«Месть — желание поделиться болью»
Чонгук думал, что самые худшие эмоции, на которые только способен человек, он уже испытал. Так ещё он не ошибался. То, что он чувствовал сейчас, было нечто неописуемым, потому что такому ещё не дали название. Больно так, словно заживо содрали кожу и оголили нервы. Такого человек не в состоянии выдержать. Стоя на коленях перед сжавшимся комочком, больше всего на свете хотелось завернуть его в объятия и спрятать от всего мира. Но ни то что прикоснуться было страшно, а даже дышать, лишь бы не нанести ещё больше вреда этому хрупкому хрусталю. Лицо, всегда украшаемое самой красивой улыбкой, теперь было усыпано кровавыми рассечениями. В глазах, когда-то полных жизни и радости, застыла пустота, будто все чувства и эмоции были выжжены. Тело, неприкасаемое для других, безжалостно разорвано вместе с остатками одежды. Каждый безжалостный удар, каждый след и царапина тысячекратно отражались на собственном сердце, что вместе с остальными органами поддалось обморожению, оставив лишь холодное оцепенение. Безмолвный крик внутри запертого тела звучал громче любого реального звука. Слова, наверняка такие нужные в этот момент, застряли в горле нещадными иглами. Его мир искромсали, унизили, растоптали. И ничто не способно выразить всю ту боль, что они испытывали. Разве что глаза: наполнены тяжёлой плёнкой одни и потухшие в своём сияние другие. В какой-то момент Тэхён не сдержался. Обхватив руками сбитые в кровь колени, уткнулся в них головой и зарыдал. Заволал раненным зверем. В глубине души Чонгук волал вместе с ним. Он тоже был ранен, хоть на теле не было ни единого изъяна. Не выдержав душераздирающего плача, Чонгук бережно, чтобы не дай бог не задеть ни одну ссадину, приобнял его. Поглаживал по пыльным волосам, укачивал, как маленького ребёнка и впитывал каждую пролитую слезинку. Тело в руках было хрупко как никогда. Казалось, одно наверное движение — и переломает все кости. Ему и спрашивать не нужно, чтобы понять, кто это сделал. Как только ему позвонил Бэкхён и рассказал, что творится что-то неладное, Чонгук тут же взял машину отца и поехал к Тэхёну. Но он опоздал. На этот раз Давон довёл дело до конца. Он, как и хотел, причинил Чонгуку боль. Накинутая на оголенные плечи тёплая ткань придала долгожданное ощущение защищённости. Вдыхаемый не чужой, а только родной аромат утихомиривал разразившийся ураган. Держащие руки залатывали раны лучше любых лекарств. Несмотря на расползающуюся по всем конечностям боль, Тэхён как можно сильнее прижимался к Чонгуку, словно пытался убедиться, что он действительно здесь, рядом с ним. Что ему больше не придётся оставаться одному в эту страшную ночь. Чонгук аккуратно взял Тэхёна на руки и направился обратно к машине. — Нам надо посмотреть, — не до конца успокоившись, всхлипывал омега. — Если он там, то… Что же я наделал… Когда Чонгук искал Тэхёна, то никого не заметил. По правде говоря, лучше бы эта мразь действительно сдохла в этой грязной подворотне. Пусть бы этот мир избавился от такой падали, как он. Но не от рук Тэхёна. Он не должен пачкаться об эту сволочь. Лучше это сделает он, Чонгук, у которого в данную секунду напрочь отсутствовал страх и любое сожаление перед убийством человека. Хотя Давон не человек. Это монстр, нелюдь. За то, что он сделал с Тэхёном, он поплатиться сполна. Он ещё будет молить о смерти, если до сих пор жив. Но если где-то там действительно лежит его остывающий труп, нужно как можно скорее избавиться от него. Тэхён не будет отвечать за содеянное, а если придётся, то Чонгук возьмёт всю вину на себя. Неспешно возвращаясь тем же путём, Чонгук внимательно рассматривал каждый закоулок, пытаясь обнаружить лежащее на асфальте тело. Но никого не было. Никаких признаков, что здесь вообще кто-то был. Чонгук уже доходил до машины, как Тэхён содрогнулся в его руках. — Здесь, — едва слышно вымолвил. — Это было здесь. Чонгук оглянулся, ожидая увидеть тело, но того как не было, так