Мы всё равно будем вместе.

Тёплое солнце, лазурное море, голубое небо. Как давно я мечтал об этом, об отпуске, но никогда не брал его из-за того, что не хотелось ехать одному. Никогда не видел смысла в одиночном отпуске. Ведь не с кем разделить радость совместного отдыха, а потом не с кем поделиться совместными воспоминаниями. Но теперь я не один — со мной мой любимый человек, который как ребёнок резвиться в воде и явно не собирается вылезать из нее. Наблюдая за его счастливым видом, я наверное буду содроганием сердца вспоминать каждый раз тот день, когда чуть его не потерял. Всё происходило как в самом кошмарном сне: пистолет, выстрел, кровь на груди Галфа. Помню, как пытался её остановить, как чуть сам не умер, когда не нашёл пульса на его сонной артерии, как пытался заставить его сердце биться, потеряв почти надежду на то, что у меня получится. Как я рыдал, когда поймал слабое биение его ожившего сердца. Как радовался, услышав сирену скорой, которая вовремя приехала, как считал минуты до того момента, когда окажемся в больнице. Как благодарил всех богов, что нас встретил мой профессор с готовой операционной. Как настоял на том, что буду ему ассистировать на операции, и он, видя, что меня бесполезно отговаривать, дал добро. Как бесконечностью казалось время, когда мы пытались его спасти, вытаскивая пулю из его сердца. Как несколько раз оно останавливалось, и, казалось, что и моё сердце замирает в этот момент. Как семь дней, семь долгих дней, я был рядом с ним в реанимации, пока он был в коме. Как я каждый раз приходил в ужас, когда его показатели падали и задыхался от счастья, когда на следующий день они улучшались. Мой профессор, видя моё состояние, освободил меня от работы, он понимал, что я бесполезен сейчас как врач, и решил не рисковать пациентами, а оставить меня рядом с единственным, с которым я провёл долгих мучительных семь дней. О как я был счастлив заметив трепет его ресниц и чуть-чуть не умер от счастья увидев его открытые глаза, они смотрели на меня и слабой улыбке, коснувшийся его губ, что вернула меня к жизни. Его первое слабое хриплое: «Привет», заставившее меня разрыдаться как маленькому ребёнку, уткнувшись в его плечо. Как спали на одной кровати, прижавшись друг другу, когда ему стало получше. Мне кажется, что это был самый чудесный сон в моей жизни, когда я прижимался к любимому человеку, и моя колыбельная — это стук его сердца. Капли прохладной воды, на моём лице и солёный поцелуй на моих губах, возвращает меня из тяжёлых воспоминаний в счастливую реальность к нему — к живому с улыбкой от которой замирает сердце и хочется петь. Он словно знает, когда меня засасывает в мрачные воспоминания, он каждый раз возвращает меня поцелуями к себе, в свои объятия. И я обнимаю его, затягивая в глубокий жадный поцелуй. Мне так это сейчас необходимо, мне нужно почувствовать эту реальность — он здесь, он рядом. А его эрекция, упирающаяся в моё бедро говорит, что он ещё и хочет меня. От этой мысли я возбуждаюсь, чувствуя себя желанным. Но, я не только его парень, но ещё и врач и поэтому прежде чем удовлетворить наше желание обладать друг другом, нужно позаботиться о голоде телесном, чтобы были силы на удовлетворение своей страсти. Я прищуриваясь от яркого солнца и спрашиваю моего мальчика: — Ты голоден? — Очень. — Я про еду. — Ну, раз ты про еду то я не против подкрепиться. — Тогда пошли — насытим тело, а потом я утолю твой другой голод. — Звучит многообещающе, — его яркая улыбка заставляет меня улыбнуться в ответ. Как же я счастлив видеть его рядом! Я встаю с шезлонга и, накинув большое полотенце на плечи Галфа, обнимаю его одной рукой за талию. Мы отправляемся в кафе неподалеку от моря, чтобы насладиться едой и прекрасным видом из окна за нашим любимым столиком. — Опять вспоминал? — Так заметно? — М, да. — И что меня выдаёт? — Твои глаза. —И что с ними не так? —Когда на тебя накатывает, в них вся вселенская печаль. И после, когда я тебя целую, у тебя в глазах столько нежности, что я чуть не захлебываюсь от неё. А потом ты становишься супер-прилипчивый. — Тебе не нравится? — Что ты, я люблю тебя всякого: и с сердечками в глазах, и гневного, и даже свирепого, и сопливо-ванильного. — Я тоже тебя люблю. И знаешь я самый счастливый человек на свете! — Ой как ванильно-о-о-о! И сладко! У меня от твоих слов сейчас задница склеится. — Да, не переживай за это, сейчас вернёмся в наш домик, и я решу проблему с твоей задницей. — Кто бы сомневался в твоих способностях, — после этих слов мы оба рассмеялись, и на нас обернулись немногочисленные посетители кафе, в котором мы любим перекусить и поболтать не о чём. Поев, мы вышли из кафе и, повернувшись к Галфу, я спросил его: — Может, прогуляемся? — я протягиваю ему руку ладонью вверх, ожидая, когда он положит свою. — Пошли, с тобой хоть на край земли, — кладет свои нежные пальчики в мою ладонь, я притягиваю их к своим губам, поцеловав, и смотрю с усмешкой в его глаза. — Как ванильно-сладко, — передразнил я, вернув ему его же слова. Мы прогуливались вдоль берега, наслаждаясь приятным вечерним ветерком и тихим шумом прибоя, что приятно дополнял нашу вечернюю прогулку. Я держал его руку в