если путь слишком тернист, не забудь, что не в нем,
а в величии замысла суть
Ловя на себе столько заинтересованных и восхищенных взглядов, Феликс и сам не может дать ответ на вопрос, откуда в нем столько сил и любви.***
К Крису он попадает совершенно случайно. Помнит лишь монстров, захвативших его тело в плен и не дающих дышать. Помнит крик (чужой или собственный?) и яркий свет. Он идет, не поднимая головы, по бесконечной серой дороге с сотней поворотов и тупиков. Она все тянется и тянется. А ощущение, будто он идет по вечно длинному ножу и вот-вот сорвется. Должен сорваться. Ведь не может всё быть настолько ужасно? Всё скоро закончится? Скоро он будет рядом с ней… Да, другого выхода просто не может быть. Феликс назовет этот день в своей жизни Вечной Ночью, потому что его пустоту заполняла лишь она, навевая еще не до конца размытые образы ее смерти. Если эта дорога ведет его не к обрыву жизни, значит, он оборвет ее сам. Хотя, кажется, уже не придется прилагать лишние усилия. Ночь поглощает его душу полностью, закрывая глаза и роняя тело на теплый асфальт. Больше он никогда не назовет летние ночи романтичными. Ему смешно с самого себя. Измученный, грязный, уставший, теперь еще и с ссадиной на щеке. Пожалуй, он не так думал закончить свою глупую жизнь, но всё уже решено за него. Он вообще когда-то принимал решения сам? Благо хоть лежать без сил не так холодно, еще и слезы обжигают глаза, немного согревая. Вместе с ними возможно вытекает его душа в такую маленькую соленую лужицу. В какой-то момент он перестает видеть и ее. В теле появляется странная легкость, будто руки превратились в крылья и оторвали его от земли. А может его уже несут куда-то в ад. В другом месте Феликс себя просто не видит. К сожалению, дорогу к нему он запомнить не может, слишком устал. Крылья точно не его, если продолжают нести даже после потери сознания. Голова страшно болит, а свет хочет выжечь его красные глаза. Его словно приковали к какому-то маленькому старому диванчику, силы на подъем заменяются болью, которая, кажется, добралась даже до костей и волос. Он еще жив? Что теперь? — Мы думали, какой-то мелкий пьяница, а оказался больно странным для такого… — Вот мы и перетащили его сюда. Так это были не крылья и не дорога в небеса? Тогда где он? — Я еще понимаю, когда вы всякий хлам к нам тащите, что уже половина полок им забита, но притащить человека… — третий парень присвистывает и, кажется, садится к нему ближе всех. Слышится недовольное цоканье первых двух. — Мы по доброте душевной, а тебе лишь бы поворчать. — А вдруг вы наркомана какого-нибудь притащили? — Мы?! Да никогда в жизни! Уж его бы точно опознали! — хором говорят парни, — когда уже Крис придет, а то от Сынмина только шутки глупые. — У кого тут еще шутки глупые! Во время паузы в маленькой перепалке, Феликс вновь пытается открыть глаза, но ему точно в них светит слишком яркое солнце, обрывая всё. — А ну, выключите свет, — командует Сынмин, — вы, кажется, не наркомана, а вампира подобрали. Солнце потухает, так намного лучше. Феликс даже находит немного сил, чтобы перевернуться на бок и немного привстать. — Воу-воу, полегче, друг, ты буквально только что из мертвых восстал, а уже встать пытаешься. Сынмин оказывается прав, потому что в ту же секунду Феликс падает обратно, но его подхватывают чьи-то сильные руки и сажают. Они не похожи на те, что были в первый раз. Они теплые и большие. Не зная человека, уже хочется доверять ему. Феликс чувствует себя слепым котенком, тыкающимся в поисках матери, такой же слабый, маленький и беззащитный. Вернувшаяся четкая картинка мира пугает его. Незнакомая квартира, незнакомые люди… Он вроде уже слишком старый для интерната, тогда что это? Над ним склонился кудрявый блондин, рассматривающий его лицо. И отчего-то Феликс позволял это ему спокойно делать, не чувствовал даже страха. Полное безразличие к происходящему озадачило всех вокруг. — Точняк вампир… — сказал темноволосый парень, сидящий на подлокотнике. Судя по голосу это и есть Сынмин, — такие глаза небось красивые, когда не красные… — Минхо, Джисон, принесите аптечку и стакан воды, — перебивает его блондин и дотрагивается