и нет. Но вместо него он заметил кое-что другое, не менее ужасное. На подсвечиваемом луной асфальте виднелось подсыхающее бордовое пятно в окружении жемчужных бус, которые так по зверски были сорваны с шеи. Чонгук даже не знал, радоваться ему или нет. Наверное, всё же радоваться, потому что Давон сдохнет от его рук. — Не смотри. Не смотри, — спрятал лицо омеги в изгибе своей шеи. — Его здесь нет. Ты никого не убивал, слышишь? Всё хорошо. Наконец дойдя до машины, он усадил Тэхёна на сиденье и рванул подальше с этого ада. — Не вези меня в больницу, — с последних сил двигал разбитыми губами. — Мне нельзя туда. — Что такое? — Он мне что-то подсыпал. Если об этом узнают… Обо всём этом узнают… — Тшш… — одна рука на руле, вторая — на холодной отнюдь не от холода ладони. — Не узнают. Я тебе обещаю. Тэхёну не осталось ничего большего, как поверить. Тело, наболевшее от стресса, постепенно начало проваливаться в сон. — Закрывай глазки, — нежно поправил слипшиеся от грязи и крови волосы. — Всё будет хорошо. Всё обязательно будет хорошо.***
Глаза, спрятанные под закрытыми веками, беспокойно бегали из стороны в сторону. Тьма стесняла движения спящего тела, захватывала рассудок и подкидывала ему нарезки из фильмов ужасов. Собственного фильма ужаса. Картинки, размытые, неясные и будто ненастоящие, становились всё четче. Тело ощущалось не своим. Вместо мягких тканей обрелась негибкость дерева. Органы, что когда-то пульсировали жизнью, теперь были заменены жёсткими ветвями, сжимающими и давящими на каждую клетку. В ушах звенел собственный крик, вытесняемый насмешливым голосом где-то сверху. Липкие руки, словно клубок змей, поползли по телу. Они обвивали каждый сантиметр, заползали во всевозможные участки, оставляли на коже свой скользкий след. А дальше, будто на перемотке, произошло нечто схожее на грохот. Не ясно, что это было. Главное то, что осталось после него. Это и заставило спящий мозг подать сигнал проснуться. Тэхён подорвался с постели в холодном поту и вырывающимся из груди сердцем. Лёгкие боролись за глоток воздуха, но тот был пропитан мучительным дыханием кошмара. Глаза, полны ужаса и страха, опустился на ладони. Вместо бледной, исчерканной полосами кожи он увидел то, что нельзя было смыть ни одним растворителем. Бордовая вязкость стекала по рукам, затапливала пол, пачкала стены. Кровь, как вирус поразила пространство, заставив лёгкие судорожно сжиматься и разжиматься, душась мерзким металлом. Ноги оттолкнулись от поверхности и рванули подальше от кровавого марева. Топот по лестнице был точным отражением частоты сердцебиения — таким же хаотичным и отчаянным. На последней ступеньке Тэхён споткнулся и едва не упал. Заплетающиеся ноги бежали бы ещё, но две пары глаз, удивлённо направившиеся на него, заставили пригвоздиться к месту. Звон упавшей вилки и сбитое дыхание было единственным, что разрушало тишину нижнего этажа. Все трое обменивались ничего не понимающими взглядами до тех пор, пока не послышался звук открывающейся двери. Завидев в проёме Чонгука, Тэхён побежал к нему и кинулся ему на шею. Альфа, сбитый с ног, едва не уронил держащие в руках пакеты, в то время как его со всей силы прижимали к себе. — Тэхён? — положив ношу на пол, попытался заглянуть в лицо омеги, который напрочь отказывался от него отлипать. — Что случилось? Что тебя так напугало? Тэхён не отвечал, лишь судорожно глотал воздух и прятался в родных руках, ища в них защищённость от преследовавшего кошмара. — Тшш… Всё хорошо. Я здесь. Рядом с тобой. Даря такие необходимые объятия, Чонгук чувствовал, как под ладонями разливалась дрожь. Тэхён был напуган так же, как и вчера. В самую кошмарную ночь в их жизни. Чонгук решил отвезти его к себе домой. Во время осмотра повреждений на собственных глазах не высыхали слёзы. Каждая рана и царапина безжалостно резали без ножа. Первое, что попросил Тэхён — помыть его. Слава богу, Давон не успел сделать самое ужасное, но Тэхёну не хотелось чувствовать