***
Анна утомилась от перенесенной дороги и вскоре легла. Ягер долго наблюдал за ней, желая отыскать перемену, но нашел лишь усталость. Во сне она что-то нашептывала, чего он, разумеется, не разобрал, только крепче обнял ее за талию и поцеловал в изгиб шеи. Анна еще поворочалась на подушке немного и совсем расслабилась. Ягер проснулся первый с невероятным удовольствием. Улавливая запах ее волос, он невольно улыбнулся и поцеловал. Анна выглядела так прелестно в его постели с разметавшимися на подушке волосами и сладко спящей. Он умилился еще раз, поцеловал аккуратно, чтобы не разбудить и прошел в ванную, которая вела прямо из спальни — при покупке Ягер посчитал это очень удобным, а потому, по его воспоминаниям, торговаться не стал. До Анны, чутко спящей, уже теперь стали доноситься твердые шаги и звук открывающейся двери. Она невольно зажмурилась от шума, но глаз не разомкнула, еще надеясь доспать несколько минут. Тилике, зайдя в спальню, неодобрительно взглянул на постель и солдатским маршем прошел к столу у окна. — Герр Ягер, Вы бы только знали, сколько у меня новостей, а Вы еще в постели! — громко объявил он и бросил несколько принесенных газет на стол, — Фрау Ягер уже ищут! Фрау фон Фюрстенберг или, как Вы ее называете, старая ведьма бросила все силы на ее поиски, но… — тут он хихикнул, — вряд ли найдет. Все же Пфеферс — отличный выбор! Такого уединенного захолустья я не видел даже в Германии, а в пригороде Мюнхена, где я вырос… — Тилике вмиг осекся, когда разглядел севшую на постели Анну, потиравшую сонные глаза, — Герцогиня?.. — Герр Тилике? Это Вы?.. Который час? Тилике не нашелся, что ответить и лишь молча уставился на непонимающую Анну. — Простите, гер… Ваше сиятельство… Теперь Анна глядела на него изумленно и даже, казалось, проснулась совсем. С минуту она была в замешательства от его слов и, нахмурившись, припоминала их, ненароком думая, что ей вовсе послышалось спросонья. Тилике же осовел, потерялся и выглядел как провинившийся мальчишка перед строгой мамой. Немое молчание прервал вышедший из ванной Ягер и, взглянув на Анну, а после на Тилике, изрек: — Еще только семь, Тилике. Рано же. О, ну, судя по твоему виду, ты, верно, совсем не спал, так? Тилике, раскрасневшийся от стыда, тяжело кивнул. — Я… я хотел… я думал, что Вы еще спите, а тут… Ее сиятельство… И здесь Анна, не выдержав, заливисто рассмеялась. Тилике, такой потерянный и оробевший, произвел на нее чрезвычайное впечатление. Она и не замечала, что некогда бывший адъютант штандартенфюрера, герр гауптштурмфюрер робел при ней всякий раз, когда видел. А ведь так было и раньше, даже при ее первоначально ничтожном положении фрау Ягер. То-то, воспитание, подумалось ей и теперь поглядела на него по-другому, уважительно. — Тилике, да что с тобой? — усмехнулся и Ягер. — Я… я не знаю, как обращаться к герцогиням, — шепнул он как бы между прочим, хоть и Анна все слышала, — или я могу говорить «фрау Ягер»? — Анна. — ответила она тотчас, — Зовите меня так. А я буду называть Вас Хайн. Согласны? — Но герр Ягер… — Нет, нет. Я здесь решительно не стану вмешиваться. — отозвался Ягер, — Как условитесь, так и будет. Тилике, теперь побелевший, взглянул на улыбающуюся Анну и побеждено кивнул. — Анна, — повторил он, попытавшись улыбнуться. Она улыбнулась в ответ в знак поощрения, и он, словно расцветший, хоть и вновь зарделся, но выражение его потеплело. — Я хотел извиниться за такое бесцеремонное вторжение. Я думал, что герр Ягер повременит с Вашим… отъездом, но он так волновался, что Вы передумаете… Анна улыбнулась, однако Ягер очень красноречивым взглядом метал молнии в повеселевшего Тилике. Тут же собравшись, он уверенным шагом подошел к бывшему адъютанту и уволок его из спальни со словами, что не подобает смущать женщину без привычного для нее туалета. Тотчас закрылась за ними дверь, как Анна, закрыв лицо руками, вновь залилась смехом.***
— Тилике, ты с ума сошел! — зарычал Ягер, когда они оказались на кухне, — Ворвался в мой дом и в спальню, где спит моя жена!.. — Она Вам не жена, — заметил Тилике, на что получил яростный взгляд и пожалел. — Зачем приехал? — деловито продолжил он, находясь уже на грани терпения. — Я… Есть новости… — Так, — поторопил Ягер, заметив колебание Тилике, — дальше. — Какой же переполох Вы устроили, герр Ягер. Я думал, что Вы несколько повремените… — Ждать было нельзя. Разом решил и кончено. Главное — теперь Анна при мне, а с этими герцогами… плевать. Единственно, что интересно — Карл. Ты уверен, что его уже нет в Германии? — О, об этом не беспокойтесь, герр Ягер. Корабль отплыл вчера и, полагаю, теперь уже где-нибудь в порту Валенсии. — Хорошо, — кивнул он и вздохнул, — это значительно облегчит дело и неувязок не возникнет… Машину уже обнаружили? — Пока нет. Ищут. — Полиция? — Да. Фрау фон Фюрстенберг особенно хлопочет по этому делу… — Еще бы. Анна — единственная, кто могла ее спасти от финансовой катастрофы, а теперь? — Ягер вдруг задумался и невольно ухмыльнулся, — «Янтарные волны» пойдут с молотка, а Шарлоттенбург заберут в уплату долга. Признаться, я думал, что разорить ее будет гораздо сложнее… Но мне и этого мало. Тилике, проследив за его взглядом, нахмурился и осторожно спросил: — Герр Ягер?.. Что Вы задумали? — Мне мало… — прошептал он вновь и обратился к нему, — Брауншвейги. Кристиан представляет для меня мало интереса, он скучен и предсказуем, но его отец, Георг. Не знаю, что он задумал, но… — Я знаю. — послышался