда он впервые увидел Вегаса. После, когда он плеснул в своё горящее лицо холодную воду, он воспринимал происходящее не так остро. Вернее, всё последующее было для него как в тумане, и оттого воспоминания были рассеянными. Пит смутно помнил, что, когда он вернулся в репетиционную, они отыграли всю программу. Познакомили Вегаса с основной концепцией, передали партитуры, разработанные предыдущим драмером, однако на них Вегас почти не взглянул: поспешно запихал их в сумку и бросил небрежное обещание разобраться с этим в свободное время. Никто тогда не мог и предположить, что уже на следующий день Вегас вернётся в репетиционную не с наполовину переделанными, а с полностью под себя переписанными партиями.       Кинн и Ким выслушали его предложения, и оба с недовольством отметили, что вариант Вегаса звучит намного лучше, интереснее. Киму было сложно признавать, что Вегас, ненавистный кузен, оказался настолько даровитым и деятельным, а вот Кинн... Если бы не горькая плошка ревности, которую он проглатывал всякий раз, когда Вегас и Порш начинали общаться слишком близко, они могли бы сыграться и лучше.       Ревность терзала сердце Кинна, хотя на самом деле Порш никогда не переходил с Вегасом черту. Да, он был приветлив и улыбчив, но не более чем с другими своими приятелями и друзьями. В открытой манере Порша общаться был весь его характер, всё его естество. Обаятельный, харизматичный, он завораживал людей и притягивал взгляды. Но Кинн слишком хорошо знал своего двоюродного брата, чтобы игнорировать его заинтересованные, подчас голодные взгляды. И если бы не талант Вегаса и его явное преимущество перед большинством других драмеров, Кинн бы без сожалений врезал Вегасу, а после — выставил за дверь.       Им всем приходилось терпеть. Не меньше — Питу, который всеми силами старался игнорировать Вегаса. Пит считал его открытой книгой. Он был знаком с такими парнями, знал их заносчивый, невыносимый характер, и потому предпочитал не связываться с подобными. Но Вегас не оставил ему выбора. Его, как это и бывает с тем, кого намеренно пытаешься избегать, — что подчас очень заметно — стало в жизни Пита слишком много.       Всё началось с коротких взаимодействий. Вроде кивка головой при приветствии, реже — при прощании. Казалось, сначала Вегас совсем не замечал Пита, как будто он был для него пустым местом. Пит был немногословным, тихим парнем, но в кругу друзей раскрепощался. У Пита не было причин и поводов искренне смеяться и улыбаться рядом с Вегасом, поэтому, когда в один из дней тот пришёл на репетицию и увидел Пита, сияющего такой чистой, такой по-детски очаровательной радостью, он заинтересовался. Вегаса привлекли отвратительно милые ямочки на щеках Пита и блеск его глаз, которые становились похожими на маленькие серпы луны, когда он смеялся. Вегас невольно залюбовался: серебристый смех и чистая радость были тем, что он редко встречал в людях. Пит казался открытым, добродушным парнем. Даже слишком простым для Вегаса.       «Болван», — сделал вывод Вегас в их первую встречу. Скучный, невзрачный, затравленный Пит не привлекал его внимания. Куда интереснее Вегасу был Порш — яркий, безрассудный, готовый пойти на риск.       Но когда Вегас впервые увидел ямочки Пита, то невзрачный лик перед ним вдруг приобрёл иную форму, наполнился светом и красками. Тогда Вегас подумал, что Питу подходит солнце: тонкие, едва уловимые лучи ласкового светила робко пробирались сквозь небольшое окно в репетиционной и путались в волосах Пита. Тогда дурацкая стрижка впервые показалась Вегасу симпатичной. Она дополняла Пита, была частью его мягкого образа.       Пит был полной противоположностью острому, хищно-опасному Вегасу, но это и подкупало. Его хотелось рассматривать, но ещё сильнее — пощупать, потрогать, помять. Мягкая фигура, аппетитная окргулость форм, настойчиво скрываемая за свободного кроя одеждой, внезапно привлекла внимание, вскружила голову. Все мысли были заняты почти навязчивым желанием опорочить светлую кожу, клеймить синяками соблазнительную мягкость тела.       