То, чего нельзя коснуться

Как только Панталоне возвращается в свою комнату, он напивается какого-то успокаивающего чая. Потом усиленно пытается заполнить несколько важных документов, но это у него не получается совсем. Тогда он решает лечь пораньше, и лежит без сна до самого утра, то улыбаясь куда-то в подушку, то внезапно начиная нервничать. На следующий день, не успевает Дотторе у него ненавязчиво поинтересоваться, что такое случилось в комнате Капитано, он сам к нему приходит и выкладывает всю историю от начала и до конца, включая все свои бесконечные, кажется, переживания. Доктор как собеседник вообще не помогает, только как-то странно улыбается и разговаривает намеками. Зато заваривает ромашковый чай. Капитано не приходит к нему ни в обед, ни вечером, и Панталоне его полностью понимает. Архонты, он бы и сам не хотел его сейчас видеть. Нет, не так, очень бы хотел, но... Нет, не хотел. Или хотел? Панталоне в итоге уходит с работы, не разобравшись ни в себе, ни в документах. Работы меньше не становится поэтому он старается взять себя в руки, но мыслей ведь от этого тоже не убавляется! Ему кажется, что Капитано его избегает, и он не может Предвестника в этом винить. Он и сам старается, правда, никому (в первую очередь себе) в этом не признаваясь, как можно реже встречать Капитано. Конечно, к нормальному распорядку дня он за все это время привык, но теперь, видимо, от волнения, у него снова сбивается режим. Причем не только сна, но и приемов пищи, и режим работы, и все, что только можно. И он становится настолько беспокойным, что даже Дотторе уже не может это игнорировать и выражает свое экспертное врачебное мнение предложением побольше гулять на свежем воздухе. Как это должно помочь? Панталоне не знает. Шли постоянные дожди, поэтому на улицу выходить совсем не хотелось, но Дотторе настаивал, поэтому Банкир выбрал компромисс — оранжерею. И воздух свежий, и не слишком сыро. По утверждению Коломбины там недавно расцвели хризантемы, но Панталоне это волновало мало. Приятно, конечно, было по среди грязи и слякоти выйти в место с каменными и никуда не текущими дорожками и небольшим количеством зелени, но по стеклянным окнам всё равно барабанил дождь, а лампы никак не влияли на серое небо, поэтому особой радости Панталоне от прогулки не получал. Ну подышал он, и что? Он никак не мог избавиться от беспокойства. Нужно ли ему идти к Капитано и пытаться что-то решить? Или ему подождать, пока Капитано сам это сделает? Хотя конкретно этот план мог превратиться в соревнование по неумению разговаривать друг с другом, Панталоне он устраивал больше всего. Он ужасно хотел вернуться обратно в тот вечер и быть немного (совсем немного!) побыстрее и все-таки получить свой поцелуй. А еще хотел чтобы в настоящем времени все как-нибудь само образовалось. Ну почему Глаза Бога не могут решать такие проблемы? Он сам не заметил, как дошел до конца аккуратной дорожки, после которой была только небольшая стеклянная дверь в открытый сад. Панталоне оглянулся на оранжерею — с настроением не помогает совсем, а гулять и думать он может в любом месте. Конечно, сидеть у себя в кабинете гораздо приятнее, но Доктора слушаться надо (и не потому, что Панталоне очень уважал его профессиональные знания, просто не слушаться себе дороже). Поэтому он снял с руки зонтик, медленно приоткрыл дверь и вышел в сад. Яблони и липы, которые цвели в нем в летние месяцы уже давно завяли и облетели, и от них остались только гладкие, с потемневшей от дождя корой, стволы с острыми тонкими ветками, торчащими в разные стороны. Обычно о них заботятся садовники, и кроны выглядят аккуратно-кругленькими, как в детских книжках, но сейчас они больше напоминают вянущие от злых сил леса около замков колдунов и колдуний из сказок для детей постарше. Ни первый вариант, ни второй Панталоне сильно не нравился. Гулять — так по городу, и еще, желательно, без огромного количества насекомых, слетающихся сначала на цветы, а потом на попадавшие несмотря на все усилия садовников и начинавшие подгнивать яблоки. К счастью, сейчас ему это все не грозило — был только дождь, стучавший по зонтику, и дождь, стучавший по земле, и дождь, стучавший по лавочкам. И серое-серое небо, и пожухлые и вымокшие жёлто-коричневые остатки травы в некоторых местах. Ах да, и лужи. В одной из них Панталоне сразу же промочил дорогие ботинки, и теперь медленно начинал жалеть, что ушел из оранжереи. Там хоть сухо было. И все это нагоняло еще большую