Назови цену

      Ив с уверенностью могла сказать, что она была счастлива.       Всю свою жизнь Ив купалась в любви: четверо старших братьев носили сестру на руках, холили и лелеяли, а родители никогда не обделяли заботой единственную дочь. Потом, когда Ив подросла и стало очевидно, что она будет такой же статной красавицей, как и её мать, Ив окружили вниманием уже поклонники, обивавшие порог их дома, даже когда отец с братьями отгоняли незадачливых женихов чуть ли не с вилами. Где это видано, чтобы дочь лучшего бондаря во всей округе выходила, за кого попало? Но даже так желающих не убавлялось, пускай Ив и была Столпом. Потому что Ив была красива. И всё же, столкнувшись не раз и не два лицом к лицу с пятью здоровыми мужиками, закалёнными тяжёлой работой кто в поле, кто в кузне, кто в отцовской мастерской, женихи уходили, не солоно хлебавши, и больше не возвращались.       Один Винс не сдался.       Он не стаптывал ноги под её окнами с цветами в руках, не свистел ей вдогонку, едва Ив выходила за ворота. Нет, Винс поступил умнее: сначала он подружился с её братьями. Показал им, что даже сын зажиточного купца не чурался простой работы. Доказал им, что он был надёжным другом, всегда готовым прикрыть спину товарищам. Добился, чтобы братья пригласили его к отцу в мастерскую. Просто как хорошего друга, готового сделать небольшой заказ у бондаря. И тогда отец уже и сам стал заговаривать о том, какой славный парень есть у них в деревне. Упомянул, что даже не прочь и Ив с Винсом познакомить. Братья только согласно покивали.       Не знали они, что их драгоценная сестра и дочка уж давно была знакома со «славным парнем» и частенько сбегала к нему в ночи на тайные свидания. Не знали они, что и замуж Винс уж давно её звал, а с семьёй подружился заранее, чтобы и его не погнали со двора при первой же попытке приблизиться к воротам.       Ив была счастлива: мать всё не могла нарадоваться, что дочь так удачно выйдет замуж, отец и братья одобрили жениха. В доме только и говорили о том, как на свадьбу соберётся вся деревня!       Вот только Исповедницу среди гостей они никак не ожидали.       Она пришла, когда до свадьбы оставалась всего пара дней.       Ив заметила женщину в чёрном издалека. Да и как её можно было не заметить? Статная, платье её было из дорогой переливавшейся на солнце ткани, за спиной развевалась копна роскошных русых волос, отливавших на свету золотом, прямо как молодая пшеница. Ив в жизни не видела таких прекрасных длинных волос. Её-то волосы хоть и унаследовали яркий каштан матери, но едва прикрывали уши.       Прямо за Исповедницей шагали два волшебника в простых лиловых балахонах. Ещё чуть поодаль — целый отряд солдат, одетых в военную форму Яры. Разве солдаты армии ходят вместе с Исповедницами? Разве эти женщины не путешествуют всего лишь с одним волшебником, а не с двумя?       Ив немедленно побежала домой — рассказать семье о том, что увидела. Родители подтвердили: ни солдат, ни второго волшебника при Исповедницах никогда не бывало. Все задались вопросом, что должно было случиться, чтобы с Исповедницей отправили аж двоих магов, да ещё и король выделил ей отряд в сопровождение. Ещё больше домашних волновало, что вообще могло понадобиться в их деревне Исповеднице. Они жили тихо-мирно, все здесь друг друг знали, из самых страшных преступлений — детвора курицу украдёт забавы ради. Мать пожала плечами, понадеявшись, что Исповедница могла быть в их краях проездом и хотела найти место для ночлега: в Срединных Землях не было такого дома, который отказал бы Исповеднице в возможности отдохнуть.       