Как на войне

      Анна выехала из Гаасбека в Рейнбёллен и лишь по дороге, которая была совсем неблизкой, задумалась. Ее терзал лишь единственный вопрос: стоило или не стоило. Ведь можно же было отвязаться, думала она, однако вспомнила обещание, данное фрау Бухгольц; он только ее гость и я должна помочь, рассуждала Анна и старалась придать лицу бесстрастное выражение. Но в груди разражалось нечто горячее, похожее на пожар, который она давно не ощущала. С недавнего времени, а именно с момента замужества, Анна не чувствовала волнения и трепета в сердце, даже перед, казалось бы, важными событиями, а все потому, что ей было подконтрольно подавляющая часть происходивших в ее жизни вещей. Ни один человек или красивая побрякушка, подаренная Кристианом, не разжигали в ней радости, ровно так же, как и злости или огорчения. Но Ягер… Анна желала бы соврать и убедить себя, что действительно все прошло, но былое чувство обиды и несправедливости вновь терзали ее сердце.       Поместье, где жил герр Брандт и, как узнала Анна после, поблизости располагался его же ипподром, не представляли чего-то вычурного. Мало того, что Рейнбёллен был неприглядным маленьким городишком, так и само поместье не представляло ничего выдающегося. Анна, чей эстетический вкус был избалован впечатлениями от замков, походивших на музеи, и красочных курортов, осознала, что непременно будет скучать здесь.       Карл помог ей выйти из машины, и Анна огляделась. Поблизости виднелся ипподром, а вокруг — пустошь. Она поежилась и вздохнула.       — Благодарю Вас, Карл. Поезжайте обратно и оповестите фрау Бухгольц, что я уже здесь и не стоит волноваться.       Карл, ничем не примечательный старик с маленькими глазами и морщинистым, землистого оттенка лицом, поспешно кивнул и вернулся в машину. Он уехал, и Анна, обданная теплым порывом ветра, собралась с духом и направилась к поместью. Прождала она недолго, и вскоре ей открыла миловидная горничная, которая, услышав ее имя, быстро закивала и впустила. Анна огляделась и отметила неброский интерьер, однако уютный.       — Я сейчас позову герра Брандта. — сообщила горничная и помогла Анне снять легкое пальто, — Пожалуйста, подождите здесь.       — Да, разумеется, — согласилась она и подтянула длинные капроновые перчатки в горошек.       Горничная удалилась, и Анна осталась ждать в коридоре. Хоть внешне поместье ее не впечатлило, однако внутри оказалось лучше, чем ожидалось, и Анна, рассмотрев интерьер, уже представила хозяина. Насколько она помнила, у Ягера был лишь единственный друг — Тилике и других он не жаловал, а то и вовсе презирал различные проявления дружбы остальных, оставаясь преданным Тилике, как и тот ему. Анна ни раз восхищалась такой преданностью обоих и с тоской вспоминала свою Розмари.       Вскоре вышел мужчина, по-видимому герр Брандт, как догадалась она, но не разглядела его лица. Он заметно прихрамывал, однако это не помешало ему скоро спуститься с лестницы и оказаться перед Анной.       — Фрау Брауншвейг, — поприветствовал он ее своим скрипучим голосом, и Анна могла поклясться, что прежде слышала его.       