Ленинградский университет тонких искусств

По дороге от вокзала Вероника видела цверга – всего одного, но совершенно ясно. Он бежал в своём красном колпачке через рыночную площадь к круглой башне, словно вдоль давно несуществующей городской стены, потом, войдя как бы в ворота, обогнул башню и исчез из виду. "Если госпожа Линдер в хорошем настроении, расскажу обязательно! – подумала Вероника. – Если с порога сделает лицо, оставлю при себе..." Проходя мимо башни, Вероника заглянула в окошки первого этажа, убранные еловыми ветками и красными шарами. К празднику украсили даже алебарды, стоящие внутри для антуража. А в глубине, через подернутое инеем узкое оконце, как через линзу, на стене виднелась карта старинного шведского города – словно из давней сказки или хорошего фэнтези... Госпожа была в прекрасном расположении духа, даже улыбнулась Веронике, встречая, и пригладила своей рукой её волосы, взъерошенные после шапки. Сообщение о цверге её порадовало. – Это добрый знак! С летнего солнцестояния их не видела. В гостиной уже ждал стол под низким абажуром. В теплом свете уже поблескивали бутылки с вином и с любимой наливкой госпожи. К столу подплыла, тихонько хлопнув дверцей серванта, Лиза со стопкой тарелок. Она была в светлом, прямом, чуть блестящем люрексом платье, светлые волосы были стянуты на затылке туже обычного и даже слегка залачены. И только стрелки на глазах оставались двумя чёрными чертами на светлом образе. Лиза улыбнулась в ответ на приветствие Вероники, которая едва ступила на порог гостиной, но тут же почувствовала на плече руку госпожи Линдер. – Лиза накроет на стол сама. Ты нужна на кухне. Прошли на кухню, где пахло газовым огнем, овощами, горчицей и свежим мясом. На столе, в окружении свите из картофелин, луковиц, яблок и баночек со специями лежала недорастерзанная тушка утки. – Доведи до ума и ставь в духовку, – распорядилась госпожа. – Ты фартук не взяла? – Нет, – ответила Вероника. Свои тапочки на сменку она привыкла возить регулярно, а вот фартук – нет уж. Во-первых, все фартуки и передники, что имелись у них с бабкой, представляли собой позорище, могущее распугать любой шабаш. А во-вторых – она, конечно, предполагала, что надо будет помогать на кухне, но нефиг думать, что она тут первый доброволец и чернавка. Госпожа Линдер извлекла из шкафчика и выдала ей чуть пахнущий лавандой льняной фартук и оставила работать. Простой, даже грубоватый фартук прекрасно сочетался с платьем Вероники из чёрной джинсы с белыми швами, которое бабка называла "заводским униформенным". А Вероника любила платье за универсальность – к нему подходили любые вещи. Наденешь ремень или набор значков – и почти новый наряд. Сегодня, правда, забыла прицепить на него вообще что-либо – пожилая соседка не вовремя зашла и слезно просила помочь с мобильником, в котором ни бельмеса не понимала, а потом пришла еще раз, уже одаривать конфетками в благодарность. «Ты спешишь, Никочка? А вот на дорожку, на дорожку…» Вероника терпеть не могла работать с когда-то живым мясом, но, засучив, рукава принялась. Представила себя патологоанатомом, осмотрела пациента, довыскребла изнутри, сняла лишнюю шкуру снаружи. Потом подумала: "Вот найду сельдерей, оригинальный колер и сделаю вам утку Франкенштейна" – и дело пошло веселее. Наконец, начиненная яблоками, обложенная овощами и обмазанная маслом со смесью специй и трав, утка была водружена в духовку. – Прекрасно, – госпожа словно стояла в дверях в кухню и ждала момента. Вероника аж вздрогнула. – Идём. Содрав хомут фартука, Вероника прошла за наставницей в гостиную. Лиза уже разливала вино по бокалам. Накрыто было на четверых – один прибор для "случайного гостя", как и водилось в домах на праздник у многих людей "старого времени". Госпожа Линдер под лёгкие закуски тоже взялась за вино. Свою настойку на меду и ёлке оставила под горячее. Настойку эту пила она одна – Веронике с Лизой не позволялось. Хотя, когда они тут собирались по-своему, по-ингерманландски, может, и Лизу подчевали. Вероника прекрасно понимала, что через пару дней в