doctors

      – Ты издеваешься? – Сбившийся, видно от быстрого шага, но от этого не менее мелодичный женский голос, кажется, был единственным звуком на весь парк за последние пару минут, конечно, не считая тихого чириканья местных птичек, хорошенько откармливаемых жалостливыми студентами.       Холодный ветер, еще не пробирающий до самых костей, но уже пахнущий наступающей осенью, игриво раздувал подол скромного белоснежного платья, путал и так непослушные волосы, выбивая их из когда-то аккуратного колоска. Беспокойный шум листьев на все еще зеленых и пышущих остатками жаркого лета деревьях усердно перебивал надоедающий, но слишком тихий, чтобы значительно мешать, звон в ушах. Солнечные лучи, что то скрывались за мирно проплывающими пушистыми облаками, то снова выглядывали, пускали солнечных зайчиков, что будто специально бегали по едва царапнутым в самом уголке линзам очков девушки. По коже бежали мурашки, то ли от ощущения хорошей погоды и неописуемой красоты парка при Токийском университете, что так усердно пытался сохранить в себе уходящее беззаботное лето, то ли от предвкушения и легкого волнения.       – Чишия, ты неисправим! – Голос звучал все ближе и ближе с каждой секундой.       Хираи, что наконец-то позволила себе сбавить шаг и перейти на привычную легкую размеренную походку, проговаривает фразы на выдохе, одновременно с этим застегивая единственную пуговицу огромного пиджака в цвет платья. Ветер, что время от времени то утихал, то разыгрывался с новой силой, придавал наиграно серьезному голосу драматичности. Свежесть, витающая в воздухе вместо уже надоевшей духоты, давала такую необходимую возможность вдыхать полной грудью. Незапланированный кросс явно не придавал девушке презентабельного вида, а одышка мешала придать лицу убедительно строгий вид. Шатенка положила руку на быстро вздымающуюся грудь и остановилась на пару шагов раньше, чем нужно, оставив небольшую дистанцию между собой и человеком, что в который раз совершенно бессовестно отбирает ее драгоценное время на отдых. В голове, с недавнего времени официально квалифицированного врача, ненавязчиво пробежала шальная мысль о том, что ее младшая сестра все же была права. Ей действительно стоило меньше времени просиживать за учебниками и конспектами, недосыпать из-за практики и единичных подработок, а наконец-то заняться хоть какими-то тренировками и привести свое тело в сносную форму. Но на удивление здравая идея убежала как только рядом послышался до боли знакомый мужской бас с толикой привычной издевки.       – В этот раз даже удивила… – Голос вынудил вечно опаздывающую девушку перестать рассматривать столетнюю брусчатку и поднять глаза. На долю секунды картинка поплыла, но почти сразу же вернулась в норму. – Ты что, реально вовремя пришла? Вот это молодец!       Парень в белой и почти правильно застегнутой рубашке сидел на низеньком ограждении вытянув ноги. Казалось, еще немного и он перевалиться, упав спиной на аккуратно подстриженный газон, но благодаря какой-то кошачьей грации все же умудрялся держать равновесие. Шунтаро, кажется, впервые настолько доволен происходящим. На лице красовалась свойственная только ему ухмылка, такая по-особенному притягательная, почти неуловимая и загадочная. На дне зрачков бегали едва заметные игривые искорки, что было единственным видимым индикатором его хорошего настроения. Он нежился в лучах ласкового солнышка, что услужливо не слепили глаза, а всего лишь не давали замерзнуть от холодного ветра, что ни на секунду не прекращал трепать выжженную осветлителем челку. Его будто ничего не заботило. Ни стоящая в паре шагов бывшая одногруппница, что сама обозвала себя его лучшей и единственной подругой, ни отработка в отцовской клинике, которую он бессовестно прогулял, конечно, никому ничего не сказав. Парень прервал свой покой и пошевелился несколько минут назад только чтобы лениво проверить время на телефоне, готовясь к очередному подколу по поводу вечных опозданий его знакомой, а теперь просто наблюдал за тем, как Хираи приходит в себя. Это даже казалось ему немного забавным, хотя такую картину ему приходится наблюдать уже раз в сотый, если не тысячный. На кое-что все таки можно смотреть вечно.       – Чишия, ты за восемь лет не насиделся еще на этом несчастном ограждении? Оно вон под тобой прогнулось уже! – Шатенка, наконец успокоившись, сразу же начинает с шуточной претензии. Она тянется за ними уже несколько лет подряд, сразу после того, как блондин нашел это место и непонятно по какой причине облюбовал, что явно не нравилось ни слишком послушной Ямамото, ни администрации.       