Новогодние истории Дзитры. Проклятый Асмодеем

Колючий ветер промчался по городу, шелестя иголками заиндевевших елей и царапая людские лица колючими снежинками. – Ублюдок. Мерзавец. Стоявший у меня за спиной мужчина в видавшем виды пуховике и с руками в карманах бутафорской шубы безмолвствовал и вообще делал вид, что все происходящее имеет к нему весьма опосредованное отношение. – Подонок. – Сомневаюсь, что твой новый любовник оценит всю изощренность комплиментов, что ты тут подбираешь, – наконец, раздалось у меня из-за спины. – Я ему не дам! – немедленно окрысилась я. – Даже перед смертью! Даже после смерти. Как минимум, ближайшие пару веков. Красноречивое хмыканье из-за спины показало, что там о моей добродетели имеют более скромное и, надо сказать, более реалистичное представление. – Хочешь, чтобы он сделал такое со мной? – наконец, подпустила ранее неизменно бронебойный аргумент. Зря старалась. Как я уже говорила, тот, в пуховике, бутафорской шубе и за спиной, слишком хорошо меня знал. – С каких это пор ты стала щекотки бояться? – Пошел ты… – Я бы сейчас с удовольствием пошел бы в какую-нибудь кафешку и заказал что-нибудь вроде хорошей порции бууз и горячего чая. В отличие от тебя я все ещё умею мерзнуть, да и кинуть в желудок что-нибудь время от времени не мешает. А твоя новая подружка подождёт, особенно если ты восстановишь демонический полог, все равно пока мы её искали мы тут качественно всё вытоптали. Так что местным криминалистам тут все рано ничего не светит. А для нас с тобой часик-другой особой роли не сыграет. В определенной логике мужчине было не отказать. Для той, в поисках который мы битый час лазили по заснеженному парку, продираясь через сугробы и еловые ветки, все было уже кончено. Она лежала на спине, сложив руки на обнаженной груди в жесте наподобие молитвенного и исходила паром из растерзанной брюшной полости, содержимое которой было беспорядочно разбросано рядом с телом и, кажется, даже висело на ветках. Все тело убитой уже одеревенело, давно остекленевшие глаза смотрели в затянутое тяжелыми снеговыми тучами зимнее небо и только живот… выглядел так, будто был вскрыт и растерзан буквально пятнадцать минут назад, а десять минут назад женщина была ещё жива. – И как ты после вот этого зрелища будешь есть мясное? – Легко и просто. Этот парень, конечно тот еще кадр, но сомневаюсь, что ему хватило возможностей и общей отморожености, чтобы снабдить результатами своего ремесла все позные в округе. Пошли, поедим. Я на пустой желудок соображаю плохо. По пути к столь вожделенному заведению местного богоспасаемого общепита нам пришлось раздать с полтора десятка поздравлений с наступающим новым годом, с десяток конфет и даже выслушать тщательно заготовленный стишок от румяного карапуза, который мой спутник отметил настоящей шоколадной плиткой. Весьма качественной, между прочем, искушать так искушать, полноценным какао, а не каким-то там пальмовым маслом. Наконец, мы заняли места и, пока готовился наш заказ, имели достаточно сомнительную возможность половить на себе взгляды разной степени недоуменности и заинтересованности. Мой спутник был меньшим из магнитов для таких взглядов в нашей замечательной парочке. Ничем не примечательный тридцатилетний мужчина, повесивший на вешалку свою бутафорскую шубу деда Мороза, пуховик и оставшийся в не новом уже, но теплом свитере. Образ его завершала дедморозовская шапка, обшитые красным унты и посох с внушительной снежинкой вместо набалдашника. Основным притягивателем взглядов, особенно мужских, выступала я, одетая, как Снегурочка. Достаточно легкомысленная Снегурочка, надо отметить. Багдад в ходе долгого и изобилующего самой разнообразной аргументацией с обеих сторон спора уговорил меня все же примерить юбку длиннее ягодиц, впрочем, она всё равно оканчивалась гораздо выше колен и, одновременно, выше благоразумного. Откуда же было взять провожающим мою едва скрытую юбкой задницу похотливыми