*
Crystal Castles — Alice Practise (Instrumental)
Звёзды с кровати видны слишком хорошо, они подмигивают назойливо. Веснушки неба надоедают. Зачем они на тёмном полотне, когда у тебя под носом любимая россыпь звёзд на щеках напротив? Руслан переводит взгляд на умиротворенное лицо, покрытое сонной дрёмой. Чего-то не хватает, всё слишком… Слишком "не то". Тянется вперёд и легко касается чужих губ. Мягко на душе и тепло становится. Это же то, чего хотелось? Реакции не следует, в мыслях закрадывается диссонанс между радостью о незамеченной «шалости» и обидой на отсутствие отклика. Кладёт татуированную кисть на чужую щёку и вновь тянется к губам, сминает их сильнее и чувствует ответные действия. Он все-таки не спит? Бля. Углубляет поцелуй, совсем не щадя сохнущие губы. Надо Дане подарить гигиеничку. Рывком меняет положение. Теперь шатен над Кашиным нависает, опирается на руки по сторонам от рыжей макушки. Прерывается на секунду для вдоха и вновь льнёт к парню. Это когда-нибудь закончится? Данила руки тянет к талии, оттягивает чёрное худи и забирается под ткань, нагло оглаживая всю напряжённую спину, ведя наверх. Ладони останавливаются на лопатках и давят вниз, заставляя действовать дальше. Даня, это призыв к действию? Старший припадает к шее, оставляет пару засосов у переката в плечо. Кусает несильно, довольствуясь проделанной работой. Красиво. Шея его, будто лебединая, зияет багровыми пятнами и следом от зубов. Даню хочется сжать в руках и оставить синяки от собственной силы. Кашина хочется ощущать всем телом, потому что простых слов и шуточек не хватает. Не хватает дружеских рукопожатий. И даже объятия не дают насытиться. Данила волшебный и слишком особенный, чтобы игнорировать подобную возможность, от того сейчас руки дрожат. Весь Даня Кашин под ним, это ли не лучшее событие? Руслан садится на чужие бёдра, тянет худи наверх, еле пальцами касаясь горячей кожи, освобождает тело Данино и в открытую любуется открывающимся видом. Грудь вздымается так завораживающе, на плечах рассыпаны всё такие же прекрасные веснушки, а блядская дорожка рыжих волосков укрывается в штанах. Тушенцов сейчас бы избавился и от них, но ему нужно срочно домучать такие желанные ключицы. Языком проводит от ложбинки между ними до подрагивающего кадыка. Парень только гнётся навстречу, рот раскрывая в выдохе. Правое плечо браслетом обвивает след от зубов, что вонзились пару секунд назад, будто в яблоко. Ведь Данила Кашин — самый спелый фрукт на этой гнилой полке. И даже когда соседи его уже давно покрылись плесенью — он остается в сохранности, чтобы сейчас Руслан оставлял на нём отметины. В глазах мутно, в ушах только чужие редкие вздохи. Сам непроизвольно улыбается со своей фирменной гадостью, он хочет зрительного контакта, но рыжий только веками треплет, жмурясь немного. Он в глаза смотреть не хочет, а старший и не против смущающегося Кашина. От такой позиции только интереснее. Что-то незнакомое костром распаляется в груди, от того даже дышать сложно. Парень широким движением проводит ладонью от шеи до пупка, быстро стягивает штаны с бельём. Внизу живота пульсирует в волнении. Обхватывает член и двигает рукой вверх-вниз мучительно медленно, сжимая у основания, а внутреннюю сторону бедра жадно багровыми пятнами покрывает и в ответ получает дыхание рваное. Поцелуй оставляет на тазовой косточке сначала, прерывается, чтобы вновь взглянуть на Даню, но тот запрокидывает голову сильно, потому видно только подбородок. Тушенцов хмыкает и языком по стволу ведёт к головке. Губами её обхватывает, ушами улавливая тихий стон сверху. На тёмную макушку тяжело приземляется чужая рука, оттягивает шоколадные локоны и давит вниз, а Руслан только «за» кончиком носа встречаться с рыжими волосками на лобке. В уголках почти невидящих глаз бусины слез, на подбородке слюна, а во рту член лучшего друга. Прекрасно. Сознание пропадает до момента, когда рука шарит на дне рюкзака и, о боже, нащупывает квадратную упаковку из фольги. Открывает зубами, не срывая взгляда с парня. Латекс растягивает по всей длине, от того на пальцах остаётся смазка. Шатен надеется на то, что выглядит сейчас достаточно сексуально, но тут же натыкается на чужие сомкнутые веки. Даже обида сейчас плетётся среди всех остальных чувств. Собственные пальцы на себе чувствуют шершавый язык, а позже, фаланга за фалангой, погружаются в парня. Кожа чуть ли не обжигается стенками. Мутно всё и вязко, и стены плывут, и воздух не вдыхается, и веснушки пестрят перед глазами. Их правда так много? Движется глубже, все больше растягивая. Ему мало, чертовски мало сейчас. Даня выгибается резко, с губ слетает долгожданный стон. Нашёл. Кончиками пальцев вновь давит в ту же точку, парень расплывается и лишь простынь сжимает в руках. Даня, ты