до руки Феликса, — что-то помимо ссадин болит? Он отрицательно качает головой и пытается запомнить как можно лучше черты лица блондина. Пригодится на допросе. Хотя есть впечатление, что никто его здесь убивать не собирается. Странное место… Похоже на гостиную в квартире в старом районе на отшибе города. Сколько он шел? Это ведь совсем не близко. Пахнет книгами и мятным чаем, а из шума только тихий топот возвращавшихся Минхо и Джисона с кухни со всем необходимым. Кто из них кто, Феликс пока не понял. Они вроде совершенно одинаковые, а вроде совершенно разные. Глаза у обоих заинтересованные, руки во всевозможных глупых пластырях с рисунками, даже на свитерах положение дырок совпадает. Но они не близнецы. Одного можно сравнить с милым бельчонком, у него сережка дешевая в одном ухе висит, а второй держится чуть напряженнее, а глаз таких Феликс вообще никогда не видел. Будто у самого настоящего кота. Он выглядит старше. — Не бойся, мы не обидим тебя, я Крис, — улыбается блондин, вытирая пыль и обрабатывая ранки на его лице, — можно узнать твое имя? — Феликс… — Ого, необычное имя для этих мест. Что ж, кажется, сейчас ты не сможешь рассказать нам свою историю. Тебе стоит отдохнуть. Хенджин, прости, но спальня сегодня занята. Крис помогает встать и берет под руку, и Феликс замечает старое синее кресло в углу комнаты, а в нем, обняв колени, сидит парень. Он смотрит на него нечитаемым взглядом, без намека на доверие или сочувствие. Хенджин… отличается ото всех. Да, Феликс еще никого толком здесь не знает, но этого парня лучше не тревожить лишний раз, это он уже понял. На нем огромная черная футболка и такого же цвета штаны. Точнее, когда-то они были черными, их украшают различные пятна красок, из которых, как из облаков, можно создать различные вещи в своем воображении. В огромном мазке, тянущемся от щиколотки до середины бедра Феликс уже нашел дракона. Хенджину становится некомфортно от такого пристального взгляда, поэтому он что-то фырчит себе под нос и отворачивается, перекидывая ноги через подлокотник и уставившись в окно, за которым лишь темень и самолет. “Самый странный здесь, на ребенка похож,” — подумал Феликс, в последний раз разглядывая уж слишком красивый профиль Хенджина, и пошел за Крисом. Страх возвращается, когда Феликс ложится в скрипучую кровать, но чувствуя тепло руки Криса, тут же успокаивается. Тот точно какой-нибудь чернокнижник, если так легко забирает чужие кошмары и не вызывает подозрений. Возможно, вопросы еще появятся, но утром. Никогда не чувствуя тепло матери, ощущения сейчас сравнимы только с ним. Может быть они заложены в каждом человеке, вот только раскрыть их может не только мать. — Можешь пробыть тут, сколько тебе потребуется. Не бойся, здесь твой дом. И Феликс отчего-то верит ему, не разочаровываясь и после. В следующий вечер Феликс уже сидит на шатающемся стуле в кругу своих новых знакомых с большой кружкой ароматного чая. Такие в руках у всех, а их запах словно успокаивает и настраивает на определенную волну, чтобы все могли понять и принять друг друга. Первое правило: говори о чем хочешь и сколько хочешь, но также слушай и других, не вынося и слова отсюда, лишь выводы. На столе перед ним лежит свежая веточка мяты, видимо, тоже чтобы как-то разговорить его. Он новенький для этого места, поэтому и первый вечер посвящается ему. Так странно видеть столько заинтересованных глаз, в каждых что-то свое, но все они заинтересованы в тебе и не хотят оттолкнуть, сделать больно, высмеять. Феликсу кажется, что его просто молча терпят, чтобы выставить за порог уже через ближайшие пару часов. Но Крис, сидящий напротив, отбрасывает от него все эти мысли: — Никто не собирается смеяться над тобой, если тебе некомфортно говорить сейчас, можешь этого не делать. Мы готовы выслушать тебя в любой момент. — Вон, эти двое вообще только через неделю только заговорили, — Сынмин кивком указывает на слипшихся вместе Минхо и Джисона. — В общем, ты главное не бойся, а уж выслушать и попытаться помочь мы можем всегда. Феликс кивнул и сделал глоток чая для прочистки горла. Странный, но приятный вкус растекся по языку, а ком из горла ушел в