Filipéndula

      Сайно появлялся редко. Тигнари едва ли был в курсе того, где он пропадает, что за проблемы Академии он решает на этот раз, насколько это опасно. Лишь довольствовался короткими ответами матры на свои вопросы о его планах, когда тот все же являлся к нему на ночлег – обязательно с подарком, который сам обычно называл "платой за кров". Дурак.       Тигнари давно распахнул двери своего небольшого лесного домика для друга. И не только их. А последние всегда держал нараспашку – даже тогда, когда Сайно являлся с целым букетом запахов на своей коже, среди которых чуткий нюх фенека различал чужой запах. Всегда разный, но неизменно неприятный и заставляющий незаметно кривиться и ревновать.       Тигнари никогда не устраивал допросов, лишь мягко интересовался о событиях прошедших недель или месяцев, наливая гостю травяной чай, больше похожий на отвар, с небольшим количеством настойки руккхашавы, которая отлично помогала расслабиться. Страж никогда не отчитывал Сайно зря, никогда не лез не в свое дело, даже когда под носом щипало и покалывало от ревности. Чёртово обоняние! Хотел бы Тигнари хоть чуточку утратить свою способность, доставшуюся ему вместе с хвостом, ушами и повадками предков.       Однако фенек не раз предлагал матре лечь вместе с ним на мягкую постель, но Сайно каждый раз отнекивался и устраивался на кармафаловой циновке на дощатом полу, подкладывая под голову самую неудобную из всех подушек в доме Тигнари. Лис только вздыхал и отворачивался к стене.       Тигнари много работал. Так много, что под конец дня, бывало, приходил и падал на постель без сил, тут же отключаясь. В последнее время зоны увядания поражали несчастный лес чаще и чаще, за дневной обход могло встретиться и три, и четыре таких. Увядание нещадно высасывает не только зелёную жизнь, но и силы тех, кто отчаянно с ней борется.       Дома Тигнари долго не ложился после захода солнца: элеазар Коллеи прогрессировал, требовалось много лекарств и отваров: к нему по-прежнему обращались, как к лучшему лекарю не только Гандхарвы, но и всего Сумеру. Ежедневно он получал письма от врачей из Бимарстана и практиков из пустынной Аару с разнообразными просьбами о помощи советом или ингредиентами для лекарства. Тигнари успевал всем ответить и помочь, но не успевал помочь самому себе. Тело кричало о недостаточном отдыхе всеми возможными способами, но вычленить ещё несколько часов для полноценного сна он не мог.       В конце концов Тигнари решил бороться с усталостью синтетическими методами. Как учёный, посвятивший флоре большую часть своей жизни, он был в курсе всех плюсов, минусов и подводных камней этой методики, и, конечно, выбрал для себя самую безопасную её сторону. Она состояла в том, чтобы высушенные грибы руккхашавы, напитанные силой электро и тем самым избавленные от иботеновой кислоты, применять в качестве добавки в пищу вместе с соком фрукта харра, который под воздействием внешних факторов желируется и впитывает в себя необходимое количество грибного порошка. Такие капсулы, являясь безвредным средством с почти полным отсутствием противопоказаний и побочных эффектов, повышают работоспособность мозга, улучшают сон и стабилизируют психическое состояние, а также благоприятно влияют на регенерацию и расслабление чрезмерного мышечного напряжения.       И это правда (ещё бы!) помогало. Тигнари стал чувствовать себя гораздо лучше и спрашивал сам себя, почему же не начал принимать эту добавку раньше.       Однако это не помогало избавиться от постоянных мыслей о Сайно. Страж переживал, порой сильнее обычного, когда слышал не очень приятные вести из Сумеру и Пустыни. Ведь что бы ни происходило – работа матры всегда там, на передовой, и он не откажется даже в том случае, если его заведомо отправят на смерть. Но Тигнари ничего не мог сделать: Сайно упрямый, как вьючный як, и лис бы только потратил время впустую, если стал бы его от чего-то отговаривать. Так что стражу оставалось малое: надеяться на лучшее и ждать следующего прихода матры с трепещущим сердцем.       Новость о суматохе в Академии прошла мимо каждого жителя Гандхарвы, кроме Тигнари. По телу лиса пробежался холодок, стоило ему услышать об этом от приятеля-дозорного. Сердце фенека рвалось туда, где возвышался треклятый шпиль храма Сурастаны, где колышущиеся пески омывали стену Самиэль; сердце рвалось туда, где Сайно, и пусть Тигнари не знал о его местонахождении, но готов был обить каждый сумерский порог и заглянуть в каждую пещеру, лишь бы только убедиться, что с ним все в порядке. Но не мог оторваться от дел в лесу, не мог оставить погибающее сердце Авидьи на волю судьбы, не мог бросить своих подопечных, больную Коллеи...       Нервы сдавали, ночной сон, и без того чуткий, превратился в сплошное мучение: Тигнари вскакивал от каждого странного звука за дверью, бежал проверять; часто слышал будто чьи-то шаги, часто запутывался между сном и реальностью и просыпался с именем матры на губах и гулко грохочущим сердцем, понимая, что перед ним никого нет. Сил на обходы почти не оставалось, но страж продолжал выполнять свою работу все с той же скурпулезностью, что и раньше.       Лекарством стал не полноценный отдых. "Лекарством" стала постепенно повышающаяся и изменяющаяся доза пищевой добавки, так что вскоре она стала представлять собой чистый порошок из мусцимола, который даже не облекался в форму капсул, а поглощался прямо так, запиваемый водой.       Помогало. Сил прибавлялось, постоянная нервозность сменялась приятным расслаблением. Часто Тигнари ловил себя на том, что в обходе, отвлекшись на перекус, вот уже битый час сидит и рассматривает сумерскую розу, лепестки которой переливаются и видоизменяются, словно голография, а лес на фоне меняет свои краски из исконно зелёных до малиновых и сине-фиолетовых. Конечно, он знал о побочных эффектах, но собственное здоровье, как и всегда, его мало заботило: мысли об этом просто уходили на второй план за чередой дел и забот, а сейчас особенно затирались в чувстве гармонии и баланса.       Побочные эффекты состояли в том, что постепенно Тигнари попадал в мусцимоловую ловушку. И "лекарство" уже не имело ничего общего со средствами, которые лишь помогают организму нормально работать самому, а стало самым настоящим стимулятором, попросту говоря, наркотиком.