их ковене, с которым она толком и не знакома, будет настоящий праздник, а теперешние посиделки – просто формальность, долг наставницы. И повод выпить под уточку. Интересно только было, где станут отмечать. Не в квартире же. Где-то на скалистых берегах среди сосен? Или на поляне у той хижины, в которую ведёт тайный ход из квартиры госпожи... И где лежит древний больной старик. Кто он все-таки ей – отец, дед, предок?.. Госпожа Линдер вполне даже тепло сказала, как она довольна своими лучшими ученицами, и пожелала счастливых зимних праздников, лёгкого поворота колеса года. – Сколль! – произнесла она, наконец. Бокалы со звоном сошлись почти под самым абажуром. Пригубив золотистое вино, ведьмы сели и стали, беседуя, закусывать. Колбаска и сыр у госпожи были, надо признать, отменными – явно из чьего-то собственного погребка. Вероника сразу стащила пару кусочков сыровяленой с орешками, стала её потихоньку грызть и слушать, как Лиза рассказывает наставнице о том, какие сочетания трав и готовых зелий они с бабушкой они пробовали в последнее время с разными целями. Информация была, наверное, даже полезной, но рассказывала Лиза долго и очень скучно. А госпожа Линдер слушала, кивала и даже что-то советовала. Вероника подозревала, что Лиза – её племянница или дочка подруги. В общем, чем-то лично особенно дорога. Когда раздался стук в дверь, Вероника подорвалась с места и тут же замерла под взглядами Лизы и наставницы. – Ты кого-то ждёшь? – сдержанно поинтересовалась госпожа Линдер. Вероника сообразила, что и вправду никого. Растерянно огляделась, зацепившись взглядом за четвёртый ничейный прибор... – Раз не ждёшь, тогда садись, – велела госпожа. Вероника села, даже выпила ещё вина, съела кусочек сыра... И вновь постучали. Теперь уже обе ученицы поглядели на наставницу. Госпожа Линдер положила обратно на стол расстеленную на коленях салфетку и поднялась. – Пойдём, ты же так рвалась, – велела она Веронике. Вместе они вышли в коридор и обе вздрогнули, когда новый стук сотряс дверь. Коснувшись плетеной куколки с руками-крыльями, закрепленной на косяке, госпожа Линдер открыла. Поначалу Вероника увидела только очертания шапки и шубы того, кто стоял на лестничной клетке. И ещё дорожного посоха в руках с изогнутым навершием, похоже, в виде какой-то головы. – Проходи, раз явился, – велела госпожа Линдер. – Не впускай холод. Незваный гость прошел в квартиру и, переступая порог, стянул шапку с головы. Уже внутри распахнул шубу и явился в свет маленькой коридорной люстры нестарым еще человеком с черными с проседью волосами и короткой бородой, с темными глазами, в верхней рубахе из крашеного в темную охру плотного сукна с высоким воротом, вышитым до состояния тесьмы. Рубаха была подпоясана узким ремнем с латунными бляшками. Обут гость был в сапоги на меху. Шубу он сам повесил поверх всех вещей на лосиные рога на стене, кинул сверху шапку, вновь взял в руки посох… который, как Вероника теперь увидела, был просто тростью – видимо, в полутьме лестницы толком не разглядела. Старая трость из светлого золотистого дерева, отполированная за годы, изгибалась змеей и оканчивалась головой, скорее напоминавшей человеческую – с узким длинным лицом, маленькими глазами и габсбурской челюстью. – Здравствуй, старая ведьма. – Здравствуй, соседский чёрт. Зачем явился? – А у тебя не накрыто, что ли? – Всегда накрыто. – Так налей. А потом уже о делах… Голос у гостя был приятный, глубокий, словно чуть рокочущий – и ясно было, что он не пускает его еще пока в полную силу. Госпожа Линдер отступила, пропуская его в гостиную. Он прошел, подмигнув Веронике. Никак не представился. А госпожа Линдер поглядела вдруг так, будто Вероника лично была виновата в его появлении. И процедила: – Иди, утку жиром полей. Вероника метнулась на кухню, открыв духовку стала обливать тушку ее собственным раскаленным жиром и соком. Утка казалась уже почти готовой – духовка у госпожи явно была заговоренная. В гостиной гость уже опрокинул стопку особой настойки, хлопнул ею об стол и руками подобрал закусок с блюд. Трость