такой громкий всегда, но сейчас ты ни слова не сказал. Что не так? Неужели в постели ты не такой же крикливый? Данина нога сейчас запрокинута на чужое плечо. Головка внутри уже как пару секунд, а рыжий только дышит сквозь зубы да мычит. Руслан понимает прекрасно, что выражать чувства ему сложно поэтому сам принимает это за признаки удовольствия. Кареглазый плавно движется до упора, чувствуя как внутри Кашина узко и горячо. По-особенному горячо. Ведь ни с какой девушкой такого не было, и никакая пассия не заставляла Тушенцова в постели забывать про весь мир. Шатен тянется вниз за поцелуем, щиколотку чужую не отпуская и делая заметку о том, что у Дани так-то растяжка неплохая. Губы сминает, перед этим верхнюю губу лизнув, как бы разрешения спрашивая. Языки сплетаются, танцуют какой-то развязный и замысловатый танец, самому Руслану непонятный. Может это вальс, а может ёбаный тектоник. Вместе с этим темп учащает, глотает раздающиеся в ритм толчкам Данины мыки, больше походящие на скулёж. Руслан сомневается в реальности происходящего, ведь всё больше незнакомых ощущений появляется. Что-то на грани страха и азарта, заставляющее улыбаться прямо в поцелуй. Кашин сильно кусает губу, пронзая болью всё тело. Она точно опухнет, и никакой гиалуронки не надо будет. Выпрямляет спину и перехватывает бёдра, чуть сменяя угол. Кареглазый вновь толкается и ловит чужой вскрик. Повторяет толчок и слышит Данин стон, на мычание сходящий. Внутри младший сжимается, от этого крышу сносит. Он стонет до ужаса красиво, тембр из-за сигарет, казалось бы, прокуренный и хриплый, но парень так голосит от удовольствия, что появляется идея использовать это в песнях. Ведь в треках часто звучат аудиодорожки из порно. И зачем эти наигранные женские возгласы, когда существует столь горячо любимый Данечка? Заставляющий мурашки бегать по спине, разгоняя все чувства по телу, продолжающий восхищать собой, сводящий с ума. Ведь у Руслана по правде летит крыша от этого парня. Точно ли он настоящий? Мог ли такой человек вообще родиться? Движения все резче и сильнее, а Кашин не стонет уже, а кричит по-настоящему. У него к утру ягодицы от резкости шлепков красными будут, а на бедре появятся несколько темных синяков, ибо Руслан сжимает его уж слишком сильно. С каждым движением становится жарче, пульсация проходит по всему телу и становится как-то невыносимо. А за эти пару минут кареглазый услышал жалобное «Русь» от Дани больше раз, чем за всё время их общения. Перед глазами мажет, когда рыжий с протяжным стоном кончает. Перед глазами мажет, когда рыжий обмякает и пытается отдышаться, а Тушенцов ещё толкается, доходя то пика. И перед глазами всё такое же мыло, когда с тумбочки слышится вибрация, а на экране Руслановского телефона появляется красноволосая девушка, ярко улыбающаяся. Что ей, блять, нужно? Восемнадцатый год. Ну конечно. Тогда не только Даня был, тогда была и Настя, выедающая мозги только своим присутствием в его жизни. Руслан припадает к чужим губам, сильно и требовательно сминая их, пока Данина грудь поднимается часто. Только не она. Новый засос появляется на шее рыжего парня, в ушах вибрация усиливается, проходя до барабанных перепонок, а перед глазами вновь появляется красноволосая девушка. Блять, ну не сейчас. Под языком ареол соска, под тобой вздрагивающее тело, а в другом городе твоя девушка, нервно ожидающая ответа. Кашин хватается за плечо, сжимает его сильно и трясти начинает, пока кареглазый пытается сфокусироваться. Перед глазами нет вздрагивающего живота, часто поднимающейся груди и плечей, усыпанных веснушками. Моргает раз. Перед глазами не так мутно, всё вполне можно разобрать. Моргает два. Он лежит на кровати, рядом рыжий сидит и за плечо его тормошит, другой рукой протягивая телефон. Он говорит что-то сонным голосом. Дань, хватит, блять. — Заебал, те Настя звонит, трубку возьми. «Почему? Отключился что-ли? На нём ни следа» Руслан хватает того за воротник худи, оттягивает, оглядывая ключицы. Пусто. Чисто, как на новом холсте. «Да не может быть» — Руслан! Русла-ан! — С трубки слышен высокий женский голос, режущий уши, заставляющий съёжиться. Парень кривится, забирает телефон и еле-еле встаёт с кровати. — Что случилось? — Идёт, чуть пошатываясь. Заходит в ванную комнату, закрывает за собой дверь. Не хочет сильно Даню тревожить этим пустым разговором. — Как у тебя дела? — Он делает глубокий вздох и пытается держать себя в руках. Ничего необычного. — Всё нормально, Насть. У тебя что-то случилось? — Просто закончить. Надо просто побыстрее завершить разговор. — Русь, я очень соскучилась. — Татуированные пальцы сейчас цепляются за раковину, сжимают керамику с ужасной силой и белеют от напряжения. — Я хочу с тобой поговорить. Ты мне не пишешь толком, я вижу