Притворись, что это не больно

      Энид ощущает приближающийся приступ тошноты.       Вдыхает через нос, выдыхает через рот. Еще и еще. Чертова… чертова паника охватывает мгновенно: кислород прекращает поступать в организм, пока крылья носа лихорадочно дергаются, в неудачной попытке захватить еще чуть-чуть, и следом начинает кружится голова, от нарастающей тревожности, которая большим комом застревает в горле, не позволяя вздохнуть.       Мысль о том, что кто-то мог пробраться в их комнату и сделать всё это, пока они спали, казалась невообразимой.       Энид храбрится, упрямится и заставляет себя смотреть на разбросанные, по комнате, фотокарточки. Геройствует до тех пор, пока с глухим ударом не падает на пол.       Уэнсдей хочет закатить глаза до белков.       — Вещь, принеси нашатырь.       Аддамс даже не моргает. Глаза бегают, в хаотичном порядке, по разбросанным фотографиям, будто она распечатала картинки с пинтерест Гэри Риджуэй: много жестокости и кровавое месиво. Вломившийся любезно разбросал их по комнате, выставляя на демонстрацию экспертный подход к своему делу, хвастаясь достижением, словно хотел быть признанным, или пойманным.       Ей казалось, что на периферии её сознания шепчет скрипучий голос подсказкой, но стоит ей сосредоточенно скрестить руки на груди и начать прислушиваться, как звуки глумливо стихали, упорно не желая раздаваться.       Она присаживается на корточки, расправляя подол длинный юбки вокруг себя и берет одну из фотографий: ту, что оказалось ближе всего. Разложенный набор, напоминал ей свой собственный, она и с закрытыми глазами, среди прочих, отличит набор патологоанатома от всего остального; стол, на котором были разложены инструменты, не наводил ни на какие догадки, а вот кусочек чего-то потертого, отражающего в себе свет комнатной лампы, что-то сильно напоминал, что-то, что она сама видела ни раз.       Глаза её широко раскрылись от догадки. Это что-то, очень сильно, напоминает ей значок шерифа, которым он тыкал ей в лицо много раз.       Шериф с трудом терпел нахождение Уэнсдей Аддамс на территории Джерико. Но, Уэнсдей уверена, он не сможет отказать ей в приеме, если она снова провернет ту уловку, и отвлечет его помощницу, выступающую одновременно в роли его сторожевого пса.       Ему, определенно, стоит купить ей кость.       — Все еще думаешь, что это не Тайлер? — Энид, за её спиной, привстает на локтях, приложив ладонь к затылку: наверняка будет шишка, и, убедившись, что Уэнсдей смотрит на неё, картинно закатила глаза её уверенности, желая тыкнуть пальцем ей в грудь с острым напоминанием того, что однажды, она уже ошиблась на его счет, приняв за монстра другого.       — Прикроешь меня на уроках.       — Что? — Энид резко вскакивает и хмурится. — Что ты собралась делать? Я не хочу оставаться одна в этой комнате, и вообще, нам стоит рассказать все директору…       — Хватит, — Уэнсдей поднимается следом, прерывая болтовню, бьющую фонтаном, — Хочу навестить мистера Галпина.       Она намеренно игнорирует упоминание о том, что он — все еще шериф. По её, непредвзятому мнению, Донован больше не мог продолжать быть шерифом, он не вынес урок, продолжая скрывать монстра, под ликом сына, перед лицом истины, завравшись до такой степени, что это едва не погубило их всех.       Энид молчит. Она беспокоится и уголки её губ непроизвольно опустились подковой. Уэнсдей Аддамс не была сентиментальным подростком, вырезающей с совместных фото, разочаровавшего её человека, она бы вырезала селезенку, ну или не очаровывалась, смотря на людей сквозь призму черных очков, по полочкам раскладывая их недостатки, скрытые от самих себя. Но, её одержимость в прошлом, здорово пугала Энид в настоящем.       Точно так же за шерифа Донована беспокоилась его помощница — Ричи Сантьяго.       Она, подперев рукой голову, едва не ли не лежала на рабочем столе, лениво двигая мышью второй руки, перетаскивая карты в компьютерной игре. Странное предчувствие надвигающей бури, было придавлено донатсам с шоколадной глазурью и обсыпкой, съеденные так жадно, что на пальцах еще остались следы глазури, как Ричи не пыталась их слизать. Это, конечно, не Dunkin Donuts, но, в рамках Джерико, они тоже пользовались популярностью во Флюгеле, за неимением альтернативы.       