женский голос позади них, и оба обернулись. Анна стояла на лестнице и глядела на них. Теперь же на ней было вчерашнее платье, а ее волосы убраны в пучок. Она медленно, даже лениво, спустилась к опешившим Ягеру и Тилике и продолжила: — Прошу прощения, что вмешиваюсь, но наверху мне стало скучно и я стала невольным свидетелем вашего разговора. У меня есть соображения и некоторые сведения, на которых я настаиваю. Но я хочу знать детали твоего плана, — тут она обратилась к Ягеру. Он переглянулся с вновь растерявшимся Тилике и, вздохнув разок, кивнул: — Я все расскажу, но позже, обещаю, Анна. А теперь, прошу тебя, поведай нам про Георга. — Когда я стала вхожа в семью Брауншвейг, я, разумеется, узнала некоторые подробные обстоятельства и положение этой семьи. Как оказалось, герцоги Брауншвейги проживали в Бранденбурге целыми поколениями и существенно вложились в эту землю. Позже выяснилось, что до войны Фредерика тесно сотрудничала с Георгом… — она помолчала с минуту, криво усмехаясь, — как же я ей угодила своим замужеством… Уже в тридцать девятом Георг стал терять свое господство из-за больших убытков на производстве в связи с новыми политическими обстоятельствами. В конце концов, выгоднее было перенести предприятия в Бельгию и частично в Швейцарию, что он и сделал, однако вместе с этим потерял и былую власть, которой овладел Феликс. Он не испугался убытков и в итоге лишь выиграл, особенно с подачи нынешней власти, ведь ты, Клаус, уже был героем Рейха. Ты помог отцу возвыситься и над Георгом, и над Фредерикой, сам того не понимая… Богатство Фредерика и Георг еще могли простить твоему отцу, но только не власть. Мария пришлась как нельзя кстати Фредерике… Отец погиб, а ты в бегах. Но в игре еще оставалась я. Тогда я еще принадлежала Вашей семьи и удерживала наследство. Я продала все с единственной целью — обратить ваше имя в пыль, чтобы о нем поскорее забыли. Так было нужно для твоей свободы. Я продала все и не дала Фредерике ни единой возможности влиять… Деньги все были при мне, и я направила их сюда, в швейцарский банк. И разделила по завещания. Твоя половина, Клаус, еще на счету. Там около двухсот миллионов марок. Но у меня еще была власть, принадлежащей мне по праву рождения — Шарлоттенбург. Будучи графиней Фюрстенберг я имела право претендовать, как законная наследница, но не хотела… Мне он не нужен, как и Фюрстенберг. После смерти Фредерики, я бы вступила в законные права и без промедлений национализировала бы его. Однако у Георга, верно, другие планы, раз Фредерика обещала им Шарлоттенбург за наследника. Но он — мой. Я — наследница. И сама распоряжусь… Тилике, внимательно слушающий, поглядывал на Ягера, который, к слову, теперь был серьезен. — Значит, у Георга единственная цель? Шарлоттенбург. А у Фредерики — наследник. — Но вряд ли теперь ее это волнует, — заметил Тилике, — если так дело и дальше пойдет, то Шарлоттенбург заберут за долги… — Долги? — оживилась Анна, — У Фредерики? Но, насколько мне известно, у нее свой человек в налоговой службе. — Да, и, как выяснилось, тоже нечист на руку. — ответил Ягер и, взглянув на Анну, улыбнулся, — И только герцогиня могла бы ее спасти… Она потупила взгляд в смущении и подавила улыбку. Ягер, наблюдая за ней, совсем залюбовался, не заметив, как Тилике начал что-то рассказывать. Она взглянула на него и широко улыбнулась, отчего Ягеру захотелось ее поцеловать, а Тилике все говорил и говорил… — Герр Ягер, — осторожно позвал он, ощущая небывалую неловкость. — Ах да, — оторвавшись от любимого лица, отозвался Ягер и повернулся, — ты еще здесь. — Не буду мешать, — улыбнулась Анна и поднялась на второй этаж. Вскоре Тилике удалился, получив дальнейшие распоряжения, и Ягер ощутил чрезвычайное облегчение. Сегодня ему никого не хотелось видеть, кроме нее. Удивительное ощущение удовлетворения и простого спокойствия наполняли его сердце чрезмерно, оттого, верно, он довольствовался лишь любовным наблюдением за ней. — Я хочу тебя кое-что показать, — сказал он, когда вошел в спальню и застал ее у трельяжа. — Да? И что же? — улыбнулась она и, сняв с груди длинную цепочку, стянула с нее сапфировое кольцо. Завидев его, Ягер удивленно вскинул брови и подошел к ней. — Ты сохранила его? Я думал, что это очередная безделушка в твоей шкатулке… — Как ты можешь так говорить? — фыркнула Анна, насупившись, — Разумеется, это не безделушка, а твой подарок. Конечно, мне хватило поцелуя, но, тем не менее, кольцо очень красивое. Она с нежностью оглядела его и надела на палец. Ягер с незаметной улыбкой наблюдал за ее довольством и осторожно опустился корточки. Анна мимолетно взглянула на него и подарила свою самую добродушную улыбку. Они молча глядели друг друга, и Ягер не выдержал первым — прильнул к ней, крепко обхватив за талию. Анна лишь вздохнула и любовно погладила его по волосам. Его объятия всегда вызывали в ней горячий трепет, которому она не могла сопротивляться, а теперь и не хотела вовсе. В эту странную секунду она осознала, как сильно тосковала по нему и желала ощутить его рядом. Горячие слезы обожгли ей щеки, однако она только обрадовалась им. — Любовь моя, почему ты плачешь? — встревоженно спросил он, отпрянув от нее на секунду. — Ничего, Клаус, — слабо улыбнулась она, погладив ее по щеке, — неужели все закончилось? — Да, милая. Все закончилось, — и он вновь прильнул к ней, целуя ее лицо и шею, — теперь ты со мной и ничего не случится. Анна млела от его горячих