Сказка для звезд

В чем твое предназначение? Зачем ты оказался на Земле? Ты бы потерялся, не будучи привязанным к этому миру. Мы живем в новаторскую эпоху Стены разрушены, и мы готовы к переменам. Феликс смотрит на себя в зеркало и не может понять, что с ним не так. Он такой же как и все, он тоже заслуживает любви. Все не так, ты другой, зачем роботу любовь? От неприятных мыслей он вздрагивает, однако легкая тревожность успевает занять тело. Разве протезы могут чесаться? Проводя подушечками пальцев по холодному металлу, начинает еще больше сомневаться в собственной затее. Не поймут ведь, засмеют, и это в лучшем случае. Кажется, уже сквозь стены на него смотрят сотни пар глаз. Кто-то с восхищением, кто-то с непониманием, а кто-то с неприязнью. И все они шепчутся. Уловить хотя бы одну мысль, которая объединит мнение нескольких человек невозможно. У каждого что-то свое на уме, что скорее всего будет ему непонятно, а прибор для чтения мыслей случайных людей еще не придуман. Феликс запутался еще больше. Сегодня он делает маленький, но такой серьезный шаг для себя, достает запрятанные в самый дальний угол шкафа джинсовые шорты и розовую свободную футболку. Когда-то полюбив эти вещи всем сердцем, он ни разу не выходил в них дальше порога собственной квартиры. Феликс снова рассматривает себя в отражении. Непривычно видеть протезы открытыми, а не за сотней слоев ненужной ткани, однако так… нормально? красиво? Не найдя в своем внешнем виде каких-либо изъянов, он хватает сумку и выскакивает из дома. Ему показалось, или уже андроид-уборщик успел покрутить ему у виска? А вот и первая проблема. В метро все откровенно пялятся на его тело, даже без попыток как-то скрыться или сделать вид, что случайно взгляд упал. Кто-то, кажется, еще и комментирует вместе со своими друзьями. Ну вот, исполнился его самый главный страх. А Феликсу отчего-то плевать. Солнце успело нагреть его мозги до такой степени, что мысли о чужом мнении похожи на лопающиеся пузырьки кипящей воды. Их много, но все они исчезают так быстро. Да и вообще, Феликс только в конце августа надел что-то короче спортивок и рубашек! А ведь до скачка глобального потепления люди не толпились у кондиционеров в метро, создавая еще большую духоту и желание спрятаться в холодильнике. При таких обстоятельствах уже наплевать во что одет этот паренек и почему у него нога черная. Жара нещадно мучает живые участки тела. Феликс как-то видел видео, где на преломляющихся лучах человек жарил яичницу. Почему бы не повторить трюк, только вместо сковородки собственное бедро. На остановке заходит кряхтящий старичок и с прищуром осматривается в поисках свободного места. Линза в его глазах сверкнула неоново-голубым блеском, когда он заметил странного парня, видимо, с очередными подростковыми способами самовыражения. Только вот такой способ с телом, наполовину состоящим из металла, он видел впервые. Однако ему это ни на вольт не помешало: — Слышь, уступи место, чего вообще уселся? Феликса дергают за плечо и чуть ли не стаскивают с сиденья, снова перепутав с бездушным андроидом. А деду и слова не вставишь, начнется лекция про то, что тот прошел пандемию, войну и еще много чего, и его не напугает какой-то мальчишка-косплеер. Всё это уже Феликсу в страшных снах о серой реальности снится. Он недовольно цокает, потому что привык к такому отношению, но всё-таки засматривается на случайного андроида в другом конце вагона. У него тоже глаза блестят неоново голубым, только в них нет вечного раздражения и ненависти ко всему живому, в них вообще ничего нет. Рука белого цвета, и она вцепилась в поручень так, что за самого андроида можно держаться, тот даже не пошатнется. Всё тело белое в старой мешковатой одежде. Он похож на манекена из не самого хорошего модного дома. У Феликса даже протезы круче, они не просто намертво вцепляются, они вообще-то как настоящая рука! В доказательство самому себе он сжимает и разжимает кулак, наблюдая