***
Кира сидит на подоконнике в курилке и сигарету тянет. Давится дымом, противным ей сейчас, вдыхая то и дело. Зубами фильтр мягкий сжимает, будто тот ей лично насолил в салат. Злится и психует внутри себя. Уже не так, как раньше. Уже не так, как было до. Ложка потушила почти весь огонь, но остатки полыхают угольками, нежный мозг сжигая почти до тла. Мозг горит и плавится от всего, что только слышит, видит. Кире тупо неприятно в обществе людей быть — не жить. Ей блядски так противно слышать чужие голоса, которые мозг насилуют и ломают. Уши в кровь почти что раздирает. Кира сидит, и ничего пламень синий ледяной согреть не может. И сигареты не помогают, будто исчерпали сами же себя. Трещины в нервах как бездны тут и там. Хочется убиться, спрыгнув с восьмого этажа. Дыхание тяжёлое. Бешеное, как у зверя, что убивают-бьют на скотобойне. Кира дышит так громко, что Виолетту оглушает. Она стоит у стенки, наблюдая, как любимая от ярости на части распадается, ломаясь. Виолетте на неё смотреть такую уже привычно. Не значит только это, что она смириться с этим может. Не может видеть, как дорогая её душе любимые сигареты зубами раздирает. Виолетта понимает, что с Кирой происходит. Помочь ей так блядски хочет, только вот не знает как. Не знает, потому что она из этой жопы сама же выбиралась. Виолетта не умеет тянуть людей наверх да прямо к звёздам. Она умеет их топить где-нибудь в болотах топких. Она умеет только топить там, где глубина почти что тысяча метров. Она, если честно, не склонна никого спасать. Только стоять и наблюдать. Только это она умеет в довесок к утоплениям душ чужих. Но Киру почему-то вытащить к небосводу пиздецки так охота. Киру почему-то хочется тащить за шкирку, чтоб тонуть больше не смела. Виолетта не хочет стоять и наблюдать, как любимая её в болотах боли-злости утопает. Это кризис. Пройдёт. Но отчего ж Виолетте так по-дурацки? Отчего ж она смириться с этим всё же до конца не может? Должны хоть у кого-то ответы быть, потому что так нельзя. Нельзя вот так себя ломать, яростью своей же истощать. Киру хочется спасти от демонов, что внутри неё живут, потому что она любимая до пизды. Подойти к ней, бросив сигарету в урну. Подойти к ней, наплевав на то, что она и задушить сейчас вот в силах. Виолетта не боится. Если честно, и не боялась никогда. Кира для неё не страх. Кира для неё только дофамин и пыль сладко-горькая, как сигареты. Кира для неё радость-слезы. Кира холод-счастье для души, израненной давно. — Ломает сильно? — задать вопрос, стоя вот так вот рядом и в глаза смотря. А в глазах огонь, который сжигает и радужку, и душу. В глазах бездна чёрная, в которой тонуть охота так сильно, что зубы крошатся будто лед под коньками. Задать вопрос, чтобы услышать дыхание усталое, которое прерывистое и слышное всем в округе. Кира рядом с ней будто бы меняется, становясь другой. Кира рядом с ней становится той, которую Виолетта почти не знает. — Кости выворачивает, — и Виолетта верит, потому что усталость под глазами. Виолетта не ожидает, что её притянут близко-близко, за кофту взяв. Она не ожидает, что её меж ног заставят встать. Виолетта не ожидает, что ради неё сигарету затушат и выбросят в урну каким-то ебнутым щелчком. И уж точно Виолетта не ожидает, что лоб упрется в лоб. — Пары досидеть сможешь? — Виолетта придумать готова всё, что только можно, лишь бы Кире жизнь облегчить на несчастные два часа. Она знает, что такое, когда психика сама себя доламывает. Она готова Кире притащить фуру конфет, где внутри коньяк плескается, лишь бы только та успокоилась слегка. Готова на колени опуститься прям на паре между ног раздвинутых, лишь бы только дыхание слышать чистое-спокойное. — Не смогу, — голос такой, что обнять охота и утащить к себе домой. Хочется себе навсегда забрать, заперев в маленькой квартире в центре города. Виолетте так сильно нравится, что происходит. Так нравится, что