на себе любые пережитки той ночи. Чонгук никогда не забудет, как его хрупкий омега, подогнув под себя сбитые колени, смотрел на него, как на единственное спасение, в то время как он сам намыливал его израненное тело и с горьким сожалением следил, как в сливе исчезала грязно-кровавая лужа. За всю ночь Чонгук не сомкнул глаз. Полночи Тэхёна тошнило, а следующие полночи он содрогался в кошмарах, от которых не спасали даже любимые объятия. — Как ты? Что у тебя болит? Тэхён пожал плечами, всерьёз не понимая собственных ощущений. Он чувствовал всего так много и одновременно будто ничего. — Сейчас поедим и обработаем раны, хорошо? — успокаивающе гладил по растрёпанным волосам, не смея в лишний раз прикасаться к побитому лицу. Заботливые прикосновения создавали для Тэхёна непробиваемый кокон, где место было только для него и Чонгука. Только в этот кокон постучала реальность, которой не было никакого дела до его проблем. — Сколько сейчас времени? — в панике спохватился. — Около восьми, а что? — О господи. Мне же… Мне же на стажировку надо. — Какая стажировка? — с явным осуждением возразил Чонгук. — Я никуда тебя не пущу. Ты сейчас же идёшь наверх и ложишься в постель. — Я не могу пропустить занятия. Пожалуйста, отвези меня. Чонгук, которому совсем не нравилась эта затея, собрался снова запротестовать, но ему помешал доносящийся с кухни голос. — Молодые люди, не хотите и с нами поговорить? — поинтересовался отец, которого вместе с мужем потревожили во время завтрака. Издав смиренный вздох, Чонгук взял Тэхёна за руку и повёл его ближе к родителям. Знакомство не должно было проходить при таких обстоятельствах, но выбора не оставалось. — Тэхён, познакомься, это мои родители. Папа Хёнсо и отец Джихёк. — Здравствуйте, — приветственно поклонился Тэхён. — Так ты и есть тот самый Тэхён? — поднялся из-за стола Хёнсо. — Чонгук нам много о тебе рассказывал. Мы столько просили его познакомить с тобой, но он всё отказывал. Дружелюбная улыбка Хёнсо начала сползать, когда внимание заострилось на ссадинах, что так неподходяще смотрелись на красивом лице. — Милый, что же с тобой случилось? Тэхён неловко опустил взгляд. Что отвечать, не знал. — Чонгук! — сердито прикрикнул Хёнсо. — Ты почему не бережёшь своего омегу? Где это видано, чтобы он весь в синяках ходил? Ты же должен защищать его. Разве я не так тебя воспитывал? Чонгук пристыдился. Его и без того затапливала вина, а папа только надавил на больное. Он действительно считал себя виноватым, потому что не уберёг. Не успел спасти из кровожадных лап. Потому что не был рядом. — Не говорите так, — осмелело заявил Тэхён. — В том, что со мной случилось, нет вины Чонгука. Он и так сделал для меня то, что никто и никогда не делал. Ваш сын — самый лучший человек, которого я когда-либо встречал. Тэхён говорил это не так родителям Чонгука, как самому Чонгуку. Это малое, что он мог для него сделать. — Так ты отвезёшь меня? — с надеждой посмотрел на Чонгука, что всё это время не отрывал он него растроганного взгляда. Была ли у Чонгука возможность отказать? Была, но толку от этого никакого. Тэхён, его упёртый омега, сделает всё по своему, так лучше это случится под его контролем. — Тэхён! — донёсся голос позади, когда они направились на выход. Обернувшись, Тэхён встретился с полным нежности взглядом старшего омеги. — Мы очень рады с тобой познакомиться. Правда. — А я с вами, — улыбнулся Тэхён. Как только входная дверь захлопнулась, с лестницы послышалось шарканье тапочек. — Что за шум? — зевая на ходу, бурчал проснувшийся Юнхо. — Чонгук наконец привёл в дом омегу, — счастливо щебетал Хёнсо. Для него это и впрямь событие, ведь до этого сын никогда не приводил кого-то, за исключением друзей. — Тэхён просто чудо. — Здесь был Тэхён? — сонливость как рукой сняло. — Он такой милый и одновременно смелый. Он мне определённо понравился. А тебе, дорогой? — обратился к мужу. — Ещё бы он вам не понравился, — хмыкнул Юнхо. — Вообще-то, это я должен был привести Тэхёна. Чонгук по чистой случайности отбил его у меня. Родители пропустили мимо ушей данную ремарку. Они уже привыкли к любвеобильной натуре сына. — Только кто так поиздевался над бедняжкой? Что же у них там происходит? — загрузился мыслями омега, которому так и не поведали о случившемся. — Хёнсо, поехали уже на работу. Опаздываем ведь, — поторопил мужа Джихёк. Недоумённо смотря вслед ушедшим родителям, Юнхо почесал затылок. — А что я пропустил?***