тебя только в дурацких сториз! — Кареглазый жмурится, пытаясь не представлять девушку сейчас. Выходит, на удивление, прекрасно. — У нас тур. У нас работа. У нас, блять, пол четвертого утра, понимаешь? — Говорит нарочито медленно, издеваясь. Уверен, что только так до неё дойдёт. — Я не могу с тобой болтать часами напролёт, тупо потому что у меня нет времени, неужели непонятно? — Руслан… — Спасибо за звонок. Спокойной ночи. — С особой резкостью тычет на красную кнопку «сбросить вызов» и роняет телефон на близлежащую полку. Вдох-выдох. Голову поднимает, его встречает отражение, от которого ужаснуться стоит. Страшно угрюмый и заёбанный, со впалыми щеками и тёмными синяками под глазами. Уже противно видеть это перед собой. Мерзко от того, что это окончательно погрязло в ошибках. Погрязло в ёбаном болоте эгоизма и усталости. Что в эту голову пришло желание трахнуть лучшего друга. Друга, с которым ты в ссоре, с которым вы, к слову, два года не виделись. Противно от того, что с его рта слышны все грубые слова, адресованные девушке, которую он, вообще-то, любил до звёздочек в глазах. Отвратительно от того, что человек в отражении грязного зеркала это и есть ты. — Мразота. — Теперь противное ему отражение в потресканном узоре, а по чуть выцветшей розе течёт алая кровь. Отпиздить самого себя — правда плохая идея?*
Patrick Watson — Je te laisserai des mots
Небо озаряется голубым, солнце уже давно встало. Оно пытается нагреть землю, чтобы люди не окоченели от холода. Но походу светило совсем не справляется. От прохлады сжимаются челюсти, ноющая боль отдаётся в голове, а кончики пальцев начинают белеть. Руслан затягивается, сигарету держа в дрожащей руке. Что, блять, было ночью? Даня стоит рядом, опирается на перила балкона, дышит ровно. Ведёт себя слишком спокойно, что начинает напрягать. Даня о чем-то думает да так серьёзно, что узнавать не очень хочется. Сейчас тишину прерывают не часто проезжающие машины и лёгкие песни птиц. Хочется к ним. Хотелось, чтобы они пели громче, ведь Кашин напрягающе молчит, а ему уши забивать надо. Рыжий за всё время бросил единственное «Доброе», когда Руслан к нему на балконе присоединился. Кареглазый делает глубокий вдох, собираясь с мыслями. — Мне хуйня какая-то снилась, — в миг всё в теле замирает, и птицы, кажется, тоже притихают, когда младший подаёт голос, начиная непринуждённо, — как будто я в болоте тонул. — Болото? Какое, блять, болото? — Да у меня тоже… — берет паузу, подбирая хоть одно подходящее слово. — Ну, тоже хуйня. Вновь тишина берет своё. Пальцы ног начинают отмерзать, мурашки по всему телу бегут, когда парней обдаёт внезапным ветром. Небо потихоньку начинает сереть, а воздуха всё больше не хватает. — Русь. — Шатен откашливается, не ожидав такого обращения. Уж слишком редко Кашин его так называл. — Я с Аней вчера разговаривал. Ты скажи только честно, — Тушенцову остаётся только смотреть в одну точку перед собой. Сигарета уже дотлевает до фильтра, скоро пальцы обожжёт и наградит парня хоть каким-то теплом, — ты знал? Ну, что нас у выхода «ждут». — Сплевывает с балкона и голову поворачивает на собеседника. У того глаза широко раскрыты. «Не говори» Даня смотрит как-то слишком жалко. Как-то по-щенячьи. Его сейчас бы прижать к себе и успокоить, пообещав сберечь от всех невзгод. «Нельзя» Бирюзовые глаза вскоре прожгут дыру, а ты был бы только рад. С дырой, зияющей у тебя во лбу, ответа от тебя не требовали бы. Но ты даже в этом сомневаешься. Знаешь же прекрасно, насколько Кашин упрямый. «Не смей. Сделаешь только хуже» — Мне нечего ответить, — смотрит в пол, стыдясь совсем как ребёнок. Не хватает только носком обуви по полу поводить. — Руслан, — делает шаг навстречу, кладёт свою руку на чужую, вцепившуюся в перила. Данина ладонь тёплая слишком по сравнению с руслановской, — ты мой лучший друг. Ты мне ближе брата. Я тебя поддержу, ты же знаешь. Я всегда на твоей стороне. «Интересное у тебя понятие для "всегда". Только вот, какое-то не рабочее» Рыжий смотрит уже чуть ли не умоляюще. Сколько ещё ему строить глазки, дабы Тушенцов окончательно сломался? — Блять, — сквозь зубы делает вдох глубокий. Что ж, раз он вот-вот умрёт от обморожения, то терять нечего. — Как бы тебе сказать-то… Дело в том, что до того, как я проснулся в гримёрке, я был в двадцать втором году. Ну, я типа… из будущего. — Ты чёт принял? — Рыжий отвечает сразу и улыбается широко, а у кареглазого что-то трепыхается в животе. Предчувствие говорит, что надо торопиться. — Нет, Дань, я серьёзно. Я помню, ты в Москве ёбнешься в обморок, у меня будет подозрение на пневмонию. Ты напишешь кучу пиздатых песен, а через два года ты отойдёшь от блогерства, и… — Делает глубокий вдох, решаясь. Еще не поздно. Ведь так? — Мы поссоримся. Вся тусовка