Она, как положено, протянула руку, и он с учтивостью принял и поцеловал. Анна старательно рассматривала его лицо, но не могла припомнить.       — Вы должно быть герр Брандт? — улыбнулась она выученной улыбкой и отвернула вуаль своей шляпки.       Теперь Анна вмиг узнала этот толстый шрам над густой бровью и бледное лицо.       — Вы… — опешив, отрешенно прошептала она, — это Вы…       Но он лишь приложил палец к своим губам в понятном жесте и вновь заговорил:       — Вы, верно, приехали к герру Вайсу по просьбе фрау Бухгольц, не так ли?       Анна робко кивнула, ощущая приливший румянец на щеках, и шумно выдохнула.       — Я провожу Вас к нему, — сказал он и, взяв ее под локоть, повел к лестнице.       Они прошли на второй этаж, и Анна, еще не пришедшая в себя, разглядывала рядом идущего Шрайбера.       — Так Вы теперь герр Брандт?..       — Да, — просто ответил он и подвел ее к одну из комнат, — но, как я вижу, и Вы теперь не фрау Ягер…       Он сказал ей почти с упреком и открыл дверь. Анна выдержала его скользкий взгляд и прошла в комнату. Это была обыкновенная спальня, без особых изысков и вкуса. На кровати она вмиг разглядела лежащего Ягера и равнодушно кивнула, словно увидела незнакомца.       — Что с ним?       — Упал с лошади. — ответил Шрайбер и закрыл за собой дверь, — Вы наверняка заметили поблизости пустошь, но чуть дальше — лес. Там герр Вайс любил подолгу находиться… В этот раз он, верно, не рассчитал сил и загнал лошадь до смерти, а сам упал в глубокий овраг. Я еле его нашел среди этих непроходимых лесов…       — А что говорит доктор? Он был у него?       — Да, но ничего вразумительного не сказал… Ушибы незначительные, сотрясения нет и, по его заверениям, скоро придет в себя…       — Что ж, верно, так и будет… — как можно пренебрежительнее ответила она, — Если уж ничего серьезного, то не вижу причин мне здесь задерживаться.       — Но позвольте, фрау Брауншвейг, Вы обещали фрау Бухгольц. И я бы не вызвал помощь, если б в этом не было необходимости. Разумеется, и без Вашего присутствия все бы обошлось, но я не могу оставить герра Вайса на прислугу.       — Оставить? Вы куда-то собираетесь?       — Да, через несколько дней у меня состоится сделка по покупке новой партии лошадей для скачек, поэтому вскоре мне нужно отбыть в Ордруф.       — Ордруф? — спросила она, задумавшись, — Бывала я в тех краях…       — Воспоминания об S III? — подхватил Шрайбер и усмехнулся, — Да… если я был там комендантом, а не этот глупец Гримм, то Вас наверняка бы повесил.       Анна растянула губы в ядовитой улыбке и продолжила:       — Он хотел меня повесить, но Ягер не позволил. Однако, судя по Вашему характеру, Вы бы, верно, ослушались приказа… Что же сделал бы с Вами герр штандартенфюрер… — и она дьявольски расхохоталась, — Но теперь, герр Брандт, все изменилось. Теперь я, если того захочу, могу Вас уничтожить. Не повесить прилюдно, конечно, но разрушить Вашу жизнь, хотя бы анонимным донесением, что нацистский преступник живет свободной жизнью… Маятник качнулся, и жертвы стали охотниками.       Шрайбер испепелял ее взглядом, однако Анна не потерялась и шире улыбнулась.       — Останетесь? — грозно спросил он.       — Останусь.

