Номад

В последний раз сердце Шунтаро пропускало столько ударов только в материнской утробе. Стоя на крыше университетской больницы, смотря на растрепанные волосы Кайто, прилипшие ко лбу, юноше казалось, что этот день как будто бы завершает цикл. Завершает цикл и начинает новый. Еще в студенческие годы его друг, пожалуй, единственный существующий друг, сказал, что все они, люди, существуют в петлях. Как только одна петля заканчивается, ее перехватывает другая. Петлями управляет некто или нечто, чья воля человеку невиданна. Будь то Бог, Дьявол, огромная машина в виде Матрицы или иные сущности, чьи имена неизвестны ни одному человеческому языку. Цикл, который оттенял белым полотнищем и пропах медицинским спиртом, закрылся. Слишком резко, нещадно и неожиданно: настолько, что птенец этого непоколебимого молока, Чишия Шунтаро, резко оказался изнутри своего покрывала. Шунтаро, подними рукава толстовки и вытяни руки. Он не поднял, не вытянул. Смотрел на отца стеклянными глазами и не мог поверить, что именно его, Шунтаро, мальчика, которому никогда не перематывали раны бинтами дома и не беспокоились о его состоянии, просят это сделать. В грудь врезалось то, что ранее никогда там не водилось. Тот страх, чьи руки Чишия пытался забыть. В последний раз юноша испытывал этот обжигающий первозданный страх в далеком детстве - когда оказался на дне колодца, пытаясь оторваться от бродячих собак. И снова это чувство, когда не можешь сдвинуться с места. Просто стоишь, смотришь и слышишь писк радиоканала в голове вместо привычной череды мыслей. Этот момент еще долго будет прокручиваться в воспоминаниях. Отцовское лицо, на удивление серьезное и напряженное. Материнские глаза, украдкой выглядывающие из кухни. И этот слепящий белый свет лампы. Чишия молчит. Он опускает голову. Смотрит в пол. Отец не говорит ни слова более. Стоит, как галлюцинация, над самой душой. Ждет. Он не уйдет просто так: не развернется и не продолжит заниматься чередой ежедневных алгоритмов. Он останется на этом месте - до того момента, пока юноша не соизволит выполнить его просьбу. Этим взглядом отец смотрел на душевно-больных, которые в порыве психического всплеска вбивали себе гвозди в сухожилия. Этот взгляд - порицающий, словно взгляд человека, который стоит на похоронах самоубийцы - взгляд, под прицелом которого Чишия не планировал оказываться никогда. Он сбегает. Разворачивается, довольно быстро, чтобы взрослые не успели среагировать, дергает ручку двери - и сбегает. Вниз по лестнице, игнорируя открытый лифт. Знает, что его уже будут ждать внизу - и на одной из лестничных площадок переходит на пожарную лестницу. И он прав - его действительно ждут. Там, далеко внизу, у самых дверей в жилой комплекс, стоит до очертения знакомая машина. Отец знал. Хотел лишь убедиться в своей теории, чтобы опустить сына на глубину еще более страшную, чем та глубина, на которой тот пребывал. Там, внизу, уже ждут санитары в хирургических масках. Из того самого отделения, в которое Шунтаро не заходил ни разу. Двери в наркологический диспансер всегда были плотно закрыты от посторонних глаз. Не в том большом здании, в чьих коридорах перемешаны множественные направления, нет. На отдельной территории, к которой ведет пышный сад. И длинная, до неприличия нелепая пешеходная дорога, отделенная от остального мира забором с колючей проволокой. Шунтаро сбежал. Сбежал, обходя все зоны, в которых его привыкли видеть. Он не мог пойти на крышу и пересидеть там. Не мог, потому что многие соседи знали, что именно на крыше юноша с пятнадцати лет встречает рассветы. Он проигнорировал парковку и маленький круглосуточный магазин на первом этаже здания, где ежедневно покупал сигареты. Чишия перелез на один из балконов у самого подножия пожарной лестницы, чей выход заводил обратно в здание. Идиотская планировка. Если оно и сгорит, то вместе с лестницей. И никто не спасется. Он улыбается своим мыслям. Забавно, как ярко могут восприниматься эмоции. Даже