висела, зацепившись подбородком на спинке его стула. Госпожа сидела, словно кол проглотив, сжимая левой рукой смятую на столе салфетку, а правую держа на коленях, наверняка в защитном знаке. Лиза замерла с вилкой и ножом у тарелки, глядела на всех по очереди, совершенно не понимая, что происходит. Вероника тоже не понимала, но от вида Лизы ей хотелось смеяться. Ей вообще странно хотелось смеяться, наверное, от общей нервозности. – Так отчего же решил почтить накануне праздника? – спросила, наконец, госпожа. – А я много кого сейчас навещаю. Надо ведь иногда. Следить за делами университета. – А тебе до них еще есть дело? – И всегда будет. Что усмехаешься? – Я-то свободный преподаватель. Совместитель. Отношение непосредственно к университету имею слабое. – А ты не забывай, что имеешь! – гость даже постучал указательным пальцем по столу. Раздался звон духовки. – Утка! – воскликнула Вероника и вскочила, как совсем недавно от стука в дверь. К ее удивлению поднялась из-за стола и госпожа со словами: – Пойдем, поможешь мне. Они вышли из гостиной, прошли на кухню, где госпожа с видимым облегчением выдохнула, закрыла дверь и захлопотала у плиты. Веронику больше не просила помочь. – Надеюсь, не будет так, что мы вернемся, а он там Лизу доедает, – ляпнула Вероника и мигом пожалела – и шутка была дурацкая, и госпожа выронила блюдо, которое чудом не разбилось вдребезги. – Даже не шути так, – произнесла она севшим голосом без тени ледяного высокомерия. Вероника подняла блюдо, подала его госпоже, которая стала его протирать, старательно отводя взгляд. – Госпожа, так прогоните его. Вы в своем доме. – Не могу. – А вместе мы?.. – Не вместе. Ты можешь. Если бы не ты, он бы, наверное, и не пришел. – Я?! Клянусь, я ничего… – Да нет… Ты не виновата. Это очень сложно и поймешь ты всё чуть позже. Но сейчас выставить его можешь только ты – хотя бы попросить уйти, только аккуратно, вежливо. Не зли его. – И в мыслях такого не было… Вероника и правда совершенно не хотела злить незваного гостя, но он странным образом не внушал ей страха. Быть может, потому, что она не знала толком, кто он такой – тот, кого ингерманландская ведьма зовет «соседский чёрт». Жареная утка всё ненадолго сделала лучше. Предложенную ему румяную ногу гость умело и с аппетитом ел руками, руками же подхватывал картофелины с блюда. Руки вытирал о большую салфетку, усы – самым ее краешком. – Вы издалека пришли? – решилась осторожно спросить Вероника. – Есть такое. А в то «издалека» – из другого далёка. – А другу старинному что же не помогаешь? – с едкой ноткой поинтересовалась госпожа Линдер. – У него самая страда. – Другу… – протянул гость. – Старинному. Так это у него страда – пусть сам и разбирается. Сам сыновей такими вырастил, пусть сам и думает, как теперь разнять и куда девать. Когда в одном месте и в одном деле одни мужики или одни бабы надолго собираются – это всегда не к добру. Я вот никогда мальчиков с девочками особо не разделял, мне все по сердцу. Кстати… У тебя, слышал, новая ученица. Самородок, говорят… Гость перевел взгляд с госпожи на Лизу, будто бы шутя, а затем – на Веронику. И снова на госпожу. – Хороша? – Талантливая. – Талантливых много. Она – хороша? Госпожа ответила не сразу. Посмотрела на Веронику – долго, словно вновь оценивая. – Да, очень. Вероника сглотнула… – Налей-ка ещё, – велел гость хозяйке, отложив обглоданную косточку. Госпожа Линдер не спеша вновь откупорила бутылочку, налила ему рюмку. Гость поглядел на рюмку, на госпожу... Вздохнул. – О делах. Не чокаясь… Вероника чуть не хихикнула, вовремя сдержалась. И поняла, что шутки кончились. Госпожа Линдер спала с лица… потом вскочила из-за стола с криком: – Нет! У тебя нет такого права! – Есть, – почти рявкнул гость. Он на мгновение прикрыл глаза, а когда снова открыл, они уже были не темными – они горели золотым звериным огнем. – И всегда было. Ты знаешь. И не я решаю, а только прихожу и делаю. Могли и твои, но им руки марать не охота. Чего ты воешь? Он уже давно должен на коленях у моей матери лежать, а не в своем закуте. С этими