Прежде чем ехать на стажировку, сперва пришлось заехать к Тэхёну домой, чтобы тот смог переодеться. Вчерашняя одежда, а точнее то, что от неё осталось, без сожаления была выброшена, а одолженная Чонгуком висела на нём мешком. А ещё срочно нужно было воспользоваться косметичкой, чтобы скрыть лиловые следы. Чонгук не знал, как Тэхён смог уговорить его. Это же безумие, не иначе. Омега сейчас должен лежать в тёплой постельке, пить зелёный чай и отдыхать, но никак не идти куда-то и чем-то заниматься. Но Чонгук всегда был слаб перед щенячьими глаза, умоляющими поверить, что всё в порядке. Но как после такого можно быть в порядке? Тэхён хоть и пытался доказать обратное, но Чонгук был подавлен как никогда. Такой смеси отвратительных эмоций он ещё никогда не чувствовал. Но среди поглотившей душу мрака ещё оставался проблеск света, который не позволял спуститься с цепи. Пока перед ним Тэхёном, он ни за что не позволит тьме взять верх. Всё это потом, при других людях, которые виноваты в случившемся. А сейчас он должен проявить всю свою любовь и поддержку, чтобы и омегу утешить, и себя заодно. — Может, скажешь, что заболел? — Ты же понимаешь, что это не сработает, — с натянутой улыбкой ответил Тэхён. Он не спешил выходить из машины, несмотря на то, что действительно опаздывал. — Мы так и не поговорили. Я столько собирался тебе сказать. — Тэхён, о чём ты, — придвинувшись ближе, Чонгук взял его руки в свои, ощущая на них каждую шероховатость и неровность. — Всё это неважно. Сейчас я думаю лишь о том, что не хочу отпускать тебя. После всего, что ты пережил… Господи, я не знаю, почему мы приехали сюда. — Потому что для меня это важно. И только поэтому Чонгук сделал это. Не было границ поражения тому, как после всего Тэхён сумел сложить себя по кусочкам и всё лишь ради того, чтобы не упустить дарованный шанс. Чонгук бы так не смог. Он не настолько сильный. Но ему нужно учиться быть таким. Ради Тэхёна. Только ради него он будет идти наперекор всему, даже собственному эгоизму. — Я прошу тебя, умоляю, — уложил руки омеги себе на щёки, поочередно целуя в обе ладони, — будь осторожен. Тебе же нельзя перенапрягаться. — Всё будет хорошо. Я в порядке. Правда, — в очередной раз успокаивал чересчур паникующего альфу. Собственные паника и страх никуда не исчезли. Они спрятались в дальнем углу. Притаились, ожидая удобного момента, когда смогут вылезти наружу. Но Тэхён не мог поддаваться им. На кону стояло многое. — Вот, держи, — протянул небольшую коробочку Чонгук. — Я купил тебе новый телефон, а то твой уже нерабочий. Будет свободная минутка, позвони мне или напиши. Главное, будь на связи. Тэхён потянулся к коробочке, принимая подарок. Горло невольно сжалось, на глазах появилась мутная плёнка. — Как думаешь, он же не… — Нет, — тут же ответил Чонгук, недослушав до конца. — Ты никого не убивал. Его там не было, а значит… — секунда, чтобы поддаться размышлениям. — Значит, он смог подняться и уехать. О произошедшем Тэхён мало что рассказал. Не потому, что не хотел, а потому, что не помнил. Он не мог объяснить, почему так случилось, а главное, из-за чего. Чем он так провинился? Та ночь казалась сном, ночным кошмаром. И только две вещи отчётливо врезались в память: резкий запах крови и тупой стук о чужую голову. — Мне уже пора. Чонгук огорчённо вздохнул. — Береги себя. Только береги, — молил он, затапливаемый чувством беспомощности. Карие глаза безмолвно благодарили. За всё. Никто и никогда не будет волноваться за него так, как волнуется Чонгук. Никто и никогда не будет любить его так, как любит Чонгук. Тэхён хотел отвечать тем же. И он будет. Прежде чем выйти из автомобиля, он придвинулся к Чонгуку ближе и прильнул сухими губами к его, нежно целуя. — Я люблю тебя, — на выдохе прошептал, глядя в тёмные, но такие чистые глаза. Как же он боялся не сказать эти слова ещё хоть раз. — Я тоже тебя люблю. Не менее страшно было никогда больше не услышать ответ.***