вскоре развалится. Ты впадешь в депрессию. Всё пойдёт по пизде. Вот теперь поздно. — Чё? Какая депрессия и ссора? Я в это не поверю ниху… — Хотел бы договорить и возразить ещё много чего, но на него парень вешается, в объятьях стискивает так, что дышать становится тяжко. Не верит. Конечно не верит. Ни сейчас, ни тогда. Но надо что-то предпринять, ведь так? В голове начинает стучать, будто метрономом. Или это часы тикают? Тушенцов, у тебя слишком мало времени. — Я понимаю твою реакцию. Ты можешь не верить, это вполне ожидаемо. Просто… — вздох делает судорожный, когда глаза начинает жечь, — просто запомни мои слова. Раз и навсегда запомни, Дань. Я всегда с тобой и всегда за тебя. Я всегда за твои идеи и выходки. Каждую ёбаную секунду я буду тебя поддерживать, Дань. — Он трясётся как осенний лист, а когда губами своими притрагивается к Даниному виску, тот поражается его температуре. Будто труп его сейчас обнимает. Ноги руслановские подкашиваются, он грозится упасть, но его подхватывают мгновенно, удерживая за талию сейчас как мешок какой-то. Пухлые губы его теперь у самого уха и дрожащим голосом срывается такое сокровенное, — я люблю тебя, слышишь? Как друга, как брата, как человека. Ты любовь моей жизни, Дань. Перед бирюзовыми глазами теперь парень с мокрыми скулами от слез, с забавной причёской «под горшок», проколотым крылом носа и дрожащими руками, которые тянутся к веснушчатым щекам. Тот пытается улыбнуться, но все попытки проваливаются с неимоверным крахом. Роняет голову на чужое плечо, уже содрогаясь. Даже улыбнуться не получается, натуральный слабак. Вдыхает через нос ледяной воздух и вновь вскидывает взгляд на непонимающего Данилу. Губы чужие сминает в слезливом солёном поцелуе со вкусом крепких сигарет, все чувства разом передавая. В тёмные волосы зарывается рука и треплет мягко так, расслабляюще. Поцелуй углубляет совсем не желая отстраняться. Ещё немного, нужно ещё совсем чуть-чуть. — Я проебал когда-то и мне до ужаса стыдно. Данечка, просто запомни всё это. Каждый раз, когда тебе покажется, что все плохо, вспоминай. Даже если однажды я начну вести себя как уёбок — знай, я всё равно люблю тебя больше всей этой ебливой жизни. — Снова притягивает к себе и сжимается весь, холодом его вновь окатывает до стучащих зубов. Жмурится, боясь не увидеть свой предмет обожания. — Безумно люблю… Открывает глаза, ждёт перед собой рыжую копну волос, но его встречает пустота. Всё вокруг чёрное и невозможное.***
Кареглазый стоит в стороне от владельца квартиры, потирает раскрасневшуюся щёку да улыбается как-то по-идиотски. Ему повезло, что шокированный Даня не смог ударить со всей силы. Ему повезло, у него не сломана челюсть. Рыжий парень у рта руку держит и широко раскрытыми глазами следит за Тушенцовым. Мало ли что ещё он сделать может. Никакого доверия не вызывает, особенно с этой тупой лыбой. — Дань, — зовёт нежно, делая шаг ближе. — Заткнись и не подходи, блять, ко мне. — А рыжий хмурится, рукой левой сжимает стол, на который облокотился. — Не знаю как тут у тебя… Я не говорил этого никогда. Но я давно осознал кое-что очень важное, — ещё один шаг вперёд. В его грудь упирается чужая рука, играя некое препятствие для сближения. — Ты очень важен для меня. Я понял, что я жить без тебя не могу, как бы глупо это не звучало. Ты значишь для меня слишком многое и мне грустно видеть тебя сейчас таким напуганным. Дань, я… — Готов же. Как никогда готов сказать то, что теплится в груди мучительных полгода, но ему мешает ладонь, лежащая на его губах. — Не надо, — светлые брови ломаются, делая вид до скрипа в сердце жалким. Знает. И не хочет нести такую ношу, ведь вина будет грузом на душе, будет склизкими лапами сжимать сердце, заставляя жить и продолжать винить себя. Не хочет он нести ответственность за разбитые надежды. Не хочет давать их себе. Его руку убирают со рта, губы невесомо касаются костяшек пальцев. Так нежно и с заботой, что ныть хочется. В груди как раз что-то и начинает тянуть. — Дань, я тебя люблю. Сильно люблю и буду любить. — Он улыбается широко и, блять, слишком ослепительно. Смотрит из-под лба так очаровательно, что всё тело начинает таять. Нельзя, сука, быть таким. Глаза начинает щипать. В руках себя не держит и не пытается даже. Провально это всё. По щеке блестит мокрая дорожка. Конечно. Он опять не справился. Руслановский большой палец утирает мокрый след, но сразу появляется новый. Придурок. Ещё один. И в ответ на эту лучезарную улыбку он всхлипывает нервно. Хватит. Тихое и дрожащее «нет» теряется в чужом плече, когда его заключают в объятья. Они тёплые на удивление. Тушенцов трётся носом о висок и шепчет наперекор Даниным шмыганьям: — Походу я упустил свой шанс тогда. Мне стоит сделать это сейчас. — Проводит рукой по рыжим волосам и чувствует себя как никогда прекрасно. Мягко на душе. — Прекрати, — а Кашин дышит часто и громко. Пытается дышать, но кислород не поступает и всё кружиться начинает, в затылке больно пульсирует. Будто он сейчас помрёт. — Спасибо тебе за всё, Дань. — Тушенцов ластится как кот, лыбится, внимая всё происходящее. Рыжий запускает пятерню в тёмные волосы и жмурится сильно. В голове перестаёт пульсировать. Разлепляет веки и чуть не слепнет от вспышки. Моргает часто. Тут всё тусклое и безжизненное. Вертит головой и понять ничего не может. Рукавом чёрного худи утирает мокрые щеки и смотрит под ноги. Пол из бетона.***