тоску, чем яркая зелень в сочетании с серым небом за стеклом. Может стоило вернуться? Но все-таки что-то в этом варианте прогулки Панталоне нравилось больше: наверное, такая тоскливая атмосфера совпадала с его мыслями. Радости не прибавляло, зато помогало сосредоточиться и думать, думать, думать, но никак не приходить к какому-то ответу, или хотя бы выводу. Что же ему делать с Капитано? Он шел все дальше вглубь парка, и в конце концов наткнулся на одну из многочисленных маленьких беседок, разбросанных рядом с дорожками. Скамейки внутри было мокрые, покрытые начинающей облезать белой краской. Панталоне помнит, как их красили в начале весны, и в начале прошлой весны, и в начале весны еще за год до этого. Дольше краска не держалась. Он как мог стряхнул воду и сел, надеясь, что его пальто окажется достаточно толстым, чтобы он не промок насквозь. Сложил зонтик и поставил его рядом с собой, несмотря на то, что ветер заносил в беседку капли дождя. Приподнял воротник пальто, хотя, и не надеясь особенно, что это поможет. Но он немного устал ходить, а возвращаться обратно во Дворец ему не хотелось совсем. Он, кажется, понял главную прелесть прогулок на свежем воздухе в плохую погоду — вокруг никого нет. Или есть? Панталоне кажется, что он слышит чьи-то шаги, но его это не беспокоит. Не сильно, по крайне мере. Может быть, садовник, а может Дотторе не только ему одному прогулки насоветовал. — Не сидите так, вы простудитесь, — Панталоне сразу же узнал голос, хоть его обладатель и стоял у него за спиной. Он напрягся, наверное, слишком явно, но постарался как можно спокойнее обернуться. Хотя он не сомневался, что все равно выглядит растерянно. — И что? — действительно, и что. Панталоне стоит перестать говорить первое, что ы голову придет. И через стук дождя он услышал, как Капитано тихонько фыркнул под своей маской. Интересно, она ржавеет? Нет, не о том он думает опять. — Мне бы очень не хотелось, чтобы вы заболели, — Капитано говорит спокойно и тихо, как и всегда. Как будто того вечера вообще не было. Но Панталоне сомневается, что он может быть так спокоен, и он хочет, ужасно хочет, потянуться и снять с Капитано маску, чтобы тот не прятал свои глаза — с ними бы все сразу стало понятно. Но как он может? — Если вы заболеете, вы будете плохо себя чувствовать. А я очень надеюсь, что такого не случится. — Раз так, то можем вместе прогуляться, — Панталоне вскакивает с места и, чуть не забыв зонтик, выходит из беседки. Он сразу же чувствует капли дождя на лице и волосах, и внезапно это ощущение кажется приятным. Они ужасно холодные, и это так хорошо отвлекает от всего остального. — Пойдем, это отличный парк. Да, просто замечательный парк! Лучше не бывает! А Панталоне просто не готов к очередному диалогу лицом к лицу, когда все что он не может сказать читается по его лицу, а все то, что пытается скрыть Капитано отражается у него в глазах. Он не может так снова. Гораздо проще будет говорить и идти, чтобы в любой момент можно было отвернуться или ускорить шаг и уйти совсем. Он очень надеется, что второй вариант ему не понадобится. Капитано сразу же забирает из его рук зонтик и раскрывает над ним, и от дождя остается только холодящее ощущение на коже. Они идут совсем рядом, а Панталоне из-за этого почему-то совсем не волнуется. Ему наоборот, очень приятна такая близость. Только пространственная, без сложных разговоров. Вот бы можно было все решить вот так — просто идти рядом и не расходиться. Но он и сам знает, что так ни к чему нельзя прийти. — Знаешь, может мы могли бы поговорить, — как только он это произносит, вся нервозность возвращается. Но он знает, что им нужно все обсудить, они должны. Ему определенно есть, что сказать, но он также многое хотел бы услышать. — Просто знаешь, это было немного странно.... — Если вам так кажется, то мы можем забыть об этом, как о просто недоразумении, — голос Капитано звучит так же размеренно, как и обычно, но Панталоне замечает в нем еле слышную надломленность, почти незаметные колебания. Он останавливается. — Но я не хочу считать это недоразумением, все было хорошо! Единственное недоразумение это Дотторе! — Панталоне резко поворачивается к Капитано и внезапно теряет самообладание, сильно раздражаясь. А ведь действительно, если бы не Доктор они бы все успели! И поговорили бы еще потом! Нормально поговорили. — Все было отлично, зачем нам об этом забывать? Я не хочу. Мы же можем все решить, да? — он внезапно замечает, насколько неподвижно