Вырасти

Джемин умеет ждать, он — настоящий мастер этого дела. Долгосрочное планирование, отложенное удовольствие — всё про него. Стоит сказать спасибо двум омегам. По прошествии времени на первое место На ставит всё-таки Ренджуна, который растолковал ему эту логику, объяснил, как связан мозг с телом, и как это всё можно подстроить под себя. А второе место — у Джехёна. Без него бы не началось этой канители. И без него Джемин бы не познакомился с Реном и Хёком, не увлёкся бы машинами больше среднестатистического подростка, не стал бы потом вникать в информационные технологии и грузиться математикой, что на первом курсе пока окупается ему с лихвой. Как и статус одного из завидных женихов потока. Джемин наслаждается вниманием омег? Ему скользко от их взглядов. Он и без этого знает, какой он умный и красивый, и — о Боже, кто-то это ляпнул вслух — сексуальный. Но приятно, да, как-то настроение улучшает, самооценку. Его истинный-то не особо словоохотливый! Только ходит по коридорам и улыбается в краткие моменты встречи. Джехён легко проскакивает мимо, оставляя за собой шлейф вопросов и приторную ванильную отдушку, от которой Джемина подташнивает. Он всё пытается перехватить старшего по коридорам, остановить коротким: — Джехён. Но проходит мимо. Снова и снова позволяя омеге вот так пролетая, чуть склонив голову, бросать странные, многозначные взгляды из-под чёлки, сверкая глазами. На понять не может, зачем истинный это делает, что именно делает. И это бесит только больше этого приторного аромата, который не идёт. В какой-то год Ренджун решился провести над своим другом эксперимент, где предложил Джемину в толпе людей определять ароматы и принадлежность к полу. Так вот — На ни разу не ошибся. Более того, он смог определять истинность пар одним своим носом. Хуан тогда вцепился в него, тряс-умолял пойти вместе на медицину, потому что такой тонкий нюх — настоящее благословение. Но вот нет. У Джемина свой путь, желательно, подальше от любых медучреждений. И да, ему стоит прямо сейчас преградить дорогу Джехёну: тот решительно пытается пройти мимо, прижимая в груди какую-то папку, позволяя планшетке бить по бедру. На раскидывает руки по сторонам, так что точно не разойтись: — Смени духи. — Что? — теряется Чон, делая шаг назад. — Не наноси на себя этот аромат. Тебе не идёт, — альфа заглядывает в глаза, опуская руки, — Если хочешь прятаться, выбери что-то другое. В пятницу они тоже видятся. Только вот Джехён не слушается его совета. И Джемин поступает так, как ему хочется, как привык — нагло, с размахом. Он находит истинного в комнате телепроекта, ставит перед тем на стол коробочку с парфюмом и уходит. Молча. — Джехён-и, кажется, этот первокурсник в край оборзел, — нервно улыбается Чону, когда Чон поджимает губы, сдерживая улыбку. — Если подумать, то мой аромат может раздражать его сейчас, — спустя долгую минуту молчания отвечает омега, тут же вскрывая коробку. Конечно же, успокаивающая мелисса, комплементарная его чайному дереву, только поверхностная, более мягкая. Она идеально подойдёт Джехёну, она прекрасно олицетворяет всю его суть — плавность и романтичность. Однако Джехён из принципа не пользуется подаренным парфюмом. Он даже улыбается себе в туалете на пятой неделе учёбы, когда точно знает, что сегодня они пересекаются с истинным в коридорах универа. Чон вскидывает брови, проходя мимо На, ухмыляется, когда тот заправляет рубашку под ремень брюк и срывается догонять непослушного омегу пока только скорым шагом. Джехён тоже не лыком шит — он бежит скорее, а ещё знает все тут уголочки: ловко прячется за большой дверью, впихивая себя в самый коридорный угол. Омега слышит, как резко замирает топот его истинного, как тяжело тот дышит, как хрустит его одежда, и как медленно он приближается к убежищу. Джемин резко тянет на себя дверь, а Джехён в эту же секунду вскидывает руки и, широко растопырив пальцы, выдаёт низкое: — Бу! — А? — шёпотом удивляется парень, теряя свой запал. Он ловит игривый взгляд Джехёна и шумно выдыхает, со смешком делает шаг назад и начинает смеяться. Выбираясь из своего тайника, Чон прикрывает лицо ладонью и, также похихикивая, становится прямо напротив На: — Испугался, ага? В ответ альфа отрицательно качает головой, чуть склонившись от веселья, поглядывает вот так на омегу и предупреждающе трясёт указательным пальцем: — А ты смелее, чем я думал. Я же предупреждал тебя быть начеку. Вообще Джехёну даже понравилась вся эта тема с парфюмом и короткие