***

      Тигнари не чувствовал накопившейся усталости, даже несмотря на то, что всю ночь провел без сна. Выходя на дозор, он не учёл того, что уходит надолго, и не взял с собой обед, надеясь на то, что если захочет перекусить, найдёт себе что-нибудь в лесу. В конце концов, курс выживания в дикой природе он знал на отлично ещё с самого рождения.       Пока голову заполняли всякого рода странные мысли вроде "почему вода голубая, хотя она прозрачная?" и непрекращающиеся домыслы о состоянии и местонахождении Сайно, лис не заметил, как увлёкся и зашёл дальше, чем планировал. Начинало вечереть. Зоркий глаз отметил вдалеке пожухлую траву, и страж двинулся вперёд, заведомо зная, что его ждёт. Борьба с зонами увядания никогда не была простой. Иногда Тигнари даже не лез в бой в одиночку, потому что осторожничал, и поступал правильно, потому как знал, что нужен деревне.       Но затуманенное сознание на этот раз не распознает опасности, фенек решает, что справится в одиночку, и лезет на рожон, совершенно не щадя себя. Координация страдает, руки подрагивают, но это не мешает умелому лучнику владеть оружием. Порядком измоченные в воде ботинки и штаны тянут вниз; Тигнари лишь отмахивается, выпуская в воздух последнюю стрелу, окруженную изумрудными искрами. Опухоль уничтожена, и страж наклоняется, чтобы стряхнуть со штанины надоедливый репей. Вода под ногами достаёт до щиколотки и кажется полосатой, будто в масляных разводах. Интересно, что это за растение выделяет такое масло? Или это не растение? Тигнари склоняется ещё ниже, чтобы рассмотреть искрящуюся поверхность, но не удерживается на ногах и падает на бок. Слабо ругается на самого себя, но не находит сил подняться. Стрелы за спиной выпадают из колчана, ослабевшие руки уже не держат лук, а веки смыкаются. На краю сознания проскальзывает мысль о том, что уши неприятно мокнут.