Вместе с выветрившимся через окно запахом сирени исчезла и прежняя выдержка. Разгоняя до неприличия огромную скорость, Чонгук, наконец, спустил себя с цепи. Зверь будет рвать и метать. Он никого не пожалеет. Возмездие свершится для всех виновных. Отыскать нужный адрес не составило труда, ведь о таком состоятельном человеке была написана не одна статья. Просторный холл, наполненный цокотом шагов по мраморному полу и неугомонными голосами, принял в себя ещё одно звучание — гневное, предвещающее надвигающийся шторм. — Извините, но вам туда нельзя! — попытался остановить прошмыгнувшую мимо него молнию секретарь. Но не успел. Дверь кабинета распахнулась с такой силой, что от её стука содрогнулись даже стены. Сидящий за массивным дубовым столом человек, ошалел от такой наглости. — Какого… — документы выпали из рук. В долю секунды распознав пышущего гневом альфу, губы растянулись в ухмылке. — Да, манерам тебя явно не учили. — Улыбаетесь? Весело вам? А хотя почему вам грустить, ведь самое ценное при вас: деньги. Вам же всё мало, никак не нажрётесь. Для большей наживы надо ещё использовать родного сына, как какую-то игрушку! — Что ты несёшь, придурок? — моментально вывелся из себя Соджун. — Только не делайте вид, что ничего не понимаете. Я, конечно, знал, что вы не самый лучший отец, но неужели вам настолько плевать на сына, чтобы отдать его в руки этой твари? — Я не понимаю ни единого твоего слова. — Ах вы не понимаете. Тогда я вам объясню. Вчера Давон опоил Тэхёна наркотой, а затем попытался изнасиловать! Эхо слов осело пагубной дымкой в почерневших от неверия глазах. — Не может быть. Давон не мог. — Настолько не мог, что мне пришлось забирать истерзанного Тэхёна в истерике? — ударил кулаком по столу. Объяснять на пальцах Чонгук не собирался. Хватит слов, нужны действия. — О том, что случилось, Сеул не гремит только потому, что Тэхён умолял никому не рассказывать. Для него важна репутация, а для меня — его желание. Если вам хоть немного дорог ваш сын, сейчас же найдите Давона. Соджун заторможено переваривал полученную информацию. Не складывалась у него картинка, но если всё это правда… — Где Тэхён? — как ошпаренный поднялся из-за стола. — Что с ним? — Тэхён сейчас на стажировке. — И ты отпустил его? Если бы ты действительно о нём заботился, не оставил бы одного. — Не об этом сейчас речь, господин Ким, — беспардонно напирал Чонгук. — За Тэхёном я сам пригляжу, а ваша задача отыскать Давона. И поторопитесь. Если эта сука попадётся мне на глаза раньше ваших, поверьте, плохо будет всем. Тогда меня не остановит даже Тэхён. После того как за Чонгуком захлопнулась дверь, Соджун ещё долго стоял в оцепенении, пытаясь понять, что делать дальше. Но разум отказывался подчиняться, запутываясь в клубке противоречивых эмоций. Озноб пробежал по телу, сердце заколотилось с такой силой, что думалось оно разорвётся. Нет другого варианта, кроме как выяснить правду.***