на плавностью движений. И как их можно перепутать? Вон, какой андроид страшный! Его спокойное лицо выглядит так, словно тот едет с какой-то кровавой бойни. Да и есть ли у андроидов такие замечательные веснушки? А желание жить, или вообще свои мечты? Одергивает себя. Ну вот, снова задумался о плохом. А у него сегодня вообще-то очень важный день! Рука сжимает сумку с вещами еще сильнее, а на лицо так и напрашивается счастливая улыбка. Ну и как его можно перепутать с роботом? Феликс вылетает из метро на всех скоростях, благо он один из тех редких везунчиков (если вообще не один, к чему он больше склоняется), кому железные ноги позволяют намного больше простой ходьбы или приседаний. И он идет это доказывать другим. Солнце все еще хочет помутнить его сознание, но его цели настолько велики, что их просто так не испарить и не выжечь. Научный центр встречает его сотней проверок с ног до головы и еще десятком фейс контролей. Хотя Феликс искренне не понимает, зачем ему всё это, если даже в списке штатных сотрудников он значится как андроид, несмотря на все споры и обещания исправить этот недочет. На часах высвечивается очередное приглашение к начальству и тысячному “самому лучшему медику, который в протезах как в своих пяти пальцах разбирается”. Иногда Феликсу думается, что у таких медиков изначально всего четыре пальца. И лучше бы с такой частотой ему бы приходили сообщения о зачислении зарплаты. — Доброе утро, господин! — Феликс кидает сумку в угол и плюхается на стул перед хмурым профессором уже по привычке. — Профессор Ким, на вас последняя надежда, — господин Пак не обращает на приветствие никакого внимания и осматривает новый образ Феликса с таким презрением, что хочется под землю провалиться. Профессор Ким командует снять футболку и прожигает взглядом каждую гайку, каждый сантиметр холодного металла, отливающего в чёрные и синие оттенки. А Феликс мечтает, чтобы его еженедельная пытка поскорее закончилась, ибо он сам уже давно сдался. — Господин Пак, но всё-таки я не до конца понимаю, зачем вам это. — Феликс, в сотый раз говорю тебе как в первый. Может, когда ты поймешь, тогда мы наконец-то получим хоть что-то? — он закатывает глаза так, что они вполне себе могли сделать полный поворот на триста шестьдесят. Феликс умеет так искусственным глазом, кстати, — ты единственный такой во всём мире, соединяющий в себе и человека и андроида, и одно целиком зависит от другого. Никому еще не удавалось обмануть смерть, как это искусно сделал твой Создатель, который за свое творение мог стать бы кем-то наподобие бога век тому назад. Однако, он не оставил за собой никаких следов и даже намеков на свою личность. Тогда напрашивается вывод, что он делал это незаконно. Его разыскивают не только ученые, но и правосудие. К тому же, сколько мы уже ломаем голову над тем, как работают все эти механизмы? В случае поломки, тебе даже никто не сможет помочь, насколько это неизвестная для нас работа, кажется, обогнавшая свое время. Интересная лекция, которую Феликс знает уже наизусть, но все равно не улавливает ее сути. Поломки ему не страшны, да даже если и они, то он умирал уже один раз. Просто значит, что его время опять подошло к концу. Смерть ему не страшна. А тайна Создателя так вообще не должна интересовать никого, кроме самого Феликса. Однако, он снова проглатывает все свои возмущения и дает крутить и дергать себя “лучшим в своем деле” рукам. — Сколько вам лет как андроиду? — подает голос профессор Ким. — Два года, — Феликс морщится на таком обозначении себя. — Удивительное дело — жить два года так, чтобы никто до сих пор не узнал о реальном создателе. Да ведь он смог бы перевернуть весь ход развития науки, объяснись, как работает твое тело. От чего ты погиб? — Не знаю, скорее всего авария или что-то в этом духе, когда остаешься без половины конечностей и жизненно важных органов. У меня нет воспоминаний того, что было раньше. После еще пары попыток разгадать, где