Но Ив видела, как тряслись руки матери. Настолько, что она едва не выронила плошку. Мать боялась, что Исповедница пришла в поисках супруга. Братья Ив были Столпами — их не выберут. Но отец был обычным человеком, сильным и на редкость здоровым, да ещё и рукастым. Ив знала: именно таких мужчин чаще всего Исповедницы и искали. Добрые Духи! Пускай эта женщина пройдёт мимо их дома!       В дверь постучали.       Мать всё же выронила плошку, ахнув, когда та разлетелась по полу десятками глиняных осколков.       Добрые Духи Ив не услышали. Исповедница пришла именно в их дом.       Едва она переступила порог, вся семья Ив, приветствуя женщину, молча опустилась на колени.       — Встаньте, дети мои, — сказала она.       Ив никогда не слышала такого прекрасного голоса: тихий, как шёпот весеннего ветра, но твёрдый, словно сталь. И ледяной, как прорубь в промёрзшем озере.       — Чем мы можем услужить госпоже? — немедленно спросил отец, пока мать пригласила женщину присесть за только что накрытый стол. Ив заметила, что за спиной у Исповедницы стоял лишь один волшебник, как и положено, другой остался снаружи вместе с солдатами. Из окон было видно, как солдаты медленно окружали их дом.       Исповедница сесть отказалась.       Значит, она пришла в их дом не ради ночлега.       — Мне сказали, что здесь проживает семья Столпов. — Лицо женщины было недвижимым, словно камень. Только губы шевелились, будто у заколдованной статуи из страшных сказок. — Это так?       — Да, — Ив видела, с какой силой мать сжала расшитый вручную рушник. Её любимый. — Я и все мои дети — Столпы.       Исповедница чуть кивнула, едва глянув на отца.       Столпы в Срединных Землях обходили десятой дорогой. У них не было никаких сил, они даже не могли сходить к колдуньям за снадобьями, если вдруг заболеют, в отличие от обычных людей, которым эти снадобья могут помочь. Но люди всё равно их боялись. Столпы были другими, ни волшебникам, ни Исповедницам не было дано причинить им вред. Значит, они могли быть опасны. Мать рассказывала, как бабушка и дедушка, родители отца, всполошились, когда их сын заявил, что намерен взять в жёны Столп. Они грозились вышвырнуть отца из дома, навсегда забыть его имя, но отец стоял на своём. Вся деревня косо смотрела на мать и отца в те времена. И только годы и росшее уважение к отцу помогло людским пересудам улечься.       Винс недавно был в городе. Ездил по делам своего отца. Винс сказал, что в городе неспокойно: там полно солдат короля. Винс сказал, что в столице люди взбунтовались против Столпов. Поговаривали, что кого-то убили. Поговаривали, что дела были так плохи, что король объявил о намерении взять Столпы под защиту своей личной армии. Речь ведь шла о защите? Всё дело было в этом? Ведь так?       — Меня зовут Исповедница Аврил, — бесстрастно продолжала незваная гостья. — Все Столпы должны пройти со мной.       Отец молчал. Молчал долго, нахмурив брови. Искал вопрос, который такому простому человеку, как он, можно было задать такой, как Исповедница.       — Прошу прощения, госпожа, но зачем вам моя семья?       — Указом Матери-Исповедницы все Столпы должны быть переправлены через Долину Заблудших в Древний мир.       Мать ахнула. Братья уставились на Исповедницу так, словно увидали голодного волка прямо посреди улицы. Ив лишь сложила дрожавшие руки. Вот, зачем нужны были солдаты. Чтобы справиться с неуязвимыми для магии Столпами. А два волшебника — с их обычными родственниками.       — Вы думаете, я позволю увести свою семью? — спросил отец, одарив Исповедницу тяжёлым взглядом.       — Да.       — Вы ошибаетесь, — сказал он, сказал спокойно. А в следующий миг схватился за большой разделочный нож. Он, вскочив на стол и спрыгнув прямо напротив Исповедницы, проревел: — Бегите!       Это было ошибкой отца.       Всего мгновение, на которое он обернулся, стоило ему самой своей сути.       Ив не могла бежать. Она всю жизнь беспрекословно слушала отца, главу их семьи, но теперь не могла выполнить его последнее указание. Самое важное указание. Ив могла только оцепенело смотреть, словно отданный на убой ягнёнок, как вскинулась рука женщины в чёрном. Смотреть, как вместо побега братья похватались кто за что: кочерга, молоток, ножи — едва в дом влетели солдаты.       Ив видела, как волна силы Исповедницы разбила посуду и окна. Слышала, как охнул волшебник и закричали солдаты от боли.       Ив не почувствовала ничего. Ни мать, ни братья ничего не почувствовали. Только увидели, как отец упал на колени, с благоговением прошептав:       — Приказывайте, госпожа.       Благой Создатель! Какими круглыми были его глаза! Словно он увидел Доброго Духа.       — Защищай меня.       Не-ет, это был не Добрый Дух. Добрые Духи забирают себе души почивших, чтобы позаботиться о них. Исповедницы же забирали души ещё живых людей, чтобы пользоваться их оболочкой по своему усмотрению.       Монстр. Эта красивая женщина — самая красивая из всех, кого Ив доводилось видеть — была самым настоящим монстром, без единого сожаления уничтожившим их отца. Уничтожившим семью Ив.       Вопль матери заложил уши. Старший брат крикнул остальным, что это больше не их отец и что они должны защитить мать и Ив. Кто-то из средних братьев в суматохе сумел вытолкать Ив во двор, где совершенно спокойно стоял второй волшебник.       Для Ив он был не помехой.       Но солдаты, уже наставившие на неё мечи — да.       У неё даже не было шанса сбежать. Исповедница всё хорошо выдумала.       Ни у кого из них не было и шанса сбежать.       Вот только…       — Ив! — раздалось надрывное совсем рядом.       У Ив всё внутри похолодело.       У них был Винс. Что у них делал её Винс?       — Ив! — пытался он выбраться из невидимых стен шириной едва ли больше трёх шагов. Бил по воздуху руками, метался из стороны в сторону. Волшебник! Наверняка это дело рук волшебника! Ив кинулась к нему, намереваясь вытащить любимого из заточения, но едва ли сделала два шага, прежде чем стена из мечей начала смыкаться вокруг неё. — Они пришли за вами! Ив!       Ещё один крик матери прорезал воздух, расползаясь язвами глубоко внутри. Ив обернулась. И увидела старшего брата, оседавшего на пол с ножом в груди. Тем самым ножом, который схватил их отец. Средний брат ударил отца кочергой по голове — и тут же получил копьём в живот от королевского солдата.       Столько крови. Целые реки крови, просачивавшиеся сквозь доски пола вниз, в погреб. Ив казалось, что она слышала тошнотворный запах, чувствовала этот отвратительный привкус на кончике языка.       Ей было дурно.       Дурно от криков матери, умолявшей своих оставшихся двоих сыновей сдаться. Обещавшей Исповеднице, что они поедут, лишь бы её детей не трогали.       Последним, что Ив услышала, был крик её жениха. Её абсолютно обычного жениха, который ни в чём не был виноват. Который не был Столпом. А значит, на край мира он не поедет.