ту же секунду. Не чай, а волшебное зелье от внутренних монстров. Он готов говорить. Никогда не отличаясь громким голосом, Феликс и сейчас говорил совсем тихо. Уже не помнит что именно, помнит лишь вечно заполняющуюся кружку с чаем и горячие слезы. Плакать на людях ему чуждо. Что ж, оказывается, он никогда не знал о тех, кто не назовет его слабаком и будет отговаривать от этого слова. Мальчики тоже плачут, когда понимают, что вчера видели свою сестру последний раз. Загадочный чай уже тек по венам, а он всё говорил, говорил… Феликс и не думал, что в его сознании хранится так много слов, так много мыслей и страхов, всю жизнь чувствуя себя неспособным к решению самых простых задач, неспособным мыслить без чьего-либо давления. Он был пешкой в руках других людей, ведь ей также легко ходить и жертвовать. Прошлой ночью ему и правда подарили крылья. — …Честно, не хочу возвращаться домой после всего, — Феликс откидывает голову назад и закрывает глаза, — боюсь, что опять накроет так, что не выберусь. Да и от родителей особо не дождешься никаких слов, даже после потери дочери. Они ведут себя так, будто ничего не произошло. Мать разве что плачет, когда остается одна, а отец только кричит на меня и на младшую. В общем, если они и пекутся сейчас о чем-либо, то точно не обо мне. — Оставайся здесь, пока точно не будешь уверен, что готов вернуться к родителям. Ты не мешаешь нам, не волнуйся об этом, — говорит Крис, но среди всех всё же находится один недовольный. Хенджин прищурился и надул и так пухлые губы, ну точно ребенок, однако из под руки Криса всё равно не вылез, сложив на груди собственные. — Прости, Джинни, но мы ведь не можем оставить его просто так? — получая в ответ отрицательное мычание, Крис продолжает, — можешь спать у меня в комнате, если уже спина болит от дивана здесь. Нет? Смотри у меня! — Хенджин здесь практически всё время сидит, а уж дома его точно минимум год назад последний раз видели, — поясняет один из “близнецов”, у которого глаза необычные. — И мы только его историю не знаем. Но, думаю, в этом нет ничего страшного, — добавляет второй. — Конечно, Джисон, ты прав. Значит, бельчонок Джисон, а первый Минхо. — Ты еще Чанбина не видел, он в последнее время всё реже и реже здесь появляется, — мятная веточка передается Сынмину, а тот снова передает ее Крису. — Видимо, ему уже не так сильно нужно это место. Скоро он просто забудет о нас… Это Джинни у нас вечный гость, когда зачастую люди остаются здесь всего на одну ночь. Что же могло такое произойти в его жизни… А Хенджин будто и не слышит, о чем вообще разговаривают. Клюет носом, положив голову на плечо к Крису. Видимо, он забыл про существование расчесок очень давно, ведь на его голове определенно должна быть нереальная модная прическа, а пока получается только гнездо, даже цвет волос для него подходит. С его руки куда-то под стол съехал детский браслет. Феликс применил все свои способности гимнаста, доставая его и вручая обратно владельцу. Тот лишь недоверчиво покосился на протянутую с браслетом руку, рассматривая ее как кот, принюхивающийся к новому человеку, но всё же забрал с благодарным кивком головы. Почему он не может сказать хоть слово? Догадка о том, что Хенджин может быть немым, пугает его. — Феликс, шестеренки в твоей голове работают слишком громко, — хихикает Джисон, — и твои теории верны. “Я попал на собрание волшебников или гениев, и мне это определенно нравится,” — он удивляется такой догадливости. Шорох шестеренок услышал и Хенджин, потому что в нем что-то поменялось. Его глаза словно говорили, мол, видишь, я совсем другой. А Феликс пытался ответить ему, что другие здесь все. Глупую игру намеков быстро прервали: — Эй, вы чего там как Минхо с Джисоном свою волну настраиваете, — машет у него перед глазами Сынмин. — Феликс здесь буквально в первый раз, думаю, такие паузы еще будут некоторое время. Он еще не привык, — улыбка Криса снова осветил всю маленькую гостиную. Как он понял, что Феликс не уйдет отсюда в ближайшее время, знать не очень хочется. А Хенджин не отрывал от него своих темных глаз с блеском подобным звездному, однако, поняв, что его раскрыли, тут же отвернулся