можно вскрыть протез, инженер Пак машет рукой и отпускает горе-профессора. Предыдущие хотя бы нашли эти незаметные соединения. Феликс уходит в раздевалку, чтобы переодеться в велосипедки и специальную спортивную футболку. Вроде у него не должны чесаться руки, но вмазать следующему, кто обратится к нему как к андроиду, очень хочется. На участках кожи левой руки снова расцветают синяки от того, как его дергал за руку с внешним протезом профессор. Снова становится тошно. От себя, от своей судьбы, от уродов вокруг. Он не робот, он человек. Какая разница, кто его создал? Феликс одергивает себя. Ну не должен же он опускаться до уровня тех, кого ненавидит? Коллеги неохотно здороваются и идут вместе с ним проходить проверку на физическую выносливость. Улыбка самому себе. Он должен пройти ее ради своей мечты. Становясь в ряд с другими он осматривается по сторонам и, к великому несчастью, находит этого самолюбивого помощника главного инженера. От одного его важного вида и критического обзора людей вокруг воротит. В этот раз его волосы видимо перегорели от последнего взрыва одного очень интересного места его тела (интересно, что же могло настолько выбесить его???), раз были чернее всего черного на этом свете. Черт, лишь бы не заметил его. Да и стоит сконцентрироваться на словах других людей. Бег, куча силовых, упражнения на развитие отдельных групп мышщ, половину которых Феликс пропустил просто из-за ненадобности. А тренер и комиссия все муштруют и муштруют. Кому кажется, что у человека-андроида бесконечный запас энергии, тот очень сильно ошибается. Феликс жадно припадает к горлышку бутылки с водой, будто от этого зависит его жизнь. Осталась лишь медкомиссия, а потом финальные списки прошедших все отборы на состав тех, кто отправится в космос с ближайшими исследовательскими группами. Феликс спиной чувствует слишком маленькое расстояние между ним и разговаривающим с кем-то инженером Хваном. Его вечно недовольный голос он узнает из тысячи. — Что, проблемы с дыхалкой? Кого только сейчас берут в штат? В этом наборе одни петухи да тряпки, — договорив с коллегой, он развернулся к Феликсу и критично посмотрел на опустевшую бутылку воды. — Радуйся, что покойник вообще задышал. Хван ничего не отвечает, разглядывая его руки. — Хотя эти “профессора” ничем не лучше, если не умеют нормально осмотр проводить. Идиоты. И Феликс выдыхает, уголок губ невольно полез наверх. Иногда стоит напоминать самому себе, что Хван не травит его одного, он вообще весь мир ненавидит. Поэтому и в телефонной книжке значится у него как “Злюка” не зря. А на его ежесекундные закатывания глаз хочется рассмеяться во всё горло, но иногда стоит всё-таки останавливаться вовремя. Хван и сейчас не изменяет своим привычкам: рассматривает всех так, словно хочет отравить одним взглядом, в руках планшет с какими-то записями (он вообще с ним расстается?). Лицо расслаблено, но никто никогда не узнает, сколько у того чертей в голове на самом деле. — Инженер Хван, а вы не знаете, какой ближайший отлет с новичками? — Тянет вас прям на убой я смотрю, — недовольно цокает Хван, — что-то в середине следующего месяца вроде планируется. Не переживай, тебя “особенного” либо потащат одним из первых, либо не потащат вообще. — И я буду как вы бегать хвостиком за каким-то мужиком в костюме? — В лучшем случае, — его прищур, когда он пытается удержаться в выражениях, стоит всех взаимных оскорблений на свете, — а так я надеюсь, что ты вылетишь отсюда при первой же возможности не в сторону космоса, а в сторону чего-нибудь твоего уровня. Не прыгай выше головы, Ликси. Роботизированный женский голос оповещает их об окончании перерыва. Феликс ехидно фыркает и скрывается в толпе, оставляя Хвана одного. На медкомиссии ситуация обстояла еще смешнее, когда трое докторов различных областей только и чесали репу, приглашая отдельно обследоваться в их центре. Феликс решил не говорить им, что и так ездит туда стабильно раз в месяц.

