***
Камден, залитый лучами солнца, бьющими в стеклянный потолок Сада Жизни, рвал на себе волосы. У него должно было получиться! Должно было! Но не получилось. Он нашёл способ убрать Столпы из формулы Уз, он смог сделать это! Но ему понадобилась магия Ущерба. Он нашёл способ получить и её: как и говорила Делайла, через кровавые жертвоприношения, через сделку с самим Владетелем. Но Камден пошёл и на это. Он получил силу, которую мир не видел вот уже две тысячи лет, стал сильнее любого волшебника Замка, вообще любого волшебника в мире живых. Он сразу же попробовал изменить Узы. Шесть лет. Шесть лет Камден жил мыслью, что у него получится, что того ужаса со Столпами больше никогда не повторится. И у него ничего не получилось. Он был сильнейшим, но этого было недостаточно. Полученной по договору магии Ущерба было мало — нужен дар. Дар намного превышал возможности тех, кто владел Ущербом по договору с Владетелем. У Камдена такого дара не было. Ни у кого не было. Вот уже две тысячи лет. Он в ярости стёр с волшебного песка теперь бесполезное заклинание. Ничего не вышло! Он толкнул жертвенный алтарь — и камень треснул. Столпы так и продолжат рождаться! Он швырял в деревья — все, что видел — чёрные молнии Ущерба, начисто стирая их из мироздания одним ударом. Он проиграл! — Магистр Рал, — позвали его, пока Камден ещё пытался отдышаться. Брис стояла позади, приложив к груди кулак. — Девушка здесь. — Приведите Ардена. У него больше не было наложниц — все, кроме Эноры, его покинули. Девушки, с которыми с тех пор был Камден, были всего лишь развлечением на одну ночь. И наутро Камден тщательно следил, чтобы они выпили снадобье, не позволявшее им зачать. Но девица, которая должна была прийти, видимо, была дурой. Она рискнула родить от кого-то ещё и заявиться во дворец со словами, что ребёнок был от Камдена. Рассматривать возможность, что снадобье не сработало, Камден отказывался. Она и правда пришла с младенцем на руках. Сиявшая улыбкой, радостная. — Ваш сын, Магистр Рал. Я не взяла на себя смелость дать ему имя, — поклонилась она. Камден её даже не помнил. — Мой? — хмыкнул он. — Ты помнишь, что ты пила утром после ночи? — Да, — с готовностью кивнула девица. — Мне говорили, что все ваши женщины пьют это снадобье. Но я выпила другое заранее, чтобы оно не подействовало, — просияла она. — Мне говорили, — всё продолжала и продолжала девица, — что вы очень любите своих детей, и я подумала… — Ты подумала, — прорычал Камден с такой яростью, что вся радость с её лица наконец испарилась, — что, обманом зачав, получишь освободившееся место наложницы. Что будешь ходить в шелках и драгоценностях, — шипел он. — Ведь ты сделала такое большое дело — раздвинула ноги! Камден был в ярости. Такой, что всё вокруг окрасилось в белый. Девица была в панике. Такой, что едва могла сказать хоть слово. Краем глаза Камден заметил появившегося чуть поодаль Ардена. Он тоже был напуган. В последнее время он часто пугался, когда Камден его звал. Он всё же взял «сына» на руки. Направил на него поток магии и… Ничего. Столп. Девица правда посмела от него родить. Ему было пару недель от силы. Маленький большеголовый свёрток с ручками, сжатыми в кулаки. Оделан был таким же когда-то. Амабель была такой же когда-то. Камден тоже держал их на руках, всматривался в их маленькие, казалось, всем недовольные лица, надеясь найти там свои черты. Камден любил их. До сих пор любил их. И своими руками причинил им такую боль, которая не сравнится даже со смертью. Он мог бы оставить этого ребёнка. Мог бы растить его, холить и лелеять, как его братьев и сестёр когда-то. У Ардена снова мог бы появиться кто-то младший, о ком он будет заботиться. Это ведь всего один Столп. Всего один. Но этот Столп вырастет. Глядя на него, Арден может оставить и своих Столпов. У них появятся свои дети и… И в конце концов когда-нибудь ещё одни малыши испытают ту же агонию, что и малыши Камдена. Жертва его детей пропадёт зря. Этот мальчик всё испортит. Камден обливался слезами. Он хотел оставить этого ребёнка. Правда хотел. Он хотел дать ему имя. Он даже был готов терпеть его мать. Но нельзя. Он уже отдал слишком много, чтобы отступить. Одним движением, убедившись, что