My home is freedom

Всё было словно в тумане, множество незнакомых лиц вокруг, дорогая машина, а за ней картеж охраны. Время летело так быстро, что Хёнджину хотелось нажать на паузу, остановить тот огромный снежный ком что летел на него с невероятной скоростью. Не было радости от осознания того, что он покинет этот «филиал ада», который и адом то уже не казался, его пожирал страх неизвестности. Страх перед его новой семьёй, член которой уже с порога показал своё отношение к нему. Не надо быть гением, чтобы увидеть алчный блеск в глазах этого Сунтэ. Хёнджин кстати узнал имя своего нового «отца» не при личном знакомстве с человеком, а у его секретаря, на которого Кима просто спихнули, как лишний груз ответственности. Пока мужчина разговаривал по телефону, ровным счётом, не обращая никакого внимания на происходящее вокруг, секретарь – Джеф Харрингтон инструктировал Кима. Это позволило Хёнджину отвлечься от дурных мыслей, снедающих его изнутри. Так вот теперь Киму нельзя было: разговаривать с кем-либо кроме секретаря, нельзя было выходить из машины без команды Джефа, нельзя заговаривать первым, только если заговорят с тобой, нельзя сквернословить, нельзя есть на публике, нельзя отвечать на вопросы журналистов – тут Хёнджин и так не стал бы ничего отвечать. С окончанием длинной тирады со словом нельзя, Хёнджин ну вот просто не мог не съязвить и спросить: - Хей, Джеф, а что можно то? За что ему неминуемо прилетело. В итоге: с окончанием льзя ничего в списке не было, можно только чинно сидеть и не забывать дышать, Хёнджин же не кукла какая-то. Так и прошёл весь путь с глухой окраины до аэропорта, в тёплом кожаном салоне автомобиля вместе с Джефом и двумя бугаями. Там их уже ждали… Прямо к ним неслись толпа журналистов, и две группы людей по десять человек с надписью «охрана» на футболках. Во многом благодаря охране это людская лавина не снесла их в первые несколько секунд, ну а потом на протяжении всего маршрута, отовсюду слышались какие-то крики, что-то падало, кого-то безжалостно роняли, в попытке занят лучшее место и заснять лучшие кадры. Особо наглые продирались и сквозь охрану, но их быстро отталкивали назад с такой силой, что несколько людей один за другим, как домино падали на пол. Хёнджин при всём своём желании не смог оставаться хладнокровным, Вся эта живая масса пугала его до дрожи, никогда ещё он не ловил на себе таких взглядов, никогда ещё не чувствовал себя куском мяса, за которым охотилось столько людей, это заставляло его сжиматься всё сильнее, стараясь стать как можно меньше. И в то же время Хёнджин пытался не подавать виду, что это его действительно пугает, сработала давняя привычка не показывать слабости на публике. Весь путь он отчаянно желал, чтобы это испытание прекратилось как можно скорее, тремор с рук перешёл на всё тело, Хёнджин уже не мог скрывать охватившую его панику. Однако, казалось, никто не заметил изменения в Киме, лишь секретарь стал идти немного медленнее как бы прикрывая его от папарацци. К счастью для Хёнджина, это не продолжилось слишком долго, буквально через несколько минут до того, как его окончательно накрыло бы паникой, они добрались до частного самолёта SU Corp. Ким чувствовал себя «не в своей тарелке», его окружали не люди, а чёрные пиджаки без имён, казалось и их лица были похожи друг на друга, ничто не отличало их в общей массе. Каждый раз слышалось с разных сторон «да, сер», «будет сделано сер» вот и всё что, пожалуй, отличало их друг от друга. И ещё этот Сунтэ, который действительно заинтересовался Хёнджином лишь когда его попросили сделать совместное фото для очередной газеты. Затем он снова стал не нужным, такой же серостью, как и «пиджаки», следующие за своим господином. Через какие-то полтора часа они наконец взобрались по трапу и вошли в самолёт. Всю дорогу Сунтэ не переставал улыбаться, как будто всё это действительно доставляло ему удовольствие, однако стоило только пассажирской двери скрыть их от внешнего мира, лживая ухмылка сползла с лица, перед Хёнджином предстал настоящий Хван. Хотя кто его знает на самом деле? Скорее всего и для самого Кима у того была своя «улыбка» из того множества, что он хранил для всех остальных. И стоило только Хёнджину начать разглядывать своего «отца», как новая ухмылка украсила фарфоровое лицо напротив. Это произошло молниеносно, Ким даже подивился такому мастерству, невольно