Эдвард Рочестер

Ноябрь. Осень уже давно господствовала в Англии и призывала зимние месяцы. В это время года вечернее морозное небо казалось необычайно чистым и глубоким. Словно Создатель забыл развести краску и щедро покрыл ею весь свод до горизонта, а затем с той же расточительностью рассеял звездную пыль. Солнце уступало свои права, а холодный диск луны поднимался все выше. Приближались сумерки. И если еще днем любая поездка представляла собой легкую прогулку по свежему воздуху, то к вечеру морозило все сильнее. Сама природа казалась замершей в ожидании смены времени года. Были уже отчетливо видны очертания построек Хея, хорошо знакомый ландшафт давно скошенных, и успевших почернеть полей и живых изгородей вдоль них. Это означало лишь одно - моя поездка подходила к концу. Лошадь подо мной почувствовала окончание пути и припустила ход. Оставалось не больше мили. За многие месяцы жизни в средиземноморском климате я и забыл с какой суровостью обжигает ветер этих мест. Он бил в лицо, словно со всей прямотой выражал недовольство от нашей встречи. - Я и сам не рад, дружище, - мысленно отвечал я ветру, -столько раз я оставлял уже это Богом забытое место и столько же раз не был рад возвращаться. Ничего оно не сулит мне, кроме несчастий. И где бы я ни был, бремя его преследует меня по пятам. Я возвращался домой. Но мог ли в полной мере назвать это место домом? Несмотря на свежий воздух, дух его меня угнетал. Холодные мрачные стены навсегда оставили на себе отпечаток моей обреченной на одиночество судьбы. Еще две недели назад в Париже это место казалось мне лишь призраком прошлого, являвшимся в тяжелых снах. В такие ночи, просыпаясь в поту, я неизменно шел пройтись к набережной, чтобы физически ощутить свое присутствие далеко за пределами этих снов и вырваться из лап отчаяния. Величественное течение Сены успокаивало, ее бурные волны словно уносили дурные мысли и придавали им спокойный ход. Но раскаяние, каким бы деятельным оно не являлось, все же мало успокаивало разгоряченный ум. А неотложные дела принадлежащих мне земель неизменно возвращали меня в суровую реальность происходящего. Возвращали меня домой. Такие гнетущие мысли занимали мой разум в тот момент, когда вдалеке показался Торнфильд. Его серые очертания возвышались в разреженном воздухе настолько четко, что в реальности происходящего сомневаться уже было нельзя. Оставалось повернуть на дорогу, ведущую к дому, и спуститься с холма. Мой усталый взгляд лишь успел выхватить в сгущающейся темноте маленькую фигуру, закутанную в плащ на ступенях изгороди. Словно сама судьба в человеческом облике обозначала мне путь. Вдруг лошадь заскользила по обледенелой тропинке. На мгновение потеряв равновесие, мы оба с жутким грохотом оказались на земле. «Этого еще не хватало!» - пронеслось в моей голове, а возможно и вслух. Вес животного придавил мое тело, а ногу, пронзившую резкой болью, зажало в стремени. «Проклятье! Я не могу подняться». О своем приезде в Торнфильде я никого не предупреждал. Придется справляться самому. Довольно энергично пытаясь высвободиться из импровизированного капкана, я злился на самого себя. Фигура у изгороди словно ожила, боковым зрением я видел ее приближение. Она все-таки была человеческой. Прекрасно, своим падением, Мезрур, мы вызвали волнение общественности. Вставай же и продолжим путь! Меньше всего мне сейчас хотелось с кем-то говорить и принимать помощь. - Вы ушиблись, сэр? Не могу ли я вам чем-нибудь помочь?