самые случайные. Уходит через парковую зону с другой стороны комплекса. Ему остается только бежать. Свой телефон он оставил где-то между пятым и шестым этажами. Если за ним и следили, то только через электронные устройства. Его родители не настолько заботятся о нем, чтобы прикреплять следящие маячки на одежду или рюкзаки. Удивительно, насколько ночной воздух может радовать. Удивительно, насколько отсутствие дома может беспокоить. Этот страшный и непредсказуемый вихрь мыслей оказался ярче любого страха, через который пришлось пережить. И он просто бежал. Как бегут лани от от хищников. Даже если их уже не преследуют - они все бегут и бегут, ведь в глубине души чувствуют, что оторвались недостаточно. Чишия забегает в первый попавшийся ночной автобус. Изображение перестает плыть перед глазами лишь там. Ему больше некуда идти. Негде выстраивать муравьиные маршруты. Нечем работать. Но это осознание - обычно грузное и резкое - не отягощало. Терять то, что тянуло тебя на самую глубь топи, не страшно. Не больно. Не бьет. Он открывает рюкзак. Ничего паранормального. Пограничье в полном комплекте, водительские права, кошелек, пропуск в больницу. Он достает пропуск. Вглядывается в свое лицо на фотографии. Этот человек кажется чужим. Это имя - Шунтаро Чишия - тоже кажется чужим. Этот несчастный бейдж, который крепится на медицинские халаты, большинство врачей оставляли в приемных. Чишия носил с собой. Он смотрит на этот бейдж, на свое имя на нем, на название больницы, выведенное большими буквами у фотографии - Токийская больница медицинского университета. Должно звучать до пафоса гордо. Когда юноша покинет автобус, бейдж останется на кресле. Может, с утра кто-то из персонала городского транспорта найдет. Отнесет в Токийскую больницу. Имя Чишии Шунтаро сохранится в этих белых стенах, пропахших медицинским спиртом - пускай только в виде несчастной бумажки, выброшенной в сейф долгого хранения. — Не ожидал тебя здесь увидеть, — в этом баре ничего не меняется. За барными стойками всего пара человек, вокруг дымка из машины, неоновые вывески. И перед глазами - это до скрежета в зубах знакомое лицо. — Что тебя привело на этот раз? — Мне нужно скрыться. — глаза Шунтаро все так же смотрят в пол. Прямо, как в их первую встречу. В ответ - свист. — Не ожидал такого поворота, — Сугуру внимательно рассматривает юношу с ног до головы. Ничего не изменилось. Все такой же: без притензий, с глубоко-бесспристрастными глазами. — В условном смысле или в целом? — Чем дальше, тем лучше. — Мне интересно, почему ты решил прийти сюда. — Нираги потягивает виски. Этот человек как будто бы существует внутри среды, из которой не выбирается. Он намертво прирос к этой атмосфере. Намертво прирос к запаху сандала, вызывающим рубашкам и запаху алкоголя. Невозможно представить этого человека где-то в другой среде. Невозможно представить его, прогуливающимся по проспекту солнечным днем. — Мне больше некуда идти. — Я не знаю, чего ты от меня ожидаешь, Шунтаро-сан, — мужчина ухмыляется. — В этом баре вряд ли можно скрыться. — Мне не важно где. Просто помоги мне скрыться. Я не умел говорить. Не умел объяснять. С моего языка срывались короткие фразы, которыми я привык обмениваться со своими коллегами, желая думать, что остаток они додумают сами. Тогда, скорее всего, я снова испугался. Испугался, что среди "некуда идти" и "совсем некуда идти" выпадет фишка второй колоды. Сугуру нельзя назвать хорошим человеком. Его в целом трудно назвать человеком. Он как персонаж, который существует только при определенных условиях. Принимает ту форму, которую от него требуют - и что самое страшное, он это отлично понимает и принимает. Я не знаю, кем он меня видел. И персонажем какой Вселенной я для него являлся. — Я могу, хвостатый. Правда, могу. — Нираги резко берет юношу за челюсть, поднимает, смотрит прямо в глаза. — Я не буду спрашивать, за какую плату или на как долго, просто... мне очень интересно выслушать эту историю во всех