начиная восхищаться этой двуличностью. Казалось странным что он единственный замечал эту смену масок, может это опыт не единожды преданного, заставляет его цепляться за любые странности в поведении других, а может это и вовсе паранойя, однако не смотря на душевные метания Хёнджин отказывался даже надеяться на человечные условия его дальнейшего проживания. Что-то определённо беспокоило Кима в поведении людей вокруг него. В таких раздумьях и прошёл весь полёт, Хёнджин пытался понять, как ему следует относится к своей новой «семье», хотелось нарастить больше брони пред тем, как его всё ещё слабое сердце вновь разобьют в дребезги. Перед тем как вытерпеть все удары судьбы, он хотел дать себе маленькую передышку, чтобы снова стать кремнем, уговорить себя потерпеть ещё, пообещать себе всё что угодно лишь бы не рассыпаться прямо здесь. Ким запрещал себе даже надеяться на лучшее, уж лучше он подготовиться к этому заранее, чем снова будет рушиться осколками под грязные ноги, желающие его поскорее растоптать. Вскоре самолёт пошёл на посадку в аэропорту США. Там их ждала очередная толпа журналистов и ещё больше охраны. На этот раз места было явно больше, как раз для того, чтобы посреди живой лавины был узенький проход, позволяющий попасть наружу. На этот раз с потоком репортёров справились намного быстрее, всё происходило в точности также как и тогда в первый раз, но сейчас у Хёнджина получилось натянуть на своё лицо такую же, как и у Сунтэ лживую улыбку, лишь взгляд отличал их друг от друга. Каждый, кто чуть внимательнее посмотрел бы на их лицах смог с лёгкостью разглядеть в одном назревающую панику и тонны неуверенности, а в другом лживую вежливость и ликование.

***

Через несколько минут они остановились около огромного особняка, он величественно возвышался над другими домами в округе. И выглядел как неприступный замок, такой же холодный и безжизненный, чем-то напоминал Хёнджину приют, слишком похожа была атмосфера, витающая вокруг. «Неприятное место», - отметил Ким. Зайдя внутрь Хёнджин стал озираться по сторонам, никогда ещё он не был в месте подобном этому. Ким искренне восхищался величием особняка, но понимал, что вряд ли остался бы тут дольше чем на пару часов. Вся эта архитектура, лепнина и позолота морально угнетала его, заставляла задыхаться в, казалось бы, большом пространстве. Вся это вычурность явно не пригодная для проживания здесь указывала на отсутствие вкуса у его хозяина, ну или желание померятся кошельком с другими «сильнейшими» мира сего. Пока их импровизированное шествие продвигалось вглубь дома предчувствие Хёнджина буквально вопило о том, что здесь что-то не так, весь полёт он не переставал думать об этом, и вот он наконец понял, что случилось, ворота вновь захлопнулись, решётка вновь издала противны электрический хруст. Он опять попал в западню, но на этот раз добровольно, что не умаляло его самобичевания. Вынырнув из общей колонны, он заметил стройный ряд слуг, согнувшихся в поклоне, а на ступеньках, видимо, была его новая «семья». И как успел заметить Ким, те люди явно не были счастливы при виде него. Пару мгновений ушло на проверку обстановки, внутренняя паранойя всё ещё не отпускала, да и вряд ли отпустит в дальнейшем, но он принял решение, раз уж оказался здесь, получить от этой ситуации как можно больше. Ему не впервой. Что ж путь назад закрыт, теперь только вперёд. Ким идёт по коридору, что образовали слуги, и видит неприкрытое отвращение и гнев хозяйки поместья, а также пренебрежение со стороны своих новых братишек. Что ж, примерно на такое приветствие он и рассчитывал, ничего нового, сирот нигде не любят, а он за свою короткую жизнь уже успел поймать на себе множество подобных взглядов, это уже не трогало и не причиняло ту боль, что была раньше. Спустя минуту неловких обжиманий и искусственных улыбок они отправились в огромную столовую. Там посередине, в самых клишированных представлениях, стоял длинный стол викторианской эпохи, идеально вписываясь в общее убранство и, казалось, разваливаясь от всевозможных яств. Каждый член семьи начал рассаживаться по местам, согласно статусу, занимаемому в ней, что не произвело на Кима такого уж большого впечатления, всё чаще он начинал сравнивать это место с приютом, и всё меньше ему нравилась их необратимое сходство. Во главе стола сел Сунтэ, по левую руку его жена, по правую его