***

      Шрайбер отбыл этим же вечером, перед тем, конечно, предоставив Анне комнату. Она не особенно впечатлилась обстановкой, но вынужденно поблагодарила. В ее распоряжении теперь была горничная Клаудия, которая мимолетно напоминала Розмари. Анна улыбнулась такому сравнению, однако оставило его глубоко в сердце.       После отъезда Шрайбера, Анна распорядилась о посещении доктора и, теперь никуда не выходя, оставалась подле Ягера. Заняться здесь было решительно нечем, а потому она и не оставляла его комнату. К вечеру у Ягера поднялась температура, что Анну, безусловно, расстроило, но исключительно лишь из-за лишних хлопот. Клаудия, во всем уступчивая и исполнительная, помогала Анне во всем, и та ненароком задумалась переманить ее к себе.       Температура не спадала всю ночь, и Анна не отходила от него ни на шаг, периодически меняя смоченное в уксусе полотенце. Она с улыбкой вспомнила бабушку, которая часто так делала, во время простуды. Воспоминания эти более не приносили ей боли, лишь тягостное ощущение в груди, которое она научилась подавлять, вновь натягивая улыбку.       Глядя на обессиленного и измученного болезнью Ягера, Анна не чувствовала трепета и стягивающее сердце тревогу, лишь обременение его состоянием. К утру ему полегчало, а к обеду приехал доктор. Он его не особенно рассматривал, — эти доктора бывают свысока небрежны — лишь прописал антибиотики и некоторые таблетки для восстановления сил и предсказал скорое пробуждение. Анна неукоснительно следовала всем рекомендациям, а если что забывала из-за недосыпа, то ей непременно подсказывала Клаудия.       Еще через день прибыл Карл с некоторыми необходимыми вещами, которые наполняли целый чемодан, однако Анна лишь мысленно поблагодарила фрау Бухгольц за подобную щепетильность. Все же она не могла даже теперь ронять своего высокого положения и выглядеть чуть хуже, чем безупречно.       Сегодня Анна, уже привыкнув к бессонным ночам, вновь осталась с Ягером на ночь и расположилась на кресле. Ночь выдалась ветреная и угрожающий гул безмерно ее раздражал. Однако, совсем выбившись из сил, Анна задремала и под такую погоду. Она спала всегда чутко и порой нервно, а потому вмиг расслышала неосторожное шевеление. Открыв глаза, Анна встретилась с его удивленным взглядом. Он приподнял голову и словно не поверил себе.       — Что ты здесь делаешь? — прохрипел он в темноте.       Анна встала с кресла и подошла к его постели.       — Фрау Бухгольц очень заботлива к своим гостям, а потому не смогла оставить тебя. Но я бы не пробыла здесь и дня, если б герр Брандт не уехал в Ордруф.       Ягер вновь лег на подушку и усмехнулся.       — Нянька мне не нужна. Уезжай обратно в свой театральный мир благородной породы…       Анна желала улыбнуться его остроте, чтобы скрыть негодование и внезапную злость, но лишь сжала челюсти и прошипела:       — Я здесь по наставлению фрау Бухгольц. Как только ты поправишься, я тотчас уеду.       — Уезжай сейчас. Немедленно. Я не хочу тебя видеть.       — Боюсь, твое желание здесь не учитывается. Я останусь, а после ты никогда меня не увидишь. — помолчав, она не удержалась и добавила, — Не пристало мне водиться с такими, как ты.       Анна ушла к себе, оставив на сердце его жесткий взгляд, однако, к смятению своему, пожалела о сказанном.

***

      Анна заснула лишь к утру и проспала всего немного. Однако к завтраку, предполагая увидеть и Ягера, она вышла в одном из своих любимых, но невычурных платьев и в воинственном настроении. Она не боялась увидеть его, но тревога, внезапно появившаяся в ее сердце, одолела почти смертельно. Все будет хорошо, вторила она себе и улыбнулась.       — Где герр Вайс? — спросила Анна, когда Клаудия подала завтрак, — Или он уже позавтракал?       — О, нет, фрау Брауншвейг. Герр Вайс отбыл на конную прогулку чуть появился рассвет.       Анна откинулась на стуле слишком резко и шумно выдохнула.       — Какого черта он делает?.. — пробормотала она себе под нос, еле сдерживая злость.       — Простите, фрау Брауншвейг… Вы что-то сказали? — уточнила Клаудия.       — Что ж, тогда и я отправлюсь на прогулку… — задумчиво отозвалась она и повернулась к Клаудии, — Прикажи подать мне лошадь.