***

— Привет! Давненько ты нас не навещал, — Чонин раскладывает все необходимые ему инструменты, — смотри не делай так в будущем. Твои протезы конечно являются вершиной технологий, однако и с ними может что-то случится. — Прости, ты же знаешь, работы сейчас ого-го, — Феликс кидает сумку в угол кабинета и ложится на кушетку. — Ого-го потом и проблем будет. Феликс лишь улыбнулся такому серьезному другу, снимая футболку и протягивая руку. Ноющее от усталости тело еще должно было отмучаться на осмотре лучшего протезиста страны! Ужас! Холод его рук вызывал табуны мурашек, а некоторые мышцы непозволительно дергались, несмотря на всю аккуратность работы. — Прости, Ликс, всё же не я создатель этих механизмов. Могу и ошибаться. — Ты говоришь это каждый прием, а я каждый раз отвечаю, что все нормально, — он наигранно надул губы. — Хватит дуться, переворачивайся на живот. В тишине Феликс уж думал прикрыть глаза, раз выдалась такая возможность, однако внезапный хлопок двери помешал ему это сделать. Стрелы недовольствия и раздражения полетели в сторону доктора Бана. — Ой, Нини, я не помешал? Привет, Феликс. Как прошел отбор в штаб? Улыбке Чана и его заинтересованному взгляду никогда не было возможно отказать, да и почему бы не поделиться с кем-нибудь своей личной болью? — Меня в сотый раз пригласили в тот медцентр, представляете? Я полностью прошел все задания, правда вопрос с медкомиссией всё равно остается открытым. Но, говорят завтра будет окончательный ответ. Уже слышу скрип зубов инженера Хвана, когда он узнает, что я прошел, — улыбка предвкушения победы расцвела на его лице. — Погоди… инженера Хвана? — Чана почему-то очень удивило имя. — Ты ни с кем не попутал? — Чонин тоже в недоумении поднял бровь. — Ну да, а что такого? Вроде наука еще не настолько гениальна, чтобы у людей была возможность общаться с помощью телепатии, однако Феликс начинал сомневаться в этом, когда видел смотрящих друг на друга друзей. И поверьте, так они решали очень многое. Ни слов, ни жестов, может изредка проскочит какая-нибудь эмоция, но тоже очень редко. Оставалось только гадать, каким образом им удается это делать и приходить к общим выводам. И Чан и Чонин выглядели мрачнее некуда, единственное, что было понятно - они метались в некоторых сомнениях. Первый из ментальной связи вышел Чонин, встряхнув головой, продолжил что-то откручивать и подкручивать в протезах. — Мы забыли, что он сменил род деятельности. Я больше удивлен, что… у вас плохие отношения? —О, это еще мягко сказано, — буркнул Феликс, заподозрив неладное, — я только порог научного центра впервые переступил так он на меня уставился таким ошалелым взглядом. Ну я подумал, что в этом нет ничего такого, я ведь отличаюсь от других. А потом началось… Вообще он постоянно пытается избегать меня, но если наткнется, то всё что только может выскажет. Что я полный профан буду, что ни на что не способен, как меня вообще взяли и всякое такое. Короче, мы друг друга мягко говоря недолюбливаем. — Оу, ясно… — А почему вы так удивились? — Ты смотри не дергайся сейчас, чтобы Нини тебе ничего не вкрутил случайно в череп, но… мы довольно хорошие знакомые с ним. — Что??? Феликсу стоило больших усилий не дернуться, потому что страх лишнего болта в мозгах и правда всё-таки оставался на первом месте. Но как так вышло? Известные протезисты страны и этот вредный помощник главного инженера. Они вообще могли как-то пересечься? — Мы учились с ним в одном универе, — быстро подсуетился Чонин, - ну а потом просто продолжили общение, правда давно не виделись. Хенджин всегда вполне себе тихим и улыбчивым был до того как… — Чонин зашипел от болезненного тычка в бок, мол, не говори лишнего, - окей, неважно. В