***

      Сайно и правда не мог вырваться раньше. Работы было много, слишком много для того, чтобы взять хоть маленькую передышку. В последние две недели времени не оставалось даже на то, чтобы привычно выпить в Караван-рибате за игрой в карты. Наконец проблема была решена: не без потерь, конечно, но всегда стоило чем-то жертвовать, чтобы чего-то добиться. Особенно это касалось дел с Академией. Наконец матра мог относительно спокойно вздохнуть и направиться в Гандхарву, по которой, если говорить начистоту, сильно соскучился. А в особенности – по Коллеи и Тигнари.       Жизнь в деревне всегда текла по-особенному: как-то тихо, но одновременно с тем... живо? Свободно, непринуждённо? Конечно, Сайно не думал, что там страдают от безделья, потому что практически изнутри знал, каково это – охранять лес. Тем не менее, в отличие от Сумеру, где все были заняты своими проблемами, Гандхарва дышала, как единый организм. Это, наверное, и давало настолько сильное чувство спокойствия во время нахождения там.       Матра не находит Тигнари дома. Время к ночи, и слишком поздно для дневного дозора, но рано для ночного; но, зная лиса, можно было не ожидать ничего: иногда тот уходил на сутки и больше, если проблема была серьёзная, и тогда, как и сейчас, Сайно не оставалось ничего, кроме как узнавать у всех подряд, куда отправился Тигнари и где примерно он может быть.       У матры не было первоклассного нюха или ушей, которые улавливают мельчайший шорох; в его распоряжении лишь наводки от Коллеи и дозорных, а также не сильно обширные знания о сумерском лесе.       "Светлячки любят тепло" – прокручивал Сайно у себя в голове раз за разом, заглядывая за каждый угол и дерево. Он должен был увидеть свет костра или лампы, что обозначило бы присутствие около него дозорного, а если – не дай Архонт – что-то с Тигнари случилось, то его должны окружать светлячки, где бы он ни был. Они пугливы, но всегда тянутся к теплу.       Матра устал, так чертовски устал после этой идиотской миссии. Сейчас хотелось одного – оказаться в тёплой хижине друга, выпить предложенного чая, который придаст сил и успокоит нервы, и улечься спать на прохладном полу. Но Сайно не позволяет себе расслабиться ни на минуту: о какой передышке может идти речь, когда его лучший друг предположительно один, в лесу, неизвестно где?       Матра замирает на месте, сильнее сжимая в руках копьё, когда видит вдалеке большое скопление светящихся точек. Он шумно сглатывает и после секундного промедления быстрым шагом направляется вперёд. При его приближении светлячки разлетаются, но это не мешает ему разглядеть силуэт в темноте. Бездвижный силуэт в лесном оазисе, где ещё виднеются следы недавней битвы.       – Тигнари? – сердце срывается с привычного ритма за доли секунд. Голос матры звучит непривычно тихо и осторожно.       На зов не откликаются. Сайно подходит ближе и падает на колени, сразу же поворачивая обессилевшего юношу на себя.       – Нари! – матра встряхивает его за плечи, но ничего не происходит.       Генерал нервно кусает губы, судорожно соображая. Взгляд цепляется за выпавшие стрелы, вымокшее древко лука. Страж в его руках совсем не двигается. Что здесь произошло? Почему он...       Сайно поднимается, сначала вешая на себя изрядно потяжелевший лук, собирает стрелы в колчан и только потом берет Тигнари на руки. С его волос, ушей и одежды капает вода, а кожа просто ледяная.       Нужно быстрее оказаться дома.

