***
— Фрау Ягер, пора! — заглянув в комнату, воскликнула Розмари, но Анна даже не взглянула на нее. Розмари подошла ближе, вновь наблюдая за ее печальным выражением, и присела подле трельяжа. — Прошу Вас, фрау Ягер… Анна откинулась на стуле и посмотрела на свое отражение. Розмари сегодня особенно постаралась над ее нарядом и приготовила ей красивое красное платье. Анна без восторга согласилась и равнодушно наблюдала, как Розмари с благоговением и бережностью собирает ее волосы в прическу. Она искренне любила наряжать свою хозяйку, и Анна невольно заметила, что вкус у нее схож с Феликсом — тот тоже любил Анну в красивых нарядах. Вспомнив о нем, она зажала зубы, чтобы плач вновь не вырвался из горла. — Розмари, дорогая, помнишь то платье, что подарил мне на раут герр Ягер?.. — О, то, что прелестно на Вас сидело, а Вы выбрали костюм? — укоризненно, но с улыбкой спросила Розмари, — Разумеется. — Ведь оно теперь здесь, верно? — кивнув себе задумчиво, проговорила Анна, будто и не нуждаясь в ответе, — Я хочу его. — Но… времени почти нет. — Подождут.***
— О, взгляните, — сказал Кристиан, — это ведь фрау фон Фюрстенберг. Странно, почему хозяйка среди гостей? — Вы несколько ошиблись, герр Брауншвейг, — улыбнулась фрау Шульце, — фрау фон Фюрстенберг не хозяйка здесь вовсе, а лишь гость, как мы с Вами. — Как же это? Ведь она носит фамилию этого города и замка… — Да, но это решительно ничего не значит. Хозяйка не она. Фрау фон Фюрстенберг была так близка к обладанию Фюрстенберга, но… ее обошла более прыткая особа и, — она задумалась, — там еще завещание, суд… — О чем Вы говорите? — заинтересовался Кристиан и маняще улыбнулся, — Вы же посвятите меня во все тонкости дела… — О, я… — Герр Брауншвейг! — воскликнула Фредерика и подошла к нему, — Не ожидала увидеть Вас здесь! Намедни я говорила с Вашим отцом, и он сказал, что Вы еще долго пробудете в Бельгии. — Мой отец решительно не понимает моего рвущегося духа, фрау фон Фюрстенберг, и оттого я здесь, — вновь улыбнулся он, — и, признаться, у нас с ним часто возникают споры. Фредерика широко улыбнулась, мельком взглянув на фрау Шульце, и одарила ее пренебрежительным взглядом. Фрау Шульце поежилась и невольно отступила на шаг. — О, прошу познакомьтесь с моей внучатой племянницей, — Фредерика подтолкнула Луизу к нему, и он учтиво поцеловал ее руку. — Луиза. — широко улыбнулась она и кивнула ему. — Герцог Кристиан Брауншвейг-Каленбергский, фройляйн, — важно представился он, заметив, как у Луизы округлились глаза. — Герцог?.. — прошептала фрау Шульце и кашлянула. Он невольно закатил глаза, журя себя за такой тон, хотя ведь знал, что будь его тон простодушен и даже раболепным, все же произвел подобное впечатление. Быть герцогом в теперешнее время являлось нечто обременительным, чем почтительным, но окружающие, разумеется, скрывали это и восхищались его богатой родословной, но Кристиан решительно не был бахвалом. Однако он упускал из внимания единственное, но решительно важное — его семья, имея титул, до сих пор, в отличии от подобных себе, не растеряли своего богатство даже во времена войны, правильно рассудив перевести предприятия в «нейтральную» Швейцарию. Таким образом, в Германии его семья была одна из богатых и уважаемых в связи с этим. И хоть отец отговаривал его возвращаться сюда, Кристиана неимоверно влекло на родину, и, вернувшись, он, безусловно, не обнаружил былого великолепия городов и вновь ощутил скуку. Но странное чувство облегчения теперь преследовало его повсеместно, и он находил в этом то самое желанное чувство, которое искал, скитаясь по странам. Кристиан заметил горящие глаза Луизы, ошеломленные — фрау Шульце и довольные — Фредерики и почувствовал неловкость. Он понимал, что представляет лакомую добычу для таких ушлых и амбициозных, как Фредерика. Как он знал, по слухам, у нее была Луиза на выданье, за которую она давала миллион, но при