прикосновений и поспешно отвечала, впервые в своей жизни ощутив такой голод по кому-то. Теперь она не чувствовала тоски, лишь сладостное убеждение, что все свершилось, сбылось, как она, потаенно даже от себя, мечтала еще с сорок четвертого. О, как были пронизывающе его поцелуи. Ей несомненно хотелось, чтобы он коснулся ее везде; пропитаться им до конца, совсем отдаться… Но Ягер остановился, тяжело дыша от страстного своего порыва. Он взглянул на нее затуманено, нежно, и Анна не сомневалась, что он вновь прильнет, но Ягер лишь ласково поцеловал ее кончик носа и улыбнулся. — Поедем в Пфеферс? Там тебе понравится… — Пфеферс? — растерянно спросила она, разочарованно поглядев на него, — Что это? Впервые слышу. — Это коммуна в Санкт-Галлене. Такая маленькая, что ее даже нет на карте. Совсем недалеко… Ягер смущенно улыбнулся, невольно потупив взгляд, и Анна улыбнулась в ответ. Сопротивляться ему она решительно не могла и уступила.***
По дороге в коммуну Пфеферс они несколько раз чуть не угодили в аварию, несмотря на одинокую дорогу. Анна не унимала своего живого интереса к Ягеру, особенно к его красивым рукам, которые уверенно держали руль. Она, не переча более своим чувствам, прижималась к нему и целовала; он отвлекался и охотно отвечал, из-за чего почти не свернул в кювет. Анна лишь смеялась и подшучивала над ним, чем только дразнила. В конце концов, он остановил машину посреди дороги и с силой притянул ее к себе. Анна, совершенно довольная, с готовностью поддалась. — Боже, Клаус, ведь здесь, словно шестнадцатый век! — восхитилась Анна, когда Ягер остановился у площади перед величественно-возвышающимся храмом. Она, очарованная видами, выскочила из машины и огляделась. Перед ее взором предстала действительно удивительная по своей красоте окрестность: в центре располагалось гигантское дерево с лавочкой по кругу его кроны, на которой сидели несколько мам с колясками, рядом фонтан с изящной скульптурой Посейдона, — Анна после узнала — неподалеку ратуша с ажурными вывесками с изображением разных животных и многообразие фахверковых и мансардных домов, с мастерски расписанные стенами и эркерными балкончиками с искусной резьбой, раскрашенные в яркие и пастельные тона. Анна впервые видела подобное великолепие, а Ягер, довольный ее восторгом, улыбался. — Здесь восхитительно… — прошептала она одними губами. — Да, — проговорил он тихо у самого ее уха, и она невольно улыбнулась, — теперь это твое. Анна, опешив, тотчас обернулась на него, недоуменно разглядывая. — О чем ты говоришь? — Эта коммуна — наша, Анна. Пфеферс похож на деревню, но здесь лучше, чем в любом городе. И спокойнее. Теперь это наш дом. Она все еще смотрела на него опешивши, и лишь губы ее дрогнули в неверящей улыбке. — Но… как тебе удалось? И Ягер усмехнулся: — Удалось. Не мог же я привести герцогиню после всех тех раутов и барочных замков в один лишь дом. А эта коммуна два года назад ничего не стоила, поэтому мне и продали ее за бесценок. — Тебе? Но ты же… — Мне, герру Вайсу, — добавил он, — нелюдимому и замкнутому немцу, который, к сожалению, не имеет подле женщины… Анна широко улыбнулась, вновь очаровавшись его лукавым взглядом, и бросилась к нему в объятия. — Я должна была предвидеть нечто подобное, — прошептала она ему, — что ты сильнее и не сломаешься. — Почти сломался… без тебя, любовь моя. И она с удовольствием впилась в его губы жадным поцелуем, чувствуя, как его руки крепко сжали ее талию. — О, чуть не забыл! — резко оторвавшись от ее губ, воскликнул Ягер, — Я должен еще кое-что показать… — Клаус… — жалобно буркнула она, все еще ожидая поцелуя. — Ты обрадуешься, — пообещал он и удовлетворил ее ожидание, — здесь недалеко. Ягер теперь беззастенчиво и уверенно взял ее за руку, и ее ладошка показалась такой крохотной, что, не удержавшись, он благоговейно поднес ее к губам и поцеловал. — Клаус… — любовно протянула она, вновь ощутив ту беспокойную судорогу между ног. Вскоре они отошли за ратушу, которая казалась необъятной и даже больше той горы, что Анна видела рядом с шале, и прошли к небольшому кабачку. Завидев заведение, она ни раз пожурила его за предсказуемость, однако Ягер загадочно молчал и лишь изрек: — Я привел тебя не для этого… — А для чего же? — усмехнулась она, — Наверняка напиться хочешь… Ягер еле заметно закатил глаза и пропустил Анну вперед. Кабак или, скорее, ресторанчик выглядел вполне пристойно и даже дружелюбно. Барная стойка была ухоженной и не вызывающей, как бывает в подобных заведениях. Было тихо и безлюдно и, взглянув на часы, она догадалась, что ресторан еще не открыт для посещения. Анна нахмурилась. — Здесь хорошо. Непохоже на тебя… Или решил вспомнить «Лорелею»? — Я бы оценил твои остроты, дорогая, если б не знал твоего восторга впоследствии… — Какой восторг? Пустой ресторан. Милый. Не более. Ягер убедительно кивнул, однако его чертенок во взгляде ее раздразнил и вновь очаровал. И она улыбнулась. Вскоре, почти спустя мгновение, он перевел взгляд и смотрел куда-то позади нее изучающе и радостно. Анна, не понимая, обернулась и тотчас замерла. За барной стойкой стояла растерянная Розмари с бокалом и белым полотенцем в руках. Всего секунда, и Анна бросилась к ней через весь зал. — Розмари! — радостно воскликнула она и, забежав за стойку, крепко обняла, — Моя милая Розмари! Опешив, она отставила бокал и взглянула на Ягера, который лишь улыбался. — Я так скучала, дорогая! — лепетала Анна, — Боже, где ты была? Она отпрянула