новоиспечённые «братишки», как понял Хёнджин, севшие по старшинству. А сам он занял место рядом с ними, самое последнее по правую сторону. Перед ним были три тарелки каждая уже предыдущей, сверху лежала салфетка, скрученная в причудливый цветок, нож, две вилки и несколько ложек, а перед тарелкой поставили пару бокалов. Хёнджин был крайне растерян, он сидел и смотрел на все эти приборы, не понимая их предназначения, поэтому украдкой стал посматривать на остальных, не желая прослыть неучем, в детском доме если ты чего-то не знал или не умел жестоко каралось, если не воспитателями, так остальными ребятами. Поэтому Ким хоть и неумело, но последовал за остальными, считывая движения каждого и стараясь подстроиться. Он хорошо чувствовал накаляющуюся обстановку между ними. И острый взгляд мачехи, направленный на него, в нём сквозила злоба, отвращение и проскальзывала…Ревность? Откуда тут взяться ревности? Вот этого Хёнджин не понимал совершенно, однако решил обдумать это позже, когда на него не будет устремлено так много взглядов. Пока его, казалось бы, препарировали на месте, Сунтэ не обращал никакого внимания ни на острое недовольство соей жены, ни на презрение его детей, а спокойно ел, периодически меняя приборы. Наконец миссис Хван не выдержала этой «милой» семейной атмосферы за столом и в гневе бросила всё что находилось у неё в руках. Это действие наконец заставило Сунтэ оторваться от еды и посмотреть на домочадцев. Он с изяществом настоящего аристократа положил приборы на стол и, чуть промокнув рот салфеткой, заговорил: - Ох, как трогательно, дорогая, я понимаю, ты так взволнована появлением в нашей семье ещё одного ребёнка. Я был уверен, что вы полюбите друг друга с первого взгляда. «Лис» - подумал Хëнджин, только он мог обыграть сцену скандала в свою пользу, одновременно, ставя свою жену на место и указывая, в первую очередь, на свой авторитет. Пока что для Хëнджина именно Сунтэ стал самой противоречивой фигурой в этом доме. Опыт жизни на улицах помогал и здесь, срывая ненадёжно висящие маски на лицах. Госпожа Хван - больше известная как Хван Ери была просто избалованной красавицей, вот и сейчас еë интересовало лишь внимание, прикованное к ней, вот и причина такой любви к метанию вилок в стол. А от кого она желает добиться внимания можно и не гадать, с ним она борется за внимание Сунтэ. Глупо, считал Хëнджин, она не понимает простых истин и живёт в своем радужном мире. Их дети, хм, такие же избалованные, как и их маман, Хëнджину даже не надо было напрягаться чтобы понять это. Хотя он и понимал, что относится к ним он довольно предвзято. Но не стоит корить его за это, доля скепсиса у него есть ко всему. После этой сцены его повели в кабинет Сунтэ. С лëгкой грацией, которая вырабатывается упорным трудом, Сунтэ поднялся со стула и проплыл на второй этаж, постоянно оборачиваясь и следя за Хëнджином. И всë это время Киму нестерпимо хотелось понять для чего он здесь. Не могло же это быть сочувствием и милосердием по отношению к сироте, э- неет что-то в этом замешено. Вот только что? На этот вопрос как раз и не было ответа. А пока мысли заполняли его голову, Хëнджин брëл следом за Сунтэ и старался запомнить куда ведут всё эти многочисленные коридоры. И вот спустя несколько минут блуждания по ним, Хëнджин заходит в кабинет Хвана. Там как, собственно, и везде в этом доме всё говорило о достатке хозяина, но почему-то казалось, что кабинет не обжит. Всё идеально расставлено, будто мерили по линеечке, ни где ни пылинки, но эта комната по сравнению с остальными выглядела более одиноко и запустело. Оглядевшись Ким замечает главу семьи присевшего на край стола. Вся его поза говорила о том в каком положении он чувствует себя рядом с Кимом. - Добро пожаловать в то место, где тебя не осудят, где ты можешь оставаться самим собой, где тебе помогут преодолеть все трудности. Добро пожаловать домой Хван Хёнджин, - приторно улыбнувшись, сказал Хван Сунтэ. Я уверен ты поладишь со своей новой семьёй, и так уж и быть я устрою тебя в академию верховой езды. - Академию верховой езды, сер? – Это стало сюрпризом для Хёнджина. Да, он излишне увлекался верховой ездой, когда они традиционно отправлялись попрошайничать на скачках, однако не смел даже мечтать об этом. «И откуда Сунтэ вообще узнал об этом?» - Ну, во- первых, не сер, зови меня отцом на публике, а дома, пожалуй, просто