Колумб без Америки

       Ставрогин смотрел на его влажные просящие глаза, и ему самому становилось не по себе. — Да что вы такое говорите, Пётр Степанович, одумайтесть, — в недоумении говорил Николай. — Вы для меня все, в полном здравии говорю, — Петр приподнялся с соломы и схватил за руку Николая. Затем осторожно, словно бы мысленно прося разрешения, поцеловал его ладонь. Ставрогин смотрел на него рыжеватые взъерошенные кудри, на его покорную голову, целующую его ладонь, и возникало внезапное дикое желание, от которого Николаю Всеволодовичу становилось страшно.       Внезапное желание поцеловать его. Поцеловать человека, полноценную сформированную личность, со своими взглядами и идеалами, со своим характером и ценностями, сидящего так близко, что нужно прикладывать огромные усилия чтобы этого не сделать. Да, он идеологически мог практически полностью овладеть его разумом, заставить думать так, как ему самому вздумается, да это так много, но так мало одновременно. Особенно когда безумно хочется овладеть им не только ментально, но и физически. Ощутить его губы, его руки, его тело. Это сводило с ума.       Луна стояла высоко над тихим городом, проливая яркий озаряющий свет. Верховенский тяжело дышал, не отводя взгляда от Николая, после сказанных ему слов. Наконец темноволосый бунтарь все же решил поддаться своей слабости. Ставрогин слегка коснулся щеки Петра, провел кончиком пальца по приоткрытомк рту, а затем жадно поцеловал его пересохшие губы. Николай запустил руки под его пальто и ощутил тепло молодого крепкого тела. Верховенский прервал поцелуй и навалился сверху на Николая. «Вот это необыкновенный вид. Надо же, Ставрогин смотрит на меня снизу вверх, хоть когда-нибудь.» — промелькали мысли в голове у Петра и он слегка усмехнулся. Петр касался его лица, его острых скул, мужественного подбородка, пока тот тяжело дышал, ещё не отойдя от своего безумного приступа ярости. Губы были слегка приоткрыты, грудь высоко вздымались от тяжёлого дыхания — Николай был прекрасен, и Петр, не в силах сдерживаться, накинулся на него с новыми, такими незнакомыми, жадными поцелуями.        Молодые люди соприкасались телами и, казалось, словно бы сейчас в ночи полетят искры от их внезапно возникшей страсти друг к другу.        Ставрогин сбросил с Петра измятое пальто и окровавленную рубашку от ударов кнута. Он видел эти свежие сочившиеся кровью раны и целовал их, чувствуя кровь на вкус и прижимая к себе стонущего от боли (или от удовольствия?) революционера. Его руки скользили вниз и нагло касались напряжённого полового органа своей нынешней жертвы, от чего от тот ещё громче дышал и извивался. — Я хочу тебя, — прошептал ему на ухо Николай, зарываясь в его волосы и расстегивая штаны. — Сделай это, я так давно этого хотел, — едва слышно ответит ему Петр Степанович. — Пожалуйста, прошу тебя. - Ты уверен, что хочешь этого?- Николай прошептал над самым его ухом. - Безумно хочу. - Петр сказал это, словно бы бросившись в глубокий омут, в котором нет и не может быть спасения.       Николай Всеволодович уверенными движениями сдернул с молодого человека штаны вместе с бельем, оголив округлые ягодицы. — Нагнись, — от толкнул Верховенского вперёд, так, что тот опустился на локти, бесстыдно выгнувшись в спине. Николай схватил его за волосы, от чего Петр вскрикнул от удивления, и засунул ему два пальца в его влажный горячий рот. -Соси, моя маленькая девочка. Старайся, чтобы тебе было легче. - Николай прошептал это, обжигая его голую шею горячим дыханием. "Уж чего-чего, а мальких девочек Ставрогин любил! Особенно таких послушных, каким сейчас был Верховенский!" Верховенский обсасывал пальцы и его член становился ещё твёрже от прилива возбуждения. -Вот так, моя девочка. Молодец. - он слегка коснулся губами его голого плеча. Резко вынув пальцы из рта своей жертвы, Николай сначала провел ими меж ягодиц , а затем грубо пропихнул сразу два влажных пальца в узкое отверстие от чего Петр Степанович закричал и дернулся вперёд. -Тише, тише, тссс, — черноволосый прошептал ему прямо на ухо, пока его пальцы испытывали на себе напряжение мышц . Николай орудовал в его теле, проталкивая пальцы глубже и глубже. Внутри рыжего было горячо и узко, и учитывая его лёгкое сопротивление, ужасно хотелось овладеть им прямо здесь и сейчас. Такой покорный, горячий, выгнувшийся в пояснице, Петр вызывал дикое животное желание иметь его тело. Вставив третий палец, Ставрогин снова услышал сдавленный крик боли, но сейчас ему было абсолютно все равно. Так же все равно, когда от отвешивал ему мощные удары кнутом. Кое-как сбросив с себя одежду, Николай приметился в темнеющееся отверстие. С его члена капала естественная смазка и он посчитал, что ее будет вполне достаточно. — Ставрогин, постойте, я… — Петр Степанович пытался что-то проговорить, но через мгновение его слова слились в один протяжный крик. Погружаясь внутрь, Николай чувствовал как растягиваются внутри девственные мышцы, нехотя принимая его в себя. «Это… Просто божественно», — единственное, что промелькнуло в мыслях у Николая. "Если рая на земле нет, то что же это?" Через несколько мгновений он уже не мог сдеживаттся и грубо насаживал своего «коллегу по идеалам» на большой член, слушая его сдавленные стоны и тяжёлое сбитое дыхание.        Петру было больно, намного сильнее чем от ударов кнута. Потому что кнут — это поверхностные травмы, а вот то, что делал сейчас его «идеал» калечило намного сильнее. Однако одновременно боль перемешивались с удовольствием, и дарила ощущение восторга, несмотря на свою остроту. Потому что это была боль от особенного человека, а от таких людей все воспримется совершенно иначе.       Они кончили практически одновременно. Николай излился внутрь молодого упругого тела, оставив часть себя внутри него, а Петр — на старую солому, по которой носились лошади.        Ночь была темная и звёздная.Ветер развеял тучи и звёзды стали видны ещё лучше. Лишь тяжёлое дыхание двух людей нарушало ночную тишину.