от Розмари и внимательно вгляделась в ее озадаченное лицо. — Что с тобой, милая?.. Неужто я так изменилась, что ты меня не признала? — Герцогиня… — единственное, что выдавила Розмари и попятилась. — Что?.. Не называй меня так. Разве не помнишь ты меня фрау Ягер? А лучше Анна. — Я… чрезвычайно рада встречи. Только неожиданно… — Да, неожиданно. Клаус смог нас удивить… — повернувшись, она улыбнулась ему, — и я так рада. Но что с тобой? Ты побледнела… — Простите, герцогиня, — она вновь попятилась и мельком взглянула на Ягера. — Клаус, прошу, оставь нас, — попросила Анна, проследив за ее взглядом. Он кивнул и вышел. Но Розмари вновь выглядела потерянной и напуганной. Сердце Анны сжалось от тоски и жалости и ей непременно захотелось прильнуть к ней еще. — Розмари, дорогая, что с тобой? Неужели ты не рада меня видеть? Она потупила взгляд, и Анна заметила шевеления ее горла — она сглотнула и, верно, во рту пересохло. Она сделала шаг, но заметила, как та невольно сжалась. — Дорогая, ты боишься меня?.. — удивленно спросила Анна, — Почему? — Нет, герцогиня, не боюсь. Но… — Розмари вдруг выпрямилась, и губы ее резко дернулись, как в усмешке, — не пристало Вам к прислуге так кидаться… — Что? Почему ты так говоришь? Ты была моей подругой, единственным верным человеком… А после ты уехала с Тилике… — Я была вынуждена уехать, — поправила Розмари, — потому что лишилась места. Я думала, по Вашему возвращению, стану вновь у Вас служить, но… — Что? Я, право, не понимаю. Как ты лишилась места, если я даже тебя не видела после моего возвращения! Я решительно надеялась, что у меня будешь хотя бы ты, но Фредерика сообщила, что ты уехала с Тилике. — Фредерика? Фрау фон Фюрстенберг? Но меня она и уволила. Сказала, что Вы не хотите меня видеть, и будущей герцогини не пристало водить сношения с такими, как я. Анна вскинула брови на мгновение, и тут же ее выражение похолодело. Розмари помнила о бывшей своей хозяйке, что так она скрывает гнев. Анна фыркнула и процедила: — Фредерика… Всегда она! Верно, она развела нас, чтобы совсем меня одну оставить. Тогда она еще питала надежды на свое влияние на меня, но я ее жестоко разочаровала… — взглянув на внимательную Розмари, Анна теперь обратилась к ней, — Милая, разумеется, я бы так не сказала. Я и помыслить о таком не могла! Я решительно думала, что ты оставила меня из-за Тилике, поскольку он-таки добился своего. — Тилике? — усмехнулась Розмари, — Поначалу я жила в доме его матери, а после, когда узнала, что Вы вернулись, поехала в Берлин, где меня встретила фрау фон Фюрстенберг… — и тут взгляд ее померк, — Я, право, не знала, что и делать, но герр Ягер сам меня нашел и предложил работу здесь. — В этом кабаке? — Да, но это не кабак. То есть, теперь нет. После некоторого времени работы, герр Ягер позволил мне распоряжаться, и я привела ресторан в порядок. Анна гордо улыбнулась, отметив про себя справедливость Ягера. Ведь Розмари действительно радела за каждое дело, которым занималась, и обвинить ее в расточительности или неосторожности было невозможным, поскольку немецкие корни воспевали в ней больше, чем польские — Анна этому неожиданному откровению особенно удивилась. — Желаете кофе, фрау Ягер? — вдруг спросила Розмари своим обычным голосом. Она тепло взглянула на нее и улыбнулась. — Прошу тебя, зови меня Анна.***
Ягер, несмотря на свое страстное желание быть рядом с Анной, занялся делами. Управлять коммуной было б тяжелее, если не прошедший опыт управления «Лорелеей», по которой Ягер порой скучал. Однако он все же был доволен. Идея завладеть коммуной была спонтанной. Да и Ягеру хотелось нечто подобного, спонтанного и импульсивного после мнимого разрыва с Анной. Разумеется, у него еще оставались деньги, которые оставались у него еще со времен «Лорелеи», однако, будучи убитым горем, то есть буквально, у него была одна мысль: промотать весь капитал в разврате и пьянстве, а лучше там и умереть. Спас его тогда Тилике, который не отходил от бывшего командира ни на шаг и успокаивал, как мог. Ему почти пришлось отбирать у Ягера деньги, чтобы он все же не осуществил свою идею, а после внезапной выдвинутой мысли во хмелю Ягером, купить коммуну или деревню, — сказал он просто спьяну — Тилике задумался. Он очень радел за безопасность, а потому увез Ягера из Германии в Лихтенштейн. Сначала они осели в Шелленберге, который Ягеру опостылел через неделю из-за скуки, а после в Тризен, который оказался еще скучнее. Тогда Тилике искал коммуну или деревню для покупки, поскольку, наконец, нашел в этой идее достоинства: во-первых, занять Ягера делом, в которое, разумеется, стоит вкладывать и силы, и средства, а подобное его всегда воодушевляло, и, во-вторых, потратить деньги на разумное дело, а не бездумно, как и хотел Ягер. Но Лихтенштейн в этом вопросе был консервативен — все государства. К некстати пришелся звонок от матери из Мюнхена, который и вынудил Тилике покинуть Ягера на несколько дней по причине юбилея двоюродной бабушки. Отказать было никак нельзя, и Тилике горестно согласился, тем более фрау Бухгольц желала видеть всю семью. Фрау Бухгольц была богатой и бездетной старухой, что сделала ее самой желанной родственницей семьи Тилике и подругой для ближайшего окружения. На юбилее, когда он вскользь и по собственной неосмотрительности поделился переживаниями о невозможности приобретения чего-то масштабного, например, коммуны, фрау Бухгольц подсказала про обилие заброшенных коммун на севере-востоке