Боль и нежность

Три месяца спустя — «Но настал такой год, когда в апрельский день Дид сидела в кресле на веранде и шила какие-то очень маленькие предметы одежды, а Харниш читал ей вслух…» День и на самом деле был апрельский — точнее, вечер. За окном со свистом метался свежий, неугомонный весенний ветер. Но здесь, в спальне супругов Бут, царил уют и благодатное тепло. Пламя в камине успокаивающе потрескивало, а Клифф читал Мелиссе вслух «Время-не-ждет» — один из ее любимых романов Джека Лондона. Когда-то — несколько бесконечно далеких десятилетий тому назад — он тоже прочел эту удивительную, мудрую, жизнеутверждающую книгу. Книгу о сильном, нечеловечески выносливом первопроходце Аляски по имени Элам Харниш. О том, как он всю жизнь стремился найти много-много золота, уехать на Юг и стать одним из крупных финансовых воротил. О том, как эти мечты сбылись, но Харниш не стал счастливее ни на чуть-чуть. И, наконец, о том, как у него хватило мудрости сделать верный выбор: отказаться от выматывающего, изничтожающего душу бизнеса, чтобы просто быть рядом с любимой женщиной. Женщиной, которая не пожелала быть приложением к его бизнесу и прямо заявила ему об этом… — «…он видел ее отяжелевшую фигуру будущей матери, и сердце сжималось у него от не испытанной доселе сладостной боли и нежности…» Дочитав последние строки романа и бережно отложив книгу — одно из бесценных сокровищ Мелиссы, — Клифф подумал о том, что жизнь с любимой женщиной спасает, вытаскивает его из пучины губительных привычек — точь-в-точь как Элама Харниша. Совершенно так же, как Дид сначала стала частью «стены» из спиртных напитков, которую каждый вечер воздвигал Харниш между собой и бизнесом, а потом и вовсе заменила ему эту «стену», Мелисса избавила Клиффа от непреодолимого, казалось бы, желания напиваться до бесчувствия. И ничего сверхъестественного здесь не было: исчезло одиночество — нечего стало и «заливать». Как безнадежно одинок был Харниш до встречи с Дид — так и Клифф мучился от этой страшной, неустанно требующей хоть какого-то заполнения пустоты. А стоило и одному, и другому поставить на первое место в жизни Любовь — самую главную козырную карту, которую сдают нам Высшие Силы, — необходимость травить себя отпала сама собой. Только вот у Харниша и Дид впереди еще много-много счастливых дней, месяцев, лет… А у них с Мелиссой? — Погладь меня… Ее полный невыразимой нежности шепот вмиг вытащил Клиффа из вязкого болота страшных мыслей, куда он начал было в который раз погружаться. Мелисса не меньше его осознает, насколько непрочно ее будущее. Как ничтожно мало может быть количество оставшихся у нее дней… Но она хочет радоваться дню сегодняшнему. Дню, который уже на исходе, но может еще подарить ей маленькое — и вместе с тем бесконечное — счастье… К началу весны Мелисса совсем перестала бояться прикосновений Клиффа. Даже к обнаженной коже… Более того — именно такие прикосновения стали для нее наивысшим блаженством. Кульминацией связывающей их духовной любви… Сегодня, как и обычно, она легла в постель совсем без одежды. Именно поэтому Клифф каждый вечер старательно разжигал огонь в камине. Столь же древние, как этот мир, языки пламени повидали всякое за все эти годы, века, тысячелетия… Но, скорее всего, нечасто доводилось им видеть то, что начинается сейчас в этой уютной спальне. Таинство столь же великое и прекрасное, как слияние в одно целое двух молодых и здоровых людей, не только соединивших свои души, но и пылающих желанием любви телесной… Клифф не понимает до конца — да и не стремится понять, — почему именно в эти счастливые для них обоих — для них троих! — минуты ему так удивительно легко, радостно на сердце. Может