взглядами обывателям, что моя способность отморозить себе что-нибудь (а не только то, о чем они думали) уже не одну тысячу лет покоится на дне Черного моря. Нам едва-едва успели принести заказ, как за занятым нами столиком вдруг стало людно – на свободный стул приземлился субъект достаточно затрапезного вида, но весьма мускулистой наружности, что, вместе с некоторым количеством употребленного внутриутробно спиртного, придало ему смелости и уверенности, что он сможет в случае чего справиться с моим спутником. – Эй, цыпочка, – обдал он меня отличным луковым амбре с не менее превосходным перегаром, – не хочешь прогуляться в реальной компании? Давай к нам, бросай этого унылого типа! Я быстро стрельнула глазами в Багдада, но тот, не реагируя на выданную им субъектом характеристику, вооружился стаканом с зеленым чаем и невозмутимо смотрел на происходящее, явно решив занять выжидательную позицию и полюбоваться на укрощение строптивых. Однако, когда до наступления нового года оставалось все меньше времени, а под кустом немым напоминанием недоделанному делу парил растерзанным нутром холодный труп, у меня не было настроения ни на легкие интрижки, ни на какие-то изящные комбинации. – Хочу, – я повернулась всем корпусом к новому соседу по столику и с удовлетворением отметила, как его глаза исполнили характерное «туда-сюда» вслед за качнувшейся от быстрого перемещения грудью, – а что мне за это будет? Учти, дешевое пойло я не пью. Некоторое время наш новый сосед мучительно соображал – оное давалось ему крайне нелегко, хорошенько смазанные спиртом шестеренки в голове проворачиваться категорически отказывались и лишь извечная, как сам этот мир, сила проглядывающей в декольте груди и сверкающих из-под юбки бедер хоть как-то заставляла их двигаться. Я решила прийти ему на помощь: – Давай я тебе помогу, хочешь? Он кивнул. Наверное, он хотел бы сказать, что хочет от меня не помощи, а кое-чего иного, но для начала столь многообещающего знакомства он явно считал кивок вполне интересным аргументом. А я – нет. Я поправила воротник снегурочкиной курточки, сделав это так, что груди, теснясь, начали выбираться из нее наружу, подставляя ореолы сосков жадному взгляду собеседника, который вытянув шею пытался не упустить ни одной подробности происходящего. А зря – судьбоносные решения в этой ситуации несли вовсе не мои сиськи, а мои руки и мои глаза. Поймав созерцателя сокровенного за подбородок, я резко задрала ему голову, так, что он помимо своей воли оказался со мной глаза в глаза. В глаза, в которых секунду спустя уже билось секунду назад надежно спрятанное адское пламя. – Я пойду с тобой. И позволю тебе делать со мной все, что захочешь. Вряд ли тебе удастся удивить меня чем-то, человечишка. А потом, когда ты кончишь, я отгрызу у тебя всё, что ты в меня сунешь. Идёт? И небольшой, совсем крохотный импульс, прямо в мозг, через распахнутые глаза. Чтобы зрелище, которое я только что живоописала, намертво впечаталось ему в мозг. Бедняга взвыл дурным голосом, толкнулся от пола и от стола всеми конечностями, грянулся вместе со стулом на пол и, подвывая, принялся отползать от нас, не отрывая, правда, взгляд от меня, невозмутимо поправляющей гардероб. – Злюка ты, Дзитра, – оценил мои старания мой спутник, невозмутимо встав из-за стола и вернув стул, с которого только что свалился неудачливый пикапер, в нормальное положение, – ему теперь три года твои глазищи горящие будут мерещиться, когда он только попробует помыслить о том, чтобы подкатить к какой-нибудь мадам, даже если эта мадам, в общем-то не против. – Не три, а два, – обидчиво заявила я, – зато на следующий Новый год он триста тридцать три раза подумает, прежде, чем подкатывать к Снегурочке при исполнении, а еще через триста шестьдесят пять дней будет ему настоящее новогоднее чудо – его наконец отпустит. А пока пускай укрощает своего резвого скакуна собственноручно, наездничек. Терпеть не могу эти павлиньи игрища. Ну, хватило