словами гость поднялся со стула и подхватил свою трость. Которая в его руке будто мигом вытянулась, вновь превратившись в посох – изгиб, оканчивающийся жутковатой головой, сделался больше, словно тело кобры перед броском. Гость направился через гостиную в следующую комнату – Вероника поняла, что к потайной двери в хижину со стариком. Госпожа Линдер с криком кинулась ему наперерез и собой загородила книжный шкаф, становящийся дверью. Вероника переглянулась с оцепеневшей Лизой и поспешила за гостем. Подскочила ровно в тот момент, когда, оттолкнув госпожу Линдер, гость открыл дверь – так легко, словно та и правда вела в следующую комнату. О том, что каморка старика – скорее всего, землянка – находится где-то далеко, говорил запах сырости, которого не бывает в городском доме, и доносящийся вой вьюги. Единственная плошка с жиром освещала убогое жилище. Свет огонька выхватывал из темноты очертания лица с запавшими щеками, провалами глазниц, куцей, но длинной седой бородой. Казалось, там лежит мертвец, но тут старик приоткрыл глаза и немного повернул голову. Госпожа Линдер вцепилась в сукно рубашки гостя, а тот поглядел на нее чуть удивленно, с улыбкой – словно на кошку, которая, изогнувшись дугой, изображает в коридоре нападение уссурийского тигра. А старик смотрел на происходящее совершенно равнодушно, вряд ли вообще осознавая, что происходит. Не до конца всё понимала и Вероника, но всё же спросила: – Что он вам сделал? – Мне? – еще больше удивился гость. – Ничего. Если бы он что-то мне сделал, то не лежал бы сейчас тут. Вообще нечему было бы лежать нигде. – Он кому-то вредит своим нынешним существованием? – Ты играть со мной вздумала? – Нет. Я туплю. – Что? – Мне часто говорят, что я туплю. Не сразу понимаю, что происходит, дурацкие вопросы задаю. Вот и теперь… – А ты вообще знаешь, кто это такой? Тут рука госпожи сжалась на его рубашке еще сильнее, словно она и правда хотела разорвать ткань ногтями. – Не знаю, – ответила Вероника. – А прямо сейчас это важно? – Ты что, думаешь, кто-то вроде старого Вяйне? – Нет… – И близко нет! – Кто бы ни был – он же теперь вряд ли кому-то навредит. – Теперь – да, сильно вряд ли. – Так оставьте его пока. Сейчас ведь праздничная пора. – Я ему услугу оказываю. В праздник уходить легче. – Отпускать – тяжелее, – выпалила Вероника и заметила, что гостю, похоже, понравилось, как она это сказала. Он смерил ее взглядом в очередной раз и вновь посмотрел в глубь каморки. Старик опять уснул, уже с повернутой на бок головой, но бьющееся в плошке пламя чуть всколыхнулось и очертило контуры кантеле на стене. – Ладно, – сказал гость, взял руку госпожи Линдер за запястье и отцепил от своей рубахи. Она сразу кинулась закрывать дверь, а гость приобнял Веронику и повел в гостиную. У стола Вероника успела приметить, что Лиза тихонько приговорила свою порцию утки. – Налей мне еще. На посошок, – приказал гость, так и держа свою руку обвитой вокруг плеч Вероники. Она наполнила его стопку елово-медовой наливкой. Он отставил трость – снова трость! – взял стопку, влил ее содержимое себе в рот, но глотать не стал, а вместо этого привлек Веронику ближе к себе, приник к ее губам и сцедил всё ей. Не отрывался, пока она, боясь то ли захлебнуться насмерть, то ли задохнуться, не проглотила всё. Только одна тонкая струйка сорвалась по ее щеке, но гость шустро слизнул ее. Вероника закрыла лицо руками и, прокашлявшись от ядреной настойки и не менее ядреного метода употребления, наконец, отдышалась. Жар крепкой медовухи стекал от губ и языка по пищеводу в желудок, согревая сердце, и ниже, в живот… Гость стукнул стопкой об стол и утер усы. – Ну будет с вас! Замкни за мной. И не то что не прощаясь, а даже не глянув на госпожу Линдер, направился к выходу. Правда на пороге гостиной задержался – у столика с деревянной плошкой, в которую посетители госпожи Линдер клали «пожертвования» за излечение и предсказание. Обычно там лежал ворох банкнот, но сегодня только старинная монетка лежала на дне – на удачу, чтобы не держать пустой. Гость задумался, покопался в