прикасаться можно вот так вот. Что стоять теперь можно прислонившись лбами. Кирино дыхание ей лицо омывает, будто бы водой. У неё глаза закрыты. Они носами соприкасаются. И Виолетте так холодно-тепло. Так мягко-страстно от того, что здесь творится. От той магии, что между ними теперь таится. — Чего ты хочешь? — задать вопрос, потому что Виолетта предположить не может, что ей сделать. Она не знает, как любимую утешить. Не знает, потому что Кира как бомба для неё. Что не так скажешь ей, и она взорвётся в тот же час. Кира для Виолетты смерть любимая. — Я не знаю, Ложка, — и Виолетта носом трётся о чужой как котёнок. Она как котенок нежность хозяйке хочет подарить, потому что та злится сейчас как гарпия из ада. Она злится, потому что кризис. Потому что не привыкла к тому, что Виолетта в её душе возводит. И Виолетта теперь ждать готова, потому что вспоминает поцелуй тот и слюни, которые глотала. Она готова всё время мира Кире дать, лишь бы только ей кайфово было. Лишь бы только ей на душе спокойно стало. И руки на талии лежат так правильно, обнимая. Виолетта свой жар отдаёт ребёнку, которого недолюбили. — А кто знает? — задать вопрос, который ей подскажет, что же всё же сотворить такое. Навести на тему, которая поможет. Виолетта хочет, чтобы Кира ей открылась. И Кира всё так же дышит с закрытыми глазами, потому что так спокойнее становится. Виолетта будто топит холодный разум, что слишком злой. — Ты, — тихо. Почти что еле слышно. В губы шёпотом, не открывая глаз. Кира будто бы боится, что засмеют. Но ощущает в ответ лишь только дыхание и руки, что спину гладить начинают. Она так сильно греется о жар чужой. Она так сильно с ума сходить блядски начинает, потому что сердце вылететь к хуям готово. Кажется, что крышу рвёт от Виолетты. Кире кажется, что теперь она совсем другая, нежели тогда в старинные года. Виолетта к ней под кожу залезла пылью и стала порошком, что очистил кровь. Это пиздец какой-то, потому что до неё никто вот так не мог. — Я? — и Виолетта судорожно соображает. У неё сердце биться начинает как при полёте в самолёте. Горло пересыхает, потому что слышать вот такое доверие нихуя непривычно, тем более от Киры. Потому что блядски кувалдой по сердцу бьёт. — Сделай что-нибудь. Я тебя прошу, сделай, — мольба с открытыми глазами. Ощущать чужие руки, которые обнимают так сильно-крепко, что за границы разума выносит. Кира падает туда, куда боялась. Но, ощущая эти руки нежно-властные сквозь огромную толстовку, она взлетает куда-то к небу как ебучий фигурист. Она как будто крутит эти прыжки на льду. Она не думала, что когда-то сможет попросить вот так кого-то кроме Макса. Как же она ошиблась по-дурацки в этом своём предположении идиотском. — Пошли домой, — со вздохом предложить то, что кажется правильным сейчас. Предложить то единственное, что Виолетта может. И ощутить чужое напряжение в своих руках. Ну что опять не так? Виолетта не понимает, если честно. — Я не хочу к себе. Не хочу одна. И со всеми тоже не могу, — как ребёнок почти что плакать. Как ребёнок закатывать истерику паническую с дрожащей губкой. А Виолетта умиляется. Так вот в чем дело-то, а… Она не так всё поняла. И Вилка лыбится как дура, потому что Медведева иногда тупит. Иногда дурой кажется совсем. — Ко мне домой, Кирюш, — и чувствует чужой кивок, который Кира еле делает. А Виолетта губами прикладывается к носу. Щекам. Ко лбу. Так нежно, что Кире становится слишком хорошо. Никогда такого не испытывала. Никогда не позволяла себе такой вот быть. А что в итоге? Плавится лёд в руках горячих. Он плавится, становясь водой, что льётся водопадом. Виолетта с ума сходит от того, что может целовать теперь без разрешений. С ума сходит, потому что любит всей душой.***