у тебя смелости подкатить к барышне, не смотря на то, что она не одна, ну скажи прямо, что ты ее хочешь, все равно ведь в морду получишь, если они против. К чему эти разговоры разговаривать? – А может, он хотел пригласить тебя покормить рыбок? – Благодарю покорно, мне не нужно крошить хлеб в банку со шпротами, чтобы догадаться, зачем меня на самом деле позвали. Но даже если вот потребность у тебя поподкатывать, ну сделай это как-то изящно, весело. А не так скучно. – Что ж ты заявляешься каждый год в этот скучный мир? Не из любви же к местным маньякам? – В этом мире живешь ты. Причина? Такая себе причина, согласна, но с тобой хоть не скучно делать это маленькое новогоднее чудо. – Поймать очередного подонка и предать его справедливой, но крайне изуверской казни – новогоднее чудо? – Ну, а чем не чудо? Что-то злое, грязное, извращенное, а подчас и похотливое остается в старом году вместе со всеми своими злодеяниями и в новом году для него места нет. Чем не новогоднее чудо? Чем не основа для новогоднего настроения? Вот я это и создаю. Пусть и не всегда очевидным образом. – А нынче с новогодним чудом, стало быть, облом? – Странно с ним всё, – задумчиво протянула я, – но ты ведь поможешь мне, да? Мужчина поставил на стол полупустой стакан и поднял с картонной тарелки упакованное в тонкое тесто мясо. Приятно, когда твоя внешность всё же может воздействовать на мужчин, не заставляя их при этом падать со стула. Даже если ты наложница Люцифера. – Давай попробуем собрать воедино все, что о нем знаем. Я оглянулась на зал скорее для проформы. Неудачливый пикапер уже живописал своим собутыльникам мои горящие адским пламенем глаза, которые, правда, давно стали обычными, серыми. Собутыльники его закономерно высмеяли, явно решив, что он что-то там придумывает, чтобы оправдать то, что ему ничего не обломилось. Того, что Багдад решил вести весьма нетривиальные разговоры в общественном месте я не страшилась – с тех пор, как местные людишки приобрели крайне неприятную привычку сжигать телесные воплощения и оболочки, демонам пришлось освоить некоторые правила конспирации, а архидемонессам, Гиперборейским наложницам, сам Люцифер велел владеть ими в совершенстве. Так что лишние уши, даже если они и имелись в этой богом или кто там по ту сторону, спасаемой едальне, могли не стараться – им тут все равно ничего не светило. – Итак, он охотится на девушек и молодых женщин. Убивает их… – ...пока что непонятным нам способом, предварительно изнасиловав. – Я считаю, что твоя версия о том, что он потрошит их заживо бредовая. – Ну, бредовая, так бредовая. Твоя добыча, твоя охота, твоя воля. А моя версия бредовая. Как и о том, почему ты его не можешь почувствовать, несмотря на весьма очевидные следы его присутствия в оптическом, так сказать, диапазоне. – Я надеялась, что это ты мне расскажешь, почему я его не могу почувствовать. – Я?!? Дзитра, дорогая, я могу тебе назвать примерно полтора десятка способов, как твои соседи по не очень уютному, но весьма теплому месту могут творить разные кровавые злодеяния и при этом не оставлять никаких следов в инфернальном диапазоне. А ты можешь назвать их в два раза больше, ни разу не повторяя приведённые мной, о которых ты, вне всякого сомнения, в курсе. Так кто должен назвать нам обоим, как этот человечишка умудряется скрываться не от кого-то там, а от самой мощной потусторонней сущности, из всех, что я видел за всю свою жизнь? А я их, спасибо профессии, повидал немало. – За комплимент конечно спасибо, но мне от него не легче. – Какой еще комплимент? Еще чего, любовнице Люцифера я еще комплименты не делал, мне пока еще дорога моя жизнь. Что у нас там еще? – Вне зависимости от того, схватило ли тело трупное окоченение или промерзло на морозе, растерзанная брюшная полость выглядит так, словно она была вскрыта пару минут назад, а ее содержимое разбросано по всей округе. Ну, ладно, не по всему микрорайону, но на дистанцию, куда может