Пластиковая карточка бешеным стуком дробила порошок в более мелкую крошку. Три белые дорожки с размером в мизинец действовали, как кусок мяса для голодного пса. Он был также голоден. Только не к еде, а, как часто его называл, снежку. За последний год он стал любимым деликатесом. Дрожащие пальцы подхватили купюру в десять долларов и скрутили её в трубочку. Один край приложился к манящей дорожки, второй — к не зажатой ноздри. Глубокий вдох — и снежок блаженно защекотал слизистую. Остатки крупинок он собрал на пальцы и втёр в дёсны. По крови разогналось веселье, в разбитой голове случился прилив эйфории. Жаль, что эффект кратковременен. В таком состоянии он бы провёл всю свою жалкую жизнь. А ведь без него она именно такая. Музыка из колонок громыхала на всю. Тело, лёгкое и невесомое, хаотично закружилось по комнате. Под тонкой кожей век нездорово расширенные зрачки впитывали разноцветные блики от подсветки. Движения становились всё активнее и нелепее. Телу хорошо, на душе — никаких тревог. И как он раньше жил без этой дряни? Его жизнь никогда не была сахарным сиропом. В ней столько дерьма и боли, что в какой-то момент справляться в одиночку стало просто невозможно. До тех пор, пока в тихий неприметный день не появился светлой души человек. Его улыбка вытеснила мрак. Его доброта растопила ледяное сердце. С его появлением он наконец почувствовал, какого это: жить, любить и… Быть любимым? Ему так сильно этого хотелось. Его ведь никто не любил. Никому он не был нужен. Ни отцу, для которого он по сей день пустое место; ни друзьям, которые вспоминали о его существовании только тогда, когда нужно попросить денег. А когда появился он, такой бескорыстный, чистый, невинный внутри что-то встрепенулось. К нему потянуло. Так сильно и без обратного пути. Он ухватился за него как за спасательную соломинку. И ни на секунду не пожалел, ведь его жизнь, наконец, обрела смысл. Тело утонуло в мягкости постели и начало падать куда-то в невесомость. Сознание, отрицая басы музыки, возвращало в то солнечное лето. На ту набережную. В день, когда всё началось. Тёмные волосы, воздушные и слегка волнистые, забавно колыхались под прикосновением ветра. Солнечные лучи игрались на ещё не загорелой коже, обрисовывая яркими бликами точёный профиль. Взгляд серьёзный, сосредоточенный, направлен вдаль реки. Густые брови слегка нахмурены, губы поджаты, а руки сложены на крепкой для такого молодого возраста груди. Несмотря на истощающую грозную ауру, было в этом человеке что-то… детское, невинное, доброе. А ещё он был красивым. Очень, на самом деле. Пройти мимо него не удалось. Щелчки фотоаппарата запечетляли не столь пустынную набережную, как этого человека, что манил к себе как магнитом. Направленный объектив собрался снова отобразить на экране чужой профиль, но в ту же секунду парень повернулся. Палец невольно дрогнул, и на снимке отобразилось лицо: всё такое же хмурое, но с оттенком удивления. Фотограф не сразу сообразил, что произошло. Его мир сжался в этом взгляде. Эти глаза… Чернее ночи и светлее самой яркой вспышки. Они — непостижимая глубина, в которых хочется утонуть, не попросив о помощи. Они… такие знакомые. Но очарование быстро развеялось под озлобленным шипением незнакомца. — Какого хрена ты делаешь? — Ради бога, прости! Я… просто я фотографировал местность и тебя случайно… — Дай сюда! — выхватил из рук фотоаппарат. Настроение и так не к чёрту, а тут ещё это. Только злиться долго не получилось. То, что он увидел… Это так он выглядит в глазах других? — Случайно говоришь? — поумерив пыл, хитро усмехнулся, листая несколько десятков снимков. — Извини, — смущённо пролепетал. Ведь действительно не случайно. — Я сейчас всё удалю. — Не надо. Можешь оставить, — протянул фотоаппарат обратно, но тут же отдёрнул обратно на себя. — Только при одном условии: скинешь мне эти фото? Реально круто получилось. — Да, конечно, — закивал болванчиком, заметно расслабляясь. Внимательный взгляд прошёлся по человеку напротив. Так и не сразу скажешь, что перед ним альфа. Черты лица нежные, тело хрупкое, только запах цитруса ясно указывал, что это никак не омега. «Забавный», — первое, о чём подумалось. Неловко почесав затылок, неожиданно даже для самого себя произнёс: — Извини, что вспылил. День не задался. — Ничего. Бывает. Улыбка озарила чужое лицо, а вместе с ней приподнялись и собственные уголки. Тёмно-карие глаза, не осознавая, засветились чем-то тёплым. То, что этот человек заставит его хмурое лицо улыбаться, он поймёт немного позже. — Кстати, я Давон. — Приятно