— Расскажи мне, — хриплым голосом, пока лежит на чужом диване на животе. Кире в этой квартире слишком блядски тепло. Слишком мягко и хорошо. Здесь с Виолеттой ей так сильно хорошо. Здесь с ней она лечит душу свою так, будто на минеральных водах свой иммунитет. Лежит щекой на подушке, смотря в окно куда-то, пока Виолетта её обнимает сверху. Тепло. Слишком жарко. Так хорошо… Киру разъебывает от того, насколько всё изменилось и стало причиной жить. Кире будто это снится. Так не бывает. Так у неё не бывает. Так с ней не бывает. — Что тебе рассказать? — тихо куда-то в спину, лёжа с закрытыми глазами. Куда-то в свою же футболку, которую пришлось отдать. Виолетте так спокойно впервые за всё время, что словами не описать. — Что угодно. Что захочешь, — чувствовать тепло. Чувствовать то, как сердце рядом с ней кровью не отхаркивается, а лишь тихонько её гоняет. Кире хочется слышать её голос вот сейчас, потому что Виолетта стала каким-то успокоительным для ярости дрянной, что уши раздирала и на глазах лежала кровавой пеленой. Виолетта утащила к себе домой, не задав ни слова. Виолетта обняла, согрев чужую душу. Виолетта границы не переступает как слон в посудной лавке. — Я скучная. Вся моя жизнь состоит из наркотиков, алкашки и ебли с кем попало, — опечаленно, потираясь носом о загривок. Вдыхая запах волос, что пахнут сигаретами и каким-то неизвестным вкусом. Вилка вдыхает как наркоша из подворотни. Вдыхает и плавится в этом несносном холоде. — У меня не лучше, — тоже с какой-то печалью ебанутой. Им уже столько лет, а рассказать-то нечего совсем. Они проебали четверть жизни, а всё какая-то хуета. Всё какой-то мрак сплошной, который жить спокойно не даёт. Кира хотела бы прожить всю жизнь свою по-другому. Прожить так, чтобы были крупицы приятного, которые сердце греют. А у неё из приятного только побег из дома. У неё из приятного только с Максимом встреча и отношения их, что повязаны были на том, что её он пытался тащить наверх. — Какие-то у нас депрессивные вайбы. Отношения двух дед-инсайдов, — и посмеивается со своей же шутки. И Кира тоже улыбается, потому что правда какая-то хуета. Это, наверное, и смешно, и грустно. Кира понимает, что сейчас, в этот самый миг, у неё приятные воспоминания на флешку памяти записываются. Никогда бы не подумала, что она будет вот так лежать с Вилкой. — Оооо, дааа. Мы ещё и шизофреники, — и тоже смеётся со своей же шутки. Вот уж дожили. Если на них посмотреть, то, наверное, и не скажешь, что они друг друга морально убивали. Сейчас будто бы это не важно вовсе. Сейчас будто бы вся боль ушла в мир другой, в мир иной. В мир, где есть место для их плохих моментов. Кира будто бы в своём сознании повзрослела наконец. Перестала бегать и обвинять всех вокруг. И Кире впервые странно позволять себе вот так лежать. Странно, потому что она всё ещё помнит свои слова, что Малышенко грязь. — А чё это шизофреники? — шутливо сжимает в объятиях сильней. Шутливо надавливает на талию, которую обнимает. Виолетта чувствует, какая Кира мягкая и холодно-теплая. Кира для неё какое-то открытие, потому что не такая, какой раньше представлялась. Любить, оказывается, бывает сладко. Любить, оказывается, бывает хорошо. — Ну я же почему-то связалась с тобой ебнутой, — шутка. Вилка знает, что это шутка. Но кусает за заднюю часть шеи, будто злясь. Хотя на самом деле ей похуй. На самом деле главное, что связалась. Главное, что теперь с ней до того момента, пока не надоест или не разлюбит. Виолетта просто рада, что жизнь наконец-то в правильном русле теперь течёт, как ручей чистый и святой. Она рада, что Кира ради неё через травмы, что будто трещины в душе, перешагнула. — Ну да, я и правда шизофреник, раз лежу как слипшиеся пельмени с лютой гомофобкой, — улыбаться. Улыбаться так сильно, что рвётся рот. Виолетте так сильно нравится, что происходит между ними. Таинство, которое искорками сердце согревает. Сердце сальто крутит от любви, что Виолетта испытывает вот сейчас. Она чувствует себя маленькой девочкой, которая впервые влюбилась настолько блядски. И