В ответ девушка получила всего лишь шум ветра и тихий смешок от неприлично умиротворенного лучшего друга. Большего ей было не дано, хотя она и не ждала, все таки, блондин никогда себе не изменял и реагировал всегда одинаково. Он по привычке лениво прикрыл глаза и отвел безумно умный взгляд куда-то в сторону, наблюдая за пробегающей мимо белкой. Ответить ему, может, и хотелось, а вот выслушивать часовую лекцию о общественном порядке и о том, как некрасиво он сидит уже хотелось сильно меньше. Выбирать не приходилось, поэтому парень просто промолчал, продолжая гадать, какая же реплика будет озвучена его подругой следующей. Но она молчала, а слышал он только ее тяжелое дыхание. Белка исчезла где-то в чаще деревьев, а потому взгляд не натурального блондина медленно перекочевал на стоящую чуть поодаль Хираи.       – Хоть скажешь зачем позвал? – Личико с аккуратными чертами едва раскраснелось, хотя голос уже был ровным и спокойным. Девушка сделала очередной глубокий вдох и сложила руки под грудью, выразительно смотря своими янтарными глазами на беззаботного Шунтаро, ожидая ответа на свой вопрос.       – Уж явно не чтобы расспрашивать о том, как у тебя прошел первый рабочий день. – Парень наконец-то встал, но все еще не вынимал рук из карманов брюк. Эта привычка была с ним с младшей школы, а избавляться от нее он не горел желанием. – Ты мне и без расспросов тысячу и одно сообщение отправила. У меня сложилось впечатление, что это не ты, а я в том кабинете сидел и пациентов принимал.       Блондин закатил глаза, но улыбка на его лице все же была скорее одобрительной, чем издевательской. Хираи, хоть и не до конца понимала, о чем Чишия думал и не всегда улавливала все его намеки, но в глубине души все же надеялась, что он за нее рад. Как минимум, она хотела верить, что он может быть рад в принципе и хоть это чувство он не считает излишеством. Хираи никогда не любила стоять слишком близко к собеседнику и обычно держалась на расстоянии вытянутой руки, но на Чишию эта ее особенность не распространялась, поэтому она сделала всего один шаг навстречу. Слишком уж ей была интересна причина внезапной встречи.       – Ты просто завидуешь, что меня официально трудоустроили раньше тебя. – На лице Ямамото расцвела победная ухмылка. Впервые в жизни она была собой безумно горда. Годы кропотливого труда не прошли даром и наконец-то окупились, логично, что шатенка имела полное право радоваться. – И вообще, скажи спасибо старшему коллеге, что делюсь опытом! Я так-то могла тебя вообще без новостей оставить.       – Ты бы со мной так не поступила, хах – Невинный подкол парень пропустил мимо ушей и только снисходительно наблюдал за ее довольно экспрессивным и милым ликованием. Он прекрасно понимал, насколько это для нее важно, поэтому в такой день он был готов многое спустить ей с рук. – В целом, именно потому что ты меня впервые обошла, я тебя и позвал.       Парк при Токийском университете хранил много воспоминаний. Студенты любили это тихое наполненное жизнью место. Оно было для них особенным, местом силы, где спокойствие окутывает уставшую от вечной учебы душу, где можно было отдохнуть и вернуться в социум уже обновленным. Там встречались и расставались, признавались и врали, начинали и заканчивали множество историй. Столетние деревья, аккуратные тропинки, деревянные лавочки и крохотные местные животные были свидетелями многих ситуаций, которые в одинаковой степени ранили и лечили, но в любом случае оставляли незабываемый и все еще заметный спустя много лет след на сердце. Кажется, Хираи помнит каждый свой поход сюда. Помнит, как счастливо улыбалась, как горько плакала и просто совершенно пустой ходила по незнакомым маршрутам, пытаясь почувствовать хоть что-то. Поход в парк был важной частью ее ежедневной рутины, а неожиданные знакомства и невольно подслушанные разговоры были дороже любого отдыха в тихой и тесной комнатке общежития, где она в любую погоду чувствовала себя ужасно одинокой даже несмотря на дружелюбную соседку. Именно в этом парке она и познакомилась с Чишией. Именно в этом парке они проходили мимо друг друга в первый день совершенно не замечая, через неделю уже останавливались на секундное приветствие, месяц и дошло до минутного обсуждения предстоящих пар, а часовое обсуждение отвлеченных тем через год определенно было для экстравертной девушки победой. Она специально вылавливала его по коридорах, чтобы договориться о очередной встрече именно в этом парке, именно за той самой лавочкой. Казалось, прошло всего ничего, как лавочка сменилась на ограждение, а дежурное обсуждение погоды на глубокие личные или, в зависимости от настроения, философские рассуждения. Ямамото помнила каждую встречу.       Но все равно не могла отделаться от навязчивого ощущения дежавю. Не могла прогнать мысль, что она уже это видела, что подобное уже происходило. Не могла понять, почему она знает, что произойдет дальше.       