красоте Луизы, и таком приданном желающих на ее сердце приходилось мало и совершенно по разным причинам. А ей уже было двадцать пять лет и потому Фредерика предпринимала решительно все попытки выдать свою протеже повыгоднее, особенно после поражение Анне в суде. Кристиан в мгновение догадался о планах Фредерики, но при всех обстоятельствах не желал связываться с Фюрстенбергами, несмотря на положение и деньги. Светская беседа не увлекла Кристиана, как бы ни старалась Фредерика, и, не забыв про фрау Шульце, он вновь пригласил ее к шампанскому, хоть и пить совсем не хотел. — Вы нарочно это сделали? — спросила она полушутливо. — Да. Право, подобные разговоры утомляют меня. Она кивнула, но промолчала, и Кристиан лишь улыбнулся ее сообразительности. Вскоре он заметил пристальное внимание гостей на второй этаж и невольно, проследив за их взглядами, вскинул голову. На втором этаже возвышалась изящная женская фигура в красивом белом платье. Анна осмотрела гостей, чувствуя их любопытные взгляды, и заметила Фредерику. Она растянулась в улыбке и продолжала молчать. Упершись руками на перила лестницы, Анна вздохнула и начала: — Я рада приветствовать Вас, дамы и господа! Сегодня день, когда Фюрстенберг вновь обретет былое величие! Этот замок, в котором мы с Вами собрались, помнит вековую историю своих предков и запомнит в будущем. Фюрстенберги — великий род, который возвысил весь Бранденбург. Фюрстенбергов выбрал народ, как своих господ править Бранденбургом, но отныне мы не правим. Мы служим Браденбургу. Отныне и до самой смерти. Анна не хотела говорить долго и знала, что такое ее желания оценят и гости. Они рукоплескали после ее короткой речи, однако облегчения она так и не ощутила; грел лишь ненавистный взгляд Фредерики, что так глазела на нее. О, да, Анна ждала этого. Она стояла на втором этаже, возвышаясь над гостями; возвышаясь над Фредерикой, как хозяйка всего Фюрстенберга. Анна вспомнила об отце и Гертрауд, и злость вновь овладела ею, зажав в своих крепких объятьях. Однако ее успокаивала мысль, что те, верно, гордились бы ее вершиной, а, значит, и отец, и Гертрауд были отомщены. Фредерика была в упадке, там, внизу, со своей властью и силой… И впервые воспоминания о родных более не принесли боли, лишь щемящую тоску, с которой она могла справиться. Стало легче, рассудила Анна и улыбнулась. Гости вновь приступили к пустым разговорам и распитию шампанского, но Кристиан продолжал смотреть на Анну, которая о чем-то задумалась и, казалось, ничего подле себя и не видела. — Герр Брауншвейг? — позвала фрау Шульце, и он обернулся. — О, право, простите, — неловко улыбнулся он, — я… несколько задумался. Она понимающе кивнула и выпила шампанского. — Скажите, фрау Шульце, — начал он, вновь взглянув на Анну, — это и есть хозяйка Фюрстенберга? — Да. Вы удивлены? — Немного… я решительно думал, что она будет… старше, а тут… сколько ей лет? — О, Вы не особенно-то вежливы, — засмеялась фрау Шульце. — Вы правы, — вновь смутился он, — простите. А как же имя этой милой фройляйн? — Фройляйн? Анна давно фрау Ягер, герр Брауншвейг, — заметила фрау Шульце, чувствуя, как к щекам прилила краска от шампанского. — А как же она завладела Фюрстенбергом? — О, там решительно французский роман! Даже Дюма так не смог бы написать! Но мне известно лишь по слухам и сплетням, потому я и совсем не настаиваю на правдоподобность… Фрау Ягер — дочь покойного Генриха Фюрстенберга, сбежавшего в Псков к своей возлюбленной, которая гастролировала с балетом в Берлине. Разумеется, вся подноготная мне неизвестна, но тогда еще Анна Ярцева, фамилия по матери, стала фрау Ягер. Николаус Ягер женился на ней не так давно, но за это время произошло удивительно много. У них решительно были непростые отношения: Ягер не знал меры ни в кутежах, ни в изменах, но, тем не менее, даже он, известный в кругах повеса и человек достаточно суровый, пал перед