своей, периодически целуя её, и меня умилял его смущённый вид. Меня всегда удивляла его двойственная натура. Однажды мне захотелось понаблюдать, как он выступает в суде. И придя, сел так, чтобы он меня не видел. Меня поразила какой он жёсткий, бескомпромиссный, порой даже где-то жестокий, разбивающий вдребезги все доводы адвоката своими найденными уликами. Смотря на этого властного прокурора, вспоминал, как ещё утром он стонал и скулил подо мной, прося трахнуть его наконец-то. Рядом со мной он милейший парень на свете, ну прямо котик. И, глядя на него таково в суде, я заводился с каждой минутой, мечтая побыстрее трахнуть этого прокурора и слышать его мольбы быстрее и сильнее. — Звонил Макс, — прервал тишину Галф. — И что говорит? — небольшая пауза, словно задумался о чём-то. — Он смог добиться для отца условного срока. — Тебя это радует или огорчает? — Не знаю. Я за эти восемь лет так привык его ненавидеть, что теперь не знаю, что я испытываю сейчас. Знаю только одно — что ненависти нет, а на её месте появилась какая-то пустота внутри меня по отношению к нему, — после его слов мы шли молча. Я знал, хоть он и говорит мне это всё, где-то внутри он любит своего отца и скучает по нему, но пока сам не понимает этого. И только от его отца зависит — сблизятся ли они когда-нибудь. Потому что я точно знаю — Галф не сделает первый шаг к сближению, он ждёт этот шаг от отца, который покажет тем самым, что он ему нужен и он его любит. Я остановился и притянул его к себе. Мне так хочется, чтобы когда-нибудь они нашли точку примирения и снова стали семьей. Мы целуемся не спеша, мне хочется затопить его нежностью, избаловать любовью. Чтобы всё плохое исчезло из наших воспоминаний бесследно, чтобы без страха и сомнений смотреть в будущее, в котором даже через много-много лет мы вот так же будем стоять и целоваться, выливая всю нежность друг на друга. — Замёрз? — Нет, — помолчав немного, всё же признался, — чуть-чуть. — Тогда, может, продолжим в более уютном местечке? — Я не против, не хочу потом вымывать из своей задницы песок, — я засмеялся, чмокнул его в губы, взял за руку и потянул в наш домик, который стоял прямо на берегу моря. Оказавшись в нашем мирке без лишних глаз, я прижал его прямо к закрытой двери. Жадно целуя его податливые губы. Мне хочется его сейчас любить нежно, расцеловывая его тело, и видеть, как он тает в моих руках. Мне хочется раствориться в нём. — Душ, — пытается сказать мне уже возбуждённый, тяжело дыша, мой мальчик. Я отрываюсь от него лишь для того, чтобы продолжить уже под струями тёплой воды. Лаская его разгорячённое тело цвета молочного шоколада от жаркого солнца. Мы оба уже в пене, и наши тела скользят друг о друга. Я расцеловываю его шею, оставляя новую порцию своих меток, слыша его частое дыхание. Насладившись, я разворачиваю его к себе спиной и, пройдясь руками по его спине, видя, как он выгибается, подставляя свою очаровательную попку для моих ласк, сжимаю его ягодицы. Слышу стоны подтверждения того, что ему нравится, но он ждёт большего, он хочет большего. —Шлёпни меня, -я уже не вхожу в ступор от его просьб, я знаю, что он любит немного пожёстче. Поэтому выполняю его просьбу, шлепнув по его аппетитным ягодицам. Отчего он стонет ещё громче, я повторяю ещё раз и стоны похожие на хрипы срываются с его губ. Видя каждый раз его реакцию на мои шлепки меня и самого стало заводить нехило сие действия, но я всегда знаю меру в этих играх они должны приносить удовольствие, а не боль. Пока он наслаждается возбуждением после моих шлепков, я ввожу в него сразу два пальца, отчего он стонет и ещё больше прогибается в пояснице, его рука скользит по запотевшей стеклянной дверце душевой. Мы оба на грани сильного желания слияния двух тел и не желая больше быть в агонии, и поэтому как только поняв, что он готов меня принять, взяв свой член в руку, я направляю в его к такой желанной дырочке. И медленно вхожу в него, наслаждаясь моментом, жаром его тела чувствуя, его трепет, а стоны становятся более просящими. Оказавшись в нём я начинаю сразу свои движения, входя и выходя из его горячего тела, слыша его крики удовольствия. Я вдавливаю его в кафельную стену, набирая темп, попутно целую и покусываю его плечо. Он выстанывает моё имя, запрокинув свою голову мне на плечо. Мы оба находимся на пике возбуждения, ещё немного, и я кончу. Опускаю свою руку на его стоящий член просящий его обласкать и начинаю его дрочить, приводя нас к общему оргазму. Тяжело дыша, продолжаю ласкать его тело, по которому стекает вода, не выходя из него. Мы наслаждаемся моментом соединения наших тел и душ. В такие моменты я понимаю, что всё через, что мы прошли стоит того счастья, что мы испытываем к друг другу.        Нежась в постели, я медленно скольжу пальцами по его обнажённому телу, кругами обвожу ореол его сосков. Мои пальцы невесомо прикасаются к шраму на груди в области сердца. Галф хотел его свести, но я попросил его этого не делать. Потому что каждый раз, когда я провожу своими пальцами по этому шраму, ко мне не приходят угнетающие мысли, что я чуть его не потерял, а наоборот: я радуюсь, что, хотя бы одного любимого человека я вырвал из лап самой смерти.