***

      Сайно ругается себе под нос, перебирая разнообразные баночки и пробирки в тумбе в доме Тигнари, который по праву можно было бы назвать лабораторией. Он периодически бросает взгляд на фенека, которого раздел догола и насухо вытер, прежде чем уложить в постель и закутать во все тёплые одеяла, которых нашлось достаточно.       – Мелисса лекарственная, – еле слышно комментирует матра, крутая в руках маленький пузырёк с пробковой крышкой, в котором была заточена высушенная трава. – Близко, но не то.       Сайно ищет дальше; все же, он не знает, что приключилось с его другом, однако то, насколько слабым был его пульс и насколько холодной кожа – говорило о радикальной потере сил. Матра не нашёл видимых повреждений на чужом теле, разве что несколько незначительных царапин на кистях, что было делом привычным, учитывая то, сколько ботаник возится со всякими травами. Сайно максимально напрягает память, выскребая из её недр знания, полученные во времена учёбы в академии. Конечно, он пользовался базовыми навыками оказания первой помощи и ухода за травмами, но если что-то серьёзное – сразу оказывался в Гандхарве у лучшего сумерского лекаря. У лучшего сумерского лекаря с лучезарной улыбкой и большими-большими ушами, которые так любопытно и местами смешно отражали его эмоции, бледной кожей и глубоким изумрудным взглядом; который лежал сейчас без движения и дышал так слабо, что приходилось прислушиваться и проверять ладонью. Матра подбирает сбор или траву, которая могла бы подойти при таких "симптомах" и не добить Тигнари от неумелости Сайно: исходя из этого он даже не лезет на полку с сильнодействующими лекарствами, боится что-то перепутать, ведь там даже не все подписано: учёный работает здесь в одиночку и хорошо знает, что и где лежит.       – Filipéndula, – читает матра на следующей баночке, которая оказывается нужной. – Таволга, – дублирует он сам для себя, уже не на "научном" языке. – Снимает усталость и укрепляет иммунитет, а также оказывает анальгезирующее и жаропонижающее действие, – продолжает озвучивать все, что вспоминает.       Пока готовится отвар, Сайно осматривает чужое оружие. Тонкий, но невероятно крепкий резной лук, синоним изяществу и смелости, как и его хозяин. На отливающем серебром древке умелой рукой вырезан замысловатый узор, украшенный втертой поталью. Тетива чуть толще волоса, не истрепанная; матра знает, что за оружием Тигнари следит так же тщательно, как за образцами редких трав у себя на подоконнике. Стрелы – такой же тонкой работы, что и лук; вместо пера на их конце четыре невесомых листка молодой адхигамы.       Сайно переводит взгляд на закутанного учёного, чьи волосы разметались по подушке, а уши слегка опущены – в этом положении разведены в стороны. Лицо его выглядит умиротворенным, таким спокойным, будто.. нет, нет, плохое, ужасное сравнение.       Матра пробует отвар сам, прежде чем дать его Тигнари. Вкус – нежный, но насыщенный, смягчающий, после него немного бросает в жар, с тем, чтобы потом стало полегче. Парню приходится разбудить фенека, в сознание который приходит с трудом, и почти насильно, придерживая голову, влить тёплое снадобье.       Тигнари вновь проваливается в небытие, а Сайно остаётся дежурить у чужой постели.