деталях. Как так вышло, Чишия-сан? Тебя поймали за хвост? Шунтаро снимает рюкзак с плеч, кидает под барную стойку. Садится рядом. Просит воды. — Это тривиально. Даже глупо. — Чишия облакачивается на барную стойку, пытаясь отдышаться. Все это время он будто убегал от преследования - и его даже никто не преследовал. Следы той жизни, белой и прилизанной, остались в покрывале ночи. Чувство тревоги не покидало. Мозг твердил, что это глупо. А то, что-то другое, чьего имени обычно называть не приходилось, дрожало. — Мой отец поймал меня. За шкирку, как ты бы сказал. Вызвал санитаров. — Любопытно. — Нираги задумывается. — Ты хочешь сказать, что этой ночью ты потерял доступ к ресурсам для Пограничья, собственный дом, работу, статус и, возможно, имя. — Я не хочу сказать. — почти шепотом. — Я это и говорю. — Любопытно. — будто смакует слово на вкус. — И какие же у тебя планы, Чи-Ши-я-сан? — Я не планирую. Я просто пришел сюда. Мне некуда идти. В события, подобно этим, люди обращаются в первую очередь к своим близким друзьям. Не просто друзьям, но близким друзьям. Людям, у которых в принципе, есть друзья, повезло. У Шунтаро их не было. Этот человек общался с людьми постольку-поскольку, не более и не менее. На настолько безопасном расстоянии, насколько его цвет непоколебимого белого сохранялся ореолом вокруг силуэта. И этот момент - странный, неправильный - удивлял. Парень не помчался на железнодорожную станцию, чтобы скрыться в трущобах токийских улиц, не пытался связаться с учителями, которые его несомненно уважали. Все, что у него было и то, чего ценить даже не хотелось - все это дано отцом. Связи, авторитет, образ, университет, работа. Оказался здесь. В баре на краю Сибуи, окруженный ароматом сандала и закрытыми дверями. Он отлично знал, что творится за этими дверями - там лежат люди. Кто-то на диване, кто-то на полу, кто-то друг на друге. И все они напоминают огромную кучу трупов, характеризующую удивительный апофеоз наркозависимости. — Знаешь, на самом деле, мне бы не хотелось, чтобы мои клиенты видели тебя здесь, — Нираги вздыхает. — Мне все еще хочется видеть тебя в моей команде модераторов Пограничья. — Неплохой карьерный рост. Он аниматора до модератора. —  Это условность. — мужчина качает головой. — Сейчас здесь пусто. Через полтора часа из комнат потихоньку начнут вываливаться люди. Через два - уже полный бар, запивающий свое головокружение алкоголем. — Мне некуда идти. — Есть куда. — мужчина протягивает ключи. — Шляпник это предвидел. По правде, мы с ним даже поспорили, когда все пойдет не так, как нужно. — В последнее время в моей жизни слишком часто мелькает это имя. — Такеру в состоянии перевернуть оба мира с ног на голову, — Нираги запивает слова виски. — Возможно, слишком ленив для этого. По крайне мере, сейчас. Чишия крутит ключи в руках. Обычные, без брелков или других опознавательных знаков. Даже серийный номер на железке не вырезан. — Это моя квартира. — Сугуру ставит опустошенный стакан на барную стойку. Так забавно, как быстро заканчиваются жидкости в руках умелых алкоголиков. — И я там живу. Лишних вопросов Чишия старался не задавать. Скорее всего, у Такеру был действительно долгий разговор с Нираги - раз тот сейчас настолько просто и спокойно может позволить себе приютить под своим же боком человека, на которого готов был объявить охоту несколько дней назад. Другой вопрос, почему они оба были настолько уверены, что весь этот план - в буквальном смысле вся жизнь - в какой-то момент перевернется в совершенно другую сторону. Белое пятно в глазах однажды померкнет настолько, что разум других людей перестанет казаться предсказуемым и читаемым. Разум Нираги тяжело назвать читаемым или предсказуемым. Этот человек, увешанный ярлыками и цветами, плохо подходил под образ, который выстраивал слоями. Слоями, которые чаще друг другу противоречили, чем друг друга дополняли. С другой стороны, почему жизнь не перестала ощущаться так, как она всегда ощущалась? У входа в бар