не скажешь, что в её кровати побывали сотни. И не скажешь, что Виолетта почти что шлюха, которая ебала девушек забавы ради. — Ой, иди в пизду, блять, — шутливо послать. Не обижаться за упоминание собственных проебов. Не обижаться и не злиться на подъебы. Принимать всё, что скажет, с душою лёгкой, что смеётся вместе с Вилкой. — Хорошо, раздвигай ноги. Я буду ебать тебя по нотам. Каждый стон должен быть как музыка. Хочу быть круче Баха и Моцарта. Хочу создать свою симфонию того, как ты стонешь, умирая от дирижирования моих пальцев, — шёпотом на ухо. Изводить специально. Быть как искуситель змей. Попытаться Киру приучить к тому, что это нормально. Попытаться в голову ей вдолбить, что секс между девушками — это нормально. Вдолбить в голову, что это красиво и сексуально настолько, что сводит пальцы на ногах. Виолетта хочет, чтоб комфортно было им двоим. — Блять. Тебе лишь бы потрахаться, — а у самой-то всё внутри сверху вниз упало, и сердечко понеслось финты крутить. А у самой-то матка заболела и желание проснулось. Ебануться, блять. Кире слишком непривычно. Кире слишком необычно. Кире слишком круто. — Вообще нет. Если ты не видишь, то мы лежим обнимаясь, как сыр с колбасой, а если бы я хотела только трахаться, то ты бы уже лежала на лопатках и стонала, — куда-то в спину приглушённо. Разговор обо всём и ни о чем одновременно. Разговор о важном и неважном. Виолетта сама не понимает, как у них это получается. Виолетта сама не знает, что за магия в её квартире происходит. Она диву даётся, да и только. Она хочет, чтоб Кира навсегда с ней здесь осталась. Хочет, чтоб она могла вот так её во сне обнимать, как подушку мягкую. — Ты когда-нибудь любила? — просто интерес. Кире всегда было интересно, как это происходит. Кира не знает, любила ли она хоть кого-то как партнёра. Она любила и любит Макса, но это любовь как к человеку. Первая влюблённость. Первый добровольный секс. Макс просто исключение из всех ебучих правил. — Ага. Любила. Когда-то давно, — и открыть глаза. Смотреть в окно, наблюдая за дождём. Он барабанит по карнизам. Он поёт им мелодию для сна. Только им всё неймется с разговорами. Они лежат и говорят. Лежат и мирно дышат в унисон. Виолетта об этом никогда не говорила. Виолетта об этом всегда молчала. Она предпочитала эту тему сворачивать всегда, чтоб только не вспоминать. Чтоб только забыть о том позоре, что испытала. Чтоб просто не хотеть отмотать обратно и не совершать ошибок блядских. Она бы хотела, правда… Но не может. — Расскажи мне, — требование тихое. Требование, которое почти что нежное. Требование, которому охота сдаться. Виолетта не может Кире отказать. Она не может перед ней это замолчать. А может и правда время-то пришло? Время для того, чтобы наконец озвучить. Виолетта хмурится, вспоминая ту историю, что когда-то сподвигла стать почти что шлюхой и ебать всех подряд. — Её Лизой звали. Мы учились в одиннадцатом классе. Только начало было. Знаешь, я после того, как пыталась вскрыться, в разнос пошла. Стала не такой, какой была. Начала работать, шмотки, алкашка, секс. Наркота. Сдружилась с главной спортсменкой школы. Звезды школы, мать её, были. А она тихой почти всегда была. Ну, типа, травли у нас не было уже в то время, а она такая, вроде своя и чужая. Я о ней даже не думала ровно до одной вечеринки, а потом уже понеслось, — вспоминать это как оглядываться куда-то в прошлое. Как нырять в воды мутные. Всё смутно в памяти, но в то же время четко. Виолетта только помнит, что дурой оказалась. — Рассказывай. Мне интересно, — и Виолетта вздыхает. Смысла утаивать всё равно больше нет. — Вечеринка по пятницам, как обычно, чтоб нажраться. А я с матерью опять поругалась, настроения не было. Ну, подумала, что, типа, нахуярюсь и спать пойду в комнату. Ну, пошла, а она там лежала. С закрытыми глазами и в такт музыке ногой дрыгала. Она, типа, не любила тусовки, но мы её всегда звали. Мы