Чишия расслабленно стоял напротив, но лицо его было непривычно серьезным. Искорки в глазах спрятались, выжидая правильного момента, чтобы появиться снова. Несколько секунд они просто смотрели друг на друга, Шунтаро внимательно вглядывался в янтарные глаза девушки, будто пытался что-то в них прочесть. Небольшая разница в росте почему-то стала ощущаться чуть острее, из-за чего Хираи едва приподняла подбородок, чтобы так же взглянуть в глаза лучшего друга. Ветер, наконец-то подловив момент, дунул еще сильнее, чем до этого, заставив мурашек пробежаться вниз по позвоночнику. Ее не спасал даже пиджак, а его не уберегла родная самоуверенность.       – Вот… – Парень достал одну руку из кармана брюк. В жилистой ладони покоилась небольшая бордовая коробочка с золотой гравировкой названия неизвестного девушке бренда. – Это тебе.       Шатенке понадобилось всего несколько секунд, чтобы проморгаться и прогнать непонятно откуда взявшийся сонный туман в глазах. Она потянулась за коробочкой и аккуратно взяла ее обеими руками. Приятная на ощупь и явно дорогая, она идеально помещалась в небольшую девичью ладонь. Две секунды и Ямамото бережно ее открывает. Часы. В коробочке оказались невероятной красоты женские часы. Удивленный взгляд бегал от небольшого белого циферблата с римскими числами и изящного металлического ремешка цвета розового золота до стоящего напротив парня. Он, словно настоящий кот, с интересом поглядывал на эти же часы, будто сам их впервые видел, смотрел на девушку своими темно карими глазами явно ожидая еще реакции. Ему явно было мало ее удивленного лица.       – Консультант такую муть подсовывала, так что пришлось самому выбирать, – Он был первым, кто подал голос, тут же засовывая руки обратно в карманы брюк. – Нравятся?       – Очень… – У Хираи просто напросто не было слов. Приходя на внезапную встречу она явно такого не ожидала.       – Я знал, что это будет хорошим подарком. – Чишия коротко прокашлялся, явно удовлетворенный ответом подруги, и тут же продолжил. – У тебя есть еще много времени, Хираи. Но ты ведь не можешь тратить его на это…       – Что? – В ушах девушки начинало шуметь. Туман перед глазами снова появился, а руки, что трепетно держали подарок, начали крупно дрожать. – Что ты сказал?       – Я сказал просыпайся.

________________________

      Хираи, кажется, ничто не ненавидит так же сильно, как дурные сны. Она может стерпеть все, но только не иллюзорное осуществление всех ее самых тайных и холодящих душу страхов, от которых она никогда не избавится. Ощущения от пробуждения в холодном поту, бегающие в темноте глаза и тяжелое прерывистое дыхание она будет помнить весь день, стараясь выкинуть из головы кошмарные картинки и прийти в себя. Хираи ненавидит дурные сны, а потому сейчас, на грани сознательного и бессознательного, продиралась к жизненно необходимым воспоминаниям сквозь звон в ушах, боль в висках и туман перед янтарными глазами, который можно было разглядеть даже через плотно закрытые веки. По крайней мере пыталась, изо всех небольших сил пыталась, потому что на уровне шестого чувства хотела опровергнуть безумную теорию о том, что то, что она помнит – это самая настоящая реальность. Она хотела верить в то, что это был дурной сон, галлюцинация, помутнение рассудка, но не реальность. В этот раз она бы радовалась пробуждению в ужасе и ощущению бегущих вниз по позвоночнику мурашек.       Ямамото еще никогда так сильно не болела голова. Казалось, череп с минуту на минуту был готов расколоться на тысячу мелких осколков, а горячая пульсирующая боль неспешно кочевала от висков к затылку и обратно по все тому же маршруту не утихая ни на секунду, вынуждая затаить и так неравномерное дыхание, сцепив зубы до почти слышного скрипа. Солнечные лучи, совершенно ни о чем не заботясь, настойчиво слепили глаза даже сквозь закрытые веки, а перед зрачками плыли разноцветные пятна чудных форм и размеров, практически не повторяясь. Любой раздражитель воспринимался гиперболизировано. Обрывки непонятного женского негодования, что с трудом пробивались к затуманенному сознанию через ужасно громкий шум в ушах, вместе ощущением потряхивания за плечи, отзывались новой волной тошнотворной головной боли, которую девушка была уже не в состоянии терпеть. Холод и жуткий дискомфорт – это все, что могло ощущать онемевшее тело, которое непонятно сколько часов провело в неудобной позе на твердом полу.       