и больше не смотрел на стол вообще. Феликса в некоторой мере это даже расстроило. Только казалось, они наладили контакт… С каждым часом становится всё легче дышать и говорить. Ситуация Феликса уже не главная тема для обсуждения, а ему спокойно. Все эмоции поглотила страшная усталость, еще немного и он уснет вместе с Хенджином, только не на широком плече, а лбом на столе, что наверняка вызовет боль в шее. В нем не осталось ничего кроме мыслей, отстраненных от этого мира, поэтому они такие простые и не тревожащие измученное сознание. Он даже улыбнулся с очередного комментария Сынмина и дополняющих мысли друг друга “близнецов”. Боже, до чего этот мир сложен и прост одновременно! Если в этом чае не было ничего противозаконного, то Феликс сошел с ума. Они все сошли с ума. Отключаясь от разговора, он думает о сестре, о том, что лучше бы она попала сюда вместе с ним. Ее не успели спасти, в отличие от Феликса, тянущегося к свету, словно первый весенний цветок. Такой же единственный выживший, когда остальные так и не смогли найти тепло в холодной земле. Наверно, ей сейчас легко и свободно, крылья всё-таки смогли поднять ее туда, куда мечтает добраться каждая душа. Феликс скучает по ней, скучает до боли в груди и невольных слезах на лице, но он не хочет закачивать свою жизнь здесь и сейчас, пока есть те, кто без лишних вопросов замечает его бредовое состояние во сне и несет в тепло и скромный уют. Спи спокойно, родная, а я останусь здесь искать свой путь и своих людей. Кажется, я уже в правильном направлении. Чья-то холодная рука аккуратно гладит его по волосам, отчего хочется улыбаться как безумец и засыпать так всю жизнь.***
Когда приходит парень с полосатым котом и красными от слез глазами, Феликс думает, что мир слишком жесток к ним, иначе бы Крис не собирал вокруг себя буквально бродячих детей, находя в каждом свой огонек и разжигая на всю мощь. Чонин дрожащим голосом старается что-то объяснить, будто его вот-вот побьют и вышвырнут на улицу, а Крис успокаивает его и уводит в гостевую спальню. А черный кот еще некоторое время умывается на подоконнике и крутится на мягком пледе лапами кверху. Вот кому точно здесь хорошо. Микки похож на своего хозяина, только в отличие от человека, не может сказать и слова, лишь выражать все свое беспокойство и любовь другими способами. В спальне послышался слабый дрожащий голос, он тут же поднял мордочку, прислушиваясь, и рванул к хозяину. Тому сейчас плохо, слишком плохо, в другом состоянии сюда и не попадают, Феликс в этом уверен. — Чую, котик останется с нами намного дольше, чем его хозяин, — тихо говорит Сынмин, чтобы не разбудить спящего на его плече Чанбина, — кто-то знает, как за ними ухаживать? — Я какое-то время был волонтером в приюте, — Минхо наливает себе и Джисону, кажется, уже сотую кружку чая. — О, вот вы и будете за ним следить. — Почему “вы”? — Потому что по раздельности вас никто никогда не видел. Феликс давно потерял нить их разговора и незаметно погрузился в свои мысли, рассматривая длинные пальцы, перебирающие цветные кольца в маленькой коробочке. Все в краске и пластырях, теперь еще и в несочетающихся между собой кольцах, однако дополняющих особую идиллию Хенджина. Те, которые падают или не налезают, он легким движением мизинца отбрасывает в кучку в сторону. Ему совсем не интересны обсуждения, на кого какие обязательства по уходу за котом переходят. Феликсу, кстати, тоже. Он замечает в руках напротив два одинаковых кольца из какого-то старого детского набора. Крис всё еще сидит с Чонином, поэтому никто не мешает ему исполнить свою глупую идею. — Прости, не помешаю тебе? — Феликс подсаживается к нему на диван, говоря совсем тихо. Хенджин смотрит на него в размышлениях, прогонять или нет, но всё же отрицательно качает головой, возвращаясь к своему занятию, — я могу… тоже посмотреть? Хенджин с недоверчивым фырком пододвигает к нему коробочку, оказывается, разобранную меньше чем на половину. Судя по такому большому выбору размеров и видов, от детских до антикварных, все они приносились в дом душами и оставались там после их ухода. Может, терялись за диваном или спадали во сне, потом находились