разговаривали впервые, наверное, так долго и нормально. Я знала, что она в мою подругу по уши. А я с Кристиной, типа, трахалась иногда, ну, с подругой этой. Лиза сказала, что она девственница, ну, я, типа, и предложила, давай я научу так, как Крис нравится, а ты домашку скидывать будешь, — Вилка ощущает, как Кира ржёт. И сама улыбается. А Кира смеётся в подушку, потому что блять. Ну, она думала там что-то романтичное, а там секс за домашку. Ой, блять. Это анекдот какой-то. — Дальше давай, чё остановилась? — приказывает, пальцами беря чужие в плен. Кире почему-то захотелось. Она руку берёт и, прижимая к себе, под туловище забирает, заставляя Вилку придвинуться ещё сильней. — Ну, чё дальше-то, блять… Ну, трахались. Круто трахались. Даже в школе. Полгода где-то вроде. Разговаривали иногда. Переписывались. Что самое странное — так это то, что она ни разу за Кристину не спрашивала. Мне с Лизой хорошо было на самом деле, только не понимала, что я влюбилась уже тогда. Поняла я, когда Крис со своей девушкой рассталась и за Лизу спросила. А когда я узнала, что они общались после этого, в то время, как я Лизу в школе ебала на всех поверхностях, меня порвало. Но я мазохистка редкостная, поэтому я продолжала это всё. Только ещё и с Крис трахаться умудрялась. Я не знаю… Мне будто было всё равно? Не знаю, как описать. Было больно. Было противно. Но трахаться с ними двумя как-то, что ли, прикалывало. Меня ебнуло понятие, что я Лизу люблю, когда они сошлись и за ручку в школу припёрлись. Типа… Я поняла, что у меня последнее забрали, — Виолетте самой за это стыдно. Виолетте самой за это больно, потому что столько дел блядских натворила. Если бы она могла, то вообще бы в это болото топкое не лезла. — Они сейчас вместе? — Кире на самом деле плевать на то, что Виолетта тогда творила. Кира в своей жизни поступала нихера не лучше. Ей просто интересно окончание всей истории. Хочется узнать, смогли ли Лиза и Кристина остаться вместе. Правда интересно, потому что история необычная. Кира даёт сто процентов, что секс с Вилкой вскрылся и у первой, и у второй. Просто интересно, как они смогли это всё преодолеть. И главное, смогли ли. Типа, как вообще можно такое провернуть? Трахаться одновременно с одним и тем же человеком, а потом сойтись, выбросив третьего за борт. — Нет, — так резко. Так хмуро. Виолетта просто вспоминает, где они сейчас. И понимает, что всё это пиздец какой-то, потому что конченизм. Виолетте грустно за то, что в этих жизнях произошло. Возможно, она тоже в этом виновата. — Почему? — вздохнуть и задать вопрос насущный. Хочется узнать почему. Почему они не смогли? Неужели любви не хватило? Или наоборот её было слишком много? Что между ними произошло такого, что они расстались? Кире интересно, потому что, возможно, она хочет научиться на чужих ошибках. Может, они с Ложкой не встречаются, но ведь ради этого они тут вдвоём лежат? Кира хочет верить в то, что Ложка не лгала ей тогда, сидя на полу и смоля шмаль. — Лизы больше нет. Оказывается, у неё было расстройство. Депрессия, кажется, оттого она такой странной была. Они с Крис встречались очень долго, а потом расстались. Не знаю, из-за чего. А потом через месяца четыре она записала видео с крыши двадцатиэтажного дома и спрыгнула. Я была на похоронах. Знаешь, ревела знатно. Да и Крис тоже. Мы же обе её вроде как любили. Странно это всё, — и вздыхает, обнимая ещё сильней, будто бы Кира куда-то от неё сбежит. Она боится, что сбежит. Сильно боится. — Можно я у тебя останусь? Не хочу идти домой, — и наконец-то поворачивается лицом. Они теперь лицом к лицу. Кира полностью в объятиях Вилки. — Да оставайся навсегда, — и смотреть прямо в глаза. И наклониться близко-близко, надеясь на то, что не оттолкнут. И губами вжаться, напоровшись на ответ.***
Красота, чистота, порядок. Сколько я из-за этого рондо жестокой учёбы принял, так и вспомнить страшно.