В критических ситуациях жизнь не пролетает перед глазами, как это клятвенно обещали в фильмах и книгах. В критических ситуациях в голове появляется вакуум, противостоять которому стоит титанических усилий. Нужно быть достаточно сильным, чтобы вспомнить хоть что-то, но Хираи всегда получала свое не силой, а упорством. Она не знает, сколько попыток ей понадобилось, чтобы в голове наконец-то пробежались первые воспоминания. Ночная смена, незапланированная операция, ощущение вселенской усталости и тяжести в груди, несостоявшаяся встреча с лучшим другом, пропажа людей и… И дальше все было больше похоже на паршивый фильм ужасов: опустевшие палаты отдела острой терапии, разграбленный манипуляционный кабинет, игра на эрудицию, три трупа и странный мужчина в пляжной рубашке. Это все смешалось в голове, запуталось в клубок и категорически отказывалось доходить до хоть какого-нибудь логического заключения. Это действительно не было похоже на реальность. Но ощущения были уж слишком реальными даже для самого ужасного сна.       – Да просыпайся же ты! – Совсем незнакомый голос продирался к мутному сознанию будто сквозь огромную толщу ледяной воды. – Сколько можно?! Я же сказала просыпаться!       Хираи балансировала на тонкой грани между возвращением в сознание и его потерей. Каждая пролетающая слишком быстро секунда, каждый отдельно взятый раздражитель толкал ее в ту или иную сторону. Самостоятельно она бы не выбралась, снова засыпая на неопределенный срок.       – Приди в себя! – Секунда, Ямамото чувствует, как ее с силой хватают за подбородок и левую щеку тут же обжигает внезапной болью. Еще секунда, она слышит хлопок, который, кажется, дошел к ней со значительным опозданием.       Совершенно не думая о разрывающей изнутри мигрени, врач широко распахивает глаза. Она, будто выброшенная на берег беспомощная золотая рыбка, что еще секунду назад мирно плавала в озере бессознательного, перевернулась на спину, больно ударившись лопатками, хватала ртом воздух, параллельно хрипя от ноющей боли во всем теле. Глаза слезились, а из внешнего уголка моментально потекла одинокая слезинка, оставляя после себя короткую соленую дорожку. Картинка перед ними была настолько мыльная и едва покачивалась, что шатенке пришлось хорошенько проморгаться, чтобы наконец увидеть перед собой знакомое небо затянутое розовыми облаками. Ощущение тела в пространстве потихоньку приходило в норму, а повернув голову девушка наткнулась на серый кафель и металлические перила рядом со входом в клинику, виртуозно окрашенные закатом в оранжевый оттенок. Паршиво. Ямамото явно была первой, кто приходил в себя после обморока настолько паршиво.       – Наконец-то! – Над ухом кардиохирурга прозвучал радостный женский голосок. Шатенка все еще не могла осознать, что происходит, а радость в чьем-то голосе и вовсе выбивала из колеи. Секунда, хмурясь и проверяя оправу чудом не спавших очков онемевшей рукой, она находит в себе силы едва привстать. Рука от слабости в мышцах выравнивается не полностью, но все же держит и спасает от еще одного позорного падения.       – Да что ж это за напасть… – Голос слабый, почти что жалостливый.       – Наконец-то ты проснулась! – Голос незнакомки на секунду отдалился, но буквально тут же приблизился снова. – Как себя чувствуешь?       Хираи понадобилась минута, чтобы ее прекратило “штормить”.       Взгляд янтарных глаз, что уже успел прийти в норму, медленно и аккуратно перешел с рассматривания уже давно знакомой плитки на обладательницу голоса, начинающего порядком раздражать. Секунда на фокусировку изображения и первым он цепляется за длинные волосы, что когда-то давно были окрашены в красивый пшеничный цвет, но сейчас выделялись отросшими корнями и неоднородным желтым цветом. От бардака на голове попутешествовал к потрепанной одежде с красными пятнами, как врач сразу предположила, что кровавыми, перед этим не задерживаясь на не выразительном лице с темными глазами полными боли и пока что непонятной надежды. Это все выглядело слишком странно, неестественно. На вид не старше 25, она компактно сидела совсем рядом, явно готовая подхватить ослабевшее тело шатенки, если та решит снова отключиться.       – Ты меня слышишь? – Незнакомка, что привела Ямамото в чувства явно не просто так, судя по тому, как крепко она сжимала в очень худых руках сумку врача, явно успев в ней порыться, продолжала задавать вопросы. – Я спросила, как ты себя чувствуешь?       – А? – Соображала Ямамото еще не слишком быстро, а потому смысл вопросов доходил с небольшой задержкой. – Как себя чувствую? – Кардиохирург прикрыла лоб свободной рукой и отвечала без энтузиазма, так как прийти в себя-то она пришла, а вот чтобы переварить сложившуюся ситуацию ей нужно еще немного времени. Вопрос про самочувствие хоть и был в тему, но остался без вербального ответа. Хираи только махнула рукой, мол “терпимо”. У нее еще не было сил на полноценные вразумительные ответы.       