Когда солнце вновь взойдёт

На протяжении месяца после нашего воссоединения Эрен постоянно указывал на случайных прохожих на улице и спрашивал, знаю ли я их. Это утомляло и раздражало, но я мог себе представить, каким шоком для него было осознание, что он проживает не первую свою жизнь. Что он уже бывал на земле чаще, чем мог себе вообразить. Я был терпелив и либо кивал, либо мотал головой. Эрвин шёл позади нас на большинстве прогулок и посмеивался каждый раз, когда понимал, что моё терпение вот-вот лопнет. Большинство ночей я проводил с Эрвином, обнимая его под тонким одеялом. Он не задавал вопросов о прошлом — больше о будущем, если таковые посещали его голову. Он мужественно переносил все свалившиеся на его голову новости. Если он просыпался от кошмаров, я всегда был рядом, обнимая его или укладывая на своих коленях и убеждая, что теперь это всего лишь сон, а он в безопасности в собственном доме. Эрен только что вошёл в квартиру, абсолютно взмокший. На улице стояла жара. Я наблюдал за тем, как он вытирает лоб рукавом своей кофты и улыбался нам. Мы с Эрвином сидели в обнимку на диване. — Местечко найдётся? — спросил он, и я отодвинулся от Эрвина, освобождая место между нами. Диван прогнулся под весом Эрена, и я машинально запустил руку в его волосы, перебирая их. Они были мягкими и блестящими. — Я видел Микасу и Армина в библиотеке несколько недель назад. Думаю, что ты можешь зайти к ним и узнать, помнит ли Микаса что-нибудь. Учитывая, что она тоже Аккерман, наверняка вспомнит. И Армин, возможно, тоже — они наверняка тебя искали. Даже если всё пойдёт не так, просто уйди и смешайся с толпой, — я напрямую выложил Эрену все факты. В абсолютном блаженстве Эрвин молчал и лишь водил рукой по ноге Эрена, мягко ощупывая сильные мышцы. С нами он был не очень разговорчив. Эрвин чувствовал себя ужасно виноватым за то, что рано оставил нас в тот раз, когда наши души встретились впервые. Он трогал и целовал нас, обнимал так, что казалось, вот-вот сломает. Я видел печаль в его глазах, даже когда он улыбался. Я следил за тем, как он оставлял поцелуй за поцелуем от уха Эрена до ключицы, и мой рот наполнялся слюной. Мы ещё не занимались любовью и, признаться, я не сильно торопился с этим. Я хотел просто наслаждаться временем, проведенным с ними — этого было достаточно. — Сходи, если хочешь. — наконец, заговорил Эрвин. — Если они тебя не вспомнят, избегай прикосновений, вдруг эта способность Леви передается, — слушая Эрвина, я закатил глаза. Вот кто всегда продумывал самые плохие исходы. — Леви, мы наконец вместе. Ты говорил, что расскажешь мне… нам, как именно ты умер. Ладони Эрвина теперь лежали на моих плечах. Прежде чем взять меня за руки, он провёл большим пальцем по моей ключице. — Когда именно? Все эти разы были одинаковыми, — я начал свою историю, объясняя, что проживать без них предыдущие полсотни жизней я не видел смысла. Я начал с самой первой смерти, когда стоял на коленях возле их могил и стрелял себе в голову. Затем рассказал о более изощренных смертях, когда достать огнестрельное оружие было не так-то просто. Я целовал женщину, больную чумой, притворялся серийным убийцей, чтобы меня приговорили к казни на электрическом стуле, и спрыгивал с Эйфелевой башни, когда жил в Париже. Эрен заплакал первым. Он посмотрел мне в глаза, пересел ко мне на колени и обнял, уткнувшись носом в мою футболку и оставив на ней дорожки слёз. Эрвин придвинулся к нам и обнял разом нас обоих. Я заметил, что и его глаза увлажнились от слез. Он был причиной моей самой первой смерти. Я его не винил — это не он нажал на курок. Это сделал я. Скорее, я обвинял сам себя. За то, что не сделал этого раньше. За то, что не остался в Подземном городе, подальше от них обоих. За то, что узнал их и прожил столько жизней с огромной дырой в сердце. — Ты встречал нас в других жизнях? — Эрен вытер глаза моей футболкой, и я почувствовал на своей коже мокрую ткань. — Да, в одной из этих жизней Эрвин был женат на женщине. Я хотел пожать ему руку, но он так сильно торопился, что прошел мимо. Я видел тебя несколько раз, часто ребенком, и следил за тобой до того, как ты станешь взрослым, чтобы точно знать, что с тобой всё хорошо и ничего не произошло, — я и сам был близок к тому, чтобы расплакаться, вспоминая все те случаи, когда судьба дразнила меня их появлением. Я зажмурился, пытаясь уместить все эти воспоминания обратно, в тот тёмный чулан сознания, откуда я их только что достал. Сейчас я хотел быть только здесь, только в этой комнате. Я хотел запомнить каждую деталь, Эрена, который всхлипывал в мою футболку, и Эрвина, пытающегося сохранять самообладание и обнимающего нас. — Что бы там ни было, сейчас мы вместе. У нас есть Леви, у меня есть ты. У тебя есть мы. Мы оба, — Эрвин попытался сменить тему. Снова вездесущий комплекс бога. Он потянулся к подлокотнику дивана за салфетками, чтобы вытереть слёзы Эрена и промокнуть свои глаза. Я положил голову ему на плечо, стараясь быть с ними обоими максимально близко настолько долго, насколько возможно. Чему меня и научила жизнь, так это тому, что всё временно и ничто не длится вечно. Но этот момент я хотел сохранить в вечности.