После того солнечного дня Пит стал ловить на себе взгляд Вегаса всё чаще. Тёмные глаза Вегаса, рассматривающие его, вдруг сделали из Пита кого-то невероятно значимого. Это было странное чувство, которое Пит осознал и разобрал не сразу. Потребовалось много времени и несколько тесных контактов, чтобы понять, почему Вегас начал смотреть на него так, как другие никогда не смотрели.       Под его пристальным взглядом Пит чувствовал себя маленьким, насильно помещённым в крошечный спичечный коробок и там же заточенным. И он стал убегать от Вегаса. Всё дальше, сокращая и без того ничтожные зачатки контакта между ними. Пока Вегас не сделал первый шаг.       Сначала это было мелкие просьбы. Вегас как будто подкрадывался к нему, прощупывая почву.       Роковым, пробирающим до костей электрическим разрядом, стал момент, когда Вегас позвал Пита по имени.       — Пит, передай воду.       И ещё.       — Пит, покажи мне свою партию.       И ещё.       — Ты хорош. Пит. — именно так, со значительной паузой между фразами, чётко выделяя имя Пита, его персону среди всего незначительного.       И после — десятки таких же раз, которые в устах Вегаса становились интимным касанием к чему-то глубоко спрятанному внутри, к чему-то пугающему, волнующему сердце.       Пит упустил момент, когда Вегас подобрался к нему так близко, что становилось трудно дышать, не то что рассуждать здраво. Это здорово выбивало из колеи, нервировало, но Пит ничего не мог с собой поделать: рядом с Вегасом эмоции шли внахлёст с голосом разума. И Пит повёлся, поддался, хотя честно пытался сопротивляться обаянию зверя.       Всё случилось в один из вечеров в баре. Пит не помнил, кто стал инициатором этой спонтанной вечеринки, но они вдруг решили собраться группой и выпить, расслабиться после непростой трудовой недели.       — Танкхун хочет приехать, — весело сообщил Пит, смотря в экран своего смартфона.       Они только закончили репетицию, но ещё не успели убраться в студии — время заняли горячие споры о том, где в вечер пятницы будет комфортнее всего расслабиться и выпить.       — О нет... — только коротко прокомментировал Ким, но в целом в его голосе не слышалось явного неудовольствия.       — Отлично! — обрадовался Порш, до сего момента рьяно настаивающего на посещении бара Йок. — Чем больше людей, тем веселее! Скажи Кхуну, чтобы он и Арма с Полом с собой тащил.       — Уже пишу! — отозвался Пит и ещё активнее начал печатать сообщение. Пит чувствовал лёгкость и приятное возбуждение при мысли о сегодняшнем вечере. Но радость ожидания была омрачена Вегасом, который впервые за всё это время вдруг решил напомнить о себе.       — Кхун тоже будет? — как бы невзначай спросил он, смачивая горло из стоявшей тут же, на столе, бутылки воды.       — Проблемы? — моментально оскалился Ким в ответ. Он мог сколько угодно показывать своё напускное неудовольствие на публике, но никогда бы не позволил кому-то другому говорить дурные вещи о своей семье.       — Никаких, — на удивление легко сдался Вегас, но, вопреки своим словам, с шумным раздражением поставил бутылку обратно на стол.       — Подожди, Вег, неужели ты с нами? — удивился Порш.       — Проблемы? — передразнил интонации Кима Вегас и тут же расслабленно рассмеялся.       Пит напрягся, вслушиваясь в разговор. Это был первый раз на его памяти, когда за эти два месяца Вегас решил провести время вместе с группой в неформальной обстановке. Пит знал, что они будут там не одни, однако предчувствие чего-то неизбежного иглой пронзило сердце, заставило паниковать. Он впервые увидит Вегаса за пределами знакомых условностей. Это пугало.       И он бы, вероятно, просидел как на иголках, пока дожидался назначенного часа встречи, если бы Танкхун не уговорил его приехать и помочь с выбором наряда. Пит был не против. И пусть шумная компания Танкхуна подчас изрядно утомляла, но в тот момент это стало для Пита настоящим спасением. Суета, громкий смех и возгласы Танкхуна здорово отвлекали от мыслей, а его неуёмная энергия — расслабляли. Пит хорошо провёл время в компании друзей, а когда пробил назначенный час, был спокоен и весел.       