***

      Камден смотрел в карие глаза своего сына и не представлял, что ему ответить. Слов было достаточно. Аргументов — тоже. О, сколько он за эти дни придумал аргументов! Но сил не было.       Все силы Камдена в один заход пожрал стыд.       Оделан пришёл к нему в кабинет. Зашёл тихо, опустив глаза в пол, как будто сам стыдясь только одной мысли начать этот разговор.       До Оделана дошли слухи о сборе Столпов в Срединных Землях. И о том, что в Д’Харе скоро будет организован такой же сбор.       И Камден видел: сыну было стыдно просто за предположение, что толки могли быть не беспочвенны.       «Это правда, отец?» — читалось в залёгшей между бровей Оделана складке.       «Слухи правдивы? Нас выселяют в Древний мир, отец?» — спрашивали его пальцы, раздиравшие ногти до крови.       «Это всё из-за Девона, отец?» — кричали его широко раскрытые в мольбе глаза.       Но Камден знал: Оделан уже понял, что это правда. Он был уверен: вина, бесконечная, самая красноречивая вина на лице Камдена уже всё подтвердила.       — Сын, — проскрежетал он, хватаясь за край стола. Этот край должен был быть ему опорой. Смешно! Какой был толк опираться на руки, когда он не чувствовал под ногами пола? — Пойми.       Оделан не понимал. По его глазам, в которых рушился весь мир сына, Камден видел: Оделан не мог его понять.       Конечно. Как мог понять он, если даже Камден не понимал? Он, ворочаясь с боку на бок, пытался уснуть, уговаривая себя, что так было нужно. Он просыпался разбитым под утро, едва способный разлепить веки, продолжая повторять себе, что так было правильно, но… Камден прекрасно понимал лишь непонимание Оделана.       Он видел, как сын закрылся от него. Как его глаза покрыла ледяная корка безразличия, как поджались его губы в презрении и напряглась челюсть в гневе. «Предательство» — говорил весь вид Оделана, бросал Камдену это осознание прямо в лицо.       — Младшие знают? — спросил Камден.       — Нет, — выплюнул Оделан.       — Я прошу тебя: позаботься о том, чтобы они не знали до последнего. Дай им этот остаток надежды. И… — Камден запнулся. Он не имел права просить сына ни о чём. Он и так ожидал от него слишком многого.       — Я позабочусь о них в Древнем мире… — Оделан замялся. Склонив голову, он чуть улыбнулся. Разочарованно. Мстительно. — Магистр Рал. Сцен мы тоже устраивать не будем, не беспокойтесь. «Вся наша жизнь принадлежит тебе», Магистр.       «Магистр».       Не «отец». И уж тем более не «папа».       Камден знал, что потерял детей в тот момент, когда решил согласиться. Но только сейчас, когда его сын молчаливо вычеркнул его из своей жизни, боль потери пришла к Камдену по-настоящему. Пришла с ударом кувалдой прямо по груди, не оставившей после себя ничего, кроме ошмётков мяса и осколков костей на месте сердца.       — Спасибо, сынок, — прошептал Камден. Он потерял право называться их отцом. Но его детьми они всегда будут по праву.       — Кого вы назвали сыном, Магистр? — хмыкнул Оделан, прежде чем выйти и с оглушительным хлопком закрыть дверь.       Оделана.       Его, Оделана, Камден назвал сыном. Его спокойного, справедливого, умнейшего мальчика, готового несмотря ни на что до последнего заботиться о своей семье.       Горло сдавило.       Он не мог дышать.       Он едва мог видеть из-за подступивших слёз.       Когда в последний раз Камден плакал?       После смерти отца? В день рождения первенца? Он не помнил. Но позволил себе оплакать своих несправедливо преданных детей. Себя Камден оплакивать не собирался. К предателям у него никогда сочувствия не было.

***

      Исповедница Аврил слушала, как её волшебник тихо пересчитывал пригнанных из соседних деревень Столпов, стоявших в окружении солдат Яры. Когда вести о бойне в доме бондаря достигли других, большинство даже не сопротивлялись. Даже вещи сложили заранее. Единицы попытались убежать, но, обнаруженные, тут же сдавались. Никому не хотелось видеть своих родных в земле ни за что, ни про что.       Лес затих. Казалось, он поминал своих людей, своих детей, что родились, выросли и жили в его окружении. Аврил тоже молчала. И толпа родственников, напуганная волшебниками, молчала, беззвучно роняя слёзы. Только один седовласый мужчина стенал, рвя на себе рубаху.       — На одного больше, — нахмурился волшебник, поворачиваясь к Аврил.       