Перед глазами девушки все еще стояли обрывки воспоминаний. Слишком большое впечатление они оставили после себя и словно держали ее за горло, хватали за волосы и не давали двигаться дальше, вынуждая оставаться в этом моменте до конца своих дней. Неприятно. Страшно. Шатенка тяжело вздохнула и перевела взгляд перед собой, на прозрачные двери входа в клинику, где она работает, или, лучше сказать, работала. Ее глаза расширились от ужаса, потому что в помещении, где она еще вчера лично спасала ребенка от смерти, не могло валяться три трупа. Она отказывалась принимать и осознавать, что пол приемного покоя окрашен в кроваво-красный цвет. По спине пробежался липкий холодок. То, что она так сильно хотела воспринимать как кошмарный сон, сейчас предстало пред ней жестокой реальностью. Это. Было. Реальностью.       – Им уже невозможно было помочь. – Голос блондинки будто возвратил врача из недалекого прошлого, в которое она вернулась против своей воли. Мозг, так жаждущий избавиться от травмирующего созерцания, переключился практически моментально, вынудив Хираи повернуть голову и впиться взглядом в уже не такую радостную новую незнакомку. – Зато мне ты можешь помочь…       Блондинка опустила взгляд на раскрытую сумку и, едва промолчав, продолжила:       – Ты ведь понимаешь, что это за ампулы с латинскими названиями, верно? – Надежда блестела в ее глазах ярче самых ярких звезд, которых, на самом деле, очень плохо видно в мегаполисе. – Верно, потому что тот, кто не понимает не взял бы только их. Слишком большой риск вколоть себе что-то не то, а после умереть быстрее, чем от того, что пытались этим уколом вылечить…       Ямамото уже догадывалась, о чем идет речь. Догадывалась, о чем ее попросят и уже готовила подходящий под ситуацию ответ.       – Что из этого обезбол? – Девушка, видимо, не заботясь о сохранности ампул, чуть перевернула сумку, из-за чего часть содержимого вывалилось на плитку. Благо, она сидела и расстояние было недостаточно большим, чтобы повредить стеклотару. Но Хираи все равно дернулась. – Ты должна вколоть мне обезбол.       – Нет.       В это “нет” Ямамото, казалось, вложила всю свою врачебную категоричность. Она холодно наблюдала за катящимися по полу ампулами наркотических анальгетиков, четко осознавая, что не может вколоть их кому попало. Как бы сильно кошки не скреблись на душе, она просто не может. Не потому что не хочет, а потому что вещества в этих прозрачных ампулах созданы для другого рода ситуаций. Хираи слишком хорошо выучила, что их нельзя использовать по первой просьбе, без обследования и истории болезни. Вызубрила и заучила десятки абзацев текста, говорящих о том, что лежащие у нее в сумке морфин гидрохлорид, фентанил, и лидокаин гидрохлорид, которые используют для местной анестезии и обезболиваниях в критических случаях, плохо работают с другими препаратами и по незнанию могут легко привести к летальному исходу. Риск шатенка ненавидела почти также сильно как и дурные сны, поэтому не могла себе позволить отнестись к таким вещам без осторожности. Как минимум, врач очень сомневалась, что при отсутствии внешних повреждений и с таким спокойным лицом, боль у блондинки была настолько критичной, что опиоиды действительно необходимы.       – Пожалуйста… – Блондинка схватила первую попавшуюся ампулу и выпавший практически следом запакованный шприц. Она, не вставая, подползла ближе и ухватилась за плечи шатенки, жалостливо заглядывая ей в глаза. – Я… Я спортсменка, у меня травма… – Видно, что она отчаянно пыталась найти нужные слова, убедить врача.       Эмпатичность это по факту навык, но Хираи, кажется, просто такой родилась. Она всматривалась в глаза беспомощной девушки напротив, ощущала как сильно та сжимала ее плечи и изо всех сил пыталась убедить, видела постепенно тускнеющую надежду, чувствовала ее отчаяние будто свое собственное.       «Им уже невозможно было помочь. Зато мне ты можешь помочь…»       – Я зависима от обезболивающих уже как пару лет, пожалуйста, мне правда нужно… – На темных глазах выступили слезы, то ли от боли, то ли от безысходности. – Пожалуйста, мне очень больно…       Пара фраз царапнули где-то по сердцу. Ямамото чувствовала себя виноватой. Ужасно виноватой. Шатенка прокручивала недавние события в голове снова и снова, как заведенная, рассматривала воспоминание под разными углами и все равно не могла найти решение, как спасти всех. Ей стоило озвучивать ответы? Или, может, заставить лежащих сейчас холодными трупами школьниц прекратить ссориться? Попытаться договориться работать в команде? У нее было тысяча и один вариант, но ни один из них она уже не могла осуществить. Не могла вернуться в прошлое и изменить его, из-за чего давилась собственной виной и страданиями по тем, кто страдать уже не может. Но нынешнее сейчас крепко держало ее за плечи и умоляло о спасении, пусть даже формальном. Врач ненавидит риск, но излишняя, порицаемая даже самым близким, доброта оказалась сильнее любого привитого годами обучения страха. Может, отказ от принципа может кому-то помочь?       