***

      Анна была хорошей наездницей, однако с недавнего времени совсем забыла про свое увлечение из-за навалившихся хлопот. И сейчас она легко взобралась на лошадь и, задав властный тон, чтобы подчинить ее себе, умчалась в сторону леса.       Лес почти походил на гремучий из-за обилия торчащих острых веток и непроходимых зеленых кустов. После Анна нисколько не удивилась, что Ягер упал в овраг, ведь здесь решительно было не пройти. Однако природное упрямство не дало ей сдаться.       — О, герцогиня! — послышался голос сзади, когда ее лошадь вышла на сырой склон оврага, — Не стоит Вам ходить по таким местам…       Анна вмиг обернулась и разглядела Ягера, который верхом на лошади, вышел к ней из леса. Он все еще был бледен, как отметила она, однако вместо сочувствия в ней пробудился давно забытый гнев на него.       — Какого черта ты делаешь?.. — прошипела она, — Ты только пришел в себя!       Ягер помолчал и глубоко вздохнул, когда почувствовал сильный порыв холодного ветра.       — Напрасно ты здесь. — небрежно ответил он, не глядя на нее, — Я в порядке. Ты мне не нужна…       Анна ненавидела его пренебрежительный тон и напускное равнодушие. В исступлении гнева, которое он так легко в ней разбудил, Анна желала его смерти, но еще больше — покорения.       — Ты вернешься домой. И твое мнение об этом решительно не учитывается…       — Ты не можешь мне приказывать, — усмехнулся Ягер, однако его взгляд был серьезен, — ведь я тебе больше не подвластен.       С этими словами он натянул поводья, лягнув лошадь в бок, и она, покорившись, ускакала вглубь леса. Анна, покраснев от негодования, сжала зубы и, не удержавшись, фыркнула.

***

      Ягера не было до заката, и Анна, изводя себя переживаниями и терзающей ее злостью, не находила себе места. Ей было чрезвычайно тесно в этом поместье и, как на мгновение показалось, в своем теле. Раздумья рвали ее на части, и ей хотелось почти кричать. Анна срывалась то в ледяное равнодушие, то в исступленный гнев, от которого ей внезапно хотелось плакать. Она давно не плакала, поскольку подобное герцогине не пристало, и все чаще держала горькие порывы в себе. Анна не могла для себя решить, что с ней происходило, однако она испытала то, что не испытывала уже давно — страх. Такой леденящий и калечащий ее сердце, которое изнывало от тоски и холода.       Однако когда Ягер все же приехал, Анна дьявольскими усилиями нацепила на себя маску герцогини, хоть и внутри все пылало. Она страстно желала его увидеть и боялась. Разумеется, она знала, что вновь все закончится ссорой, но отчего-то эта ссора ей была необходима, чтобы вновь у них было что-то общее…       — Собирайся, — равнодушно бросил он, бесцеремонно зайдя в ее комнату вечером.       Анна сидела у трельяжа, бездумно разглядывая свое отражение. Она не испугалась, завидев его в зеркале, лишь выдохнула от облегчения и приняла величественное выражение.       — Куда? — спросила она, обернувшись.       Ягер вновь на нее не смотрел, потупив взгляд, и словно мялся.       — Я отвезу тебя обратно в Гаасбек. Я уже оповестил фрау Бухгольц.       — Обратно? Но фрау Бухгольц просила меня приглядывать за тобой, пока ты не поправишься. Вчера был без сознания, а сегодня — опять на лошадь!       Она не сдержала упрек, и дрогнувший голос предательски выдал ее. Ягер лишь мрачно усмехнулся и продолжил:       — Какое благородство… Герцогиня волнуется о своем заключенном.       — Это ты заключенный?! — воскликнула она и вскочила со стула, — Ты?! Брось, Клаус, эту комедию! Ты снова шляешься неизвестно где, а я жду здесь, в этой глуши! Кто из нас заключенный?! Даже теперь… когда у тебя нет никакой власти надо мной! Так или иначе, штандартенфюрер… Во всем! И при любых обстоятельствах! А я — твоя заключенная, запертая сначала в S III, после в твоем доме, в котором ты надо мной измывался!       — Замолчи! — закричал Ягер в ответ и подскочил к ней, — Довольно ты станешь мне припоминать… До сих пор все помнишь?! А для чего?! Нет нас уже давно! Но тебе все мало… Тебе до конца меня испить нужно, уничтожить, чтобы я умолял тебя… Но я и так умолял, Анна! О твоем прощении! Думал, что смилуешься, что почувствуешь хоть что-то, ведь толкнуло же тебя ко мне в постель еще в сорок четвертом… — он вдруг осекся в задумчивости и вновь усмехнулся, — Какого же тебе было лежать подо мной… Но теперь лежишь под герцогом.       И его щеку обжег сильный удар женской руки. Ягер ждал, возможно, желал в мучительном удовольствии от нее пощечины. Даже теперь он готов был взять эту руку, оскорбившую его, и зацеловать. Ее всю… Всю Анну, чтобы выразить свою тоску и скорбь по ней прежней. Ягер мимолетно взглянул на нее и заметил крупные слезы на щеках. Но глаза ее выражали разочарование и грусть, нежели обиду.       — Ты не смеешь так говорить… — отчего-то устало ответила она, — Ты не знаешь, Клаус. Ничего не знаешь…