и оставались в этой маленькой коробочке, которую откопал Хенджин. — Хей, а почему ты отложил те кольца? — Феликс достает из кучки два кольца с луной и солнцем, — смотри… Он с намеком протягивает к нему руку, ожидая реакции и не давя, еле сдерживает улыбку, когда через некоторое время Хенджин вкладывает в нее свою напряженную ладонь. Когда поверх дорогого серебряного кольца одевается детское стеклянное с луной, это выглядит так глупо и мило, что Феликс и правда вот-вот умрет от больших удивленных глаз, рассматривающих свои пальцы в полном недоумении. Как кот, большой такой и тихий. “Точно, Хенджин похож на кота, — думает Феликс, надевая кольцо с солнцем, — может, к нему нужен такой же подход?” Сильное желание сблизиться с ним возникло, кажется, из ниоткуда, и поселилось в сердце надолго. Феликс последние пару дней старается всё-таки появляться дома. Хотя его слова исполнились с точностью до мелочей. Мать превратилась в отстраненного призрака и отказывалась от любой помощи по рассказам знакомых. Когда она увидела сына впервые за долгое время, то лишь показала ему, что на обед, и снова закрылась в комнате. Младшая сестра не появлялась дома вообще, ночевала у подруг и ходила от них в школу. Благо начала заниматься со школьным психологом. Пора бы уже и Феликсу возвращаться туда, выпускной класс всё-таки, пока отец не заметил все подозрительные пропуски. Однако, кажется, весь мир создан для него, кроме родного дома и школы, если, конечно, его мир не сосредоточен в одной маленькой квартирке на отшибе города с такими же потерянными душами как и он сам. Мир, увешанный различными приправами, цветами, рисунками. В нем каждый перед уходом оставил частичку себя. В каждой книге маленькие карандашные послания от ее бывшего владельца. Какие-то почти стерлись, а в каких-то до сих пор ярко написано то, о чем думал этот человек, или теплые слова близкому. Феликс, рассматривая всякие штучки, словно пытается заглянуть в маленькую чужую жизнь. Нынешние жители этого мира остаются рядом ни смотря ни на что, даже если Феликс засыпает на уроке литературы, он вспоминает, как Минхо и Джисон рассматривали старый розовый свитер с барахолки, а на совсем скучной химии думает о Хенджине, теребящим парное кольцо с луной. Из всей красоты на руках, почему-то он вечно дергал именно его, крутил, надевал на другой палец, но никогда не снимал. Кольца чьей-то покойной бабушки менялись на милые кольца из бисера, которые любила делать малышка Лиа, как называет ее Чан, а дорогое золотое кольцо с бриллиантом и вовсе потерялось ( не то, чтобы о нем потом кто-то волновался), но милое детское колечко с луной оставалось всегда при нем. Оно стало неким талисманом для Хенджина, думал Сынмин. И, возможно, был прав. Кажется, только абсолютно слепой сердцем человек не заметит, что Феликс тянется к нему каждый раз, как предоставляется возможность. Он не идет к нему так открыто в общие вечера, шажочек на шажочком, улыбнется лишний раз, задаст вопрос с ответом “да” или “нет”, передаст веточку мяты. — Ликс, — так стали называть его новые знакомые, — тебя родители не ищут еще? — Пф, им не до меня сейчас, уж поверь. Да и к тому же ночую-то я чаще всего дома. — Сегодня “чаще всего” или… — Или, — выдыхает Феликс, отводя взгляд от стола, — отец опять не в духе, а сестра у одноклассницы ночует. Прости, Хенджин, я не слишком помешаю тебе? — в ответ тот лишь помотал головой, — спасибо. Чонин рассказывал как прошел его день и о подготовке к экзаменам. Пора бы об этом задуматься и Феликсу, вот только сил на это совсем нет. Если он еле встает с кровати, чтобы выключить назойливый будильник, то что говорить о многочасовой учебе? Уже под конец второго урока сосед по парте дергает его, чтобы он лишний раз не в стену смотрел, а в тетрадь. Выговор от классной руководительницы, второй, третий, он перестал придавать им значение. На фразу “я всё понимаю, тебе сейчас тяжело, но…” Феликс закатывает глаза и сжимает челюсти, чтобы во всю не выложить, насколько ему сейчас тяжело. Ему плохо, ему больно и обидно, но это настолько привычное состояние, что даже в нем он находит маленькие лазейки к свету тихими вечерами