Шатенка уже окончательно пришла в себя. К рукам вернулась прежняя сила, голова больше не болела, рассудок вернул себе привычную ясность, а онемение по всему телу прошло будто его и не было. Она тяжело вздохнула и холодно, насколько это позволяла поселившаяся в сердце жалость к девушке напротив, взглянула на спортсменку.       – Ты когда-нибудь принимала наркотические анальгетики? – Она не без труда отцепила от себя блондинку, отобрав у нее шприц и ампулу. Препараты людям без соответствующего образования не игрушки, это Хираи для себя решила окончательно.       – Нет… Только гормональные… – Голос практически знакомой утратил цвет.       – Значит начнешь. – Врач садится поудобнее, рассматривая надпись на ампуле и, сомкнув губы в плотную тонкую линию, тянется за сумкой. Благо, она лежала не так далеко и ее можно было подтянуть к себе за ручку. Секунда, врач достает из нее спирт и другую, более вытянутую по сравнению с предыдущей, ампулу морфин гидрохлорида. Вдох. Выдох. Она не может позволить себе проигнорировать нуждающегося, не так ее воспитали. – Через минут 20 должно полегчать, опиоиды действуют быстро.       Резиновый жгут затягивается легко при должной сноровке. Полминуты уходит на дезинфицирование рук врача и сгиб локтя пациента, открытие ампулы, набор препарата в шприц и выпуск лишнего воздуха, которому ни в коем случае нельзя попасть в организм. Вену Ямамото находит быстро, а вещество вводится без проблем. Легкая рука была сродни благословению для ее профиля. Кардиохирург делать уколы не обязан, но личное, зачастую пагубное, желание девушки уметь все обернулось для нее месяцами тренировок, совмещенных с наработкой более специфических навыков сшивания тканей и правильного обращения со скальпелем. Кто ж знал, что последствием удовлетворенного эго станет чье-то спасение.       Кто ж знал, что она будет применять свои умения в такой обстановке. Сидя возле входа в клинику, из которой несет тошнотворным запахом крови от трех трупов, так еще и почти сразу после того, как очнулась после потери сознания. Безумие, это точно было ни что иное, как самое настоящее безумие, которое не укладывалось в голове и вынуждало снова и снова прокручивать все произошедшее, чтобы уловить хоть каплю адекватности. Но ничего не получалось, кошмарные картинки заканчивались одним и тем же.       Хираи чувствовала себя потерянной. Запертой в клетке собстенного сознания, которое как не пыталось, но не могло постичь все тонкости происходящего. Игры на выживание, карты, странные люди, дырки в черепах, смерть. Это все воспринималось как что-то нереальное, хоть физические ощущения и говорили ей обратное. Она ощущала будто сражалась со всем этим в одиночку, что все, кого она встречала поняли, смирились и приняли законы нового мира. Они все были сумасшедшими. Как минимум, шатенке так казалось. Или, может, это она сумасшедшая, раз все вокруг так спокойно ко всему относились?       – Ты слишком много думаешь.       Кажется, за свою относительно короткую жизнь продолжительностью в почти 28 лет, эту фразу врач слышала около миллиона раз. Эта характеристика приклеилась к ней еще в раннем детстве, укрепилась в школе и стала пожизненным клеймом начиная со времен университета. Слишком много думает, усложняет, ищет связи, которых нет и никогда не было, а если не находит, то придумывает собственные, на основании наблюдений и развитого воображения. Ведь без второго дна так скучно живется, а мир никогда не бывает прост. Поэтому сейчас, аккуратно встав и начав методично собирать разбросанные ампулы и шприцы, шатенка думала вовсе не о собственной беспомощности (отец учил, что жалость к самой себе никогда не поможет в поисках ответов), а о играх. Девушка была уверена, что они – основа всего безобразия. Тысяча и одна теория всплывали в голове за считанные секунды, но тонули в критике и нестыковках практически так же быстро, как и появлялись. Сложно. Врач, наконец-то собрав все вещи, в том числе и блокнотик с ручкой, которые валялись чуть поодаль, повесила сумку на плече и сошла со ступенек вниз, сев на первый ряд. Ей хотелось оказаться как можно дальше от этого места, хотелось домой, хотелось вернуться в новенькое кафе в сибуя или наведаться в парк при Токийском университете, но и бросить пациента, которому она только что ввела опасный препарат она не могла. Совесть ограничивала ее во многом.       – Не кори себя, новеньким это не на пользу. – Ямамото не видела, но знала, что блондинка последовала ее примеру и тоже встала, подойдя ближе. – Игры не любят жалость.       – Откуда тебе знать? – Хираи схватилась руками за голову, продолжая наблюдать за таким долгим и одновременно таким быстротечным в своей красоте закатом.       Она любила разговоры о вечном, но сейчас ей хотелось только изолироваться от всего и просто выкинуть из памяти случаи последних дней. С одной стороны в груди разрывало от смешанных и непонятных чувств, а с другой в голове беспрерывно шел анализ всего происходящего и для сложения хоть какого-то, пусть даже кривого, пазла сильно не хватало частичек информации. Девушка будто ходила по тонкому льду, всей душой желая заглянуть под воду, но очень боясь утонуть. Она боялась услышать что-то, что разрушит ее, как постоянно говорил Чишия, слишком нежное представление.       – Проверено на опыте. – Спортсменка остановилась где-то на пару ступенек выше, не желая рушить что-то настолько хрупкое, как размышления новой знакомой.       – Ты прошла много игр? – Хираи встрепенулась, а голос стал слабее и, кажется, надломился. – Как давно ты здесь?       – Около пяти. – Боль потихоньку начинала отпускать, а потому блондинка засунула руки в карманы бридж и спокойно наблюдала за оживлением собеседницы. Когда та от удивления обернулась, то блик в ее очках и играющие последние лучи в волосах показались ей даже немного картинно красивыми. Будь она фотографом, то, может быть, ей бы захотелось сфотографировать шатенку. – Дней десять, может чуть больше. Я прекратила считать некоторое время назад…

________________________

      “Дорогой дневник, это какое-то безумие.”       Прошло почти 5 дней с тех пор, как Хираи Ямамото очнулась от потери сознания и 6 дней с того момента, как она оказалась в Токио, полностью повторяющим настоящий, но живущий по совершенно другим правилам.       “Даже не знаю, с чего бы начать… У меня не так много времени, чтобы расписывать подробно всю кашу в моей голове, поэтому стараюсь сокращать.”       Почерк – это единственное, что врач смогла сохранить и никак не видоизменить с началом обучения на медицинском факультете. Он как и был едва резким, но довольно аккуратным и каллиграфическим, так и остался до сих пор, заполненные им от корки до корки тетрадки преподы вскользь называли произведениями искусства.       “Я попала в альтернативный мир, где три четверти жителей Токио просто исчезли. В этом мире все живут по другим правилам, которые я, к сожалению, пока еще не понимаю до конца.”       Лучи солнца пробивались сквозь полупрозрачный тюль и хорошо освещали комнату, давая возможность писать без ущерба для глаз. Она уже около двух дней не выходила из ставшей родной квартиры, отказываясь проводить все время на улице и шататься по помойкам.       “Чтобы здесь выживать, нужно играть в жестокие игры, выиграв в которые можно получить энное количество дней на спокойное существование – визу. А проиграв, лазер с неба проделывает дыру в черепе и наступает моментальная смерть (такое случилось с тремя людьми прямо на моих глазах).”       В процессе написания этих строк Хираи невольно задумалась о том, что ее виза заканчивается сегодня, а воспоминания о жертвах игры 5 бубен снова померещились перед глазами.       “Игры имеют категории и уровни сложности: карточная масть отвечает за характер игры (бубны (моя первая игра) – эрудиция и интеллект, пики – физическая подготовка, трефы – командная игра, червы – игра с человеческими сердцами, предательство), а номинал за сложность (от туза и 2 как самые легкие, до лицевых карт как самые сложные). Об этом мне рассказала Тори, спортсменка, с которой я встретилась после моей первой игры и помогла ей избавиться от хронической боли вследствие травмы спины, вколов ей морфин гидрохлорид.”       Лицо новой знакомой тут же всплыло в памяти врача, вызывая смешанные чувства. Все же, Тори была единственным человеком, с которым Ямамото могла поговорить.       “Она, конечно, немного своеобразная… Она свято верит в то, что этот “новый мир” – это аналог судного дня, а все люди попавшие сюда – грешники, что должны отмаливать грехи выигрывая в играх. Когда я поставила ее суждение под сомнение, ведь по моему мнению никакого “Судного дня” существовать не может, она спросила меня: «А ты уверена, что та девочка, которую ты оперировала перед тем, как попасть сюда, все таки выжила?» я не нашла, что ей ответить и на этом разговор закончился. Может, в некотором роде она права?.. Я хочу думать, что все же этому есть более логичное объяснение. Массовый психоз?”       Хираи рисует еще несколько вопросительных знаков вокруг только что написанного абзаца текста и наконец-то обращает внимание на наручные часы. 8 часов вечера. Попав сюда она вообще перестала успевать за временем, казалось, все ускорилось в несколько раз и только она осталась жить на той же скорости, что и неделю назад. Ей не хватало времени.