***

      В глаза неприятно бьёт свет настольной лампы, нос улавливает запах кипарисового ладана, а взгляд цепляется за белокурую макушку около его рабочего стола.       – Сайно, – голос Тигнари звучит улыбкой, но еле-еле слышен, севший и хриплый.       Матра откликается не сразу: он увлечен описанием одного из гербариев, которые все пополняют альбом ученого.       Фенек воскрешает в голове прошедшие события, прогоняя оставшуюся дымку. Последнее, что он помнит – бордово-ядовитые всполохи погибающей зоны увядания, холодную воду, оцепеневшие руки... Тигнари находит себя в нескольких одеялах, а на языке чувствуется медовый привкус таволги. Сайно.       Лис сильнее расплывается в улыбке, которая выходит уставше-измученной, но лучистой, светлой, как и всегда. Сайно нашёл его, позаботился о нем, даже напоил отваром, который, судя по вкусу на языке, вышел хорошим. Этот Сайно, который сам являлся в Гандхарву измученным и израненным, который сам часто нуждался в помощи, сейчас помогал Тигнари, всеми своими силами и знаниями ставил его на ноги. Щеки ботаника заливаются краской, когда он понимает, что на нем совсем-совсем нет одежды. Матра видел его... таким? Нет, не то, чтобы в его обнаженном теле нужно было что-то скрывать, но... Когда кончики твоих ушей прижимаются к задней части шеи при любой мысли о парне, который сейчас находится в одной с тобой комнате, это простое действие приобретает совсем другой смысл. Наверное, Сайно даже и не думал об этом.       – Нари, – матра звучит тепло, по-домашнему, и фенек еле сдерживает урчание. – Как ты?       Сайно бережно откладывает внушительный фолиант в сторону и приближается к другу.       – Да ничего, но... – Тигнари прерывается, когда чужие губы опускаются на его лоб. Лицо моментально вспыхивает, и он закусывает в напряжении губы.       Глупый, глупый лисенок! Он же увидит, он же догадается!       – Но? – ласково спрашивает Сайно, присаживаясь на край кровати.       – Н-но... все ещё слабость, – Тигнари пытается звучать увереннее, напрягает основания челюстей, чтобы сдержать совершенно глупо ползущую вновь на лицо улыбку. – Ты молодец, с отваром, – ученый кивает на чайничек на печи.       Но глупый неугомонный хвост выдаёт его с потрохами. Мечется под одеялом, тянется в сторону Сайно, все-таки показывает свой кончик и дотрагивается до чужой коленки.       – Извини, – бросает Тигнари сквозь плотный румянец и ловит хвост руками, с тем, чтобы прижать его к груди и не давать самовольничать.       – М? – матра провожает чужие движения взглядом и вскидывает бровь. – Всё в порядке. Что-нибудь болит? Я не мог определить сам, я не врач, вот и дал тебе, что счёл нужным, но это ведь не лекарство, вот и... я подумал...       – Сайно, – фенек пропускает смешок, чем заставляет друга остановить поток неуверенно-бессвязной речи. Надо же, перед ним сидит матра, которого боится весь Сумеру, и пытается оправдаться за свои небольшие познания в ботанике. – Перестань. Я очень тебе благодарен, правда, спасибо, что позаботился обо мне.       – Шутишь?       – Что? – Тигнари непонимающе хмурится.       – Думаешь, я бы о тебе не позаботился? Так говоришь, будто я сделал одолжение.       – Может, и так, кто знает? – лис без тени нехорошего умысла пожимает плечами, а уголки его губ вновь ползут наверх.       Однако Сайно шутку не оценивает. И в это мгновение фенек поджимает уши и хочет спрятаться под одеяло, только бы не встречаться с испепеляющим взглядом рубиновых глаз напротив. Генерал Махаматра грозен в своём гневе, именно поэтому почти каждый, кто его знает, боится пикнуть в его присутствии. Но у Тигнари привилегии – у него сильнейшее контроружие в ямочках на щеках, в изумрудных глазах, в мягких прохладный ладонях.       – Ну перестань, – в одной фразе; и вот уже серьёзный матра обезоружен и готов расплыться ответной улыбкой.       Чужие руки обвиваются вокруг смуглой шеи, заставляют склониться ниже, принимая объятия, и Сайно столбенеет.       – Может, сегодня ты выберешь остаться со мной вместо сна на полу? – фенек заискивающе заглядывает в чужие глаза.       Матра колеблется. И одно неосторожное подергивание чужого уха решает все.       – Хорошо.