познакомиться, Давон, — рука ответно потянулась к другой, приветственно пожимая. — А я Сухо. Принять в себе нетрадиционную ориентацию оказалось не просто. С омегами никогда ничего не получалось. Те были слишком мягкими, ранимыми, а ещё истеричными. Подобное не то что не привлекало, а даже отталкивало. Но ведь иначе нельзя. Альфа должен быть с омегой — так диктовало общество и сама природа. Вот и приходилось подстраиваться и давить своё внутренне «я». Так со временем взрастилась злость и обида на мир, не принимающий его таким, каким он есть. Встреча с Сухо стала глотком кислорода. Переломным моментом, изменивший былую жизнь. Пустоты начали заполняться невиданным раньше теплом. Сердце забилось чаще. В душе расцвёл райский уголок, а разум, затуманенный первой влюблённостью, тайком нашёптывал, что этот человек — именно то, что ему нужно. Наверное, он влюбился в него с первого взгляда, только ещё долго это отрицал. Эти чувства были неправильными, порочными. Их было сложно принять и понять. Они до сих пор пугали. Своей неосязаемой силой и губительным влиянием. Но притупить их, вытеснить или заменить на правильные не получилось. Они вросли в него с корнями. И несмотря на то, что его чувства, самые искренние и чистые, безжалостно растоптали, у него так и не получилось отпустить его. Он его так любил. До сих пор любит. По сей день Давон хранил ему верность. За это время он не был ни с одним альфой, а связь с омегами не считал за измену. Он спал с ними не ради удовольствия. Они лишь способ поддерживать репутацию заядлого альфа-самца, так как открыться обществу он не смог. Без Сухо в этом не было никакого смысла. Но некоторые омеги являлись ещё и пешками в реализации плана, который долгое время не давал никаких плодов. Но всё изменилось в один день. Тогда, когда появился человек, на ком взгляд чёрных глаз задерживался дольше всего. И тогда Давон понял, что джекпот в виде дерзкого омеги, так удачно забравшегося в сердце одного альфы, наконец-то выигран. Сквозь басы музыки отдалённо донеслась трель мобильного. Жужжание телефона заставило вынырнуть из пучины воспоминаний. Поплывший взгляд вперился в имя. Палец раздражённо мазнул по экрану. — Чего тебе? По ту сторону послышалось кряхтение и смесь чужих голосов. — Блядь, только не говори, что опять нанюхался. — Да пошёл ты, — обратно откинулся на кровать. Тело всё ещё пребывало в невесомости, не ощущая земли под ногами. — А вчера ты по-другому разговаривал. Точнее, не разговаривал. Если бы не мы, так бы и сдох в той подворотне. Рука потянулась к перебинтованной голове, на которой находилось несколько швов. К счастью, под воздействием наркоты боли совсем не ощущалось. — Сука хорошенько въебала меня. А ведь должны мы её, — ненормально захихикал. — Ты нам весь кайф обломал. Мы уже приготовились опробовать его острый язычок. Вторая линия вынудила убрать мобильный от уха и посмотреть на имя звонившего. — Блядь… — тихо выругался. Кого-кого, а его точно слышать не хотелось. — Не извиняйся. В следующий раз, надеемся, не подведёшь, — в динамике послышались смешки. — На связи. Отключившись, Давон сбросил и вторую линию. Поубавив музыку, он подошёл к комоду и открыл самый нижний ящик. Треморные руки нащупали небольшую шкатулку и достали из неё несколько снимков. Потные пальцы заскользили по глянцу. Увлажнившиеся глаза в сотый раз изучали и свои черты, и черты другого, не забытого человека. — Встреть меня сейчас, ты бы точно не захотел быть со мной, — горько усмехнулся, размазав большим пальцем упавшую каплю. — Но я делаю это лишь ради тебя. Давону хотелось верить, что всё это не зря. Он ведь такой плохой не потому, что хочет таким быть. Он и не считает себя таковым. Он всего лишь убитый горем человек, не справившийся с потерей того, кто был для него всем. — Ты хоть немного любил меня? Хоть на секунду? Или ты всегда видел во мне только его? — задавал вопросы, на которые в глубине души знал ответы. От этого становилось ещё