Всё шло неплохо. Они приехали в бар к Йок, где уже собрались Порш, несколько его друзей и Кинн. Чуть позднее к шумной компании присоединились внезапно приехавшие на одной машине Ким и Биг. Такому тандему удивились, но, встретившись взглядом с тяжёлым взглядом Кима, комментировать увиденное так и не рискнули. Вегаса же нигде не было видно, и Пит позволил себе окончательно расслабиться. Он выпил несколько огненных шотов, приготовленных Поршем для всей их братии, поддержал сладким коктейлем Танкхуна, и, в конце концов, присоединился к веселящимся на танцполе.       Время летело напуганной птицей. Пит не заметил, в какой момент алкоголь, сначала расслабляющий, теперь вдруг стал отягощать непослушное, ослабленное тело, и довёл до состояния полного непонимания пространственно-временных ориентиров. Бороться с головокружением казалось теперь глупой и совершенно бессмысленной затеей, и Пит, утомлённый каруселью пёстрых цветов и хаотичных движений, решил прилечь на длинном диване, стоящем у стены. На нём уже в обнимку ютились некоторые его товарищи по несчастью, среди которых Пит без труда заметил нечто, отдалённо напоминающее блестящий пиджак Танкхуна. Похоже, старший Тирапаньякун здорово напился и теперь силился противостоять обступившим его Пола и Арма — помощники настойчиво пытались снарядить своего господина в обратный путь, но все их усилия казались тщетными.       — Вы его... сериалами! Сериалами заманите! — бессвязно и, как казалось ему, достаточно громко прокричал Пит и, довольный своей идеей, лёг на диван. Подсунул под щеку кулачок и поджал к груди длинные тощие ноги.       Пит не знал, сколько времени прошло с тех пор, как он, расправившись с носящимися вокруг него с бешеной скоростью драконами, уснул, но очнулся он, когда голова раскалывалась на части, а за плечо трясли, взывая к ответу.       — Ну, что ещё?.. — недовольно прошипел Пит и тут же, продрав глаза и разглядев стоящего перед собой, осёкся. — Вегас? Ты чего тут...       — Вставай, пора домой.       Сначала Пит решил, что галлюцинация всё-таки догнала его, и в пьяном бреду ему привиделся человек, которого здесь быть не могло. Но иллюзия света и тени вдруг приобрела форму и заговорила голосом Вегаса — неизменно мягким и тихим, проникающим глубоко в сознание.       Пит встрепенулся. Попытался подняться, но вышло скверно — он едва не упал, позорно пошатнувшись из-за головокружения. Благо, руки Вегаса оказались проворнее, и он уберёг Пита от обидного поцелуя с полом.       — Спасибо, — тихонько прошептал Пит и тут наконец заметил, что в баре стало пустынно-тихо. Из колонок больше не доносилась громкая, заводящая музыка, а между столиков не кружила развесёлая толпа. — А где?..       — Разъехались, — подхватил Вегас, скучающе пожав плечами.       — А ты как здесь? — Из-за головной боли и количества выпитого мысль туго формулировалась в слова. Язык заплетался, губы немели. Сознание всё ещё активно раскачивалось на волнах неадекватности, но самым краешком его Пит вдруг понял одну простую истину: его бросили. Размышляй он об этом на трезвую голову, случилось непоправимое — вселенских масштабов самокопание, выискавание причинно-следственных связей... Однако сейчас, когда схватиться за реальность оказалось гораздо сложнее, важно было другое — чужие руки, придерживающие за плечи, удерживающие от падения. Весь мир вдруг сжался до размера бара, до тепла, возникающего от площади соприкосновения размером со спичечный коробок. Всё остальное теперь казалось неважным. Хотелось только знать, почему Вегас. Почему именно он.       — Когда я приехал, вы уже упились до синевы. Не знал, что вы такие слабаки. Я припозднился всего на два часа, а вас уже можно было отскребать от пола. Занимательные вечеринки.       — Порш тоже уехал?       — Да. Кинн увёз его, аккурат, когда я появился. — Вегас намеренно опустил ту часть, где застукал Кинна и Порша страстно целующимися на стоянке у бара.       Пит не нашёлся с ответом и лишь отстранённо кивнул, о чём пожалел сразу же — притихшая головная боль вколотилась ржавыми гвоздями в виски с новой силой. Пит прижал горячие ладони к лицу и закрыл глаза. Думать и шевелиться не хотелось, но Вегаса, похоже, мало волновали его желания.       