Она глянула на с десяток Столпов. Среди них был молодой парень с копной вихрастых чёрных волос и густыми нависшими бровями. Аврил помнила, как он метался, со всех сторон окружённый щитами.       — Он — не Столп, — кивнула Аврил солдатам, чтобы те позволили юноше выйти.       Но тот, вскинув подбородок, схватился за руку перепуганной девушки. Аврил помнила и её. Дочка того погибшего бондаря.       — Я иду со своей… — запнулся он. — Женой!       — Мальчик мой! — воскликнул седой мужчина, падая на колени и протягивая руки, видимо, к сыну.       Вот, почему он рыдал. Знал, что его ребёнок идёт на верную смерть. Но, увы, его сын уже сам всё решил.       Аврил было жаль мужчину. Жаль родителя. Как жаль было и юношу, и — не сложно было догадаться — его пока ещё невесту. Жаль её братьев. И погибших, и оставшихся в живых. Но права показать это, права снять маску Исповедницы и хотя бы намекнуть на сочувствие, у Аврил не было. Да и вряд ли люди оценят. Лишь заклеймят слабостью.       Но если напугать юношу достаточно сильно… Может, она сумеет вернуть хотя бы этого сына отцу.       Аврил не вскидывала голову, не сжимала кулаки. Она даже голос повышать не собиралась. Лишь посмотрела прямо на парня, бесстрастным и открытым взглядом.       — Ты не пройдёшь и полумили, прежде чем магия Башен Погибели испепелит тебя, либо сведёт с ума.       Аврил ожидала, что юноша хотя бы дёрнется. Хотя бы опустит глаза, чтобы не показывать, как пошатнулась его уверенность в принятом решении. Но нужно было отдать ему должное: парень не боялся. Большинство простых людей тряслись только от одной мысли умереть от магии, будто такая смерть была какой-то другой смертью. Но не этот глупец.       Должно было быть что-то. Что-то, на что Аврил могла надавить и помочь отцу этого глупого ребёнка.       — Если не страшишься за себя и не жалеешь отца, — сказала она. — То пожалей свою жену. Это ведь ей придётся увидеть твою смерть и пойти дальше.       На этот раз парень дрогнул. Но ладонь девушки-Столпа не выпустил, в то же мгновение взяв себя в руки и расправив плечи.       — Вы там были? — выпятил он вперёд подбородок ещё больше. — Вы знаете наверняка, что всё так, как вы говорите?       — Нет, — честно ответила Аврил.       Она могла бы ему рассказать, что всю жизнь прожила в окружении волшебников Замка, обходивших Долину Заблудших седьмой дорогой. Могла бы рассказать, что засвидетельствовала последние годы жизни Ренниуса Зорандера, единственного, кто прошёл барьер Башен Погибели. Могла бы пересказать его слова о людях, блуждавших по пустыне в иллюзиях Башен десятилетиями, а может, даже веками, неспособные вырваться из ловушки. Первый волшебник рассказывал про молнии, бившие в землю со всех сторон. Про голоса, звавшие его к себе и обещавшие вечный покой. Про устрашавшие гиганты белых и чёрных Башен, магия которых была столь велика, что даже у шестисотлетнего волшебника волосы на руках вставали дыбом.       Но этот «смельчак» не поверит.       Сколько Аврил видела таких юнцов? Стариков? Взрослых мужчин? Да и женщин, и девушек тоже. Таких, которые верили только в то, что сами вбили себе в голову. Таких, которые считали всех одарённых последними лгунами и чудовищами. Аврил знала: какие бы слова она ни нашла, до ушей юноши они не дойдут. Жаль, что за его глухоту платить будет не он, а люди, которые его потеряют.       — Нет, — хмыкнул юнец. — Но вы отговариваете меня, госпожа. Конечно! Вам, пришедшим к нам из своих роскошных дворцов и замков, не понять, как можно отказаться от чего-то ради того, что дорого. Вы хоть какие-то лишения в своей жизни знали? Хоть от чего-то отказывались, как ваш род любит показывать, «ради благополучия Срединных Земель»?       Аврил ненавидела то, что она сейчас делала. Ненавидела смотреть на опустевшие лица собственных людей, которых собственноручно выкидывала на край мира. Но она делала это, как делали бы и делают по всем Срединным Землям Исповедницы: с абсолютно каменным лицом. Потому что это было то, что должно было быть сделано. Кто, если не Исповедницы?       Это был первый раз, когда она позволила себе показать свою ярость. Не в лице. Оно осталось такой же маской. Но во взгляде, заставившем гордеца икать от страха.       — Я убила собственного новорождённого сына, — ответила она побледневшему юнцу. Даже такой, как он, не мог не знать, о чём говорила Исповедница Аврил.       «И только что отказалась от сотен тысяч собственных людей».       Но об этом самоуверенный дурачок слышать не захочет.