общем с нами он всегда хорошо общался, мы думали он и муху не обидит. А тут такое. Странно. Хенджин. Феликсу всё казалось, что это имя должно что-то значить, чего он просто глупенький не может понять или вспомнить. Однако нет, ни на курсах для подготовки, ни во времена до начала стажировки, нигде более помимо научного центра этого Хенджина он не видел. Решив, что это все опять игры его разума, он не стал как-то развивать тему, махнул рукой и позволил себе заснуть. Основная прелесть кушеток в этой больнице в том, что на них спать намного приятнее, чем в своей кроватке дома. А Чонин продолжал осматривать его систему протезов. Уж сколько знаком с ней, а до сих пор поражается ее гениальности. Люди совсем близки к обману смерти, стоит только обмануть одного слишком гениального и незаметного человечка. А Феликс… его и правда жаль. Столько внимания к тебе просто из-за факта твоего существования. Чонин вздрагивает, когда большая теплая ладонь ложится к нему на плечо, а совсем рядом слышится шепот: — Думаю, ему стоит хотя бы намекнуть, без имен и подробностей. Он лишь кивает в ответ, проводя рукой по черным волосам Феликса. Иногда они с Чаном слишком много думают. — Пообещай мне, что когда это все закончится, мы уедем от этих невдупленышей куда-подальше желательно в сторону моря и минимум на месяц. — Основное здесь “когда закончится”, Нини, а это может произойти ой как нескоро. Они жутко устали. От постоянного сокрытия человека-андроида у них на приемах, от всей несправедливости, от Создателя, как обозвали люди загадочного человека, создавшего Феликса, устали гадать, почему это все свалилось именно на них. — У нас, кстати, опять интервью хотели взять, — Чан кладет голову ему на плечо. — Хоть вопрос пооригинальней задали? А, понятно. Надоели, — Чонин закатывает глаза, — надо передать этому Создателю, что он охренел так всё на нас сбрасывать. А то после жестокого убийства его уже никакой гений протезист не соберет. Феликса будят через несколько минут, тот недовольно сползает с нагретого места, захватывая рабочую сумку, и уходя досыпать уже дома. А еще он надеется, что за это время рабочая форма не успела сгнить и образовать новую цивилизацию. Хотя, если она будет лучше человеческой, то он вполне непротив! В метро его как обычно какой-то слишком важный мужичок сгоняет с сиденья, в этот раз ничего не сказав вообще. Феликс хотел было возмутиться, что даже андроиды не настолько тупые и не слушаются кого попало, а некоторые так вообще могут ответить на хамство, но не стал. Уж лучше лишних остановок пять молча постоять, нежели вступать в споры с человеком, который выше аргумента “железяки не могут уставать” не поднимется. Проезжая над оранжевой от закатного солнца рекой, Феликс готов простить все ошибки человечества, лишь бы каждый раз наблюдать по вечерам после дел в людном метро такой роскошный закат Сеула. Запах чьего-то кофе с собой, кто-то по телефону обсуждает, как проведет этот вечер с друзьями. Милейшая девочка, завороженная как и Феликс закатом, прижимает к себе медвежонка. Переливается темный металл руки и выглядит при этом дороже всех украшений этого мира. Может, в свободное время походить на уроки рисования? Феликс бы хотел передать такой момент не только словами или скучной фотографией с телефона. В этом нет той прелести, что ощущаешь в это мгновение. А созданное своими руками обязательно хранит в себе частичку создателя. Его почерк или незаметные на первый взгляд детали. Они есть всегда и везде. Когда-нибудь и Феликс заметит что-то подобное в своем теле, что обязательно приведет его к раскрытию личности его спасителя. А пока остается только строить теории и любоваться закатами Сеула из метро.