Она получила сегодня, рано утром, сообщение от шерифа Галпина, которое гласило, что он взял работу на дом в связи с разыгравшейся хвори, на фоне тоски по сыну (по официальной версии уехавшего на учебу). Сантьяго так и не сделала донос, упаковав его в конверт с почтовой маркой, она оставила его храниться в рабочей тумбочке, скрытой пустыми бланками для экспертизы, и теперь, желание вмешаться, болезненно жгло обеспокоившее сознание.       Предчувствие, все еще играло с ней. Оно кидало наводки, оспорившее лаконичное письмо Донована бывалыми несостыковками: он никогда не брал выходные, а еще, он никогда так грамотно не расставлял знаки препинания.       Темная тень скользнула мимо.       Сантьяго дергается и резко встает, так резко, что, задев крупным телом край стола, едва не валит монитор компьютера на пол, но вовремя придерживает.       — Эй! Тебе нельзя сюда.       Уэнсдей делает вид, что не слышит её. Она останавливается у закрытой двери, ведущей в кабинет шерифа, и прищуривается: жужжание в голове усиливается. Выстроенные теории, в лучшей интерпретации Агаты Кристи, начинают тревожно стучать в висках, требовательно вопя о том, что нужно продолжить попытаться найти Донована.       Она игнорирует Сантьяго, пока та, поставив руки на бедра, буравила Аддамс недовольным взглядом. О мелкой выскочки с косичками, как её называл шериф, она наслышана из его неутихающего бубнежа, и искренне сомневалась, что шериф предварительно внес встречу с ней в своё расписание.       Аддамс уходит молча, стуча старомодными туфельками о сколотый кафель, а Сантьяго лишь качает головой и садится обратно на своё место.       Тайлер бы, с удовольствием, позабивал бы каблуком её туфель гвозди в её собственный гроб, трепетно, перед этим, уложив её на красную бахрому, и под аккомпанемент её криков, захоронил бы живьем Уэнсдей Аддамс.       Но упрямая девица, не выходившая из его головы, чопорно бы сжимала губы, не проронила бы ни слова, и ни за что не променяла бы черно-белый фильтр, на ярко-красную обивку гроба. А жаль, Тайлер с придыханием воображал, вытаскивая из своего сознания лицо Уэнсдей, со стекающей по лбу кровью. Красочность шла ей, пусть она и упрямо игнорировала всё цвета, смело заявляя — у неё аллергия.       — Привет, Тайлер.       Доктор Куинс входит в его палату с дружелюбной улыбкой, такой тошнотворной, словно объелась тянучки, и Тайлер хочет назвать её лицемеркой, но только давит из себя улыбку, умело изображая прогресс в назначенном лечение. Всё это такое клише, что еще пара приемов, и они могут поменяться местами.       — Доктор Куинс, — он тянет обращение к ней так ласково, что она тает, усаживаясь напротив, и сияет как начищенная монета, предвкушая успех и собственный прорыв.       Женщина, наспех, между делом, поправляет пуговицу на халате, и Тайлер ловит движение, проходясь кончиком языка по сухим губам.       — Я слышала, тебя вчера навещала Уэнсдей, — доктор, наверняка, выстроила свои теории об их отношениях, и Тайлер представил, как, озвучь она хоть одну, Аддамс перекосило бы, от неприязни, — Почему она так давно не заходила?       — Не знаю, — Галпин пожимает плечами. Их отношения с Уэнсдей были сплошными нападками, построенными на непрочном фундаменте лжи. — Наверное, реку Стикс долго пересекала.       Шутка вышла дурацкой, и он понимал это. Губы доктора Куинс вытянулись идеальной буквой «о», и Тайлера едва не залихорадило от внезапного животного возбуждения, и острого желания засунуть свой член ей глубоко в рот, чтобы она поперхнулась.       Таблетки, которыми его пичкали, теряли свою эффективность. И он, едва, не улыбнулся от осознанности приближающейся возможности освободиться, но виду не подал.       У шерифа Галпина такой возможности, увы, уже не было.       Широко распахнув глаза, Уэнсдей смотрела на распятое тело шерифа на его заднем дворе.       А вокруг все еще бегал пес Элвис.