догонялки, гляделки по коридорам. Взгляды у На отличаются от тех, других альф. Даже если Чон живёт одним желанием поскорее уже получить диплом и скрыться в неизвестном направлении подальше от этой шараги — как это сделал Тэн, опять-таки — это не значит, что он не будет наслаждаться последними деньками. Особенно, когда тут появился его маленький истинный, который — подумать только — настроен очень и очень серьёзно, а ещё достаточно аккуратен и игрив. Но Джехён совершает ошибку, когда думает, что Джемин игрив, «как прежде», и спрашивает, склоняясь ниже к лицу того, улыбается так, что щурится, часто хлопает ресничками: — А то что? Сейчас Джемину те самые девятнадцать, он альфа, он знает свою силу, физическую и ментальную. И его не устраивают подобные выходки. Если истинный снова будет относиться к нему не всерьёз, то На покажет, чего стоят его слова, докажет свои намерения действиями. Потому что он на грани ненависти и отчаяния. Парень плавно разгибается, отряхивает ладони и оглядывается, чтобы в следующую секунду в два шага оттащить Джехёна спиной к стенке, подхватить одной ладонью под затылком, а второй — накрывает ему рот, тут же вжимаясь поверх своих солёных пальцев губами. Касается часто, влажно и звонко причмокивая, но не целуя по-настоящему. На готов поклясться, что чувствует, как сильно бьётся сердце его истинного от страха. Он раскрывает глаза и ловит его взгляд. У Чона зрачки крошечные, на лице — шок, смешанный с беззащитной мольбой. Из-под правого века наружу выкатывается слеза, на которую они оба синхронно смотрят. И омега вздрагивает от невозможности сделать с этим хоть что-то. Его парализовало от непонимания. Никогда прежде Дежхён не вляпывался так по-крупному, никогда подобного не было, как теперь выкручиваться — не понятно. У Чона в голове ни одной мысли, только паника. И сердце бьётся. Оно — совсем уж дурное, слишком сильно качает кровь по организму, так что щёки и уши позорно краснеют, так что хочется задыхаться, хотя На держит ему закрытым не нос, а рот. — Страсть поцеловать тебя сравнима только с желанием вендетты, — шепчет Джемин, заглядывая в глаза Джехёну. Он опускает руки и делает полшага назад, не разрывая зрительного контакта. Наблюдает за тем, как постепенно его истинный приходит в себя. Как омега опускает голову и проводит языком по губам, как поднимаются его руки, чтобы поправить волосы, воротник, мимолётом коснуться губ, попытаться спрятать и глаза, и всем собой Чон вжимается в стену. Да, это надо осознать. С Джемином больше не будет прежних милых шуточек. Он не будет больше ждать его, не купится на такие простые обманки — разрушит сразу, как поймёт, что происходит. На стал опытным, сообразительным, хитрым. Он идеально подготовился ко всем обходным своего омеги. — Я думал, что забыл тебя, — роняет Джемин, когда его группа уже входит в аудиторию, — Я не думал о тебе, когда подавал документы. Но вот мы снова тут. Неужели ты думаешь, что сможешь поступать со мной, как тогда? Я думал, что ты умнее. — Чего именно ты хочешь от меня? — вскидывается Джехён, — Я не понимаю, зачем ты всё это делаешь. — А ты? Джехён всегда поступал странно по мнению Джемина. Прежде он мирился с этим, смахивая всё на свой возраст, но становясь старше, знакомясь с другими людьми, его всё больше и больше вводили в тупик поступки истинного. По отношению к себе, к нему, к ним обоим и их связи. На до сих самых пор понять не может. — Если ты хочешь отомстить мне, то сделай, чего хочешь, — переходит из обороны в наступление, — Поцелуи? Пожалуйста! Эти губы всегда свободны для тебя, — тыкает пальцем на свои губы, невольно поджимает их, размазывая остатки помады, — Хочешь большего? Чего? Переспать? Да, пожалуйста! Я пойду на это! — сам себе не верит, но ведь, правда, готов на всё и большее, лишь бы разъяснить и закрыть эту ситуацию, чтобы не мозолила глаза, не тянула за душу. У На же дёргается бровь от этого внезапного напора, от последнего, прозвучавшего слишком уверенно предложения. Он едва не роняет челюсть, бегает глазами по полу, пытаясь определиться в мыслях: неужели Джехён переспал с Ёнхо? или это был кто-то ещё? почему он предлагает так просто? Джемин растерян. Он далеко зашёл во многих аспектах пробы взрослой жизни, но этот вопрос прежде обходил его стороной. И неужели из-за этого истинный найдёт новый повод придираться? Становится больно, обидно. Джемин — всегда второй, всегда в запасе. Хотел Джехёна больше всех, но не получит от него эмоций больше, чем тогда