Швейцарии. Тилике, конечно, пожуривший себя за несдержанность, был безмерно благодарен двоюродной бабушке и вскоре отбыл обратно Тризен. Как и предполагал Тилике, Ягер беспробудно пил все эти дни и прекращать не желал. Они даже поссорились из-за очередной выходки Ягера, однако в Тилике все же возобладали верные и жалостливые чувства к бывшему командиру. Из Тризена они отправились в Швейцарию. Ягер особенно не хотел туда ехать из-за воспоминаний о шале, который он купил в далеком сорок четвертом для их семьи… Тилике, не подозревавший об этом, радостно предложил поехать в Санкт-Галлен, в котором узнал правду и опешил. Однако наличие дома не изменило положения дел, и Тилике теперь был еще решительнее. Пфеферс приглянулся ему сразу, хоть и не был ничем выдающимся, даже, напротив, показался дрянненьким, особенно Ягеру. Тилике же настоял и, верно, так и хотел — чем хуже, тем лучше. Ведь в таком захолустье Ягер жить решительно не станет исключительно из своего честолюбивого характера и на правах хозяина станет его облагораживать. Тилике оказался прав. Его идея сработала, и Ягер, который совсем не желал каких-либо крупных покупок, тем более такого захудалого места, как Пфеферс, по его мнению, не устоял и начал реставрацию некоторых зданий, а потом и строительство. Ягер искренне втянулся на радость Тилике, который теперь был лишь в стороне, и занимался финансовыми делами. Вскоре Пфеферс стал одним из живописных центров в Санкт-Галлене, который хоть и привлекал туристов, но все же их не привечал — Ягер берег размеренную жизнь жителей и их доверие. Привыкший к руководству, он решил воссоздать нечто практичное и незаменимое, в чем его поддержал Тилике. Сельское хозяйство, в основном животноводство, приносили хорошие деньги, которые позже позволили Ягеру купить несколько виноградников на юге-западе Швейцарии, в франко-немецком кантоне Валлис — он отдал дань памяти Феликсу, который обожал домашние вина. И так Ягер сберег деньги и занялся делом, которое его отвлекало от тягостных размышлений. Тилике было обрадовался утихомиривавшейся «болезни» бывшего командира, однако вскоре случайно обнаружилось, что фрау Бухгольц вхожа в круг знакомых семьи Брауншвейг, и вновь случилось помутнение. Тилике отговаривал его, пытался вразумить, но Ягер решительно его не слышал, горевший лишь единственной надеждой — увидеть ее. Как бы он ни старался, но забыть Анну, ее запах, волосы и звуки любимого голоса ему было совсем невозможно. Ночами он грезил о ней, как влюбленный мальчишка, и понимал, что любит еще сильнее, чем прежде. Если в выпивке и трате денег Тилике мог его удержать, то теперь ни за что, а потому лишь помогал. Теперь же Ягер, чей дух вновь вспомнил времена штандартенфюрера, поставил Тилике задачу после его известия о наконец обнаруженной полицией автомобильной аварии на пути в Шарлоттенбург. Ею же было обнаружены сгоревшая машина именно той марки, на которой уехала Анна, и два обугленных трупа мужчины и женщины. Мужчину опознать не сумели, поскольку родственников в Германии у него не было, а женщину вполне. Брауншвейги и Фредерика приняли ее за Анну. А здесь и, разумеется, великое горе. Похороны были уже назначены и Ягеру, то есть герру Вайсу, прислали приглашение, которое он расценил, как нечто кощунственное, даже с его стороны. Сам он не поехал, а отправил Тилике, чтобы тот извинился и стал одним из актеров в этой театральной, как он предполагал, постановке. И оказался прав. Тилике с удивительной точностью воссоздал череду событий: припадки, а порой и обмороки нескольких женщин, воспоминания и сожаления о такой скорой утрате от малознакомых людей, бесконечное утешение вдовца молодыми незамужними фройляйн и вновь обмороки. — Боже, Тилике, как я жалею, что не смог присутствовать при этом водевиле! — разразился смехом Ягер. — А ведь герр Брауншвейг все еще настаивает на Вашем визите! — весело усмехнулся Тилике, ляпнув не подумав. — В самом деле? А что до Фредерики? — О, она во все не верит. Говорит, что фарс и обман. Анна жива и просто сбежала. Но не беспокойтесь, герр Ягер, ее дела и так плачевны, а Брауншвейги, единственные покровители, считают ее тронувшейся от потери дорогой внучки. Дескать, и так детей пережила, а здесь еще такой удар… — И главное — без наследника… — усмехнулся Ягер и замолчал. Тилике, наблюдавший за задумчивостью бывшего командира, говорить ничего не стал и знал, что Ягер сам продолжит. — А что, Тилике? — ребячески начал он, — Может, мне принять приглашение герра Брауншвейга? Все же такое горе и как же здесь не помочь? Хотя бы домашним вином… — Герр Ягер… — опешил Тилике, — что Вы? Фредерика и так думает… — А мне этого мало! Что мне теперь? Прятаться? От кого? От нее? От этой старой карги? Ну уж нет! Если б отец только видел меня, то верно бы расхохотался и правильно сделал! Да и что она теперь может? — зло усмехнулся Ягер, — Даже если и укажет на меня, то ее, скорее, упекут в сумасшедший дом… — Герр Ягер… — Оставь, Тилике. Я решил. — А что же… Вы скажете фрау Ягер? Ягер улыбнулся от упоминании Анны и вздохнул: — Кажется, она позволила тебе называть ее по имени? Разве нет? — заметив робость Тилике, он улыбнулся шире, — У Анны есть здесь занятия. Теперь, когда она воссоединилась с Розмари, они неразлучны. Думаю, Анна и не заметит моего отсутствия. Но все же присмотри за ними. Тилике покорно кивнул и оставил всякие попытки вразумить Ягера.***