быть, годы спустя он поймет: потому что спасал свою жену и ее дочь, которую уже полюбил как родную. Врач сказал тогда, на первом осмотре, четко и ясно: полный покой, расслабленность — залог не только здоровья, но и самой жизни как немолодой уже и страдающей болезнью сердца матери, так и ребенка. И Клифф мог бы с чистой совестью сказать: всё то время, которое Мелисса провела в его доме, было для нее истинным отдыхом от тяжкой, полной одиночества жизни. Было, есть и будет… Но сейчас она особенно спокойна и расслаблена. На губах, которые Клифф то и дело накрывает своими, играет полная тихой радости улыбка. Каждый мускул тела отдыхает. Отдыхает по-настоящему — не так, как раньше, когда она даже во сне оставалась сжатой в один сплошной комок нервов. — Ты мой хороший… — еле-еле слышно шепчет она, когда Клифф, покрыв полными нежности поцелуями ее лицо, заглядывает в давно уже ставшие для него родными серо-зеленые глаза. — Милый мой… Эти древние и простые, как потрескивающее в очаге пламя, слова проникают в самую его душу. Лечат ее. Воздвигают нерушимую стену между ним и губительным алкоголем… Да ведь и курить ему тоже не хочется. Он даже и не помнит, когда избавился от этого мерзкого желания заполнять отравой свои легкие… А не разучился ли он ругаться? Скорее всего, нет. Но здесь, при Мелиссе, ему совершенно не хочется пересыпать речь словами крепче «черт побери»… Ну разве не бывает на свете чудес? Назовешь ли эти минуты простого и великого земного счастья иначе, как чудом? Сможешь ли описать словами бездонную нежность, которая таится в искрящихся теплыми золотыми огоньками глазах Мелиссы? Вот она еле слышно вздыхает: Клифф ласково-ласково гладит и покрывает поцелуями уже не шею и плечи, а обнаженную, округлившуюся и отяжелевшую грудь будущей матери. Могла ли она когда-нибудь подумать, что позволит мужчине вот так прикасаться к ней? К самым сокровенным частям ее тела? Еще каких-нибудь несколько месяцев назад не могла. А сейчас… Ей не под силу выразить свои чувства словами. Поэтому Клифф никогда не узнает, чтό значат для нее его прикосновения. Какое Чудо они творят… Таких слов просто не существует ни в одном языке мира. Чтобы понять, чтό чувствует Мелисса, когда к ее ничем не прикрытой коже прикасаются руки и губы Клиффа, надо прожить десятки лет вообще без человеческих прикосновений. Надо изголодаться по человеческой — а особенно по мужской — ласке столь же сильно, как Мелисса. Надо пролить столько же слез, сколько пролила она от этой изнуряющей душу жажды. От простого, естественного желания девушки почувствовать кожей теплую, сильную, ласковую руку любимого человека… Кто пережил всё, что пережила за свою лишенную этой простой земной радости молодость Мелисса, поймет ее, как понимаю ее я. Правда, понимаю лишь то, как она мучилась. Не то, как она счастлива сейчас. И не то, как это вообще — ждать ребенка. Руки Клиффа перемещаются еще ниже — на тугой, круглый коричневый живот. И становятся такими нежными, что это тоже не опишешь словами… Мог ли он когда-нибудь подумать, что будет испытывать столь великое наслаждение от одних лишь прикосновений к женскому телу? Понимал ли, удовлетворяя властное, непреодолимое желание плоти с первой попавшейся красоткой, что для многих женщин прикосновения и поцелуи гораздо важнее секса? Только вот они в этом не признаются мужчинам… Конечно же, в молодости он ни над чем таким не задумывался. Но сейчас, просто прикасаясь к любимой женщине, чувствует себя таким счастливым и спокойным, каким никогда не чувствовал даже после самых волнующих ночей с юными красавицами. И его нисколько не тревожит, что былая мужская сила к нему уже не вернется. Жалеет ли