Красное яблоко

Сбитое дыхание, холодные стены и темный коридор. Чертова школа! Словно некий магнит для неожиданных событий. Эбби ускоряет шаг. Который это уже раз? Она знает, что он переградит ей путь в два счета, но этот мнимый контроль над собственными действиями — единственное, что хоть как-то держало ее в тонусе. — Снова бежишь, Литтман? Пауза. Он не бежит, но и она теперь тоже. Мэтт мог сказать что угодно: от привычных обзывательств до полного унижения, но не это. Она, может, и бежит, но и он не рядом волочится в любое время суток. Может не так явно и открыто, но Пресс стремается куда больше. Просто многие его действия так и остались мыслью в голове, в то время как Эбби каждый раз срывалась. Каждый. Чертов. Раз. И, признаться честно, не на шутку заебалась. — Лучше бежать, чем вариться с тобой в одном котле. — Не так уж я и плох, — хмыкает он, а у нее глаза автоматически закатываются. Себе не изменяет. — Ты хуже, чем о себе думаешь, Мэтт. Ты ненадежный. Непонятный. Неискренний. Цепко хватаешься, но в то же время совсем не держишь. Это было весело поначалу, давало неплохую разрядку, освобождало от забот, но теперь… Когда ты так явно стопоришься на месте нездоровых отношений, я отступаю. Бегу, если тебе угодно. Потому что даже того мелкого самоуважения, что у меня осталось, достаточно, чтобы не держаться за то «ничего», что ты предлагаешь. — Поэтично. Не думала пойти в журналистки? Там, правда, смазливеньких только на экраны пускают, но ничего, писанины за кадром тебе хватит по горло. Болючий комок большого диаметра встал на пути к дыхательным путям девушки. Хотелось сделать большой вдох, но он мог с головой выдать то, как она близка к нервному срыву. Все, что ей оставалось — разумеется, бежать. Но с места так никто и не сдвинулся. — Я не это имел ввиду, — неожиданно для обоих прошептал Мэтт. — Блять. Эбби сделала пару неувренных шагов в его сторону. Щупала почву. Тупой подкол насчет внешности был ребяческим даже для нее. В темноте было невозможно разглядеть лиц, а свет из репетиционного зала освещал только силуэты. Но дрожащие руки парня Литтман подметила вопреки всему. Он сжал их в кулак и убрал за спину. — Почему ты так груб? — Я не могу иначе. — Я не буду тебя лечить, Мэтт. — Я не прошу тебя об этом. — Ты любишь меня? Хриплый смешок. Слишком наигранный, нервозный и неестественный. Глаза девушки широко открыты, и все лицо выражает такое удивление, что она задней мыслью благодарит кого угодно, кто причастен к освещению коридора, что здесь не поставлено ни одной лампочки. Ее шок наверняка бы спугнул парня. И маска мрази, которая потихоьнку слазила в эти секунды, могла приклеется обратно намертво. — Мы не в ромкоме, Литтман, — наконец выдал он. — Хорош строить из себя… Это. — она дважды провела рукой по воздуху и плотно сжала губы, пытаясь подобрать нужные слова. — Чтобы это ни было, оно не работает. Вся эта змеючая мишура не защитит тебя от боли, радости, ошибок и тяжёлого опыта. Ты ведь этого боишься, да? — Хватит, — он хватает ее за кисть, надеясь таким образом сбавить ту силу, которую она набрала в считанные секунды. — Просил же не лечить. А ты обещаний не держишь. — А ты держишь? — Не понял, — он нахмурился, и выражение это читалось сквозь ту хрипотцу, с которой он выговаривал каждый слог. — Зачем вернулся, если я не открыла тебе дверь? «Если я уйду, то между нами все кончено». Эта фраза больно стучала по вискам той ночью, но больше с тех пор не беспокоила — на следующее утро она уже ехала в его машине. — Подружки про сообщение не сказали? — Сказали. Почему тебе не все равно? — Минус хороший секс, — выпалил он без толики сомнения. — И все? — Мгм. Внутри Эбби боролись две личности: одна за то, чтобы бросить эти тщетные попытки вытащить из парня правду, и другая — азартная, которая вот-вот приоткроет завесу этого грозного эгоцентринка и наконец познакомится с истинныи «я» Мэтта Пресса. Вторая одержала победу. — В таком случае, — она освобождает руку и проводит ею по линии челюсти парня, — можешь прощаться. Маркус явно не одобрит таких отношений. Он был намного выше, и дотянутся до него было непосильной задачей. Единственный выход — это заставить наклониться. Он, явно не осознавая, что делает, инстинктивно поддался вперед, тяжело вбирая воздух. Яблочный запах шампуня защекотал в носу приятным шлейфом, и он неосознанно затаил дыхание. — Что же ты делаешь, — прошептал на выдохе низким басом. — Что я делаю? — Даешь шанс. Не смотря на то, что имеешь варианты гораздо лучше. — Может мне нужен ты, а не другие варианты. — Никому не нужен я, Эбби. Ты не знаешь меня, и, поверь мне, оно тебе не надо. Даже если тебе кажется, что ты очень этого хочешь. — Зачем ты принимаешь за меня такие решения? Что делать, если я действительно хочу? — Хочешь — не значит, что сможешь. — Но и это не значит, что нельзя попытаться. Он опускает веки, поддается еще ближе и целует прямо в губы. Долго, жадно, так, что воздуха не хватает обоим, но ей — чуточку больше. Вторая рука покорно ложится на талию, в то время как Эбби обхватывает ладонями грубое мужское лицо. Привычка проводить пальцем по шраму никуда не делась, и он ненароком улыбается, когда ее указательный палец проводит вдоль последствия одного из самых тяжёлых моментов в его жизни. — Чего лыбишься? — Не удержав любопытство, спрашивает Литтман. — Законом не запрещено, — сквозь поцелуй выговаривает Пресс. Таким сюжетам сверху предписано обрываться самым неподходящим образом. Застывшие в дверях Маркус с Норой неуверенно переглянулись, после чего зеленоглазый громко откашлялся, вынуждая парочку разойтись по углам. Они оба сдерживали смех и очень глупо выглядели со стороны. Маркус чувствовал себя не очень хорошо, а от увиденной картины вообще боялся не добежать до ближайшей мусорки. Нора уже строчила в чат. А Эбби с Мэттом смотрели друг на друга, жадно восстанавливая кислородный баланс в организме. И одна мысль на двоих разделяла в ту секунду: «И что теперь будет? Что ждет нас дальше?»