Ягер ехал в Брюгге с особенным волнующим ощущением, словно за несколько секунд перед падением вражеского танка на дуэли. Сладостное ощущение. Тилике Ягер решил с собой не брать, хоть тот и хотел, и оба знали причину. Его злорадство могло разойтись и сыграть злую шутку, которую смог бы обойти угодливый и дружелюбный Тилике, однако Ягер был уверен и решителен. Как бы не засмеяться, подумалось ему по дороге. Несмотря на неблизкую дорогу, — почти восемьсот километров — Ягер прибыл к раннему вечеру и встретил на пороге особняка Брауншвейг старого дворецкого, который выглядел уставшим и осунувшимся. — Вам назначено? — сухо спросил он. — Нет, но я по приглашению герцога Брауншвейга, — Ягер сыграл печаль и тяжело вздохнул, — разделить его горе… Дворецкий кивнул и пропустил его. Ягер ощутил небывалое удовольствие и еле подавил улыбку. — Герр Вайс! — жалобно воскликнул Кристиан, когда по сообщению горничной спустился в переднюю, — Боже, неужели Вы приехали?! Кристиан даже теперь выглядел великолепно под стать титулу: в красивом траурном костюме, но невероятно бледный, точно мертвец. На его лице Ягер не заметил каких-либо особенных чувств, кроме напыщенной, карикатурной грусти и расстройства. — Я, право, прошу прощения, герр Брауншвейг, что не смог поддержать Вас во время такой потери… — О… — выдохнул Кристиан, — я до сих пор не верю… Это сон! Решительно сон! Как такое могло произойти? — приставив ладони ко лбу, он принял позу задумчивости, — Как? Нет… этого не могло произойти! Я не верю… Это невыносимо! Невыносимо! Герр Вайс, умоляю, — он вдруг разом пересек расстояние между ними и взял Ягера за плечи, — прошу Вас, скажите, что это сон! Что этого не было! Умоляю Вас… — Герр Брауншвейг, увы… Мне очень жаль. — Нет! — воскликнул гротескно Кристиан и заходил по комнате, — Боже… Как это могло произойти?! Я помню… — он вдруг поджал губы и задумался, — я помню, как Анна приходила в своей прекрасной флорентийской шляпе, которая ей так была к лицу… О, ей все было к лицу. Я помню, как она украшала меня своим присутствием на раутах! Мне всегда, знаете ли, не хватало блеска, шику, а в Анне была эта графская стать… Боже, по происхождению она прекрасно подходила ко мне… И Шарлоттенбург подходил мне. Ягер уже пожалел, что приехал, однако остался и выслушал этот бесконечный театральный монолог о красивых платьях и драгоценностях Анны, которые она более не наденет. — А как она меня любила… — продолжал многострадально Кристиан, — О, я знаю, она обожала меня и боготворила! Я был для нее всем! Всем ее смыслом, чтобы жить! А я… я тоже ее любил. Любил страстно и нежно. Я, можно сказать, был ее первой любовью, поскольку именно я научил ее любить и показал как! Ведь ее бывший муж, тиран и деспот, только причинял ей боль, а я спас… Ягер не мог с ним не согласиться, ведь все еще винил себя за столь жестокое отношение к Анне в их браке. Однако все же лелеял надежду, что теперь их невзгоды пройдут, и они будут только любить… Ягер задумался об этом, вновь вспомнив ее нежный взгляд и желанные губы, которые сами тянулись к нему. О, ему более ничего было не нужно. — Мне жаль, что Вы ее потеряли… — вдруг изрек Ягер посреди его монолога, — но, возможно, она никогда Вам и не принадлежала? — Что?.. О, нет. Анна была моей, я в этом уверен. Я даже помыслить не мог об ее измене. Да и где бы она нашла такого любовника, который мог бы превзойти меня? Ягер сжал челюсти, чтобы не засмеяться в голос, и выдохнул. — Действительно, — подыграл он, — Вы правы. Анна была счастливицей, имея такого мужа. И такую невероятно любящую семью. О, а ведь еще фрау фон Фюрстенберг. Я, право, не представляю, как она это пережила?.. — Ужасно. — тяжело признался Кристиан, — Ей вдруг взбрела в голову мысль, что Анна могла просто сбежать! Дикая мысль! — Совершенно. — участливо кивнул Ягер, — Как можно сбежать от такой понимающей и любящей семьи? Невозможно… Но я думаю, фрау фон Фюрстенберг сложно принять действительность. Вероятно, ей легче думать, что Анна сбежала. Но это, разумеется, не так. Ведь были уже похороны… — О, умоляю не напоминайте! — взмолился Кристиан, состроив скорбящее выражение, — Я до сих пор в это не верю! А фрау фон Фюрстенберг совсем, кажется, помешалась… — Да? И что же случилось? — Прямо на похоронах моей дорогой… — и Кристиан жалостливо всхлипнул, — простите, я немного… — Я понимаю. — сочувствующе ответил Ягер, вновь подавив в себе смешок. — На похоронах фрау фон Фюрстенберг заявила, что… — подойдя к Ягеру, он внезапно понизил голос до полной секретности, — Анна сбежала вместе со своим бывшим мужем. Ягер, кажется… Да, Ягер. Боже, как ей только в голову могло прийти?! Сбежать с Ягером? Да он же в бегах и пропал куда-то! И разве Анна могла променять меня и эту великолепную жизнь на беглого преступника? Какая чушь! — Чушь, разумеется. И Ягер внезапно ощутил приступ гордости и удовлетворения. Только теперь он оценил все сложившиеся обстоятельства и другого убеждения в ее любви ему было не нужно. И я тебя люблю, подумал Ягер и хотел уже попрощаться со скучным в своих страданиях Кристианом, и вернуться к ней, своей Анне, которая ждала и жила в его доме, — это его особенно радовало — как посторонние голоса внезапно раздались в дверях и в передней появилась Матильда, которая выглядела так же безупречно в черном одеянии, а за ней нервная Фредерика. — Мама! — воскликнул Кристиан, как ребенок, и побежал ей навстречу. Она заключила его в нежные объятия и поцеловала в лоб. — Дорогой, как ты? Мы ведь отлучались