и тихо стоит Капитано, и это почему-то сгоняет всю его уверенность и злость. — Ну мы можем попробовать, правда? Ну... Попробовать, да. Ты вот что думаешь? — Я думаю, что люблю вас, — голос Капитано слегка затухает в середине предложения, как будто он все не может решить, договаривать ему, или нет. Но в итоге решается и говорит своим обычным голосом. Он не дрожит, не прерывается, в нем нет волнения или каких-либо чувств. Он просто говорит. — Н-ну я... — Панталоне требуется время, чтобы осознать, что ему только что сказали, таким красивым тихим голосом. А потом этот самый голос начинает звучать у него в голове, громче и громче, как слишком настойчивое эхо, а сам он молчит. Ему было что сказать. Раньше, по крайней мере. Было что спросить, и он решил, как отвечать, если спросят его. Но он не подумал, что делать, если Капитано решит начать первым. Но молчание затягивается, и в конце концов он опять говорит первое, что в голову пришло. — Как? — Я бы назвал это любовью с первого взгляда, — Капитано продолжает говорить (слишком) просто и (слишком) спокойно. У него не дрожат руки и не срывается голос, и Панталоне почему-то уверен, что все его лицо под маской сейчас также было спокойным. — Не надо, наш первый взгляд был лет пять назад, — Панталоне сам не понимает, как додумывается до всех этих глупостей. Ну не об этом сейчас говорить надо! Хотя, такие подробности все равно интересны. И звучит забавно, может хоть обстановку разрядит. — Я знаю. Панталоне как-то слишком резко поднимает голову, в надежде встретиться взглядом с Капитано и понять, что он шутит. Но на Предвестнике все еще шлем, и ничего не получается. Но... Пять лет? Это же невозможно. Или возможно? Панталоне не был уверен что он сам мог бы любить кого-нибудь так долго и не получая ничего взамен. — Но мы почти не общались, разве нет? — он пытается найти какое-то объяснение. Нет, наверное, кто-нибудь из них просто что-то путает. Он просто не может поверить, что кто-то мог любить его так. — Иногда можно узнать и полюбить человека, просто наблюдая за ним со стороны, — Капитано наклоняет голову, а в его голосе внезапно слышится легкая тоска. Панталоне верит ему, но никак не может понять. Предвестник никак не выражал это до недавнего времени, не пытался ни намекнуть, ни сблизиться с ним. Он не пытался торопить, подталкивать Панталоне к чему-то, когда они начали общаться. Панталоне медленно тянется вверх и чуть подрагивающими руками касается шлема Капитано. Он холодный, немного мокрый от дождя, и он первый раз задумывается, насколько в нем, наверное, неудобно. Но зато он так хорошо скрывает лицо. Он держит его в своих руках, а потом, встав на носочки, аккуратно стягивает с чужой головы, стараясь ничего не задеть. Капитано просто стоит и ждет, сам не зная чего. Панталоне заглядывает ему в глаза — они то ли грустные, то ли еще какие-то, совсем непонятные. Где-то в глубине светится то чувство, которое Панталоне уже в них видел — эта его любовь, запрятанная далеко-далеко и закрытая, чтобы не беспокоила. Только зря. Если бы он этого не сделал, может, ждать пришлось бы не так долго. Капитано молча забирает у него из рук свой шлем. — Я не знаю, можно ли полюбить, просто наблюдая, — Панталоне говорит медленно, выбирая слова, но все-таки уверенно. Он знает, что именно собирается сказать, и теперь он не так переживает. Раньше он постоянно волновался, потому что не мог предугадать чужую реакцию, но уже не нужно и пытаться. Он знает ответ, осталось только его добиться. — Я полюбил не так. Ты слишком многое для меня сделал, чтобы я этого не заметил, и оказался слишком хорош, чтобы я ничего не почувствовал. Сначала я был благодарен, а потом мне захотелось назвать тебя своим другом. Но прошло много времени — мне хватило, чтобы все обдумать, — и теперь я хочу твоей дружбы, какой бы прекрасной она не была. Теперь я люблю тебя. Он не прячет глаза и уже совсем не неловко говорить слова, о которых еще полгода назад он боялся подумать. Он видит перемену во взгляде Капитано, пока говорит, видит, как то спрятанное чувство медленно-медленно разгорается сильнее и сбрасывает с таким трудом надетые на него оковы. Панталоне чувствует себя даже лучше, чем в тот вечер. Он подходит ближе, а Капитано протягивает руку и осторожно притягивает его к себе — сам, и немного наклоняется. Панталоне тянется вперед и опирается на чужие плечи, и спустя пару секунд чувствует тепло чужого дыхания на своих губах. И больше ему ничего не нужно.