он о том, что бесповоротно ушла молодость? Да не очень… Что в ней было, в молодости-то? Каскадерские трюки и «акробатические этюды» в постели. И… а что «и»? Единственное, что вспоминается ему как истинное, нетленное сокровище, — это дружба с Риком. И по-настоящему он жалеет лишь о том, что Рика больше нет рядом. Но даже с такими ранами можно жить, когда у тебя есть кто-то еще, кого ты можешь назвать родным… — Мой папа сейчас смотрит на нас с Небес и улыбается… — тихонько накрыла Мелисса крошечной ладошкой руку Клиффа, лежащую у нее на животе. — Знает, что я уже не горюю по нему так беспросветно… — И Рик тоже улыбается… — еще раз прижавшись губами к тугому семимесячному животу, нежно взглянул жене в глаза Клифф. — Ты же не веришь в Бога и Рай… — хитро улыбнулась она одними уголками губ. Никогда он не забудет простые, бесхитростные слова, которые однажды сказала ему Мелисса и никогда больше не пыталась говорить ему о Боге, в которого он никогда не верил. «Бог — это Любовь. Так написано в Великой Книге. Если ты кого-то любишь, заботишься о ком-то — служишь Ему. А значит, веришь в Него. Только сам этого не понимаешь… Что Его нет, могут говорить только те, кто никогда никого не любил». — Получается, что верю, — очень серьезно и вместе с тем бесконечно нежно отвечал Клифф. — Ты вернула мне воспоминания о маме и папе. Ты прогнала мое одиночество. И я люблю тебя… Отведя взгляд, он бережно накрыл жену одеялом, лег ничком и уткнулся лбом ей в плечо. — Что такое? — тихо спросила Мелисса. Как ей сказать? Какие слова могут выразить всю боль и отчаяние, которые неумолимой черной волной накрывают его всякий раз, когда он думает, что может потерять ее? И дело ведь не только в высокой — всё равно высокой! — вероятности несчастливого исхода родов. Что, если откроется правда? Если Мелисса узнает, кто он такой? Узнает обо всём, что он когда-то… — Не казни себя… — вновь вытаскивает его из липкой грязи страшных мыслей нежный, теплый голос жены. — Я давно уже догадалась, что ты — тот самый Клифф Бут… Я только… — Что? — выдавил он из себя, не в силах поднять голову и взглянуть ей в глаза. — Я… хотела спросить… — Не бойся, Мелис… — с трепетной лаской прижался он губами к обнаженному коричневому плечу. — Спрашивай… — Этот дом… Всё произошло здесь? — Нет… — шумно выдохнул Клифф, не осознававший до этого мгновения, что затаил дыхание. — Нет, Мелис, что ты… Рик продал тот дом. Там сейчас… что-то вроде музея. Людей водят по тем комнатам… и возле бассейна. И рассказывают, как два героя спасли Шерон Тейт и ее ребенка… А ты… наверное, боишься привидений? — Немножко… — с явным облегчением вздохнула Мелисса. — Но теперь уже не буду бояться… Да и по-настоящему не боялась, потому что ты здесь… Надо сказать, призраки тех несчастных молодых — или, скорее, юных — женщин никогда не являлись Клиффу. Разве что рыжая приходила во сне. Как хорошо, что теперь эти сны его больше не трево… Вздрогнув, точно от удара током, он так и застыл на месте с приподнятой головой. У камина стояла, глядя ему прямо в лицо, та самая рыжеволосая хиппи. Только лицо у нее было теперь нормальное, неповрежденное. И страшной раны внизу живота больше не было. Женщина-призрак выразительно приложила палец к губам. А в следующий миг столь же красноречивым жестом положила руку себе на живот, а затем плавно указала ею на живот Мелиссы. И сложила руки перед грудью в немой мольбе… «Я позабочусь о твоей девочке, — поняв всё, мысленно ответил ей Клифф. — Не тревожься… А ты… помоги Мелис, если можешь…» Юная женщина радостно кивнула и… вмиг исчезла, будто ее здесь не было. — Что такое? — приподнялась на локтях Мелисса. — Ты и впрямь… будто привидение