***

      Свет давно погашен, в воздухе витают остатки кипариса и таволги, разбавляемые тихим лесным бризом из приоткрытого для проветривания окна. Сайно неловко ютится на краю кровати, будто сон на чем-то мягком для него – что-то невероятное. В последнее время так и было: в основном он ночевал под открытым небом или где-нибудь в горной пещере на жёсткой подстилке, словно собака.       – Я испугался за тебя, – матра шепчет неуверенно, словно открывает лису напротив самую большую свою тайну.       – Сайно, сними свои побрякушки, – "в ответ" Тигнари кивает на одежду пустынника, недовольно хмурясь.       – Ты меня не слушаешь.       – Я слушаю, – возражает фенек. – Но не отвечу, пока ты не снимешь. Это гигиена сна, Сайно.       Матра повинуется. Он поднимается, снимая с себя предметы ритуального одеяния, оставаясь лишь в одной схенти. Ложится обратно, белые волосы рассыпаются по молочного цвета подушке.       Тигнари разворачивается, встречаясь с янтарем чужих глаз.       – Прости, что заставил волноваться. Наверное, я слишком устал, и не заметил, когда чёткая грань была пройдена.       – Ты снова пользовался этим?       Они оба знают, о чем речь.       – Да, – нет смысла скрывать.       Матра вздыхает.       – Прекращай.       Тигнари хмыкает. Не хочется сейчас об этом.       – Поцелуешь – тогда перестану.       Лис смеётся, на мгновение прикрывая глаза и на автомате заправляя назад упавшую на лицо смольную прядь.       Чужое дыхание чувствуется ближе. Фенек прогоняет в голове только что сказанную фразу и теряется в румянце. Он не смеет отвести взгляда, не знает, чем оправдаться, только лишь бегает глазами по лицу Сайно, которое находится непозволительно близко.       – Я не серьёзно, ты же знаешь, – нервный смешок сдаёт его с головой.       – Правда?       Отступать некуда. Сзади – стена выше, чем пустынная Самиэль, выстроенная из собственных убеждений, симпатии и чего-то горького, похожего на ревность. Спереди – причина его волнений, розовых щёк и поджатых ушей.       – Да, – последний шажок назад.       – Врешь.       – Конечно.       Одним нетерпеливым движением вперед Тигнари отметает все сомнения. Собственные губы сталкиваются с пересохшими чужими; фенек выпутывается из одеял и протягивает руку, обнимая Сайно за плечи. Его кожа – горячая, словно пустынный песок под раскаленным солнцем, учёный знает это давно, но сейчас все ощущается по-другому. Хвост, словно получив негласное разрешение, обвивается вокруг чужого бедра.       Сайно, очевидно, знал, к чему все идёт, но до последней секунды не мог в это поверить. Стоило ли говорить о том, как болезненно долго он скрывал внутри себя симпатию к лучшему другу? Стоило ли упоминать о том, что каждый раз, оказываясь раненым в Гандхарве, матра умолял всех богов мира, чтобы его состояние ещё хотя бы денёк не улучшалось, чтобы руки лесного лекаря касались его немного дольше?       Но сейчас не остаётся времени на раздумья. Сейчас чужая прохладная рука немного неуверенно обвивает его плечи, хвост покоится на бедре, а нежные, мягкие губы ждут ответа. И матра даёт его. Даёт, прижимая фенека к себе за талию, гуляя ладонью вдоль чужой спины к плечам и вниз; даёт, сминая мягкие губы своими, даёт, подминая Тигнари под себя и оставляя влажную дорожку поцелуев от уголка губ до ключицы.       – Сайно, – звучит тихо, загнанно и сладко, звучит так, что у матры кружится голова. – Не все сразу.       Фенек улыбается подрагивающими губами и последний раз глядит на матру, прежде чем уткнуться в его широкую смуглую грудь и смущённо поджать уши.       – Почему ты не пришёл ко мне раньше?       – Не знаю.       – Боялся, – уличает бесстрашного матру.       – Нет.       – Врешь.       – Конечно.