***

      Они более не заговаривали друг с другом и все делали молча. Анна не препятствовала отъезду и приказала Клаудии собрать ее вещи, хотя их было совсем мало. Ягер взял с собой лишь обезболивающее, и к вечеру они выехали. Анна, помнившая дорогу отдаленно, отчего-то стала беспокоиться, когда он свернул в другую сторону от шоссе.       — Почему ты свернул? — набравшись смелости, спросила она.       — По радио передали о строительстве новой железной дороги, — хмуро ответил Ягер, — все перекрыто, поэтому поедем в объезд.       Анна кивнула и ощутила внезапное дуновение холода. Оно было настолько сильным, что она невольно поежилась и обернулась, чтобы убедиться закрыто ли заднее окно. После она предположила, что холод исходил от Ягера, от его тона, который ее отчего-то сильно обжег. Видеть его равнодушие было сродни пули ей в висок, и она не отвергла эту мысль. Порой Анна поглядывала на него, на такой знакомый профиль, крепкие руки, что держали руль и его потухший взгляд. Однако впервые для себя отметила одну, ранее не испытываемую странность — ее невыразимо тянуло к нему. Ей не терпелось дотронуться до его лица, услышать запах или погладить волосы… Анна зачарованно рассматривала Ягера, и он, заметив посторонний взгляд, повернулся к ней. После она ни раз журила себя за это, однако не жалела. В сумерках вечера его глаза, как ей казалось, были еще красивее до того, что даже, поймав его взгляд, не отвела своего. Ягер глядел на нее секунды-две и вскоре отвернулся, но за это короткое мгновение она различила его смятение и неловкость.       Они ехали долго, и Анна не желала знать о хотя бы предполагаемом их местонахождении. Ей даже хотелось, чтобы Ягер увез ее в другую сторону, куда-нибудь подальше, но лишь бы не в Гаасбек. Отчего-то мысль, став внезапно такой тягостной, о возвращении в эту театральную постановку аристократов ее болезненно покоробило. Вновь правдоподобно улыбаться, демонстрируя изящество и оправдывая свой титул, быть желанной всеми, как только бы Анна появлялась в комнате, быть «Одиллией», мраморной Дианой, герцогиней и ничего не чувствовать…       Анна и не заметила, как на ещё совсем недавно безмятежном и спокойном небе закружились хмурые, угрюмые, свинцово-серые тучи, задавившие тусклое солнце своей тяжестью. Сверкнула молния, а через пару мгновений невдалеке пророкотал гром, и на землю обрушился неистовый ливень.       — Только этого дождя не хватало… — пробурчал Ягер, и Анна еле удержалась от улыбки.       Его ворчание теперь казалось самым естественным в ее жизни, нечто обыкновенным и запоминающимся. В ее окружении, согласно этикету, никто не смел жаловаться или причитать только лишь из-за дурного тона, а потому все общение становилось приторно-искусственным. Анна, привыкшая всю боль и нежелание зажимать в зубах, всегда знала, что после всех раутов и светских вечеров ее ждала Розмари, с которой она могла бы поделиться сокровенным и упасть в ее теплые объятия, однако теперь держала лицо даже перед собственным отражением.       Ягер не стал ее спрашивать об усталости и так знал, а потому остановился у ближайшего мотеля, который издали показался ему знакомым. Анна тоже вытянула шею, чтобы разглядеть, но из-за дождя и темноты, оставила эту попытку. Она готова была поклясться, что уже была здесь, однако не могла припомнить. Место казалось невзрачным и унылым, что еще больше вводило Анну в недоумение. Разве с Кристианом я могла здесь быть, спросила она себя.       