совсем ненадолго… — О, мне было так плохо. Но, благо, герр Вайс появился вовремя… Матильда взглянула на Ягера, который учтиво ей кивнул, и обернулась на остолбеневшую Фредерику. Она, не мигая, глядела на него, и на ее морщинистом, бледном лице жили только большие изумленные глаза. — Герр Вайс, мы чрезвычайно благодарны, что Вы решились нас поддержать в таком трудном положении… — проговорила Матильда, и ее выражение тоже стало картинно-печальным, как и у Кристиана. — Разумеется, фрау Брауншейг. — Это он! — вдруг завопила Фредерика, выйдя из оцепенения, — Это Ягер! Ее глаза налились яростью и злобой, и она чуть ли бросилась на ликующего внутри себя Ягера, однако Матильда ее удержала. — Фрау фон Фюрстенберг, да что с Вами?.. — Это Ягер! — кричала она, — Где Анна?! Куда ты ее увез?! Я знаю, это все ты! Это ты! — Боже, старуха совсем помешалась! — завопил тут же Кристиан и отвел его в сторону. — Это Ягер, идиот! — воскликнула яростно Фредерика, — Это ее бывший муж, к которому она сбежала от тебя! Ягер сыграл уязвленную невинность и беспомощно взглянул на Кристиана: — Я решительно не понимаю… — Простите, герр Вайс… — взмолился Кристиан, — я, право, не предполагал… — Это Ягер! — продолжала Фредерика, пока Матильда ее успокаивала. — Мама, уведи ее! — взвизгнул Кристиан, — Она помешанная! Матильда, еле справляясь с беснующейся Фредерикой, крепко взяла ее под локоть и уволокла на кухню, пока та продолжала кричать. Шум успокоился, когда за ними закрылась дверь, и Кристиан облегченно выдохнул. — Простите, герр Вайс. Я, право, не желал, чтобы Вы стали свидетелем такой сцены… Она помешанная, поймите. Помешалась от горя… — Это возмутительно! — важно начал Ягер, — Что она себе позволяет? Прошу, но я впервые ее вижу! Я приехал к Вам, чтобы поддержать в такую минуту, а на меня буквально чуть не накинулись с кулаками! Совершенно бесчестно… — Герр Вайс… — Прошу, оставьте. — Ягер обиженно насупился и отвернулся, — Я достаточно выслушал! И неужели… неужели я достоин? Что же я такого сделал? Ведь фрау фон Фюрстенберг обвиняла меня в похищении! Это серьезное заявление, которое не имеет оснований. И это скабрезно… Что я теперь испытал?.. Из-за ее обвинений. Кристиан вмиг припал к его плечу и сочувствующе начал: — Герр Вайс, прошу, простите! Это совершенно дикое происшествие. Она помешанная… — Раз помешанная, то ее место в соответствующей лечебнице, герр Брауншвейг. — строго ответил Ягер и оскорбленно отпрянул от него, — Что же она на всех будет кидаться с обвинениями? Я, разумеется, прощу, но другие будут ли так великодушны?.. Ведь это ущерб Вашей семье. Что теперь о Вас станут думать? Что у Вас помешанная на кухне? Пойдут неприятные толки… Кристиан на мгновение задумался и схватился за голову. — О, еще и это! Боже, мне это решительно не вынести! Верно, ее место и, впрямь, в лечебнице, пока она еще чего не наделала… — Это станет правильным решением и для нее, и для Вашей семьи, — поучающим тоном ответил Ягер и положил руку ему на плечо, — я же Вас прощаю за эту чудовищную выходку, но беспокоюсь о спокойствии и чести Вашей семьи. — Благодарю, герр Вайс… — проникновенно проговорил Кристиан, взглянув на Ягера глазами полной почти сыновьей любви. — А теперь прощайте. Я оставлю Вас… Кристиан кивнул, а Ягер удалился с чувством выполненного долга и чрезвычайного удовлетворения.***
Прежде чем вернуться в Пфеферс, Ягер заехал в одно место, откуда вышел взволнованный и почти испуганный. Вернувшись домой ближе к утру, он застал Анну на кухне, готовящую блинчики. Завидев его в дверях, она с улыбкой бросилась навстречу: — Наконец-то! — радостно воскликнула Анна, прижимаясь к нему, — Почему так долго? Ягер любовно обнял ее, уткнувшись носом в шею, и улыбнулся: — Прости, любовь моя. Но мои дела не терпели отлагательств… Отпрянув, Анна серьезно взглянула на него и нахмурилась: — Мне уже начать ревновать?.. — Прошу тебя! — засмеялся Ягер и поцеловал ее. — Тогда где ты был? — Ну, чтобы интересоваться подобным, нужно иметь определенные права. Например, жены… Анна невольно потупила взгляд и отступила на шаг. Ей стало неловко от неуместного собственничества, которое было для нее так естественно. Она понимала, что приходится ему никем, однако эта мысль, ставшая уже навязчивой, коробила ее уже который день… — Клаус, я… — Прошу, выйди за меня замуж, — неожиданно перебил он и, достав из кармана бархатную коробочку, открыл, — еще раз. Анна, опешив, изумленно взглянула на него и задумалась. Заметив ее колебание, Ягер, вздохнув, продолжил: — Я знаю, ты многое вынесла из-за меня в нашем браке, и я всегда буду презирать себя за это… — Нет, Клаус. Прошу, не говори об этом. Я не хочу вспоминать. Мы оба наделали много ошибок, некоторые нам удалось исправить, но что-то мы потеряли уже навсегда. Но мы все же вместе. Несмотря ни на что. И я не хочу по-другому. — Ты простила меня?.. — хриплым от нежности голосом спросил он. — Да. И уже давно. Теперь я не злюсь, а лишь люблю тебя. Ягер хотел было броситься к ней, однако смущение, такое внезапное и неизвестное, захлестнуло все его сердце, что он так и остался стоять, потупив взгляд. Он решительно не понимал своих истинно мальчишеских чувств, однако поняла Анна. — Ты никогда не слышал, что тебя любят? Ягер лишь покачал головой, сгорая от стыда, и Анна, видя его уязвимость, с удовольствием подалась к нему и поцеловала.***