Арден внимательно смотрит, Камден свернул собственному сыну-младенцу шею. Мать мальчика закричала. Даже не задумываясь, Камден запустил в неё молнию Ущерба. Ему всегда было интересно: стирались ли из бытия только тела или магия уничтожала и души тоже? Когда Камден попадёт к Владетелю, он попытается разыскать её и узнать. Он уронил тело своего мёртвого ребёнка прямо в траву. Арден стоял, разбитый дрожью, глядя в землю. — Посмотри на меня. — Подлетел к нему Камден, хватая за плечи. — Смотри на меня! — Арден вскинул глаза, полные страха. — Ты должен поступить так же. Ты понял меня?! Каждый Столп, рождённый до наследника или после, должен быть убит в младенчестве, ты понял?! Мои внуки, мои потомки не будут страдать так, как страдали твои братья и сёстры! Не будут! Ты не заставишь их мучиться, ты понял?! — Да, — выдохнул Арден, дрожа в руках отца. — Я понял, Магистр Рал. Арден вот уже шесть лет не называл Камдена папой. Только Магистр Рал. Как будто он не был его родителем — лишь командиром.***
Делайла ободряюще сжала руку дочери, заворожённо оглядывавшую бальный зал. Она не думала, что ей выпадет шанс побывать ещё раз в окружении этих гигантов-колонн, выпадет шанс посмотреть на изумление дочки, впервые увидевшей, как сиял Народный Дворец на солнце. И всё же она была в Д’Харе. Делайла не знала, почему, но Камден прислал приглашение на праздник в честь вступления Ардена в права наследника. Делайла не знала, зачем, но она приехала. Они с дочерью только-только вернулись из поездки по Срединным Землям. Они побывали в землях Мерцающих в ночи — маленьких существ, похожих на светлячков, очень мудрых и скрытных. Они заглянули в Племя Тины, чей народ умел говорить с духами своих предков. Они видели парочку серых драконов и даже одного красного — самого большого из трёх видов. Поговаривали, будто красные драконы даже могли понимать человеческую речь. Все эти существа, люди и животные зависели от магии. И все они могли быть уничтожены, если бы Столпы не ушли за Долину Заблудших. Делайле даже спустя одиннадцать лет было больно от принятого решения. Но, когда она смотрела на бившую ключом жизнь и магию, подаренную жертвой Столпов, вина отступала хотя бы ненадолго. Камден и Арден вышли к людям. Арден совсем вырос: вытянулся, раздался в плечах, хоть всё ещё и не избавился от подростковой угловатости. Он рос копией отца. Камден же… Делайла похолодела, встретившись с ним взглядом. Добрые духи! Это был старик. Полностью поседевший старик с серой кожей и потускневшими глазами, уставшими от жизни. Создатель, что эти одиннадцать лет — всего одиннадцать лет! — сделали с ним? Из него словно вытянули само желание жить. Только всё такая же ровная спина напоминала о былой силе и молодости Магистра. Он нашёл её взглядом сразу же. Выхватил из толпы её белое платье Матери-Исповедницы. Перевёл взгляд на её дочь, так и державшую мать за руку. На секунду Делайле показалось, что в его выцветших глазах промелькнула ненависть. Но едва Камден зацепился взглядом за угольные волосы девочки, едва отметил её бледно-серые глаза, его взгляд смягчился. Он радовался тем чертам, которые делали девочку дочерью Делайлы. Они снова встретились взглядами. И Делайле показалось, что морщины ушли с лица Камдена, а волосы снова заблестели золотом. Она знала: он тоже слышал ту музыку, под которую они однажды танцевали здесь же, тоже помнил их смех. Он всё помнил. И до сих пор любил эти воспоминания. Они кивнули друг другу в знак приветствия. Кивнули, разделяя радость шансу вернуться в то время хотя бы на одно мгновение. Делайла знала: именно поэтому она была здесь. Но после она до самого утра не могла понять, почему это было так нужно Камдену, почему спустя целых одиннадцать лет? Если бы она знала, то ни за что не приехала бы.***