________________________

      Токио изменился. Казалось, что за неделю отсутствия людей в городе начался самый настоящий апокалипсис: каменные джунгли покрылись видимым слоем зелени, трава прорастала даже сквозь асфальт, а лозы непонятного происхождения опутывали высотки аж до самых последних этажей. Воздух, избавленный от испарений фабрик и выхлопов транспорта, стал чище и дышаться становилось все легче с каждым вздохом. Природа ликовала уж слишком активно, становясь похожей на CGI графику из постапокалиптических фильмов. Солнце, медленно уходящее за горизонт, окрашивало все в теплые цвета, вынуждая время от времени останавливаться, чтобы полюбоваться шикарным видом. Пускай, что даже посреди перекрестка. Риск быть сбитым машиной иронично снизился к нулю, а то время как шанс умереть от загадочного красного лазера с неба повысился к невиданным значениям.       По спине шатенки пробежался тревожный холодок. Она прокручивала в голове разговор с Тори сотни тысяч раз, не спала ночами, думая о ее словах и заворожено наблюдала за смертоносными лазерами из окна съемной квартиры, из которой не хотела входить. Она должна пройти следующую игру. Иначе ее без вариантов умертвит “высшая сила”, которой совершенно без разницы попадает она в невинных школьниц, бывалых преступников или законопослушных врачей. Все здесь подчиняются единому правилу – играй или умри. Исключений не будет, как бы слезно атеистка Хираи об этом не молилась.       На улице полный штиль. Сумерки плавно опускаются на город, жадно пожирая всю красочность окружающей среды. Тревога поселяется в районе ребер где-то очень очень глубоко, желая смешаться с кровью и остаться перманентным вечным ощущением. Страшно. Перед второй игрой безумно страшно. Ямамото закрывает глаза и глубоко вдыхает, считая до десяти. Раз… Два… Три… Че…       – Хираи! – С совсем недавних пор знакомый голос едва касается сознания. – Ты опоздала!       Девушка медленно открывает глаза и поворачивает голову чуть в сторону, наблюдая за тем, как к ней размеренным шагом подходит блондинка. Улыбка на ее лице вызывает секундное замешательство, но догадка о том, что спортсменка просто очень рада не испытывать круглосуточную боль, расставляет все на свои места. Опиоиды творят чудеса. И зависимости, которые вызовут большие проблемы в будущем. Но об этом врачу хотелось не думать, все же счастливое лицо и свободное передвижение ее почти-пациентки вызывало только теплые чувства. Она была рада, что смогла помочь хоть кому-то.       – Извини, с тайм-менеджментом у меня всегда были проблемы… – Кардиохирург виновато улыбается и складывает руки в извинительном жесте.       Ей действительно было стыдно, но поделать она с собой ничего не могла. Кажется, эту особенность, если ее можно так назвать, она подхватила еще в подростковом возрасте от отца и даже сейчас не может от нее избавиться. Сколько бы будильников она не поставила, сколько бы раз не проверяла подаренные пару лет назад Чишией часы, она все равно опоздает. Это было ее клеймом наравне с излишней задумчивостью. Тяжелый вздох и спортсменка наконец-то оказывается рядом.       – А ты, вижу, подготовилась… – Она с ног до головы осмотрела Хираи, которая перед выходом специально подобрала удобную одежду со спортивной обувью и заколола волосы так, чтобы не мешали. Никто не знает, какой будет следующая игра, поэтому лучше быть готовой ко всему. Именно поэтому в сумке через плечо врач взяла с собой минимальный набор медикаментов, чтобы, вдруг что, оказать первую помощь нуждающимся. – Молодец. Пойдем, регистрация уже открылась       Тори махнула рукой куда-то за спину Ямамото. Шатенка тут же обернулась, видя, как огромный небоскреб, окутанный ночным сиянием, ярко-ярко освещался уличными фонарями и непонятно откуда взявшимися прожекторами.

«GAME»

      Тревога, что до этого поселилась в сердце, сейчас перекочевала в голову в виде небольшой мигрени и сбившегося дыхания. Хираи почему-то ярко осознала, что эта игра оставит огромный отпечаток.