у Криса. — Экзамены нужны разве что для мучений, — говорит Крис, — кстати, Хенджин, ты же вроде тоже в выпускном классе? Да? Бедные дети… Ничего себе… Хенджин одногодка Феликса? Отчего-то даже вопросы о его примерном возрасте не появлялись в голове. И как же он учится со своей… особенностью? Дразнят ли его одноклассники? Жалеют ли учителя? Столько вопросов в голове всплыло в ту же секунду. Вот только он слишком устал, чтобы искать на них ответы… Феликс удивляется сам себе, когда уже не в первый раз уходит из-за стола так рано, потому что больше не может и не хочет говорить. Летом ему казалось, что на самом деле он способен свернуть горы, просто перед ним встало препятствие, немного тормозящее его. Теперь же он чувствует себя обломком большого корабля, плывущем по течению, пока совсем не потеряется в бескрайнем океане. “Выгорел,” — говорит Крис и советует больше отдыхать и не зацикливаться на учебе. А Феликс последний раз на тхэквондо ходил еще до смерти сестры, и самые худшие оценки в классе теперь у него. Смешно. Из этой ямы, кажется, уже не выбраться. В теплой постели в уже ставшей родной комнате он не может уснуть, но и сделать что-либо тоже. Можно было бы постараться решить хоть одно уравнение по алгебре на завтра, если бы его рука была способна взять ручку, а мозг сложить два плюс два. Да и от одной оценки чуть повыше самой плохой у него ничего не поменяется. Поэтому остается лежать и надеятся, что всё же получится уснуть в ближайший час. И как он докатился до жизни такой? Не учится, ни с кем кроме людей из дома Криса не общается, даже дома старается не появляться. Когда всё стало настолько серо и плохо? Что солнце выжигает все его попытки что-то исправить, а ночь делает из мыслей страшных монстров неминуемого будущего, которого никто не ждет. Феликс слишком слаб, чтобы разобраться со всем раз и навсегда, он просто надеется однажды заснуть в последний раз. Образ любимой сестры не дает покоя израненной душе и говорит, что надо двигаться дальше хотя бы ради нее, но зачем? Когда мрак совсем накрыл его сознание, Феликс почувствовал тепло, разгорающееся со спины и обхватывающее его на животе. Чей-то холодный нос уткнулся ему в затылок. От своих теорий стало странно. Это не может быть реальностью, но чудо сзади забирает всю его тревогу одними лишь прикосновениями. — Х-хенджин? — М? Сердце замирает на миг, чтобы забиться сильнее в следующую секунду. А Хенджин прижимает к себе сильнее, ему холодно, он хочет разделить тепло на двоих, и Феликс совершенно не сопротивляется, сдерживая внезапные слезы. А еще он мечтает услышать его голос, который наверняка безумно прекрасный и милый, другого у Хенджина быть просто не может.***
Хенджин точно кот, если приходит к человеку, когда ему больно и страшно. Феликс не знает, что на него нашло. Нервотрепка в школе с несколькими проверочными, сделанными просто ужасно, противные комментарии одноклассников, которым надоело следить за его “жалкими” страданиями, отъезд матери неизвестно куда и насколько, сестра подралась со старшеклассником, потому что тот стал смеяться над ее макияжем. Придя к Крису, он впервые за долгое время решил сделать хоть какие-то уроки, но открыв задание, понял, что ничего не знает. Слезы тут же заполнили его глаза, а губы нервно поджались. Боже, какой же он слабый и жалкий… Хорошо, что никто не видит его таким… На ноги (за столом уроки делают здоровые и счастливые люди, он к ним не относится) легло что-то намного тяжелее и больше учебников. Хенджин смотрел на него снизу вверх глазами котенка, который не знает как успокоить, но очень переживает. В них смешалась тревога и поддержка. Большим пальцем с засохшей зеленой краской он стер с его щек слезы и приласкался к руке, глядящей его по волосам в ответ. Руки у обоих дрожат и касаются неуверенно, потому что не было как согласия так и прямого отказа. По лицу расползлась улыбка, сердце Феликса не выдержит столько нежности и поддержки за раз. Сколько они шли от полного недоверия к этому моменту? Никто не хочет нарушать его. Когда Хенджин прикрывает от удовольствия глаза и едва не мурлычет, Феликс забывает, как дышать. Хочется столько