***

      Леди Келла бросилась к дверям первой.       — Где моя дочь? — кричала она, пытаясь прорваться сквозь шеренгу гигантов-солдат Первой когорты. — Амабель! Амабель!       Вслед за ней сорвались с места все: яркие цвета платьев смешались с кроваво-красным цветом доспехов. Матери кричали, голыми руками дрались со здоровенными мужчинами, пытаясь добраться до своих детей. Только леди Энора осталась на месте, круглыми глазами смотря, как разваливалась её семья.       Двери распахнулись. Казалось, вся охрана Народного Дворца стеклась к дверям в покои наложниц Магистра.       Его рёв был похож на раскат грома среди по-издевательски ясного неба:       — Что вы здесь устроили?!       — Что мы здесь устроили? — прошептала опешившая Келла, во все глаза смотря на мужчину, которого любила, которому родила ребёнка. И который забирал у неё её единственную дочь. Её коса растрепалась. Лицо покраснело. Всё её тело дрожало в едва сдерживаемом гневе. — Что устроил ты?!       Камден молчал.       — Как ты смеешь вот так отказываться от наших детей?! — кричала Келла. — Кто дал тебе право забирать их у нас?! Кто ты такой, чтобы забирать их у нас?!       Камден всё ещё молчал. Но только слепой не заметил бы, как опасно сверкнули глаза Магистра Д’Хары.       И леди Келла была именно слепа. Не видела ничего сквозь пелену гнева и агонии.       — Келла, — прошептала подошедшая леди Энора, качая головой. Хотела предостеречь, положив руку на плечо обезумевшей матери.       Но Келла поняла жест Эноры по-своему:       — Ты смеешь меня осуждать? — просипела она. — Ты? Твоего сына никто у тебя не забирает. Твоего сына не выкидывают, как мусор! Твой-то сын, — слёзы ярости катились по круглым щекам Келлы, — наследник!       — Ты винишь меня в том, что я родила одарённого мальчика, сестра? — прошептала Энора.       — Я виню тебя в том, что твой сын — единственный, кто остаётся! — выпалила Келла, прежде чем сбросить руку Эноры.       Ледяной тон поднявшейся Адри Рал мог бы заморозить целую реку:       — Следи за словами, наложница.       — Что? — развернулась та. Издалека её тело было похоже на изломанную линию: перекошенные плечи, согнувшаяся спина. И исказившееся в неверии лицо. — Как вы можете, вдовствующая леди Рал? Они такие же ваши внуки! Такие же, как Арден!       — Они никогда не будут такими же, как Арден! — хлопнула Адри Рал по столу. Чашка жалобно задребезжала в блюдце. Эхо повторило её крик. — И ты, леди Келла, и все вы это прекрасно знаете! Арден — наследник! Он — важнее! Он всегда будет важнее! Кто не желает этого понять — волен уйти прямо сейчас.       Келла всхлипнула. Один раз. Второй. Её опухшие губы дрожали, больше не в силах сдерживать звуки вырывавшегося наружу горя.       — Вы же их убиваете, — залилась слезами наложница. — Ты убиваешь наших детей! — причитала она, ударяя в грудь так и стоявшего неподвижно Магистра. — Пусти! Пусти меня к дочери!       — При условии, — сказал Камден. Казалось, он не моргнул и глазом.       — Условии? — вытянулось лицо Келлы. — Ты собираешься ставить матери ребёнка условия?       — Да, — отчеканил он. — При условии, что ты и все остальные будете улыбаться и поддерживать версию простой поездки с отцом на пару месяцев. При условии, что вы скажете, что с нетерпением ждёте их возвращения, и сделаете всё, чтобы обеспечить им последние недели спокойствия и безопасности.       — Ты шутишь!       — Ты — мать, Келла, — пророкотал Камден, склоняясь вплотную к её лицу. — И ты сделаешь всё, чтобы Амабель прожила эти недели с радостью неведения. Ты не дашь ей засыпать где-то в дороге по чужой земле в слезах и страхе. И если я заподозрю, просто заподозрю, что кто-то из вас не собирается выполнять это условие — я запру вас всех и не дам и шанса попрощаться. Это понятно? Мои дети будут до последнего счастливы любой ценой. Ты меня поняла?       