***

Мда, звукоизоляция здесь, конечно, огонь. Иногда Минхо думает, что если чихнет сильнее обычного, то весь дом сложится, как карточный домик. Запах чьего-то яблочного пирога напоминает, что он не ел с самого утра. Но сейчас сил не хватает даже на то, чтобы закинуть эту гребаную сумку с полусдохшим ноутбуком на место. Та попадает под шкаф, сверху которого падают пыльные книги, зачитанные в свое время до дыр. Пора бы их уже продать как антиквариат, или пусть еще полежат лет так десять? Тяжело достать с верхней полки банку кофе, все тело ноет от усталости и просит покоя. О, как бы сам Минхо его хотел получить, затеряться в хранилищах с баночками для праха. Его тело даже стыдно науке отдавать, одни шрамы и измученное лицо с синяками под глазами. Но он поклялся самому себе, что выживет. Еще и всем сука назло. Работающая до последней искры лампочка дает ему второе солнце и продолжение дня. Разыскивая планшет, Минхо чуть не забывает про кофейник на плите. Можно было бы себе уже позволить кофеварку, но так как-то уже привычнее, да и к тому же дешевле. Новые пятна от кружки на столе уже не видно за старыми. Дурацкий телевизор у соседей, зазывающий новые кадры для различных тестировок, рассказывающий о замечательных зарплатах и о возможном (целых 70%!) успехе и какой-никакой славе. Минхо бы уже давно вышел и высказал все свое мнение по поводу позднего шума, если бы это не была старенькая бабушка, которой Минхо раз в неделю носит продукты и временами готовит обеды, потому что она осталась совсем одна и эта дурацкая плазма, несущая полный бред, ее единственное развлечение в этой мрачной жизни. Он всё-таки пытается сконцентрироваться с вздохом над работой, но скоро понимает, что с такой головной болью он далеко не уйдет. Уже сколько не уходит? Пару месяцев? Год? Или он так на самом деле не продвинулся со старта за все это время и копал не в ту сторону? Тяжелые мысли сопровождаются новым тяжелым ударом боли в голову. Эмоции для Минхо теперь непозволительная роскошь, от любого всплеска печали или радости его пробивают временами жуткие боли. И если с радостью, а точнее с ее отсутствием, проблем нет, то сейчас он злится. Очень злится. Этот идиот ведущий-зазывала всё говорит и говорит об очередном гигантском проекте какого-то научного центра для изучения черной дыры, подыскивает новое мясо, пока Минхо пробегается глазами уже по заученным строкам документа, насчет отказа в расследовании гибели двух сотрудников научного центра во время испытания нового аппарата. И всё-таки понимает. Бесполезно. Даже если он найдет существенные доказательства, его не услышат. Всем плевать. Двумя людьми больше, двумя людьми меньше. Какая разница, если всегда найдется новая рабочая сила. Если корпорации в любом случае раздавят одного маленького человека с разбитым сердцем. Минхо осматривает кухню и впервые за долгое время понимает, насколько себя запустил в попытках лаять на слона. Со стола снова падают какие-то бумажки и скрываются в темноте под ободранным котом диваном. Холодный ветер из продуваемого окна вызывает неприятные мурашки, и он вздрагивает. Стоит прикупить плед со следующей зарплаты. Поднимаясь, подмечает, что неплохо было бы в выходной попытаться пробиться к врачу, пока медленно отказывающая спина не превратила его в такого же живого только по документам человека как бабушку-соседку. Пол неприятно скрипит с каждым шагом, будто специально хочет разбудить весь дом, однако бабушка на это никак не реагирует. Минхо приоткрывает дверь в ее квартиру, заглядывая внутрь. Здесь просто ничего не может измениться, кроме слоя пыли на полках, забитых мелким мусором в виде антикварных штучек начала века. Минхо любил их разглядывать раньше, теперь они вызывают только отвращение, напоминание о том, что все эти гонки технологий не про них. Запах сырости настолько привычен, что практически не ощущается. Но что-то здесь не так. — Госпожа Ким, это Хо, я к вам зайду? В ответ тишина, телевизор глушит все звуки ее спальни. Минхо радуется, что не вышел к ней в одних носках, ведь те бы почернели только от одного коридора. Нигде в квартире не горел свет, но как частый гость он знал каждый поворот и каждую вещь, об которую не раз спотыкался ранее. Треск стекла заставляет умереть и заново родиться внутри. Под носок