кармане и достал золотую монету. На всякий случай попробовал ее на зуб, после чего сплюнул ее в миску. Как и было велено, Вероника пошла закрывать за гостем. Пока она, на нетвердых ногах выбрела в прихожую, он уже накинул шубу. Шапку пока просто перебирал в руках. – Забыл сказать… – произнес он задумчиво, затем вдруг шапку прижал в груди и поклонился в пояс. – Тот, кого я знаю, велел тебе кланяться за то, что отвела скверну от невиновного. Он все видел. Спьяну Веронике показалось, что всё звучит логично и она поклонилась в ответ. Гость поднял взгляд на нее и в его глазах, снова отливающих золотом, поблескивали лукавые искорки. Он шагнул к Веронике, выпрямляясь, но не полностью – все-таки разница у них была в целую голову. Вероника поняла, что она стоит спиной вплотную к стене, но почему-то ей было не страшно – возможно, от настойки. Гость ухмыльнулся в усы. – Может, дашь чего?.. Вероника почувствовала, как сердце шлепнулось об глотку. Злить гостя было нельзя, а подчиняться неприлично, неловко… да и где? Как и всегда на нервной почве, Вероника сунула руки в карманы… Вздрогнула от собственной наглости, извлекла из левого дареную соседкой конфету и протянула гостю. Тот сфокусировал взгляд на конфетке, поглядел снова на Веронику. И улыбнулся. – С орешком, – отрекомендовала Вероника. – На дорожку, – кивнул гость и взял конфету. На прощание все же поцеловал Веронику в лоб, обдав жаром звериного духа, дерева и костра. В гостиной за время ее отсутствия, похоже, не произошло никакого разъяснительного разговора. Лиза сидела такая же шарахнутая, а госпожа Линдер, видимо, приняла еще настойки. Когда Вероника села на свое место, госпожа налила полстопочки и ей. Вероника без оговорок и тостов выпила. И задумчиво цокнула языком. – Что, – спросила госпожа, – другой вкус? – Да… – На что было похоже? Когда от него… – Как будто… со смолой. – Хорошо, – кивнула госпожа Линдер. Посидели еще пару минут, подбирая останки еды с тарелок, пока, наконец, она не велела: – Лиза, убери, пожалуйста, со стола и поставь чайник. Вероника чуть не вскочила со стула, не сразу сообразив, что обращались не к ней. Лиза охотно принялась за дело – сгребла со стола тарелки, сколько смогла ухватить, и бокалы пучком. Госпожа Линдер даже не велела ей быть поаккуратнее. Когда Лиза исчезла и, грохнув посудой об мойку, явно побежала в уборную, госпожа поглядела на Веронику и сказала: – Идем. Они прошли в соседнюю комнату, и Вероника содрогнулась при мысли, что они зачем-то снова заглянут в каморку старика. Но нет. Госпожа велела ей ждать на софе у окна, а сама скрылась за еще одной, вполне обычной дверью, ведущей, похоже, в ее спальню. Вернулась быстро, села рядом и стала прикалывать на отворот платья Вероники ювелирную булавку – длинную, серебряную с темно-голубой искоркой. Ее руки вроде не дрожали – по крайней мере, со стороны видно не было, – но насадку на острый кончик она надела не с первого раза. – Сегодня носи так, – сказала она, коснувшись голубого камушка, словно на прощание. – На наши занятия не надевай. На другие практики, где тебя наставник или партнер должен видеть, тоже. В другое время лучше носи не на виду. Ясно? – Ясно, – кивнула Вероника. Трудно было скосить глаза так, чтобы видеть, что за камень блестит теперь на черной джинсе, но блестел он поярче, чем ее крашеные фианиты и даже бабушкины сапфировые серьги. – Спасибо, госпожа Линдер. Госпожа только кивнула в ответ. Не сказала ни «пожалуйста», ни чего-то подобного. Будто сама хотела сказать «спасибо», но не смогла. – Всё-таки кто это? – спросила Вероника. Госпожа Линдер вздрогнула и чуть не оглянулась на дверь в книжном шкафу. Вероника уточнила: – Кто приходил? – Он не назвался и не намекнул, когда вы прощались? – Нет. Не понимаю… Он как-то связан со мной? – Очень отдаленно. Просто больше, чем со мной и Лизой. Странно, что вспомнил про университет, хотя, может просто к слову пришлось. Vihata sitä… Venäläinen paholainen. Но раз он выполз из своего логова, мы его еще встретим, не сомневайся. Ты-то уж точно, раз он тебя так приметил…