ooes — Искупление
Глазам больно слишком. Взглядом нечем зацепиться, потому он просто проваливается. Проваливается всем телом и чувствует на ногах что-то липкое. Над головой включается лампочка. Свет от неё жёлтый и слабый, но он даёт увидеть хотя бы своё тело. Руслан смотрит на ладони и не понимает ничего. Какого хуя у него руки в чем-то чёрном и склизком? Он пытается убрать это непонятное нечто, но ничего не выходит. Пытается вытереть об драгоценную футболку баленсиага, та только пачкается, но на руках все так же остаётся что-то похожее на мазут. Сразу вспоминается фотосессия для последнего альбома. Тогда его руки чёрной краской обмазали, было символично и неудобно. Сейчас все так же, но только, блять, не добровольно. Вдалеке включается вторая лампочка. Под ней стоит парень в красном свитшоте. На спине всё тот же белый «HARDCORE», на лбу всё та же золотая чёлка. Даня. Вот он, стоит и улыбается. Руслан делает шаги вперёд, позже вовсе срываясь на бег. Рыжий всё ближе и ближе. Ещё чуть-чуть осталось. Вон, его с распростёртыми руками ждут. «Иди нахуй отсюда» Тушенцов бросается в объятья, но больно падает на пол. Коленки раздираются до крови, будто он на колючки упал. Кашина нет, он просто-напросто растворился. Шатен откашливается и осознает в каком жалком положении сейчас находится. Валяется на полу с разодранными коленками, весь в грязи и крови, с красными глазами и одышкой. Мерзость. Шатаясь, встаёт на ноги и вновь оглядывается. Должно же быть тут хоть что-то. Вновь слабая лампочка. Вновь крупный парень освещается жёлтым светом. Тот стоит боком и курит нервно. Дым слетает с его припухших губ и растворяется в пространстве. Одной рукой стягивает капюшон чёрного худи, показывая пустоте свои короткие рыжие волосы. Это снова он. Кареглазый вновь делает шаги, чувствуя острую боль в ногах. Идти сложно, к ногам будто кандалы прицепили. Но сейчас он снова бежит, понимая, что это последний шанс. Сейчас. — Хотя бы… — Упрашивает то ли бога, то ли сатану. Просто дайте ещё немного сил и времени, — пожалуйста, хотя бы ты… Кашин в нескольких метрах от тебя, а ты остановиться не можешь. Тянешь руку, пока видишь, как он испуганно пятится назад. Пальцы касаются его руки и вновь пустота. Ты опять падаешь, и теперь ты готов разрыдаться. Никакие сверхсилы, никакие подачки не помогают. Ты беспомощный. Тело распласталось на чёрном полу в какой-то кривой фигуре. То ли свастика, то ли поза эмбриона. Больно. Слишком больно сейчас даже плакать, но удержаться не получается, потому в этой пустоте слышны всхлипы жалобные. — Хуёво, да? — Слышно над ухом. Руслан дёргается от испуга и поворачивается в ту сторону, откуда шёл голос, но не находит ничего. — Все пропали. Куда они делись? — Вокруг снова пусто. — Я тут, — опять над ухом. Поворачивается туда и видит… себя? Перед ним сидит парень с короткими темными волосами, летучей мышью на шее, карими глазами и розой на правой руке. Это он из прошлого, конечно. — Я болтал с твоим Даней. Он сильно возмужал, — говорит с заметной улыбкой. — Но он так боялся меня… Что ты натворил, раз у него на меня реакция такая болезненная? — Я ничего… — Ну хоть сейчас не ври. — Смотрит угрюмо, заглядывая в душу, но на это получает только молчание. — В чём мои руки? — Тушенцов рассматривает чёрные ладони, всё ещё желая их поскорее отмыть. — У Кашина они в крови. Как думаешь, почему? — Он тянет за локоть заставляя поднять свою ладонь на уровень глаз. На ногу падает чёрный сгусток. — В чем мои руки? — Повторяет с нажимом. Сейчас больно даже фамилию его слышать. — В твоих ошибках. В твоих проёбах. Во всём, чем ты живёшь. Руслан, просто посмотри во что ты превратился. — И парень, до этого тут сидящий, пропадает куда-то. Перед кареглазым появляется его отражение, хотя никакого зеркала здесь не было и в помине. — Мне было бы противно видеть себя таким. Не стыдно, Рус? — Существо перед ним поднимает руку и щёлкает пальцами. Вместо Руслана появляется Настя, она бледная до ужаса. На Шпагиной недовольная гримаса и смотреть на нее тошно, — что ещё, — снова щелчок. Алина, а под глазами у неё зияют тёмные синяки. Девушка улыбается, но по