стоял старомодный автомат с сигаретами, который был привезен сюда скорее из декорации нежели из функциональности. Устроен так, что внутрь можно поместить только пачки старого образца - большие, более квадратной формы, чем современные. Сугуру между двумя стаканами перекинулся парой слов, что адрес искать не придется. Подвезут. Вполне вероятно, что снова та черная машина с тонированными стеклами, внутри которой Шунтаро впервые попал в Пограничье. И как бы Нираги ни старался поскорее увести Чишию из своего повечного убежища, тот медлил. Юноша все смотрел на этот автомат и думал, насколько целесообразно попытаться в нем что-нибудь купить. Никотиновая тоска ощущалась острее, чем наркотическая ломка. — Давай я тебе просто отдам неоткрытую пачку, и ты поскорее уйдешь отсюда. — над самым ухом. Шунтаро не дергается. — Нет, мне интересно посмотреть. — Чишия ухмыляется. — Автомат рабочий? — Рабочий. — мужчина в ответ кивает. — Но всегда гремит. — В прошлый раз ты не старался так рьяно меня прогнать, Нираги-сан. — В прошлый раз в комнатах не было таких опасных людей, кошачий. — мужчина ухмыляется. — Если ты опоздаешь на пару мгновений и засветишь свою белую макушку в их присутствии, можешь считать себя уже трупом. — Я итак давно считаю. — в кармане находит монеты. 350 йен за пачку. Удивительно, насколько обычные вещи могут радовать глаз. Такие автоматы были популярны по всей Японии в девяностые, но вместе с тяжелым кризисом начали медленно испаряться. В первые годы университета приходилось наблюдать фотографии токийских улиц в книгах. И повсюду там стояли эти самые автоматы. Не знаю, почему так вспомнилось - и вспомнилось именно сейчас. Наверное, дети испытывают похожее любопытство каждый раз, когда попадают в парк аттракционов. Возможно, более яркое. Возможно, совсем иное, и я ошибаюсь. Если фортуна или судьба действительно существуют, им захотелось преподать мне неплохой урок. Может, мои детские вопли были услышаны и восприняты чрезмерно дословно. В судьбе обычного, среднестатистического человека побег из родительского дома - это не побег. Это всего лишь одолжение родителям отдохнуть на пару дней от взбалмошного чада. Не знаю, насколько моим родителям в принципе суждено волноваться. Надеюсь, они не будут принимать исключительных мер для этой поимки. У черного входа толпятся гости баров по соседству. Изрядно выпившие, растрепанные, со стертым макияжем. Они судорожно затягиваются табаком и осматривают Шунтаро с ног до головы. В такое время, предрассветное, все тусовщики уже медленно, но верно приходят в сознание. Чишия достает только что купленную пачку из кармана, крутит в руках. Поджигает бережно поданной зажигалкой из рук уставшей девушки. Чишия совсем на них не похож - и поэтому вызывает такой интерес. Пытаются с ним заговорить. Откуда ты? Наркоманишь? Купишь травы? Может, торгуешь? Он не отвечает. Смотрит на невольных собеседников из-под капюшона. — Просил же ни с кем не разговаривать. — Нираги выходит следом. Хватает Шунтаро за локоть, тянет в сторону парковки. Чишия не против. Как всегда. Он не вырывается, не задает вопросов - просто идет следом. Как положено хорошей игрушке - не делает пререканий. Вопрос лишь в том, что любой хорошей игрушке суждено сломаться. Шунтаро сломался. Начал ломаться. Пока этого не понимал, но гайки в его голове медленно, но верно приходили в негодность. — Насколько есть смысл просить тебя лишний раз не показываться на улице? — на парковке стоит только один автомобиль. Тот самый. Черный, с тонированными окнами. — На будущее. — Наверное, нет. — Чишия ухмыляется. — В любом случае, — мужчина вздыхает. — Говорю тебе прямо. Кроме как в разработке Пограничья, ты не предоставляешь для меня никакого интереса. Тебе же выгодно играть по моим правилам. Особенно сейчас, когда чашка весов на моей стороне. Сугуру пытался угрожать. Его угрозы тяжело назвать опасными даже с натяжкой. Скорее, напоминали поучения от учителей в университете. Его настоящие цели