— Я так волнуюсь… — призналась Анна, когда стояла у зеркала в белом платье. После ее ответа Ягеру, он, разумеется, все устроил уже на следующий день — ждать он не любил, да и было нечего. Тилике тотчас был отослан в город за новым костюмом и белым платьем. Здесь, к удивлению Анны, запротестовала Розмари, поражаюсь ее доверием к вкусу Тилике. Но Анна лишь улыбнулась. Разумеется, если б не Розмари, она бы сама отправилась с ним за платьем, однако Анне отчего хотелось оставить их одних, а потому предложение Розмари в сопровождении Тилике в город поддержала вполне охотно. Однако Анна беспокоилась о другом — она была замужем и не разведена теперь. После недолгих размышлений, она спросила у Ягера, на что он лишь нежно улыбнулся ей и поцеловал. Анна, привыкшая видеть положение дел у себя на ладони, совершенно не могла привыкнуть к его руководству и всецело довериться. Быть в неведении и довольствоваться лишь его словами нежности и успокоения для нее было нечто отчужденным и странным, отчего они нередко вступали на эту тему в спор. Ягер убеждал ее в благоприятном исходе, однако Анна, одолеваемая тревогами, не верила и требовала полного объяснения. Ягер понимал ее, но удовлетворения не дал, поскольку именно так мог приручить ее страстное желание контролировать. Герцогиня Брауншвейг и графиня Фюрстенберг, разумеется, не могли повторно выйти замуж, ведь перестали существовать и жили теперь лишь в памяти европейской аристократии, но Анна Ярцева была жива, лишь разведена с Ягером, который, к слову, был в бегах и вскоре исчез. Он все так и устроил, и Шрайбер помог с новыми документами. Венчание было назначено к вечеру, когда священник освободился из семинарии. Розмари выбрала для Анны шелковое белое платье, которое удивительно подошло, несмотря на простой покрой. Это платье, безусловно, не могло сравниться с тем, в котором Анна выходила замуж за Кристиана, но у нее даже не возникало сомнений по этому поводу. Разумеется, это платье было всего красивее и приятнее ей. И взгляд Ягера в церкви ее в этом убедил. Он, оставшийся верным своему характеру, устроил, как положено, но теперь рядом с ним Анна стояла совершенно радостная, хоть и волнующуюся. Однако вскоре Ягер пожалел, что устроил традиционно, потому что священник, как ему показалось, читал молитву слишком долго и нудно. Неужто не понимает, раздражался про себя он. — Герр Ягер, успокойтесь, — шепнул ему Тилике, завидев нервозность бывшего командира. — Как тут успокоиться? — процедил тихо он, — Чего он так тянет? Не видит, что ли, что я жену уже хочу домой отвезти?.. Вскоре священник кончил речь, к великому удовольствию Ягера, и, воспользовавшись правом поцелуя в церкви, — в первое их венчание он тогда отказался — жадно впился в губы своей жены. Тилике, хоть и привыкший к таким выходкам, неловко кашлянул, когда поцелуй супругов затянулся, а после еще сильнее и, в конце концов, ему пришлось оттаскивать распалившегося Ягера от Анны. Священник опустил глаза и удалился.***
Венчание состоялось вечером и посему новоиспеченные супруги не стали томиться в ожидании брачной ночи. Ягер, разумеется, по приезде домой не сразу накинулся на супругу, хоть и сгорал от желания. Анна, видя его сбившееся дыхание и нежный взгляд, намеренно поддавалась к нему, целовала и прижималась, а после со смехом убегала в ванную. Ягер был уверен, что умрет с честью, как бравый солдат на поле боя или от пули Краузе, но не от неудовлетворенности, что сводила зубы. Анна не пускала его в спальню, просила еще подождать, а он, подавив жалобный стон, повиновался. Ягер удивлялся своей выдержке, однако когда Анна его все же впустила, то удивился не меньше — она сама бросилась ему в объятия. Но для него не было это неожиданным и находиться ему не пришлось, а потому ответил так же страстно. Благо, Анна была в одной сорочке, которую он одним движением скинул с ее плеч, и она осталась нагой. Ягер глядел на нее нежно и, подхватив ее на руки, аккуратно уложил на кровать. Он хотел заласкать ее везде, чтобы не осталось ни единого места на ее теле, где бы не касались его губы, пока Анна спешно возилась с его рубашкой. Жадно впившись в ее губы, Ягер проник своим влажным языком в ее податливый рот и крепко поцеловал… …И в эту секунду зазвонил телефон, что стоял теперь на тумбочке у кровати. Ягер даже поначалу не расслышал, не отрывался от ее губ, плененной долгожданной истомой. Спустя несколько неприятных звуков, которые нещадно резали слух, Ягер, все еще целуя ее, нашаривал рукой трубку. — Прошу, не отвечай, — судорожно прошептала Анна, — подождут… — Если это Тилике — я убью его… — с придыханием ответил Ягер и взял трубку. Пока он что-то слушал в телефоне, Анна нежно расцеловывала его шею, любовно проводя маленькой ладошкой по торсу и ниже, отчего он тяжко выдохнул. — Да, я слушаю, — прошептал он в трубку, пока Анна щекотала его языком за ушком. Ягер вновь застонал сквозь зубы, однако через мгновение его выражение вытянулось, а глаза расширились. — О… Что ж, я уже выезжаю, — с этими словами он положил трубку. Он поцеловал фраппированную Анну в губы и встал с кровати. — Куда ты?.. — наконец, спросила она, опешив. — Мне нужно уехать ненадолго, любовь моя. Поверь, это дело не терпит отлагательств. Я после все объясню… — наскоро проговорил он, надевая обратно рубашку. — Клаус, ты же не оставишь меня одну в нашу брачную ночь? Снова. — Прости, милая. Но так нужно. — подойдя к ней, он наклонился и горячо поцеловал, — У нас вся жизнь впереди, в которой будет много страстных ночей, обещаю, любовь моя.