ней прекрасно видно, что делает она это через сильнейшую усталость, — тебе надо увидеть, — щелчок и облик вновь меняется. Перед ним сидит Даня. Опять в этом блядском красном свитшоте, с глупой улыбкой и назойливой чёлкой. На лице красуются синяки, из носа идёт тонкая полоса крови, а глаза наливаются красным. Он выглядит пугающе, — чтобы ты понял одну единственную вещь… — Даня! — Ничего не проходит бесследно. — На веснушчатые щёки кладешь руки и пачкаешь их чёрной грязью. Веснушки пропадают, а перед тобой снова старый ты. — Что ты делаешь? — Ты осознаёшь? Это мой последний шанс! — Еблан, вслушайся в мои слова! — Парень напротив пытается перекричать мысли руслановские, но, судя по безумному взгляду, уже поздно. — Если ты упустишь его, то это прямая дорога в могилу, понимаешь? Да хоть зубами цепляйся! Делай что угодно. Только не отпусти Даню, слышишь? Ни за что, ни при каких условиях. — Руки его трясутся слишком сильно. Да он сам весь трясётся как осенний лист. — Верни мне Даню, пожалуйста. В ответ он видит только хмурый взгляд напротив и суженые зрачки своих же глаз. Этот парень вновь поднимает руку. Вновь в ушах раздаётся щелчок пальцев. Свет везде пропадает, а сверху начинает что-то давить. Тушенцов лежит, свернувшись, и судорожно шепчет одно единственное «верни». В какой момент Кашин стал твоей вещью?***
Crystal Castles — Transgender
Всё вокруг серое и блёклое. Никаких красок тут нет. Противно. Рыжий оглядывается по сторонам и понимает, что он в метро. Вокруг ни одной души, потому тут тихо как в гробу. На огромной панели показывается надпись «Поезд прибудет через…» и соответствующее время, которого со стремительной скоростью становится всё меньше и меньше. Рыжий щурится и видит на другом конце станции две мужских фигуры. Оба крупного телосложения, оба с темными волосами, только с разными причёсками. Один сидит на скамейке, а другой смотрит на спутника сверху вниз. Оба боком повернуты, у обоих летучая мышь на шее. Ну конечно. Руслан. Два Руслана? Издалека слышен подъезжающий поезд. Тут жарко, воздух будто плавится. Те две фигуры в дали походу ругаются. Сидящий получает звонкую пощёчину. Перед Даней открываются двери вагона. Неуверенно заходит и осматривается. Транспорт будто обошли новые технологии, всё старое и древнее. Они трогаются. В окне мелькают лица парней. Даже скрипучий поезд сейчас лучше потенциальной встречи с двумя Русланами. Он одного не выдерживает, а тут напор вдвойне усиливается. Кашин садится и устремляет взгляд на вид из окна напротив. Только что они выехали на поверхность. Слабый закат. Оранжевое солнце. Нужно ли оно тебе? Ржавые поручни, ржавый поезд. А кто машинист? Чайки летят над морем, от того спокойней становится. Что это за море? Вода чистая, солнце в ней расплывается. Куда он едет? — Ты бежишь от себя, — вид из окна на пару секунд сменяется на чёрный пласт. Данила дёргается и смотрит влево. Там стоит его копия из прошлого. Худощавый парень с неаккуратной причёской стоит перед дверьми, придерживаясь за поручень. Но почему-то у него виды совсем другие. Огромное поле, покрытое изумрудной травой и цветами. Почему там по-другому? — Хватит бежать от самого себя, — он поворачивает голову и смотрит в упор. — Я никуда не бегу. — Кашин старший хмурится в ответ. Что за предъявы? — Я нормальный. Молчание постигает вагон вновь. Едко розовое небо. Чёрные провода. Он хотя бы в России? Он в пространстве, в котором воздух течёт и плавится. Тут нет людей, только ты и твои голоса. Почему у тебя есть голоса? Ты не здоров. Ржавые поручни, битые стёкла. Там был Руслан. Почему там был Руслан? Руслан это тоже твои голоса. Ты его выдумал? Всё, что ты видишь это выдумка. Оказывается ты простая игрушка в руках у кого-то более великого. Смешно, правда? — Ты бежишь от своего бытия. — Юноша садится рядом и смотрит вперёд. В то же окно. Глаза снова встречают оранжевое солнце. — Это путь в никуда, пойми уже. — Я не избегаю себя. — Он не будет соглашаться с ним. Нет, только не с ним. Этот придурок слишком недалекий, чтобы отвечать ему. — Хватит бежать. — Да заткнись ты уже! — Срывается сейчас и орёт во всю глотку. Опять он слышит одно и то же. Этому парню больше нечего сказать? — Тебе не заткнуть себя же. Пока ты бежишь, я преследую тебя. — Даже если я и бегу, то что в этом плохого? Это единственный вариант, хватит на меня давить! — Облокачивается на колени и жмурится. Глазам больно. — Что с тобой происходит? — А чужой голос становится всё мягче и ближе. — Мне плохо. Что с тобой происходит? Ты знаешь почему так случилось. Ты хочешь быть один? В тебе вырос кто-то ещё. — Я не хочу сходить с ума. — Все и без того называют его сумасшедшим. — Ты просто хочешь вернуться. Все хотят. Тогда было хорошо, почему же ты бежишь? — Это тупик, они