Пит дёрнулся, когда драмер вдруг перехватил его руки и заменил своими — прохладными, жёстко, но не больно ласкающими разгорячённую кожу.       — Сиди тихо, — скомандовал, предостерегая от глупости. Но Пит, почувствовав облегчение от прохладных прикосновений, теперь уже и не собирался бунтовать. Он прильнул к ладоням Вегаса и тёрся, впитывая успокоение.       Они просидели так не более пяти минут, но этого оказалось достаточно, чтобы атмосфера между ними наэлектризовалась до пределов оголённого провода.       Когда Пит открыл глаза, то столкнулся с взглядом Вегаса — тёмным, всепоглощающим. Пит был загипнотизирован. Запах Вегаса, его тёплое, ровное дыхание и пламя, расплескавшееся на дне чёрных зрачков, заставили его услышать биение собственного сердца. Он неосознанно приоткрыл губы и потянулся, как привязанный за нить, вперёд, ещё ближе, ещё теснее к Вегасу, к изгибу его манящих губ.       И неизбежное случилось бы, если бы один из работников зала случайно не уронил стул, который собирался отставить в сторону, чтобы помыть пол.       Вегас и Пит отпрянули друг от друга, как ошпаренные. Пит не смог удержаться от разочарованного вздоха, когда прохладные руки Вегаса, до этого момента нежно ласкающие его лицо, вдруг исчезли.       Вегас поднялся на ноги и, откашлявшись, спросил:        — Ну, так что, ты едешь?       — Куда? — не понял Пит и озадаченно начал хлопать глазками. Выглядело, при всей несуразности, ужасно мило, и Вегас едва сумел сдержать улыбку.       — Домой, — строго подчеркнул Вегас, тем лишая себя удовольствия поиграть с Питом ещё немного. Всё-таки у них оставалось не так много времени до закрытия, и Йок пообещала снести им обоим головы, если они не уберутся через пятнадцать минут. И пускай Йок славилась радушием, разбитые буйными гостями барные полки и бутылки с дорогим алкоголем значительно подпортили ей настроение. Всё, чего она хотела, — избавиться от бестолковых приживал и разобраться с накладными.       — А, да, конечно, — зачастил Пит и попытался подняться на ноги. Не получилось, и он, пошатнувшись, снова оказался на диванчике. Упёрся руками в край и, вдруг рассмеявшись, уставился в пол. — Надо же так напиться... — пробормотал, захихикав от неловкости. Вегас его веселья не разделял. Он вообще казался подозрительно серьёзным, хотя, Пит знал наверняка, в любое другое время не упустил бы шанса поглумиться над чужой беспомощностью.       Пит не хотел выставлять себя ещё бо́льшим дураком и поспешил подняться с места. На второй раз попытка увенчалась успехом, и он крепко встал на ноги рядом с Вегасом. Тот окинул его оценивающим взглядом и, тихо хмыкнув, двинулся в сторону выхода. Пит собачонкой посеменил следом.       — Я вызову тебе такси, — уже на улице сказал Вегас, доставая из кармана телефон.       Однако Пит проигнорировал жест доброй воли Вегаса: всё его внимание было устремлено на изящный, на вид невероятно мощный мотоцикл на парковке у входа в бар.       — Это твой? — спросил Пит и вдруг осмелел настолько, что подошёл к опасно-красному монстру.       — Нравится? — хмыкнул Вегас. Не убирая телефон, но и не предпринимая попыток Пита остановить, он, прищурившись, следил за каждым его движением, как хищник, готовый выбрать момент для прыжка в сторону своей жертвы.       — А ты как думаешь? — облизывая игрушку взглядом, но так и не решаясь до неё дотронуться, резко выпалил Пит.       — Я думаю о том, что не повезу на нём твою ужратую задницу.       Пит не сразу понял, что Вегас сумел прочитать его тайное желание, а когда понял, поспешил возмутиться:       — Эй, я в порядке!       — Скажи это дорожникам, которые будут соскребать тебя с асфальта.       И хотя речи Вегаса были ядовитыми, в глазах его уже блуждал огонёк заинтересованности, как будто бы он только и ждал от Пита чуть большей настойчивости.       — Пожалуйста? — наугад попытался Пит и постарался придать своему лицу самое милое, самое очаровательное выражение. Он не был уверен, что его "кошачьи" глазки сработают на Вегасе, но он был пьян, а это вселяло в него некоторую долю бесстрашия и уверенности.       — Пожалуйста, что? — изломив губы в ухмылке, уточнил Вегас. Он, очевидно, наслаждался своей мнимой властью над Питом.       — Пожалуйста, Вегас, прокати меня? — попросил Пит, без страха смотря в глаза Вегаса.       — Ты уверен, что спрашиваешь о поездке на мотоцикле?       — Не передёргивай.       — Ты ещё не видел, как я это делаю, — парировал Вегас и многозначительно поиграл бровями.       — Придурок, — беззлобно, расплываясь в улыбке, ответил Пит и вдруг захохотал.       Вегас подхватил этот смех. Рядом с Питом, в неформальной обстановке, подкреплённой пошлыми шутками, стало вдруг неожиданно легко. Напряжение спало, и Вегас позволил новому, ныне незнакомому чувству проникнуть под кожу, расплескаться по венам.       — Залезай, — скомандовал он, протягивая Питу шлем.       Пит слабо помнит подробности маршрута, по которому они мчались. Детали стёрлись из памяти холодным ночным ветром и огромным шатром неба над головой, но Пит отчётливо запомнил, как замершими, почти не разгибающимися пальцами цеплялся за талию Вегаса. Кожаная куртка приятно царапала кожу, но ощущение чужого тела, к которому он неосознанно прижимался всё теснее, стоило мотоциклу выехать на пустынную трассу и набрать скорость, отправляло все чувства в полёт.       Перед глазами мелькали яркие вспышки фонарей и светофоров, оставленные позади тёмные углы безлюдных улиц. Вегас вёз его по незнакомым местам большого, едва успевшего заснуть города, но Пит не боялся безмолвия. Несмотря на то, что Пит почти совсем не знал Вегаса, в те минуты он чувствовал безоговорочное доверие к нему и его стремлению вырваться из оболочки условностей.       Скорость кружила голову, разгоняла по венам разгорячённую кровь. Питу хотелось кричать. И он не смел отказать себе в удовольствии: приподнялся на месте и, по-прежнему крепко держась за плечи Вегаса, восторженно закричал в успокоенное ночью небо.       Вегас поймал его азарт, его губы расплылись в счастливой улыбке, и он рассмеялся, когда Пит, выругавшись от страха, вернулся на место и вцепился в талию Вегаса ещё сильнее.       Это было самое яркое воспоминание, которое позднее сменила тишина сонной улицы. Вегас подвёз Пита до дома и остановился у самого подъезда. Никто из них не спешил прощаться.       Пит стоял у мотоцикла, на котором, упиравшись в землю ногами и заглушив двигатель, по-прежнему сидел Вегас. Он снял шлем, и теперь его волосы, смоченные капельками пота, лежали небрежными прядями. Но отчего-то это шло бунтарскому виду Вегаса, его кожаной куртке, сверкающим огнями глазам.       Вокруг было тихо. Пит мялся на месте, нервно прокручивая в руках шлем, который ещё не успел отдать Вегасу.       — Это было круто, — наконец, совладав с эмоциями, выпалил Пит. Его сердце ещё бешено трепетало в груди из-за выброса адреналина, но сознание прояснилось, некогда выпитый алкоголь больше не путал мысли и не сковывал искусанные, обветренные губы. Но уверенности стало меньше, на смену бесшабашности и бесстрашию пришло глупое волнение. Пит чувствовал себя подростком из дурацкого телесериала про первую любовь. По закону жанра, хороший мальчик влюбляется в плохиша, который отвечает взаимностью только потому, что проспорил своим друзьям желание, но правда всё равно вскрывается. Обязательно.       Однако Пит не в глупом телешоу, и он не считал, что одна случайная поездка сможет поменять в их с Вегасом отношениях хоть что-то. Вегас уедет, а наутро, когда тьма растворится в лучах отдохнувшего солнца, всё вернётся на круги своя, а Вегас и Пит так и останутся лишь коллегами, одногруппниками, разделяющими на двоих одну страсть — страсть к музыке и скорости. Но последнее навсегда останется только между ними, застынет в вечности этого безумного, дурманящего вечера.       Так думал Пит и уже собирался отдать Вегасу шлем, вернуться домой и запретить себе вспоминать об этой искре, проскочившей между ними. Однако Вегас решил иначе. Перехватив шлем с другой стороны, он не спешил забирать его из рук Пита. Он не сводил с Пита взгляд, пока сам Пит трусливо пытался спрятать глаза за длинной чёлкой.       — Что, даже не поблагодаришь? — Выражение лица Вегаса оставалось нечитаемым, но интонация говорила, что он ждёт правильного ответа.       — Я думал, что моя похвала скажет больше, чем обычные слова благодарности... — Пит зарделся и ещё ниже опустил голову. — Спасибо, Вегас?       — Нет, не так. — Если бы Пит посмотрел на Вегаса, то увидел бы, что тот наслаждается своей игрой, покрасневшими в смущении щеками Пита.       — Спасибо, Вегас, — уже спокойнее повторил Пит и поднял, наконец, на Вегаса глаза. — Ты классно водишь. И, честно признаться, я думал о тебе хуже.       — Правда? — Вопреки вопросу, Вегас не выглядел удивлённым. — И что же ты думаешь обо мне сейчас?       Вегас намеренно не спросил Пита, что он думал о нём всё это время, потому что, вероятно, и сам прекрасно знал ответ, озвучиваемый десятками других до него. Куда интереснее было узнать, что изменилось, каким Пит видит Вегаса теперь.       Возможно, Пит сошёл с ума, потому что он вдруг вновь набрался наглости и обвёл Вегаса внимательным взглядом.       — Ты пялишься, — не без удовольствия отметил Вегас и ухмыльнулся. — Нравится то, что видишь?       — Если скажу «да», это сделает тебя ещё большей задницей?       — Так это и есть то, что ты обо мне думаешь? — Вегас вскинул брови. — Тогда можешь избавить меня от ответа.       — Нет, — быстро выпалил Пит. — То есть... Ладно, по правде сказать, на формирование моего мнения сильно повлияли разговоры твоих старших братьев... Ну, ты знаешь... Но теперь я, Вегас, думаю, что знаю тебя недостаточно, чтобы делать какие-то выводы. Но ты кажешься другим на первый взгляд.       — И каким же я кажусь на первый взгляд?       — Мудаком, Вегас. Пусть и чертовски сексуальным. — Пит пожалел, что сказал это в ту же секунду, как слова сорвались с его губ. Он зарделся ещё сильнее и поспешил сменить тему. — Ты же это хотел услышать, Вегас?       — Не так важно, что хотел услышать я, — неожиданно бархатным голосом ответил Вегас и, поставив мотоцикл на подножку, ловко слез с него. Расстояние между мужчинами сократилось, и Вегас продолжил, не отводя от Пита взгляд: — Важно, что ты сам хотел сказать мне.       — Что хотел, то и сказал, — оборвал Пит, спрятав глаза за длинной чёлкой. Чужое телесное, ставшее снова к нему так близко, здорово кружило голову, сбивало дыхание.       — Так это правда?       Шаг вперёд.       — Что именно?       Пит не отступил, пусть и выглядел взволнованным, загнанным в угол.       — Ты считаешь меня сексуальным? — Теперь Вегас был совсем близко к нему, ловил дыхание Пита, его быстрое, гулкое сердцебиение. Пит уверен, что Вегас слышал, как в тот момент трепетало его сердце, потому что этот звук был слишком громким.       — Я также сказал, что считаю тебя мудаком, — рассеянно напомнил ему Пит и расплылся в глуповатой, неловкой улыбке. Она — его визитная карточка, его спасение, его защитная реакция на смущающую близость, на горячее тело и обжигающий, внимательный взгляд тёмных глаз напротив.       Но Вегас не повёлся на глупость. Он видел Пита насквозь. Пустоголовый мальчишка, каким Вегас приметил Пита впервые, теперь обрёл новые, незнакомые, и оттого страшно манящие черты.       — Сексуальным мудаком, не так ли? — усмехнулся Вегас и наклонился к Питу так близко, чтобы горячий шёпот был хорошо ему слышен: — И если учесть, что твоё мнение изменилось, значит, теперь я просто сексуальный?       — Нет, Вегас, теперь ты просто мудак.— Но сказать это не получилось серьёзно, и Пит засмеялся, чем разрушил странное, страшно возбуждающее напряжение.       К большому удивлению Пита, Вегас на грубую шутку не обиделся и не рассердился. На его губах заиграла добрая улыбка, взгляд смягчился. Он не спешил отстраняться, но больше не стремился стать к нему ближе.       — Спасибо за честность.       Это последние слова, которые Пит запомнил из того вечера. Прощание получилось скомканным, оставившим после себя ощущение недосказанности. Но сердце Пита размякло. Он смотрел вслед удаляющимся огням мотоцикла, и губы его расплывались в мягкой, неосознаваемой им самим улыбке.