Сунтэ, а во-вторых, каждый ребёнок в этой семье заканчивает эту академию, это их обязанность, а для тебя это, будем честны, возможность, которой я позволю воспользоваться, и спрошу за это достаточно много, а впрочем у тебя нет выбора – не дал даже слова вставить Хван. - Я ожидаю от тебя благодарности за эту возможность, так что только посмей посрамить эту фамилию своими неудачами, естественно так просто такого замухрышку туда не возьмут, именно поэтому мне придётся вложиться в твоё образование и имидж. Что ж, пока это всё, что тебе нужно знать, с завтрашнего дня начнутся твои занятия, советую встать пораньше, чтобы успеть к семейному стилисту, или тебя затолкают в машину в пижаме, и поверь мне, ты пожалеешь об этом. И помни ты должен наверстать всё за этот год, удачи! Хёнджин поспешил выйти из кабинета, всё в нём протестовало такому обращению, однако он понимал, что никто в этом доме, а авторитет надо заработать, лишь поэтому он сдержался чтобы не выпалить что-то язвительное. Выйдя за порог, он не сразу заметил женщину, одетую в строгую форму прислуги: серое платье средней длинны с чёрными туфлями на маленьком каблуке, что не мешало ей ходить очень тихо. Именно она отвела его в комнату, теперь принадлежащую ему. Ким, как только разделся, сразу же повалился на кровать, за этот день ему многое пришлось пережить, лишь поэтому он смог сдержать своё неуёмное любопытство. Так он смог проспать лишь до раннего утра, как и сообщил Сунтэ его разбудили довольно рано, правда в пижаме его никто вытаскивать не собирался, лишь присевший радом с кроватью Джеф ожидал, когда он разлепит глаза. Хёнджин был рад, что это именно он пришёл, чтобы отвезти его. Именно этот человек вызывал в нём симпатию, вроде старшего ворчливого брата, который и леща даст и похвалит если нужно. Только с ним можно чуть расслабиться, но опять же Ким не мог доверять полностью никому. Спустя несколько минут, Хёнджин одетый в «что-то приличное», сидел на заднем сидении в одном из автомобилей охраны и совсем не ждал встречи со стилистом. Ему всё это было чуждо, дорогая одежда, какие-то стилисты, охрана, особняк, на второй день тут, он почувствовал усталость от всей этой мишуры. События этого года сменялись слишком резко и оставляли раны на сердце Кима, он не привык, не хотел менять что-то почти родное, на отстранённую холодность, надевать всё новые и новые маски. Вот он в студии стилиста, где ему стригут популярную, статусную стрижку, подбирают стиль, чтобы влиять на мнение масс, взращивают медийную личность. Вот он на уроке этикета, сидит на положенном месте за огромным столом, напротив него учитель с указкой больно бьющей руки, он сидит в костюме серого цвета, жилете, галстуке, всё «как положено». А кому положено – не понятно. Если Хёнджину, то это не его, не его маска, не его «кожа», которую нестерпимо хочется содрать, всё не его. Вот он в абсолютно пустом доме, пытается разучить Джигу, Моррис, Контрданс и Бассе. Хотя даже не понимает зачем ему все эти средневековые пляски. Вот он пытается выучить несколько языков, неизбежно путается в них, достаётся сильно… Вот он опять сделал что-то не так. На него косо смотрят не только домочадцы, но и прислуга, они так и не приняли его. Все они против него, почти не с кем поговорить, некому излить душу. Хёнджин всё больше закрывается в себе, у него тут нет приятелей, нет никого с кем можно было всё это разделить. Вот он стоит напротив толпы с множеством камер и журналистов, его с теплотой обнимает Сунтэ, и как-то мерзко на душе. Слышать эти притворные речи, видеть это раболепство и бессовестно врать, цитируя заученный текст. Вот прошёл год, Хёнджин стоит с идеальной причёской в идеально выглаженном и начищенном костюме тройка, он идеален за столом, идеально склоняется в поклоне пред Сунтэ, идеально исполняет любые па, идеально владеет языками, идеален его имидж, он популярен у папарацци всё тот же заученный текст живо и ярко слетает с его языка. Он идеален абсолютно во всём, у него множество масок, уже не перечесть и не узнать, где настоящий он, да Хёнджин и сам уже не знает. Зато теперь он хорош для всех. Угождает всем, переделал себя под новые стандарты. Он готов, готов, готов слышно от учителей, что вбивали ему знания, теперь он готов. Готов кричат солдаты, когда находят мёртвого врага. Он изучил изнанку этого общества, он в нём как рыба в воде, он готов…