сказать, столько сделать, чтобы показать всю свою любовь, вот только он боится надавить на старые раны, боится отдалиться опять. Феликс не перестает надеяться, что в этом мире есть место для любви и силы, стоит лишь найти того, кто будет готов разделить их с тобой. И… он хотел бы сделать это с Хенджином… — Ликси… — слышится совсем тихое и неуверенное, — мы обязательно выберемся, поверь мне… Секунда и осознание… Хенджин заговорил с ним впервые. Остановившиеся слезы снова заполнили глаза и не позволяли нормально дышать. Первый, с кем заговорил Хенджин это он. Слишком много всего за один день, слишком много событий и эмоций, слишком много Хенджина, целующего его в щеки и улыбающегося так мило, что хотелось остаться в этом моменте навсегда, держащимися за руки, такими открытыми друг перед другом… Но и последняя ночь в этом месте не станет исключением в небытие.***
Солнечным будним утром Феликс улыбается даже самому недовольному дедушке и подхватывает шутку милейшей девушки, отдавая ей книгу, за которой она охотилась уже несколько месяцев. — Вы вообще вылезаете из книг в реальный мир? По вашим советам хочется скупить всю эту лавку? — смеется добрая бабушка, оплачивая сказки для своих внуков. — В реальном мире слишком тяжело найти чудо и счастливый финал, в отличие от книг, — вздыхает Феликс, облокачиваясь на кассу. — Так думают лишь скучные люди, а вы на таких вовсе не похожи! — О, так и есть, я абсолютно целиком и полностью страшный пессимист и не верю в хорошие финалы. Даже у меня финал скорее открытый или плохой… — Вы слишком молоды, чтобы говорить о финалах. — Почему же? Как в книгах есть основной сюжет, дополненный микротемами и маленькими сюжетными линиями, так и в нашей жизни, — Феликс слышит звон колокольчика на двери, но даже не отрывается от диалога с бабушкой. — Да вам в ораторы идти надо было, а не в продавцы! Дайте угадаю, — она забавно прищуривается и поджимает губы, — ваш “плохой открытый финал” — это окончание школы? — До чего же вы догадливая! — Феликс кидает взгляд на спрятавшуюся среди книжных полок розовую макушку и улыбается покупательнице во все зубы, тут же наигранно надувая губы, — скажу вам, как случайной слушательнице, тогда я на самом деле поверил в чудо… вот только, как бы глупо это не звучало, я не помню, в чем оно заключалось. Тогда у меня умерла любимая всем сердцем сестра и… что-то после этого произошло такое, что просто вытянуло меня из отчаяния. Я будто оказался между миром выдуманным и реальным. Там я нашел свой покой… — Кажется, вы уже тогда стали путать мир реальный и книжный, — хихикает бабушка. — Скорее всего вы правы, но мы уже никогда не узнаем правду. Хорошего вам дня, госпожа! — И вам спасибо за помощь, до свидания! После ухода бабушки Феликс не успевает выдохнуть, как перед ним кладут несколько комиксов. Парень с розовыми волосами неотрывно смотрит на его руки. — Добрый день. Ого, да у вас отличный вкус в комиксах… — Феликс не смущается ни на секунду и уже складывает товар в крафтовый пакет. — С-спасибо, — парень говорит совсем тихо, — извините, я подслушал ваш разговор с той милой дамой. Вы так интересно рассказывали ей обо всем… — Приму за комплимент, — улыбается Феликс, а в грудной клетке что-то бьется словно птица в неволе. Лицо парня и голос вызывали странное чувство, разгорающееся со всей силой. — И ваши слова о чуде навели меня на одну мысль… — это он лепечет совсем быстро, аккуратно, словно хрусталь, вкладывая ладонь Феликса в свою, — п-посмотрите… Другой рукой парень провел по кольцу с солнцем. “Странные у него способы подката,” — подумал Феликс, пока не заметил кольцо с луной на среднем пальце парня. Воспоминания волной окатили его сознание и словно наконец найденные кусочки пазла идеально закончили картину. Феликс всегда отличал реальность и воображение, вот только сейчас был готов потеряться в воспоминаниях, проживая все те давно забытые события вновь. — История о квартире Криса и немом парне, кажется, наша общая выдумка. Так… продолжим ее вместе? Феликс смотрит на нежнейшую улыбку Хенджина (так улыбается только он) и влюбляется еще сильнее. Той книгой была их сломанная жизнь, соединенная вновь.