понять гораздо сложнее. В глубине этой темной, покрытой невероятном количеством лака, голове скрывается замок много интереснее, чем обычное функциональное достоинство. Нираги напоминал этот автомат с сигаретами, который украшал вход в его бар. Соль и применение неизвестны, наличие необязательно - но отчего-то интересно узнать, как все там внутри устроено. Он напоминает стену, украшенную множеством граффити. Настолько много надписей и красок, что содержание уже не разберешь. Шунтаро садится в машину. За рулем - кто-то из банды Нираги. Человек до неприличия молчаливый, не задающий лишних вопросов. Нираги остается снаружи. Иронично машет рукой на прощание. Он ждал, когда Чишия придет к нему. Ждал, когда тот придет самостоятельно. Без условий, договоренностей. Придет крайне прямой дорогой. С чего ты вообще решил, что этот кошачий решит в момент падения заявиться сюда? Такеру знал. Он умело читал людей, порой прикидываясь настоящим шутом и последним дураком. Сидел напротив, в своем кресле. Они виделись только в Пограничье, забыв о лицах друг друга в реальности. В этих клоунских нарядах, приукрашенных донельзя. Пестрых, выделяющихся на фоне других игроков. — Сугуру-сан, я всегда считал тебя человеком мудрым для своих лет, —  Шляпник поднимает бокал с коктейлем, смотрит на колоду карт на столе. — Мудрым, это несомненно. Но, как видишь, на твоей тропе объявился хороший соперник. — Он мне не соперник... — как только тот пытается продолжить, Денма перебивает. — Да, вы и впрямь не соперники. В книге для подростков могли бы быть. —  подмигивает. — Потому что чересчур друг на друга похожи. — Давай без загадок. Моя виза истекает завтра, я еду на игру вечером. — Если это игра бубей, голову придется включить уже сейчас. — посмеивается в руку. — Шунтаро придет. В Пограничье эту дорогу проложу ему я, но в том мире, таком сером... таком сером и неприметном у меня нет этой возможности. Он сам придет. — Я его запугал до мурашек, чтобы он сам приходил. — Он тебя не боится. Он тебя видит. — Шляпник пожимает плечами. — Не насквозь. Твоя книга, как бы это сказать... обладает слишком экспериментальным жанром, чтобы тебя прочитать. Но видит достаточно, чтобы не ощущать в тебе угрозы. Нираги умел хранить тайны. И многие из этих тайн были закрыты в сейфе под названием "забыто до определенного момента". Главную и самую необъяснимую тайну Пограничья тот открыл в первые приходы. Люди никуда не исчезают из этого места. Подобно поведению в реальности, они просто отключаются. Будто спят. Их тела вальяжно покрывают собой комнаты Пляжа, скрытые от глаз посторонних. И его бар - такой тесный, темный, окруженный дымкой и неоновым светом - чем-то напоминал гранд-отель Пляж. Укрытие для тел, связывающих собой Пограничье и реальность. Пограничье как препарат, вероятно, не является источником существования этой Вселенной. Но, скорее, выступает катализатором. Что же из себя на самом деле представляет это место? Стоить ранить вернувшегося в реальность человека внутри Пограничья - и тот вырубится на ровном месте. Не очнется в Пограничье, как это планируется - но отойдет в мир иной. Мужчина возвращается в бар. Если в этой вселенной и есть разгадка на вопрос, что есть Пограничье, то Чишия обязательно сможет ее найти. Ни Шляпник, ни гости Пограничья, ни клиенты. Но Шунтаро, который однажды, завернутый в свою толстовку, как в саван ступил на порог бара. Нираги не хотел с ним разговаривать. Видел в нем безумного барыгу, который пытается протолкнуть заплесневелые травяные запасы. Но Чишия удивил. Не ерничал. Он сел за стол в углу, подтянув под себя по колени, по-кошачьи потянулся и протянул пакет с порошком на стол. Это мое изобретение. Я медик. Это - отличная вещь. И если кто-то от нее умрет, мне, в общем, все равно. В отличии от остальных, он был честен. При всей своей загадочности и стеклянном взгляде, честен. Этот вкус загадки испарялся с каждой встречей, но эта честность - горькая и крайне неприятная - никуда не