больнее. — Даже если я заблуждаюсь, даже если ты никогда и ничего не чувствовал ко мне, я не сдамся, — дыхание стало рваным, руки сильнее сжали общую фотографию. — Только ради того, что было между нами, это уже стоит того. Обещаю, они все поплатятся. Им будет так же больно, как и мне. Месть, пропитавшая нутро вместе с наркотиками, единственное, что у него осталось. Кроме неё у него больше нет причин жить. Фотография, как самое ценное, приложилась к колотящейся груди. Туловище раскачивалось взад-вперёд. Слёзы незаметно текли по щекам, а губы шевелились в повторяющемся шёпоте: — Я так скучаю по тебе. Я так хочу к тебе. Тело, начав испытывать физическую тяжесть, прилягло на пол. Колени подогнулись, а к груди прижалась фотография, хранившая в себе два улыбающихся лица. Улыбку одного из них увидеть уже не суждено. Давон не заметил, как уснул. Во сне он снова видел солнце, которое давно для него угасло. Разбудил его гневный крик. — Ах ты сволочь! Тяжесть чужого тела припечатала Давона к полу. Удары летели градом. Он и не сопротивлялся. За годы понял, что это бессмысленно. Только силы зря потеряет. — Ты что надел, кусок ты дерьма! Я спрашиваю, что ты наделал! — за грудки затряс отец, брызжа слюной прямо в лицо. — Как мне теперь смотреть людям в глаза? Чем ты думал, когда трогал его? Лицо Давона превратилось в кровавое месиво. В совокупности с жуткой улыбкой это выглядело ещё пугающе. — Если они заявят в полицию, как я отмазывать тебя буду? Отвечай, скотина ты такая! Когда череда ударов прекратилась, Давон перевернулся на бок, позволяя крови из носа стечь на дорогущий ковёр. — Пусть заявляют. Зато буду подальше от тебя и твоих грязных денег. — Что? Что ты сказал? — Ханыля окатила новая волна ярости. — Да если бы не я, ты бы уже давно в тюрьме гнил. Или сдох бы от передоза, чёртов наркоман. В Давоне что-то треснуло. Из щелей полился скопившийся за годы яд. — Да ты хоть знаешь, почему я принимаю? От хорошей жизни, думаешь? Ты же сам сказал: лучше бы я перетрахал сотню омег, чем одного альфу. Ну уж извини, что без наркоты не стоит у меня на них. По-другому я не могу. Так что я исполняю твоё поручение, отец. Всё, как ты и хотел. — Мерзость. Комнату заполнил сумасшедший хохот. — Что, так противно? Противно знать, что у меня стоит не на омежек, а на альф? А точнее, на альфу, которого я любил больше жизни. С которым ты не позволил мне быть! Ханыль присел перед Давоном на корточки и заглянул в глаза. Между отцом и сыном никогда не было тёплых чувств, лишь ненависть и презрение. Огрубелые пальцы подобрали недалеко лежащую фотографию. Губы расплылись в кривоватой улыбке. Давон было потянулся отобрать свою драгоценность, но безуспешно. — Ты никогда не был примерным сыном, — рассуждал Ханыль, внимательно рассматривая снимок. — Но от того, что ты творишь сейчас, даже твой ненаглядный в гробу перевернулся. Завидев, как поджались губы сына, Ханыль злорадно улыбнулся. У всех есть слабые места. У Давона оно тоже было. Возрастное лицо в секунде помрачнело. Ханыль, лишенный сожаления и сострадания, с ненавистью сжал фотографию и начал рвать её на части. Тишину пронзил нечеловеческий крик. — Нет! Нет! Давон потерял над собой контроль. Голос сломался. Слёзы текли по избитому лицу, перемешиваясь со свежей кровью. А душа разрывалась на такие же куски, как и глянцевая бумага, хранившая в себе драгоценные воспоминания. — Трахайся с кем хочешь, Давон. Ты уже давно позор семьи. Но если хоть пальцем тронешь Тэхёна, я лично тебя уничтожу. Давон не слышал слов. Он, захлёбываясь в рыданиях, сгорбился над маленькими кусочками, пытаясь собрать их воедино. — Сиди в этой дыре и носа своего не высовывай, понял? Пойду дерьмо за тобой подчищать, — последний раз взглянув на сына, с отвращением выплюнул: — Какой же ты жалкий. Давон остался один в своей пустоте. Его лишили не просто фотографии, но и последней капли человечности. — Ненавижу! Я вас всех ненавижу! Свет окончательно был вытеснен мраком.