Амабель сидела на холме, наблюдая, как с наступлением ночи постепенно гасли огни в каждом доме. Это были дома её семьи. Все жители долины, все Столпы стали друг другу семьёй, а долина — их новым домом. Она ещё помнила, каково это — жить не в деревянном доме. Очень смутно, но помнила. Гораздо лучше Амабель помнила, как её прежнего дома не стало. Оделан уносил её всё дальше, пока она звала отца. Амабель перестала кричать, только когда услышала крики других людей. Это было страшно. Они шли по абсолютно зелёной, усеянной яркими цветами богатой земле, окружённые гигантскими белыми и чёрными башнями. Столпы даже думали остановиться прямо на этом прекрасном месте, пройдя всего ничего. Пока вокруг не начали умирать обычные люди. Оказалось, вместо зелени они видели бесплодную пустыню. Магия натравливала на них несуществующих чудовищ, разрывавших их на вполне реальные куски. Кто-то клялся, что видел, как башни били других людей молниями. Кто-то терял рассудок, останавливаясь на одном месте и, сколько бы Столпы ни пытались докричаться до несчастных, заставить их уйти дальше они так и не смогли. Тогда Столпы ушли из этого страшного, только для них красивого места. Некоторые рыдали, скорбя о потере близких. Они пришли в земли дикарей. Это были неприветливые народы: многие погибли, прежде чем Столпы унесли ноги. Тогда Столпы дошли до Танимуры. Там был огромный дворец на острове, где жили служительницы Создателя. Оделан тогда сказал Амабель, что отец называл этих женщин плохими. Отец был прав. Эти женщины были колдуньями, вместе с ними во дворце жили волшебники. И, как только они поняли, кем были Столпы Творения, они сделали всё, чтобы Столпы покинули и Танимуру тоже. Они приходили из города в город, бились из одной закрытой двери в другую. Нигде им не было места — об отшельниках без единой крупицы дара уже пошла молва. Амабель уже и не помнила, сколько людей так и погибло в скитаниях. Не помнила она и когда перестала верить, что отец придёт за ними. Она верила долго. Очень. Но к тому времени, как они дошли до Алтур-Ранга, столицы самой удалённой страны в Древнем мире, Амабель уже точно потеряла надежду. Удивительно, но именно там Столпы нашли помощь. Волшебник Кейджа-Ранг сжалился над ними и повёл через пустыню к долине, где никто не жил, потому что никто не рисковал идти по пескам так далеко. Но у Столпов выбора не было. С одной стороны долину окружали неприступные горы, с другой — едва проходимая пустыня. С третьей Кейджа-Ранг поставил опоясывавшую долину магическую границу, сиявшую странным зелёным светом. Оделан говорил, что это была единственная магия, которая могла подействовать на Столпы, потому что граница была создана магией, но магией сама по себе не была. Это было ничто иное, как разлом в мире живых. Пытаясь перейти через неё, Столпы попадали прямиком в мир мёртвых, ведь что-что, а смерть была властна над Столпами. Амабель перевела взгляд в сторону, туда, где несколько домов стояли поодаль от остальных. Огни в окнах всё ещё горели. Там жили Оделан и другие старшие. Они не любили общаться с остальными. Считали их неразумными детьми, пестовавшими насилие. Но в Бандакаре не было насилия. Даже на постаменте статуи Кейджа-Ранга была написана его знаменитая фраза, которой Столпы все, как один, гордились: «Бойся нарушений границ этой империи, ибо за ней те, кто не видит зла». Кейджа-Ранг был мудр. Он видел, что Столпы были семьёй, а какое в семье могло быть зло? Скитаясь, горстка выживших Столпов поняла, что самым большим злом в мире было отказаться от своего близкого. Другого зла не существовало. Да, кто-то мог воровать. Да, кто-то мог даже побить сородича. Но они были семьёй. Они всё друг другу простят, лишь бы остаться вместе. Только убийство бандакарцы не могли простить. Тогда они наказывали преступника самым страшным наказанием — изгнанием. Убийца мог попытать счастья в горах, мог — в пустыне. А мог сразу выбрать смерть у границы, отвергнутый родными. Именно это Оделан и не любил. Он говорил, что бандакарцы не изгоняют людей, а убивают — ни горы, ни пустыню, ни границу в одиночку живым не пройти. Он говорил, что отвечать разговорами и сочувствием несчастному, решившемуся на кражу или драку, на самом деле не справедливо, а порочно, поскольку преступник не получает наказания, а жертва — справедливости. Амабель же считала, что Оделан просто боялся жить по-новому, как маленький ребёнок, боялся увидеть настоящий, лишённый зла, приветливый мир, который построили для себя Столпы. Но она всё равно любила брата. В конце концов, они все были одной большой семьёй.