исчезала. От этого Нираги казалось, что с Шунтаро становится ближе. Невольно, но неосознанно ближе. В золотой час Нираги принимает свою дозу. Запирается в дальней комнате, вытягивает руку, нащупывает вену. Он просыпается на Пляже. Окруженный разбросанной одеждой, оружием вокруг кровати. На комоде рассыпаны свинцовые пули. Мужчина встает перед зеркалом - рассматривает шрамы с предыдущих игр. Такими наградами реальность его не радовала. Забирает волосы в хвост, садится на край постели. Под подушкой находит записку от Такеру. Кот чрезмерно долго гулял вокруг дома, но все-таки нашел открытое окно и забрался внутрь. Чишия уже на Пляже. — Он сейчас едет ко мне домой. — Сугуру находит Шляпника в комнате Шунтаро. Тот отчего-то пристально рассматривает спящее тело, еле шипящее под нос. — Очнется здесь где-то через пару дней по нашему времени. — Сугуру-сан, неужели ты правда так уверен, что мальчик примет дозу сегодня вечером? — Денма приглаживает белые волосы. — Это ломка. Он ничего с ней не сможет поделать. — Он красиво спит. — Это вообще к чему? — Нираги поднимает бровь. — Ни о чем не беспокоится, Сугуру-сан, вот к чему. — Шляпник садится на край кровати. — Ты спишь беспокойно. Твое неведенье в Пограничье с каждым разом все больше и больше напоминает метание во время кошмаров. Я не ожидал ничего. Когда ничего не ожидаешь, ни о чем не жалеешь и ничем не расстраиваешься. Машина остановилась у дома в спальном районе. Старый, покрытый домами-муравейниками. В таком гетто действительно невозможно кого-то найти, но потерять - запросто. Если Нираги Сугуру захочет убить меня в дверях собственного дома (я вообще не уверен, что это его дом), в этой местности ему это удастся сделать довольно просто. По имени на почтовом ящике нашел нужную квартиру. Водитель уехал сразу же, как только Шунтаро вышел из машины. Наедине с ним остались только рассвет, ветер с полей, шум проводов и серые бетонные муравейники, увешанные бельевыми тряпками. Если прислушаться - можно услышать стук рельс в далеке. Выходит, станция недалеко. Чишия не интересовался, в каком районе города находится прямо сейчас. Это место не было похоже на Сибую или на футуристичные высотные дома, в которых постоянно ютилась его семья. Нечто иное. Будто заброшенное, но снова найденное и неловко обжитое. Внутри дома не нашлось лифта. До десятого этажа пришлось подниматься по бетонной лестнице. Усталость брала свое. Юноша находит дверь - ничем не примечательную, но выделенную нужным номером - заходит внутрь. Здесь слишком не пусто. Плакаты, стопки с видеоиграми, дизайнерские кроссовки разных цветов. И все это ютится в узком коридоре, который померк в темени. Чишия не проходит дальше. Он садится у стены, смотрит на тень от своей фигуры - худощавой, неказистой, утонувшей в белом костюме. Поджимает под себя ноги. Больше всего на свете ему хочется слиться со стеной. Как Чеширскому коту, который исчезает каждый раз, когда оказывается в тени. Чишия так не может, но очень хотел бы. Хотел бы сливаться с тенью и никогда из нее не выходить. Наблюдать за внешним миром глазами, которые появляются повсюду - и не показывать все то, что остается за ними. И в какой-то момент замечает, что его щеки намокли. Намокли от невольных слез. Незваных. Всего семь часов нового дня отделяли его от жизни, которая казалась непоколебимо белой. От жизни, в которой существовал холод, приятно окутывающий все тело. В ней не было потребностей и нужд. В ней существовала только тяга к неизведанному. К чему-то высокому. Здесь, среди четырех стен узкого коридора, Чишия чувствует себя кем-то другим. Человеком, не живущим внутри густого молока. Обычным человеком. Отсутствие холода напугало больше, чем родительское недоумение. Выходит, придется какой-то уживаться с этим непрошенным теплом и тесной заплесневелостью? — Бабушка, пожалуйста, можно я проснусь у тебя в деревне в возрасте одиннадцати лет. — шепчет совсем губами, прижав ноги к себе так тесно, насколько позволяет поза.