тянут меня на дно, мне там плохо. — Он говорит быстро. Говорит так, будто заучивал и репетировал помногу раз. — Я не могу быть с теми людьми. — Кто так сказал? — Я это знаю! — Он кричит куда-то вниз. Смотреть на него совсем не хочется, рвотный рефлекс сработает. — С чего ты взял? Вагон заезжает в тоннель, всё покрывается кромешной тьмой. Будто падает и теряется. Гравитация тут существует? Ничего не видно, от того пугающе. — Почему ты ведёшь себя так? — Вагон вновь заливается светом, на этот раз красным. Смотрит на пол. Везде красные лужи. Запах стоит отвратный. Металлический и тухлый. Неужели кровь? Поднимает голову. Разбитые окна, на них красные пятна. Это явно не краска. Перед ним сидит парень с уложенной на бок чёлкой. За ним потресканное стекло. У него взгляд не понимающий. Такой же, как у тебя сейчас. Наверное потому что это и есть ты. — Разве тебе было так плохо с ним? — Клонит голову на бок и поднимает светлые брови. Он правда не понимает. — Я же знаю, что не было. Почему ты бежишь отсюда? — Я ненавижу тебя. — Я и ты — одно и то же. — Он улыбается назло. Его не смущает ни запах, ни обстановка, ни чужая злость выливающаяся искрами из глаз. — Враньё! — Снова смотрит на пол. Не может смотреть на эту морду напротив. Хочется ударить пару раз по конопатому лицу, а не вести шизофренические диалоги. Почему именно ты? — Ты хочешь, чтобы тебя пожалели. — Зачем мне чья-то жалость? Это бессмысленно. — Ты строишь из себя жертву, но виноват тут только ты. Сам отнял у себя то, чем дорожишь. — Он говорит громче и от этого хочется съёжиться. Неужели он тогда умел так давить? — Заткнись. Просто, блять, замолчи! — Пока повышает голос, видит как к нему подходят. Кашин вскидывает голову. Перед ним стоит парень, в руке протягивая нож. — Ты можешь заткнуть меня. Я достаточно счастлив, чтобы помереть прямо сейчас. Убей меня. — потряхивает ножом, привлекая блеском острия. Нож тоже ржавый. Рыжий смотрит то на рукоятку, то в бирюзовые глаза. Как будто сейчас исполняется мечта. Встаёт и выхватывает нож из чужих рук, а тот только тепло улыбается. Никакого напряжения нет в теле напротив. Он правда готов к смерти? Даже если это симуляция. Кончина не должна подходить к человеку таким образом. Остриё расположилось у горла. Руки дрожат, что странно. Честно говоря, он не один раз такую сцену проигрывал в голове. Неужели получится? — Тебе наверное последнее слово нужно сказать? — Оттягивает момент. Конечно оттягивает, потому что не знает, что случится с ним самим. Оттягивает, потому что отнимает у парня самое дорогое, знает это прекрасно. — Запомни одну вещь. Без Руслана ты никуда. И все твои перебежки никуда не приведут. Пока ты бежишь — ты бесполезен. Ты просто… Договорить не даёт перерезанная артерия. По шее и руке хлещет кровь, а ты всё стоишь истуканом. Нож падает на пол, так же как и тело. Зрачки суженые, а глаза напуганные. Что ты натворил? Всё в миг темнеет. Опять темнота. Что ты натворил? Вдруг поезд начинает ехать намного громче. Стук колёс слишком сильно раздаётся в ушах. Больно. Руки жжёт от крови. «Что я натворил?» В глазах белый шум, будто в сломанном телевизоре. Шумный поезд, разбитые окна. Вагон выезжает на поверхность. На улице глубокая ночь. На удивление видны звёзды. Их слишком много. Почему? Едут слишком быстро. Из-за разбитых стекол внутрь проходит ветер. Режущий и холодный. Режущий получше ржавого ножа. Когда рельсы закончатся? — Что ты сделал? — Раздаётся совсем негромко, но слишком неожиданно. Опять его голос. Сколько здесь твоих версий? Поворачивает голову и видит исхудавшего парня. Обросшего и измученного. Правда, с этими усами и впалыми щеками он выглядит как больной. Вспоминая тот период вполне можно сказать, что он и был больным. При взгляде на него желудок начинает болезненно сводить, а в горле появляется ком. Триггер? Тошно, блять. Парень выглядит жалко и безумно. Он смотрит будто выжидающе. Глаза его пугают. Не в своем уме. Кто? — Я… — сглатывает ком в горле. На него всё ещё смотрят, а он всё ещё боится самого себя. — Что ты сделал со мной?! — Кричит, а глаза его начинают блестеть. Он правда прямо тут разрыдается? — Я смогу объяснить, только послушай… — Голос умиротворенный и напущено спокойный. Медленно подходит в смирительном жесте руки складывая. — Мне плохо! — Я понимаю. Просто надо потерпеть. Это пройдёт. — Заглядывает в глаза и старается вспомнить, что у него в голове было. Больно вспоминать. В затылке пульсирует. — Ты отнял у меня всё. Из-за тебя я один. — Глаза бешеные. Дышит громко. Сам он насторожился как животное напуганное. — Поверь, это хорошее решение. Они тянули тебя на дно, понимаешь? Хлопок и белый шум. Кромешная тьма, красная щека и кровь на руках. Чья кровь? Твоя. Четвёртая положительная. Чья это кровь? Жжёт. Щеку