на «колесе оборзения». — Мы можем решить с этим что-то конкретное, Джемин? — неуверенно зовёт омега, — У меня защита диплома, куча других проблем. У тебя своя жизнь. И если ты не хочешь связываться со мной, иначе, чем для мести…. — Ты прослушал меня, — перебивает альфа, поднимая голову на старшего, — Я сказал, что хочу поцеловать тебя. Также сильно, как и причинить тебе боль, — становится ближе, сжимая ладони в кулаки, — Чтобы ты знал, что значит быть брошенным, обманутым, никому ненужным. Чтобы ты узнал, что такое — искать в себе несуществующие недостатки, постоянно сравнивать себя с каким-то ###м с горы! И не понимать, в чём, чёрт возьми, дело! На секунду Джемин жмурится от злости, выкрикивая свою ненависть гораздо громче. Плевать он хотел на уроки и чьи-то возможные замечания, на свою репутацию. Необходимо расставить все точки над «i» прямо здесь и сейчас — парень нутром чувствует, что не будет второго шанса. Джехён также прикрывает глаза, вжимается всем собой плотнее в стену, задерживает дыхание. Ему не так страшен истинный, как эти слова, чтобы «был брошенный, обманутый» — он проходил через это, только с Ёнхо, сам впутал их троих в одну историю, и никак не выпутается, не выберется. — Джемин-а, меня бросили, — судорожно выдыхает омега, — Над моими чувствами посмеялись все в этом универе. На него накатывают воспоминания, хочется плакать от несправедливости, от жалости к самому себе, от глупости и невозможности исправить прежних ошибок, но Чон кое-как ещё держится: — Мне безумно жаль, Джемин. И ты никогда не был виноват. В тебе не было проблем. — В тебе были? — резко кивает альфа. — Я познакомился с Ёнхо раньше, чем с тобой. Я общался с ним чаще и дольше. Я влюбился в него раньше, понимаешь? А он игрался со мной, — ноги всё же подводят: Джехён оседает ниже по стенке, усаживаясь на пол, прижимая колени ближе к груди, зарываясь пальцами в волосы, — Мне жаль, что так вышло, Джемин. Мне уже достаточно раз сделали больно, за тебя. Джемин вскидывает руку и машет указательным пальцем прямо перед носом истинного: — Ты сказал, что тебе понравилось наше второе свидание. И добавил, что тебе понравилось и первое. Ты умолял меня вырасти, и первым предложил синхронку. Это ты делал шаги навстречу, и я шёл в ответ. Я даже принял, что ты стесняешься меня в унике. Но я не смог больше терпеть, когда все вокруг ткнули мне пальцем на твои отношения с Ёнхо, когда все и каждый назвал тебя обманщиком и подлецом, который играл мной, чтобы…. А зачем? Чон зарывается головой ниже в колени, плачет совсем тихо. Он и без истинного всё прекрасно понимает. Нет, он не играл тогда. Ему было важно подтвердить истинность, ему было интересно узнать этого мальчика, ему хотелось тогда ждать его, но не выходило, не получалось. Зато рядом был Ёнхо, который легко воплощал его маленькие мечты и фантазии в жизнь, пусть даже с большими оговорками — тогда это было важно, тогда эти действия были решающими для симпатии юного омеги. А что сейчас? Сейчас он и слова сказать не может в ответ. Джехён не будет заступаться за себя, оправдываться. Это последний тут год. Джехён просто хотел спокойно доучиться, заниматься телепроектом — единственной вещью, которая делает его дни радостными, которая стала ему настоящей отдушиной. Та комнатка, два на два — его маленький уголок Рая, место силы и спокойствия, место вдохновения, общения и даже любви. Не той романтики, но любви к своему ремеслу, к своим ближним. Чон прикипел к весельчаку-Чону и скромняге-Минхёну, они стали ему семьёй, стали поддержкой тут, когда Сычён, который всё говорит, что самый ему верный, и продолжает исчезать на работе или с Ютой, успевая обронить перед этим пару фраз, и — тем более, это всё не с Тэном. Глядя на то, как омега ломается, не успевает и не может прийти в себя, так и продолжая сидеть на полу, утираясь кое-как рукавами рубашки, Джемин одёргивает себя: не для этого ждал три года совершеннолетия, не ради мести старался стать лучшим человеком, и не за сексом ради секса со звездой уника пришёл сюда сегодня. Альфа шёл за своим истинным, хотел показать ему, что стал старше, и что он может дать ему всё, чего прежде не мог, чего бы ни захотел Джехён — Джемин всё справит. Он только хотел доказать, что чего-то стоит, что он больше не ребёнок, что испытывает более сложные чувства, и что не позволит так плохо к себе относиться. На неприятно слышать и знать, что кто-то успел без него выплеснуть на Чона ушат презрения и прочего дерьма. Было бы