Эра богов и героев.

      Тёплые ароматы благовоний витали в полумраке комнаты. Мягкий серебристый дым поднимался к деревянному потолку. За окном слышался шум вечерних приготовлений целого военного лагеря.       — Зачем ты привёл их? — слабым голосом спросила старушка.       Её глаза были закрыты. Белоснежное траурное платье едва касалось пола, свисая с постели. Женщина совсем не двигалась. Казалось она мирно спала, только едва заметно сведённые брови выдавали её настроение.       — Они пришли сами, — спокойно ответил статный генерал, стоящий возле кровати.       Его парадный доспех сверкал даже в тусклом свете единственной лампады. Чёрные волосы были распущены и спадали ниже плеч, а в руках он держал сложенные доспехи.       — Мама, пожалуйста… — продолжил он, слегка наклонившись к старушке.       — Нет! — она приоткрыла глаза, посмотрев на сына. — Я их не надену.       — Но ты же воин! Великий воин!       — Я была… когда-то, — она вновь закрыла глаза. Слова давались ей всё труднее. — Мне холодно…       — Да, сейчас, — генерал отвернулся от матери и положил доспехи на стол.       Свет лампады коснулся его лица. Было видно, что он зол: крепко сжатые зубы, напряжённые скулы, но глаза его отражали лишь глубокую печаль. Воин наклонился к старой деревянной тумбе и достал из ящика стёганное одеяло. Попытавшись улыбнуться, он вновь повернулся к матери.       — Сейчас станет теплее, — мягко сказал он, укрывая старушку.       — Спасибо, — прохрипела она в ответ. — А теперь оставь меня. Иди к солдатам.       Он развернулся, подхватив со стола свой шлем, и быстрым шагом вышел из комнаты.              Наступала ночь. Постройка лагеря была давно закончена и сотни костров горели недалеко от дома. В воздухе пахло дымом и походной кухней.       — Генерал, как она? — пожилой офицер подбежал к командиру, едва тот закрыл за собой дверь.       Отвечать не хотелось. Он глубоко вздохнул и посмотрел в сторону деревни. Старые, покосившиеся от времени, дома стояли друг напротив друга. Десятка два от силы. Протоптанная дорога между ними, а по середине что-то вроде небольшой площади. Иногда там останавливались приезжие торговцы, но такое бывало не часто.       Генерал знал это. Он сам вырос в этой деревне. Он сам помогал строить новый дом для матери и отца. Сам он и хоронил его, когда пришло время. И он надеялся больше никогда не возвращаться в это место. Но мать была против, как всегда. Она выбрала такую жизнь вместо дворца в столице. Вместо почестей и славы она копалась в земле, выращивая пшено и рис. До самой смерти…       — Где монах? — спросил генерал, отгоняя тяжёлые мысли, и повернулся к солдату.       — Что, уже? — помрачнел офицер, посмотрев на дом.       — Еще нет, — вздохнул командир, окончательно приходя в себя. — Так где монах? Прибыл?       — Да, мы разместили его в шатре недалеко от вашего дома. Пройдемте за мной.       Генерал вновь посмотрел на деревню, нахмурился еще больше, развернулся и пошел за своим подчиненным. Надо убедиться, что все готово.              В шатре монаха тоже горели благовония. Их запах уже вызывал раздражение и легкую головную боль. Сразу при входе в глаза бросалось множество музыкальных инструментов, разложенных на шёлковом покрывале прямо посреди шатра. За ними сидел старый монах. Его жёлто-красные одежды были испачканы дорожной пылью, а сам он выглядел сильно утомлённым от долгой дороги. Почтенный даос встал. Сдержанно поклонившись, он жестом пригласил гостя сесть рядом. Устроившись на соломенной циновке, генерал продолжил молча смотреть на инструменты. Различные флейты и дудочки, струнные «гуцинь» и «цимбалы», несколько барабанов и колокольчиков. Все это редко использовалось в похоронных обрядах, разве что в самых пышных.       — Я слышал, что она отказалась от достойных проводов? — голос монаха оказался неожиданно сильным для старика.       — Да. — выдавил из себя генерал, поднимая голову. — Отказалась.       Взглянув в глаза даоса, он тут же вновь уставился на инструменты. Что-то было в этом монахе. Что-то, что напоминало ему мать. С таким же взглядом она отказывалась от почестей и титулов. С таким же взглядом она рассказывала про жизнь в деревне, когда ей в очередной раз предложили место при дворе. И с таким же взглядом она отговаривала его, теперь уже генерала, идти в императорскую армию простым солдатом. И даже сейчас, когда её конец так близок, она вновь посмотрела на сына все теми же спокойными и отрешёнными глазами, отказываясь надевать свои старые доспехи.       