жжёт, руки от крови жжёт. Под ногами лужи, сзади звёзды. Куда он едет? Белый потолок. Незнакомый белый потолок и яркий свет слепит. Разлепляет веки и глаза режет. Больно. Лучше бы не открывал. Кряхтит, словно дедушка, и дышит еле-еле. Всё тело болит, потому двигаться не хочется от слова «совсем». Набирается сил и поворачивает голову. Тумбочка, непонятный аппарат, всё светлое. Плитка, какие-то шкафчики с колбами. На ногах что-то тяжелое и тёплое. Голову поворачивает в другую сторону и замирает. Руслан сидит рядом с ним, расположившись на его коленках. Спит видать. Это койка, больничная койка, понятно уже. Дилемма настоящая открылась: притвориться спящим или всё-таки разбудить Тушенцова, встретившись с проблемой лицом к лицу. Ни один из вариантов не теплил сердце, но вот девушку в халате, которая сейчас зашла в помещение, это не волнует. — Вы уже очнулись? Так это прекрасно. — Подходит к капельнице и проверяет её состояние. — Как ваше самочувствие? — Голова… И тело ломит. — В горле сушит до ужаса, потому Кашин сейчас хрипит и говорит с трудом. — Понятно. — Она оборачивается на шатена. Медлит, явно что-то обдумывая, — жалко будить вашего друга, он почти умолял не прогонять его. — Медсестра нагибается и расширяет веки. Щёлкает фонариком и светит прямо в глаз, с разных сторон рассматривая. — Вы долго не могли прийти в себя после операции, такое состояние это последствия. — Такие же махинации со вторым глазом, но делать это стало легче, ибо рыжий от удивления сам широко глаза раскрывает. — Что? Какая операция? — Фонарик выключают и смотреть становится намного легче. Девушка отстраняется и что-то пишет в медицинской карте. — Вам провели операцию после того, как вы прибыли сюда. Подробнее расскажет ваш лечащий врач. — Ручка падает во внутренний карман халата, а сотрудница лучезарно улыбается. — Главное, что вы сейчас чувствуете себя лучше. — Направляется на выход из палаты и напоследок бросает единственное, — хотя молодой человек тоже может рассказать. Он от больницы ни на метр не отходил. Хлопок двери раздаётся в ушах резко и как-то раздражительно. Какая, мать твою, операция? Рука с трудом поднимается и ложится на чужую макушку. Ерошит мягкие волосы и становится как-то спокойнее. Да, сейчас ему придётся разговаривать с Русланом, и, по ощущениям, разговор состоится тяжёлым. Но пока кончики пальцев путают локоны, смирение укладывается на сердце. Тело на коленках вздрагивает и резко выпрямляется на стуле. Тушенцов сначала фокусирует взгляд перед собой и только сейчас смотрит на Даню. Тот выглядит конечно болезненно. Бледный, иссохший и безжизненный. Но глаза его блестят, а губы пытаются скривиться в улыбке. Из приоткрытого окна дует свежий воздух, солнце заливает палату и рыжие волосы становятся золотыми. Пазл складывается один за другим и от того теплее становится. Его руку тянут к губам и мягко покрывают поцелуями, а трубка с иглой на изгибе локтя движется в том же направлении. Всё-таки странно это. Глаза руслановские слезятся и смотреть на него тоже становится жалко. — Ну и чё это? — Рыжий говорит тихо и с усмешкой, которую натягивает по привычке. Он оглядывает помещение, указывая на предмет вопроса. — Палата. — Оттягивает, мудила. Тоже не хочешь это начинать? Казалось, что ты только и жаждешь разговора. — Да? А я думал барак. — Смеётся хрипло над своей же шуткой, а кареглазый улыбается неловко, губы его дрожат, это легко заметить. — Почему я тут? — Ты ехал в такси. Какой-то придурок ехал по встречке. В итоге авария, вы лбами столкнулись. — Руслан оглаживает чужие пальцы, внимательно рассматривая татуировки. Ожог на указательном пальце, череп, «dark» на фалангах. В целом, всё это неплохо так описывает Кашина. — Осколок от стекла попал в артерию. Ты мог и не дотянуть. — Вздыхает обрывисто, явно на грани. — Ты спал четыре дня, напугал пиздец. — Да ладно тебе. Сейчас-то всё нормально, — непременно он оправится. Все в порядке. И они поговорят, поговорят попозже. Сейчас чувствуется, что всё на своих местах. Будто не было и Руслана из восемнадцатого. И не было двух лет молчания, депрессии и страхов. Не было метро, ржавых перил и разбитых стёкол. Не было. Всё, что произошло — это сон. Да, стоит обратиться к врачу, ибо таких сновидений он больше не выдержит. Руслан отпускает руку и встаёт со стула. Он выглядит потухше. Синяки под глазами заставляют сравнивать Тушенцова с пандой. Парень удаляется из палаты, когда в неё заходит врач. Мужчина спрашивает что-то и даже ответы получает. Но они все не осмысленные. Сейчас Даня не здесь. Сейчас он в метро. В вагоне поезда со ржавыми перилами. Перед ним Руслан. Надо ли оно тебе? Ты точно справишься? «Пока ты бежишь — ты бесполезен» Перестань бежать. Перестань бежать. — Русь. Я бы хотел… вернуться