увидел. — Да нет… — мелко рассмеялся Клифф, изо всех сил пряча потрясение. — Я… это… рисунок твой новый только что заметил! Вон, над каминной полкой висит… Ну и балда же я… — А я думала: сам заметит или я завтра покажу? — с облегчением рассмеялась в ответ Мелисса. — Ну-ка, посмотрим, кого ты там изобразила… — поспешно поднялся с кровати обнаженный до пояса Клифф. На рисунке, выполненном, как и всегда, простым карандашом, но, казалось, наполненном яркими, живыми красками, словно застыло мгновение из волшебной сказки. Из-за стройного молодого деревца несмело вышла обнаженная нимфа-дриада. В светло-каштановых волосах, окутывающих, будто живая накидка, чудесное белоснежное тело до самых колен, словно запутались зеленые листочки. Но на самом деле росли в них, были частью девушки-ребенка. Клифф узнал эти глаза. Глаза, в которые он смотрел, любуясь тепло-золотистыми искорками, каждый день. И не мог налюбоваться… Дриада смотрела радостно-удивленно на высокого светловолосого юношу, который только что увидел ее… но тут же закрыл глаза тыльной стороной руки. Понял, видно, сразу, что девушка эта чиста и невинна, как маленький ребенок. И великим грехом будет поддаться сейчас желанию плоти… Но и уходить прочь от Чуда, от этих ласковых серо-зеленых глаз и, должно быть, мягких-мягких каштановых волос так не хочется… — Я ведь не уйду, правда? — с усилием оторвал взгляд от рисунка-сказки Клифф. — И ты не испугаешься и не исчезнешь? — Мне очень хочется, чтобы так и было… — ласково, задумчиво ответила Мелисса. — В каком-нибудь мире, где… можно жить и дышать. Не так, как здесь… Но здесь легче, когда есть кто-то родной… — Я… оторву кусок от одежды и завяжу себе глаза, — заговорщически подмигнул жене Клифф. — А я… подойду ближе… и поглажу тебя по щеке. Вот так… — А я тебя по волосам… Так мы и познакомимся… А потом — через много дней — ты почувствуешь, что готова стать моей женой. И снимешь с меня повязку… Да, Мелис? — Да… Приподнявшись — одеяло сползло вниз, открыв безгрешному взору Клиффа давно уже не тощие плечи и грудь жены, — она покрыла полными бесконечной ласки поцелуями его лицо и шею. Наверное, так будет и тогда — в какой-нибудь другой, сказочной, жизни. Оживет ее чудесный рисунок… А в этом мире они, все ее рисунки, будут жить. Радовать людей… Уж он об этом позаботится. И — ему так хочется в это верить! — их девочка тоже будет заботиться о маминых рисунках. Как и о самой маме, когда Клиффа не станет… Но сейчас он не думает о том, как недолго ему уже осталось жить в этом мире, как близко старость и смерть. Как страшно будет, когда придет время Мелиссе рожать, — хотя та рыжеволосая и обещала помочь… Как он боится потерять тех, кого любит… Сейчас он — как и в первую их ночь в одной постели — погружается в сладкую, исцеляющую всё его существо дремоту. А родные теплые руки гладят и гладят его обнаженную спину… Разве не бывает на свете Чудес? Видно, всё-таки бывают. Много в этом мире боли, но ее способна излечить нежность. Нежность, которую рождает Любовь… «Пусть я не потеряю их… — мысленно просит Клифф перед тем, как окончательно погрузиться в крепкий, спокойный сон. — И пусть я… буду верить…» Когда Мелисса засыпает столь же крепким — без затычек для ушей и почти без лекарств — сном, в спальне вновь появляется призрак рыжеволосой женщины. И, покачав головой, берет на руки серого плюшевого кота. Хозяйка, сладко заснув, не успела положить его, как обычно, между собой и мужем. Но исправить это, к счастью, есть кому. Удовлетворенно кивнув и обменявшись на прощанье долгим взглядом с добрым плюшевым котом, призрак снова исчезает. Навсегда или нет — известно лишь коту. Но он не спешит раскрывать свои тайны…