Этого генерал понять не мог. Тысячи людей пришли попрощаться с его матерью. Её слава пронеслась по всей Поднебесной и ушла далеко за её пределы. Многие воины годами приходили сюда, в эту маленькую деревню, чтобы просить её благословления. Сам Император предложил ей любой титул и земли. А сейчас, умирая, она отказывается даже от достойных похорон…       — Пора. — Мягкий голос монаха вырвал его из воспоминаний о матери.       — Нет, она еще не…       — Пора. — чуть тише повторил монах, положив руку на плечо генерала.       Его спокойный взгляд не оставил сомнений. Пора.       Почтенный даос взял с покрывала небольшой золотой колокольчик, поднялся на ноги и направился к выходу из шатра. Генерал, собравшись с силами, последовал за ним.              Мысли не складывались и метались от одного к другому. Но хотя бы благовония больше не раздражали. Привычные запахи военного лагеря немного успокоили генерала. Подходя к своему дому, он даже хотел спросить откуда монах узнал, что его мать уже… Но не смог подобрать слов. Даос остановился возле двери и жестом пригласил генерала войти. Да, он должен был войти в свой дом первым.       Казалось, в комнате стало еще темнее. Лампада почти потухла, масло заканчивалось. Сейчас он должен был закрыть глаза матери и произнести прощальную речь. Но не мог. Генерал, командующий огромной армией не мог сказать нескольких ритуальных слов. Он так и остался стоять в тёмном углу комнаты, подальше от кровати.       Старый монах вопросительно посмотрел на высокого генерала.       — Её глаза уже закрыты. — сухо сказал командир.       — Тогда я начну? — отрешённо спросил почтенный даос.       Генерал кивнул.       Монах подошел к кровати покойной и выпрямился, приготовившись к ритуалу.       Звон колокольчика ударил в уши, и все другие звуки стихли. Даже шум тысяч воинов, вставших лагерем возле дома, куда-то пропал. Монах запел молитву «Открытие пути». Его голос разливался по комнате, проникая в каждый угол.       Сейчас он позовет душу матери выйти из тела. А затем составит ее посмертный гороскоп и скажет какой вид она примет в следующей жизни. Генерал вновь погрузился в свои мысли. Так может быть в этом всё дело? Может ради перерождения его мать отказывалась от всех благ, прозябая в этой грязи? Тогда это имело бы хоть какой-то смысл.       Он прижал пальцы к виску. Голова гудела и раскалывалась. Эти благовония, а теперь и звон.       Чистый звук колокольчика неожиданно сорвался на дребезжание. Даос прервал молитву, удивленно рассматривая свой инструмент. В колокольчике одна за другой появлялись всё новые трещины, пока он не лопнул прямо в руках монаха, рассыпавшись золотой пылью.       Почтенный даос отшатнулся от кровати покойной и в ужасе оглянулся на генерала:       — Она не здесь! Я не могу её…       Мощная волна энергии отшвырнула монаха, с силой прижав к стене. Широкий столб света, проломив крышу, устремился в ночное небо. Генерал сделал шаг вперед, преодолевая невероятное давление.       — Мама! — но он не услышал собственного крика. Яростный гул высвобождаемой энергии затмил все вокруг.       Еще один шаг. Он как будто продирался навстречу урагану.       — Мама! — он протянул руку к ярко-золотому сиянию.       Мгновение — и все стихло. Столб золотого света исчез. Давление излучаемой энергии пропало вместе с ним. Генерал упал на колени, упершись в пол кулаками.       Старушка мирно лежала на кровати. Скомканное одеяло лежало в её ногах. Белоснежное траурное платье слегка дрожало на ветру.       — Мама! — слёзы тяжелыми каплями падали на деревянный пол.                     * * *              Шум за окном наконец затих. Темнота и покой. Только успокаивающий звон колокольчика слышался откуда-то издалека. Но даже он постепенно угасал, оставаясь всё дальше и дальше. Холод перестал терзать её дряхлое тело. Бесконечная, сковывающая усталость ослабила свою хватку.       Темнота и покой.              Яркие лучи солнца ослепили её даже сквозь закрытые глаза, заставляя крепко зажмуриться. Приятное тепло расползалось по коже. Запах дикой травы и цветов ощущался в свежем утреннем воздухе. Капли холодной росы коснулись её щеки, а где-то недалеко пел соловей.       Расцветает магнолия       У ручья, что впадает       В великое озеро жизни,       Чья заполнена чаша.       И сверкает магнолия       У ручья, чьи изгибы       Ветвятся причудливо,       Словно судьбы наши.       Бархатный мужской голос звучал совсем рядом, заставляя тянуться к нему всей душой.       — Проснись, юная Хуа Мулан!       Шелест травы. Тень упала на её лицо, спасая от слепящего солнца, и она открыла глаза.       Великий полководец Гуань Юй стоял над ней, слегка склонив голову. Приветливая улыбка угадывалась за его густой черной бородой. Зелено-бирюзовые одежды промокли от росы, а за плечом бога переливался на солнце могучий клинок — «Гуань дао».       — Вставай, — его улыбка стала еще шире. — Нефритовый Император не любит ждать!