Ягер подъехал, как можно ближе к мотелю, который теперь он узнал. Этот был тот самый мотель, в котором Анна пережила свою болезнь, а он — всю свою жизнь за один день. Ягер с трудом отогнал навязчивые воспоминания и отчего-то разозлился. Он вышел из машины, не замечая густого ливня и ее, последовавшую за ним. Когда они вошли в отель, Анна, промокшая, вся сжалась от холода и не глядела на него, на что Ягер лишь хмыкнул. Мотель ничем не изменился: все так же походил на дешевый публичный дом, что Ягера теперь только порадовало. У входа и вдоль стены стояли женщины в вульгарной одежде, и он чуть не засмеялся в голос, когда заметил озадаченность Анны. Дешевые «Магдалины» жадно, почти с презрением оглядывали ее, однако она, потерявшись лишь на мгновение, вспомнила о своем титуле и выпрямилась. В пустой приемной за тем же облупившимся столом стоял тот же усталый, пузатый и лысый мужчина и подозрительно взглянул на Ягера, когда тот обратился к нему.       — Два номера. И один самый лучший, который у Вас есть. Здесь нынче герцогиня. — с усмешкой закончил он.       Мужчина непонимающе взглянул на него, а затем перевел взгляд на Анну, рассматривающую тех женщин, и нахмурился.       — Какая такая герцогиня? Пьян, что ли?       — Герцогиня Брауншвейг-Каленбергская. Герцогиня благородно помогла мне во время болезни, а теперь, в знак благодарности, я везу ее обратно. Но, как видите, ливень… Ей необходим лучший номер.       Мужчина недоверчиво разглядывал Ягера, пока Анна не подошла к столу. Он совсем осовел, осекся при виде нее и сумел лишь кивнуть.       — Герцогиня… — выдавил он, — для нас большая честь принимать Вас…       — Благодарю, — с выученной улыбкой ответила Анна, добавив, — герр?..       — О, герр Бергман, — неловко улыбнулся герр Бергрман и попятился к доске, на которой висели ключи, — знаете ли, герцогиня, наш маленький Зудвальде безмерно благодарен Вам за столь щедрую поддержку. Теперь у нас более чем процветающая коммуна.       Анна на мгновение задумалась о том, не вспомнил ли он ее, однако его простодушный вид развеяли всякие сомнения. Она улыбнулась улыбкой герцогини и кивнула, принимая ключ.       — Я рада помочь, герр Бергман. Однако, видимо, моей поддержки не достаточно, чтобы избавить Зудвальде от падших женщин.       — О, — смутился герр Бергман, — и это приносит доход…       Анна взглянула на Ягера, который был увлечен скрупулезным разглядыванием тех женщин, и злость в секунду наполнила ее сердце. Однако выражение ее оставалось доброжелательным и миролюбивым.       — Верно, большой… — вдруг заметил Ягер, повернувшись, и достав из кармана пару купюр, положил на стол, — Приведи ко мне темненькую.       Герр Бергман послушно принял и кивнул.       — Сейчас не сезон, как видите, — обратился он к непоколебимой Анне, — но у Вас, герцогиня, лучший номер, который может предложить наше заведение. Вас проводить?       — Мои вещи остались в машине, — и в ее голосе зазвучала сталь, — прошу, принесите их.       — О, разумеется! Я слышал, что Вы любите цветы, если угодно, я распоряжусь…       — Благодарю.