докинуть кишки обычный человек, не сходя с места. – Зачем это ему? Ну, кроме очевидных ритуально-энергетических целей? – Ты всё так же настаиваешь на ритуальном характере убийств? – Не могу придумать иного довода, чтобы он творил вот это вот. – Как на счет обычной кровожадности? – Из-за которой он кишки несчастных раскидывает по сторонам? Ладно сексуальное насилие, согласен. Ладно даже убийство – согласен. Но что бы кишки в разные стороны? Уже в это я слабо верю, не говоря уж о том, что исходящее паром брюхо, когда все остальное замерзло нахрен – это дополнительные расходы энергии, помимо той штукенции, благодаря которой ты его не чувствуешь. Он, конечно, маньяк и сволочь, возможно, с серьезно поехавшей крышей, но он логичен, логичен, каналья, хоть и не очень сведущ в женской анатомии. – Э? Поясни? – Пока ты играла в гляделки с разверстой утробой жертв, я занимался тем же самым, только с их бывшим содержимым, разбросанным вокруг. Но прежде, чем я поясню, скажи-ка мне, как архидемонесса, каким образом наш недобрый недруг потрошит своих жертв? – Как ты понимаешь, патологоанатом из меня хреновый, а в инфернальном поле на месте преступления сам Люцифер ногу сломает, так что в деталях могу ошибаться, но выглядит оно примерно так. Сначала он дырявит их в верхней части живота, сразу под ребрами. Потом несколько резов в разные стороны, чтобы можно было раздвинуть края раны, словно он пытается заглянуть внутрь. Потом, всё так же посередине, короткими резами вниз, вниз, вниз, практически до самого низа. Потом длинный рез с боку на бок, пересекающий предыдущий почти под прямым углом, практически по верхней границе таза. Что, в какой момент и зачем он выбрасывает из них я сказать не могу, это уже детали. Но в получившемся кресте на животе жертвы нет никакого ритуального или магического смысла, я бы почувствовала. – Никакого ритуального смысла в этом способе разрезания действительно нет, хотя на перевернутый крест все-таки смахивает. Сначала он насилует своих жертв, а потом пытается забрать у них то, что оставил. – Жизнь? – Семя. Некоторое время я смотрела на Багдада во все глаза. С первого слова эта версия показалась мне бредовой гораздо больше чем полностью. Первым моим порывом и было заявить ему об этом. Но я слишком хорошо знала своего собеседника – наверняка у него есть какие-то доводы в рукаве. – На этом месте по сюжету должна быть какая-нибудь серьёзная аргументация. Хотя бы ради того, чтобы я не распугала своим демоническим хохотом половину города в канун нового года. – Есть, как не быть, – он отодвинул от себя опустошённую за время разговора тарелку и снова взялся за чай, – на самом деле я немного слукавил. Но прежде, чем я признаюсь, ответь на один вопрос – как ты узнала, что он их насиловал? – Среди жертв было трое девственниц, которые перестали таковыми быть накануне окончания своего земного пути. У них была кровь на бедрах и на промежности, которая туда попала явно не в ходе вскрытия, так как в противном случае она бы просто натекла, а не размазалась. – Из меня, как ты понимаешь, патологоанатом даже еще хуже, чем из тебя. Ты на натюрэль, так сказать, за свои сколько там тысяч лет насмотрелась выше крыши, а я внешний вид большей части органов по картинкам только и знаю. Но там, среди разбросанного вокруг выпотрошенного тела, я не увидел ничего похожего на матку и влагалище. Это именно то, что он ищет, вскрывая им животы и именно то, что он найдя, забирает с собой, ибо в них его семя. А оно – ключ к тому, чтобы найти его. Ключ от самой ближней из правильных дверей – Уверен? – Это всего лишь теория. Увы. Но весьма логичная, знаешь ли. А для того, чтобы проверить её, мне нужно будет кое с кем встретиться. Без тебя. – В пентаграмму не полезу. – Фу, что за пошлость в наш посвященный, двадцать первый век. Я оставлю тебя под наблюдением, во вполне комфортабельных условиях. И учти, домовой умеет пользоваться мобильником, даже если у него его и нет.