Келла не смогла ответить. Никто из наложниц не смог. Она осела на пол, рыдая в сложенные на лице руки.       — Приведите себя в порядок, прежде чем выходить к ним, — приказал Камден перед тем, как уйти.       Энора чувствовала на себе десятки пар глаз. Глаз, полных ненависти. Полных зависти. Полных злобы. Энора, наверное, была единственной, у кого во взгляде была только боль.       Она хотела бы утешить своих сестёр. Энора ведь тоже была матерью. Энора тоже смотрела, как эти дети росли, тоже заботилась о них. Но это больше не имело значения. Теперь она не была им сестрой. Она была единственной матерью, у которой не отбирали ребёнка.       Она поймала взгляд Адри Рал.       Абсолютно такой же, полный боли.       Всё же они тоже были её внуками. Что бы Адри Рал ни говорила. Но для таких, как Энора, для таких, как Адри Рал, страна всегда будет важнее чего бы то ни было. Даже семьи.

***

      Делайла смотрела, как Камден с улыбкой присел на корточки перед одним из младших сыновей. Совсем крохой, младше Амабель. Он потрепал мальчика по макушке, объясняя ребёнку, что все Столпы едут в путешествие по Срединным Землям, в которое их пригласили Исповедницы. Камден говорил ему, что с ними едет так много солдат, потому что Столпов тоже много и их всех нужно охранять. Мальчик поверил. Покивал, обнимая отца за шею. Как такой кроха мог не поверить любимому отцу?       У Делайлы сердце обливалось кровью. Она, наверное, упадёт замертво в следующий раз, когда увидит широко улыбавшихся наложниц, державших за руки своих детей, разговаривавших так, словно они ещё когда-нибудь увидятся. Но Делайла, пытаясь прогнать бессонницу и слоняясь по коридорам по ночам, видела таких же лишённых сна матерей, прятавших от неё опухшие от слёз глаза.       Камден не разрешил им поехать. Он будет единственным, кто проводит Столпы. Делайла понимала: эти женщины в дороге однажды не выдержат, расскажут правду или и вовсе попытаются сбежать и обрекут малышей на ещё большие муки. Даже она еле выдерживала. Даже Камдена трясло каждый раз, когда он был вынужден выдавить очередную безмятежную улыбку.       Удивительно: д’харианцы и старшие дети, всё понимавшие, тоже молчали. Один приказ Магистра — и никто и словом не обмолвился перед детьми, что происходило на самом деле. Но что будет, когда Столпы из Д’Хары объединятся со Столпами Срединных Земель? Что Камден будет делать в море людей, не связанных с ним Узами магии или близкого родства и потому не обязанными молчать?       Делайла могла бы обратиться к сёстрам. Исповедницы могли бы поговорить с волшебниками и солдатами и по возможности изолировать д’харианцев от жителей Срединных Земель.       Она обвела взглядом толпу: солдаты бегали из стороны в сторону, кричали что-то друг другу, их сапоги взметали брызги грязи, оседавшие на колёсах обозов. Камден сделал всё, чтобы переход для Столпов был комфортным.       Среди моря красного её взгляд зацепился за неприметное тёмное пятно: простой балахон, каштановые кудри.       Таддеус.       Он, ведя за собой взмыленную лошадь, двигался к Делайле. И она почувствовала, как на её плечах стало на один валун меньше.       Её волшебник вернулся. Несмотря ни на что её поддержка и опора вернулась.       Камден едва взглянул на младшего Зорандера — ему было не до Таддеуса.       Таддеус с грустной улыбкой смотрел только на Делайлу — ему было не до Камдена.       Она жестом подозвала своего волшебника к себе. Нужно было успеть рассказать Таддеусу об истории для детей Камдена, прежде чем они двинуться к границе со Срединными Землями.