попадает осколок и неприятно режет стопу. Минхо шипит и подносит упавший по неосторожности предмет под лучи лунного света. Сгнившая от сырости деревянная рамка разваливалась у него на руках. Трещины в оставшемся стекле закрыли лица на фотографии. Сам снимок Минхо заляпал кровью, пока доставал из убитой рамки, мысленно пометив себе купить новую и прибраться здесь днем. — Простите меня, я тут вашу фотографию разбил, но завтра обязательно все исправлю. Я хотел попросить вас сделать телевизор чуть потише. Понимаете, я только с работы и… Минхо говорит достаточно громко, чтобы услышать в ответ: “Ой, мой любимый мальчик снова пришел ко мне”. Но не слышит. Не слышит вообще ничего, кроме идиотской рекламы новой сети ресторанов. В розовом свете приторно милых картинок напротив телевизора от легкого ветра из продуваемого окна качается кресло. Скрип от него будто ножом вырезает в голове жуткие и болезненные узоры, мешая прояснению ситуации. А от кресла в коридор бегут грязные следы тяжелых ботинок как минимум двоих человек. И ни одного следа госпожи Ким. В душу закрадывается страх. Что же могло произойти? Где госпожа Ким? И словно звезды услышали его безмолвный ужас, включив старую робостанцию, из которой раздался такой знакомый и нежный голос. Однако то, каким тихим и дрожащим он был, напрягало еще сильнее. — Хо, дорогой мой. Не переживай за меня. Просто сердце прихватило и мои часы вызвали скорую. Я буду в больнице ближайшее время. Навещай, если часок другой выдастся. Тебе я пропуск точно обеспечу. А пока можешь отдохнуть от надоедливой бабушки Ким, — она слабо рассмеялась и после паузы продолжила, — главное не унывай. Твоя жизнь не заканчивается на чьей-то проблеме или смерти. Знаешь, лучше не навещай меня. Так я буду знать, что у тебя есть хоть какая-то личная жизнь. Не унывай, у тебя еще всё впереди. И до встречи! Теперь вместо шума телевизора он, прижавшись к стене и прикрыв глаза, в голове слышит тяжелые шаги чьих-то ботинок и самую грязную ругань, которую только можно услышать. Сумка с медицинскими принадлежностями падает прямо перед носом, заставляя сделать вдох и вырваться из полудремы. И когда только успел закрыть глаза? И как она сама. Глядя каждый вечер в пустое небо, не впадала в отчаяние и тоску от такой жалкой жизни? Где правило бей беги до сих пор является едва ли не основным для выживания. Будущее уже сейчас. Но для кого оно наступило? Ну, Минхо правда старался помогать госпоже Ким. А та в благодарность дарила ему свою самую прекрасную искреннюю улыбку и истории молодости, какие он просто обожал. И ему хочется еще сильнее хвататься за жизнь. Доставая из кармана испорченный снимок, он видит на нем двух девушек, обнимающихся на берегу моря. В одной из них он узнает саму госпожу Ким, такая же маленькая с белыми пигментными пятнами по всему телу. А за талию ее притягивает ближе к себе девушка чуть выше и, возможно старше. У той яркие красные волосы и бойкий взгляд, а руку переплетает татуировка дракона. Девушки словно хотят подарить свою улыбку Минхо, и тот правда приподнимает уголки губ. Вроде, госпожа Ким рассказывала про нее. На обратной стороне фотографии Минхо замечает записку: “Привет Мини! Я безумно скучаю по тебе и хочу скорее увидеться, несмотря на всю нелюбовь отца к тебе. Мое сердце уже у тебя, солнышко. Возможно, это была наша последняя встреча, но знай, я всегда буду рядом и всегда буду на твоей стороне. Пиши мне когда хочешь, а лучше звони. Я отвечу и буду только рада нашему общению. Спасибо, что когда-то появилась в моей жизни”. И здесь Минхо сдается. Госпожа Ким или Мини, неважно, так и не предала любовь всей своей жизни. Постоянно рассказывала о ней ему, хранила ее фотографии и письма, хотя уже тогда все переписывались онлайн. В этом есть своя прелесть, Хо. Вашему поколению это уже не понять, - хихикает госпожа Ким. Ему многое уже не понять. Особенно в любви. Звуки в ее квартире стихли, можно и закрыть глаза на пару часиков, но сердце шумит слишком громко. И Минхо, игнорируя всю тяжесть и боль, собирает все грязные из-под кофе кружки и спустя неделю, а то и две, кладет в посудомоечную машину. Промыть бы себе также мозги, чтобы не думать лишний раз об этом злом мире и тех несчастных документах в планшете. Он выживет всем назло и будет кричать в пустоту.