***

      Герр Бергман оказался расторопным и раболепным человеком, чем лишь порадовал Анну и заслужил ее благосклонный взгляд. Он говорил и вновь восхищался ею, как человеком и благодетелем, коим она давно прослыла в Германии. Анна научилась принимать похвалу и всегда сердечно благодарила, однако теперь, погруженная в собственные раздумья и, возможно, тревоги, совсем не заметила его восторгов.       — А где же номер герра Вайса? — как бы случайно спросила она.       — Рядом с Вашим, герцогиня. Я подумал, так будет лучше, вдруг Вам что-либо понадобиться от Вашего попутчика, хотя, впрочем, я приму за честь удовлетворить любую Вашу просьбу.       — Благодарю, герр Бергман.       Он улыбнулся и вышел. Анна осталась одна в скромном номере, который не отличался вычурностью, однако был чист и уютен, в отличии от того, в который ее с Ягером поселил герр Бергман два года назад. Она усмехнулась еще одному преимуществу своего положения и с нетерпением ожидала обещанных цветов. Номер хоть и был пристоен, однако нуждался в мелочах, которые, несомненно, придали бы свежести и лоску. Вскоре появилась престарелая горничная, которая, кивнув ей, поставила вазу с тюльпанами на стол и оповестила, что принесет еще две. Анна поблагодарила ее и отказалась, мысленно сжалившись над уставшей женщиной. Горничная улыбнулась и удалилась. Анна долго рассматривала принесенные цветы, хрустальную вазу с незамысловатыми узорами и старалась рассуждать лишь о них или об обстановке в номере, отмечать достоинства… Думать о чем угодно, лишь бы не об увеселительном вечере Ягера с той продажной девкой. Анна не признавала гнев и подавляла его как могла. Вскоре вечер стал ночью, и часовая стрелка показала два часа. Мотель медленно заснул и даже первый этаж успокоился, однако из поблизости находившегося номера, стали доносится женский хохот, визг, и Анну неистово затрясло от закипающей ярости. Она прокляла мотель за тонкие стены, из-за которых все было слышно и заходила кругами по номеру.       — Все хорошо, — исступленно бормотала она себе под нос, — не чувствуй. Все хорошо…       Но вскоре послышались женские стоны, и Анна не сумела сдержать горький порыв. Горячие слезы полились ей на щеки, и она с невероятным усилием сжала челюсти. Анна тотчас вспомнила день их свадьбы, Луизу и его дальнейшие кутежи. Она думала, что забыла, пережила, выросла, но обида вновь пронзила ее сердце, как тогда. В один миг она снова стала той маленькой девочкой, которая не может влиять и лишь стонет от боли. Ягер вновь выиграл, понимала она, вновь уязвил… Гордость, еще помнящая свой позор, едко заныла, и Анна зажала уши ладонями от усилившихся женских стонов. Уже доведенная до исступленной ярости, она желала смерти всех в этом проклятом мотеле. Держать под контролем, вторила она себе, однако позволила себе неслыханную для герцогини Брауншвейг роскошь — отпустила себя. Ярость и гордость воспели, сердце, закованное в кандалы приличий, освободилось, и Анна, потеряв последнюю нить, ведущую к рассудку, поддалась ядовитому приступу, схватила в вазу с тюльпанами и швырнула ее об стену.