heatdeath

      у паши глаза радостно округляются, когда осознание того, что он пойдёт гулять не один, а с кем-то, да и не просто с ‘кем-то’, а с сашей, с сашенькой. это вдохновляет до приятных мурашек по всему телу, поэтому юноша старается выбрать себе самый лучший наряд, чтоб не выглядеть совсем уж глупо. фраеру думается, что эта прогулка схожа со свиданием, но он прилагает все усилия, чтобы отогнать эту мысль, потому что это нелепо и натурально ненормально по своей сути. демон с ангелом отражаются в зеркале как обычно цапаясь между собой, пока парень пытается пригладить непослушные волосы.        — там жарко, надевай футболку. — резво вбрасывает андрей, рукой удерживая типично возмущённого ваню в стороне.        — сейчас уже вечер, тем более вы у набережной собрались идти, — ангелу удаётся выбраться, [благо на улице не ночь] и он трепетно, почти заботливо обхватывает чужие плечи, — лучше толстовку накинуть на всякий случай.  такая трепетность умиляет. но чертёнок просто так сдаваться не собирается, строит хитро насмехающуюся мордашку из всех возможных, подкрадывается сзади, как опытный хищник, и в какой-то момент выдёргивает пёрышко из чужого крыла. ваня взвизгивает, как раненый щеночек, отпрыгивает в сторону от неожиданности и иронично чертыхается себе под нос.        — зависть — один из грехов, левиафан. — он недовольно крутится вокруг себя, стараясь оценить степень поражения, благо у ангелочков пышное оперение и небольшая шалость не принесла весомых повреждений. андрей только смеется в ответ:       — нихуево так в статусе меня поднял! да и чему завидовать? голубиному помету в крыльях?  ваня хмурится и фыркает в ответ снисходительно, не желая полноценно ссориться в такой важный для паши день, но все равно хочет защитить свою гордость и отвечает:       — у меня хотя бы не крысиный хвостик.  демон взрывается в [не]праведном гневе, сразу по всей поверхности и бросается на обидчика, но фраер едва ли наблюдает за ними. ему сейчас явно не до эфемерных разборок собственного воображения, ему бы выглядеть поприличнее, да вести себя не так.. странно. таблетки, конечно, помогают, от них правда становится легче, и паше даже стыдно, что раньше от так отнекивался от их приёма или слушал глупые советы андрея, но сейчас он на эти грабли наступать не собирается. выбор невелик, поэтому парень быстро натягивает на себя красно-черную полосатую кофту, несколько колечек и, игнорируя шутливый библейский бой, уже заканчивающийся не в пользу демона, выбегает из дома.        на улице тепло, даже слишком, но у набережной на помощь приходит северный ветер, который благосклонно обдувает вспотевшие от непродолжительного бега волосы, да позволяет глубоко вдохнуть чистый речной воздух, омывающий податливые альвеолы изнутри спасительной влагой. сашу фраер примечает издалека, да и сложно его не заметить, тот выделяется на сером фоне воды, как рыжее солнышко, стоит, сгорбившись над водой, а над ним только чайки летают, да немногочисленные людишки мимо проходят, не замечая такой художественной красоты перед собой. паша даже засматривается, наблюдает с расстояния, улыбается неосознанно, да сдерживает в себе желание зарисовать эту картину, хотя бы несколько незначительных набросков, но за спиной ни рюкзака, ни шоппера нет, а скетчбук по раздельным бесполезным бумажкам остался дома. может это и к лучшему, хоть и фатализм парню не особо по душе, но саша в какой-то момент оборачивается, щурится, потому что очки не особо помогают, а потом улыбается в ответ, облокачиваясь спиной на перила. фраер смущается, сливается почти с возбуждённо розовеющим закатом, да решается подойти наконец-таки.        — привет, кофе будешь? — блаженский решает первым начать разговор, у самого, конечно, язык тянется увязнуть в вяжущих мыслях, но, в конце концов, опыт не пропьёшь, — с корицей, без? — протягивает два стаканчика навстречу.        — у меня на корицу аллергия. — мягко улыбается в ответ паша, пытаясь не запутаться в собственных словах, потому что все, что он хотел сказать, мгновенно выветрилось из головы под действием этого солнечного ветра. блаженский только удивленно глаза округляет, хмурится почему-то и протягивает один из стаканчиков ближе к парню:       — извини, у тебя в анамнезе об этом ничего не было прописано.. фраер напиток принимает с наплывающим волнообразно вожделением на пару со смущением да усмехается стесненно:       — просто не думал, что меня лечить корицей будут.  они ещё некоторое время стоят молча, изучая мертвую гладь серой воды, испорченную многочисленными катерами, туристическими кораблями и простым мусором, который безвольным тряпьем прибивался к стене. у паши все чувства мешаются в один плотный комок шерстяной пряжи, которая свободно орудует где-то внутри, оплетает альвеолу, поджимает диафрагму и играет роль, видимо, болезни, потому что демонангела рядом нет, а мыслей так много, что выразить их не представляется возможным и остаётся лишь нервно помалкивать. а вот саше, судя по расслабленной позе, совершенно комфортно, он со своим диагнозом уже смирился, и принятие это обволакивает, накрывает то ли шлейфом сатина, то ли крышкой гроба, но думать об исходе этого, честно, не хочется.        — я закурю, ты не против? — все же нервы успокоить нужно, а поэтому приходится отпускать себя, идти на поводу у [не]маленьких слабостей. фраер качает головой, мол не против, губу прикусывает, чтоб не дай все смертные боги этого мира, с губ не вырвалось что-то по типу ‘мне нравится как-ты куришь’, и, пытаясь уйти от этого цепкого желания, спрашивает:       — все хорошо? ты выглядишь устало.  блаженский только усмехается, потому что они на мгновение будто местами поменялись, будто паша сейчас психиатр, помогающий бороться с личными демонами в голове, имея за пазухой с десяток собственных.        — пациентов много, документы разгребаю ночами, а так все хорошо, не волнуйся за меня.  закат вспыхивает новыми красками почти мгновенно, захватывает все внимание себе, красуется на потеху немногочисленной толпе, которая в большинстве своём даже не замечала такой красоты. паша замечал. саша замечал, как красиво горят восторгом чужие глаза.        — а как твои сожители? надеюсь таблетки помогают. — хочется перевести разговор подальше от себя, а липкий вкус горького кофе наперевес с сигаретами как-то не особо способствует мыслительной деятельности, а как будто больше усыпляет.        — они.. — тревожно начинает фраер, сразу роняя взгляд на потрескавшийся асфальт, сливающийся с такими же потрепанными кедами, — мирные. реже появляются и ведут себя лучше, чем, ну.. в прошлом.        — это хорошо?        — это непривычно.        — главное, что тебе лучше.  паше тяжело с этим не согласиться, ему после недавних событий жить стало и проще и легче, и будто появился шанс на спокойное светлое будущее, не отягощённое собственным страхом и диагнозом в медицинской карточке.        — знаешь, — сперто начинает блаженский, чувствуя как у него враз отнимается способность рационально рассуждать, — я бы хотел поговорить, о том что..        — было? — как-то излишне эмоционально подхватывает его фраер, стараясь избежать формулировок ‘между нами’ или ‘в наших отношениях’ и подобных. одна такая фраза — и парень точно не выдержит, а его сердце уж тем более.        — да. — александр подмечает странную реакцию, но решает пока никак это не показывать, — я могу подыскать тебе другого психиатра, передам ему всю информацию, и он продолжит тебя вести, а мы останемся..        — друзьями?  блаженский в ответ только смеётся. паша милый даже когда избегает серьёзных разговоров, даже когда боится, что что-то вот-вот рухнет и рассыпется белым порошком под ногами.        — ну, если друзья могут делать так.. — рыжий ассоциируется с хитростью и чужими звездочками в глазах, которые фраер наблюдает некоторое неопределённое время, пока собеседник опускается к нему и целует аккуратно в уголок губ, все же оставляя после себя привкус ядовитой корицы, — то да, друзьями.        паша-солнышко краснеет смущенно, а саша думает, что заката красивее он ещё не видел.