капельку приятнее сделать это самому, чтобы потом оттирать-отмывать — так кажется, было бы проще простить. А сейчас Джемин даже не знает, что делать. Впрочем, Джехён совершает жутко необъяснимые поступки, поэтому и истинный его не знает, как реагировать — вот так просто всё связано. Оглядываясь по коридору, Джемин усаживается на корточки перед омегой, натягивает на губы улыбку, готовясь принимать решение: — Кажется, ты сейчас свободен? — Считай, что я всегда занят, — хмыкает Джехён. — Джехён, у нас есть только два пути сейчас. И всё зависит от тебя, так что подумай, как следует. Чон затихает, тишина становится страшной в своём ожидании. Трещит лампа, и кто-то перекрикивает шумную группу. На оценивает заинтересованность старшего и кивает, продолжая: — Всё зависит от твоего ответа на мой вопрос, ты можешь подумать. У меня много вре- …. — Вопрос, — обрывает его Джехён. — Был же момент, когда ты влюбился в меня? Всего один момент, когда ты решился дать мне шанс, момент, к которому ты возвращался, когда ошибался, или когда шёл на свидание с Ёнхо. Просто ответь: есть такой момент, или нет? Это — риск. Но Джемин надеется от одной скудной искринки светлого воспоминания Джехёна оттолкнуться в их «завтра». Он уцепится за неё и разожжёт это пламя вновь. Самонадеянно, конечно, но ему не впервой вот так, за хвостик надежды — вослед своему истинному, за его рукой — своей, за его улыбкой вскидываться с места в карьер. — Ты стоял на ховерборде, — Джехён поднимает голову, но смотрит мимо парня перед собой, улыбается вдруг этому тёплому воспоминанию, — Тогда я влюбился в тебя так, что хотелось ждать все три года. Хотелось увидеть, кем станешь и каким. Хотелось видеть тебя поскорее уже взрослым, чтобы твоя поддержка и забота не выглядели так комично с нашей разницей тогда. Всё внутри альфы то сжимается в пружину, то расслабляется в желе. Он видит углубившиеся ямочки в щеках истинного, он слышит насмешку в его словах, но слышит тепло и счастье от этого мига. Есть вещи, что таятся глубоко в сердце, и никто на них не может повлиять. Ни один любимый человек, ни внешние обстоятельства, ни давление со всех сторон. Эти вещи, они как часть нас, часть нашего стержня, сама суть. Мы можем не знать о них, но постоянно возвращаемся в этот миг, лелеем эти чувства, храним и затираем до дыр воспоминания-сны. Да, именно они — воспоминания, чистые, искренние, настоящие. И если Джехён сохранил одно такое, глубоко подлинное, если улыбается сквозь слёзы, когда воспроизводит вслух, то у Джемина есть шанс. Парня до костей пробирает от нетерпения, от преисполняющей надежды, от готовности и решимости действовать прямо сейчас. Он чувствует эту близость так остро и близко, он видит, как открыт ему омега в этот миг, и альфа действует: Джемин поднимается на ноги, отступает ещё на шаг и жмурится, чтобы прокричать на весь коридор: — ЧОН ДЖЕХЁН! Я ДОБЬЮСЬ ТЕБЯ! Он весело моргает на ошарашенное лицо Джехёна, ещё несколько раз повторяет своё заявление, добавляет шёпотом, когда профессор просит их обоих быть тише и найти «другое место для брачных игрищ»: — Чон Джехён, всё, что делается скрытно — подлог. Я громко заявил о своём намерении, и буду выполнять его. Если буду сдавать позиции, то люди вокруг напомнят, ткнут меня носом в это обещание. Ты напомнишь. И у меня не будет шанса идти назад. Я больше никому не уступлю тебя. Не позволю. Его губы расплываются в опасной улыбке, обнажая зубы. Он протягивает руку — она необходима его истинному, чтобы подняться сейчас, она нужна ему по жизни рядом, даже если Чон не скажет этого однозначно. Всегда он такой — намёками, улыбками, обрывками фраз. Джехён цепляется за ладонь, закусывает губу, позволяет помочь себе подняться, отряхнуться, прийти в себя. Отступает только от открытых объятий, в которые пока не готов, которые сейчас размажут по полу в противную лужу. Чону бесконечно льстит это внимание, подобные слова, смелое заявление, пропитанное бесстрашием. Может, подобное напоминает очередной виток показухи — душа Джехёна рвётся в лоскутья от противоречий: от искренних слов, от осознания, что этот альфа выполняет свои обещания и от воспоминаний об уже имеющемся опыте. Хочется смеяться от надежды и ожидания счастья; хочется плакать от предвкушения нового витка сплетен о себе и готовиться быть стойким, чтобы преодолеть; хочется умереть прямо сейчас от испанского стыда и собственной наивности, что ведётся на бархатный низкий голос истинного, на его улыбку, на эти касания.