Consolation des arts

- Как получилось, что вы с Тео вместе вот так? - Тео и я? Это была любовь с первого взгляда.

Ей и вправду кажется, что происходящее между ней и Тео имело место быть – всю их жизнь. Или, по крайней мере, ту ее часть, которую они помнят. Ей кажется, что их сознания, их предпочтения, их мечты, все их гребаные личности давно слились в одно, переплелись так тесно, что попытайся только распутать этот гордиев узел, напорешься на острие, получишь кровоточащую рану, сгниешь, но падешь пораженным в этой неравной борьбе. Потому что они друг у друга – так прочно и так надежно, что давно уже приняли негласное решение отгородиться от этого чертового мира, полного несправедливости, неравенства, такого лишенного эстетики, притягательных смыслов и форм черно-белого экрана. Спрятанные от всего мира – в квартире, в кино, друг в друге – они наслаждаются этим дивным мирком, упиваются собственным величием и любуются друг другом – читай, самими собой. Ведь смотреть в лицо Тео – то же что в свое собственное; смотреть в его лицо – видеть вспыльчивость и напускной флер, видеть точечное знание любого из их обожаемых фильмов от и до, и при этом, такое убогое понимание того, что происходит в этой скучной реальной жизни. Право, она могла быть прекрасной актрисой. А он не менее прекрасным режиссером. Они и играют в это целыми днями. Упиваются своими играми, теряя порой счет дням, забывая элементарные вещи, такие как, например, рассказать матери, что их новый друг, которого они встретили на днях, согласился поужинать в нашем доме, дабы ей не приходилось позднее краснеть в присутствии посторонних людей за нехватку порции еды. Они оба – суть, совершенно беспомощны, инфантильны и абсолютно точно бояться, бояться этого мира так до чертиков сильно, что тем сильнее маскируют свой страх, окутываясь с головой выдуманными ими же амплуа: интеллектуалов, революционеров, тех самых клишированных французов, у которых дух - свободный, а любовь – всепоглощающе страстная. Впрочем, о последнем они не врут абсолютно точно. Потому что Изабель любит Тео так чертовски сильно, как можно любить не себя самого нет. Как можно любить ту неотъемлемую часть тебя, без которой ты точно упадешь, не выстоишь, сломаешься. Умрешь. В последнем она не сомневается ни на секунду. Потому что весь их иллюзорный, такой причудливо эстетичный мирок в один прекрасный день грозит разбиться о неминуемое столкновение с реальностью, точно какой-то гребаный Титаник. Потому что разбиться о скалы суровой, реальной жизни – равно столкнуться и с собой настоящей: напуганной маленькой девочкой, неискушенной и глупой, глупее даже чем Тео возможно, бледной тенью сияющих кинозвезд, настоящей, но такой нестоящей. Если твое эго умрет, что от тебя останется? Не заполнило ли оно всю сущность, не проросло ли в тебе сорняком? Хочется верить, что гордыня и глупость – это не все, что в тебе есть… Изабель точно знает, что если в один день Тео не станет, если он уйдет с этой сцены их иллюзорного эстетичного мирка, словно трагический герой, у нее не останется действительно ничего. Потому что в глубине души, под слоями экстравагантной маски, она слабая. Немогущая. Ничтожная. Изы собственной давно уже и прочно нет. Впрочем, не было ее никогда. Потому что есть лишь Тео и их любовь. С первого взгляда любовь.