этой русской влюбленным идиотом. Ну, не думайте, это не я сужу, а так, по слухам. А фрау Ягер окрепла, обзаведясь связью с покойный герром Ягером, отцом Николауса. — Связью? Хотите сказать, что… — О, мне это неизвестно, но кто-то говорит, что, верно, так и было… Вы бы только видели, как герр Ягер боготворил фрау Ягер… Тут, разумеется, невольно задумаешься, но фрау Ягер решительно не такого характера. Сколько бы о ней ни говорили… — фрау Шульце замолчала на мгновение, — ну, не верю, что эта женщина на такое способна… слишком уж правильна! Даже, когда Николаус так грязно ее унижал, — о, никому не пожелаю такого мужа, бедняжка! — она все сносила кротко и покорно, а потом… Фрау Шульце задумалась и выпила еще бокал шампанского. Кристиан с чрезвычайным вниманием слушал и нетерпеливо взглянул на нее: — Что? Что потом? — О, дальше такая трагедия… Герра Ягера нашли мертвым в его доме и обвинили в этом Николауса, его даже не успели осудить, как он сбежал, а после пропало завещание… — она усмехнулась, — Решительно детектив, согласитесь! Но я, кажется, забыла упомянуть… Да, вспомнила! Николаус перед этим хотел пустить по миру отца, а фрау Ягер спасла покойного герра Ягера, но при этом заняла какую-то сумму у фрау фон Фюрстенберг… Доподлинно мне неизвестно, но Фюрстенберг стал разменной монетой в этом деле. Фрау фон Фюрстенберг подавала иски против покойника, но… кажется, тогда и пропало завещание, а когда нашлось, то выяснилось, что все принадлежит фрау Ягер! И Фюрстенберг покойный герр Ягер оставил ей, потому она теперь здесь и хозяйка. Представляю, каково фрау фон Фюрстенберг… — А что с ней? — Как же? У них до этого были непростые отношения. Фрау фон Фюрстенберг не признавала родную внучку от русской матери, а она вон какая оказалась… Иронично. Кристиан следил за Анной, к которой подошла неизвестная ему немолодая женщина, красиво одетая и с ласковой, почти материнской улыбкой, что-то шепнула ей. Анна сдержанно улыбнулась в ответ. — А кто это за фрау?.. Фрау Шульце проследила за его взглядом и вздохнула: — О, это фрау Ягер, супруга покойного герра Ягера. — А что же по завещанию, герр Ягер ей ничего не оставил?.. — Совершенно. Даже сыну ничего… Конечно, после такого грех ему на что-то надеяться, но до этого… — заметив его удивленное выражение, фрау Шульце с улыбкой спросила, — Вас, верно, изумило, что у вдовы Ягера и фрау Ягер такие теплые отношения, несмотря на завещание? — Признаться, Вы угадали… — О, вдова Ягера, Мария, ей как мать! Она даже не выразила никого протеста и не стала оспаривать завещание. Да и сама Анна доверяет ей как себе… Кристиан понаблюдал еще за разговаривающими Анной и Марией и повернулся к фрау Шульце: — А что до супруга фрау Ягер? Где он теперь? Она засмеялась и лукаво взглянула на него. — О, это желала бы знать полиция всей Германии! Но он сбежал теперь бесследно… Сначала даже подозревали фрау Ягер в пособничестве, бедняжку затаскали по допросам, вновь эти обыски, но теперь, благо, успокоилось… Кристиан снова глядел на Анну, не понимая, почему не может оторвать от нее взгляд. Но все же одернул себя и ободрился. — А познакомьте нас, фрау Шульце, прошу Вас. — С фрау Ягер? О, если Вы желаете… — Поверьте, очень. Она кивнула и заметила, как Анна спустилась на первый этаж и успела с кем-то разговориться. Прерывать беседу было бы моветоном, однако Анна и сама отвлеклась на других гостей, дабы не обделить никого вниманием. Все же, как бы ей тягостно ни приходилось перебарывать свою хандру, она виртуозно умела превращаться в радушную и внимательную хозяйку. — Фрау Ягер, Вы, верно, незнакомы с герром Брауншвейгом, — начала фрау Шульце, и Кристиан подался вперед и поцеловал ее руку, — хочу отрекомендовать. — О, очень рада приветствовать Вас в Фюрстенберге. Право, никогда Вас прежде не видела… Откуда приехали? — Из Бельгии, но прежде жил в Швейцарии… — он неловко замолчал, и Анна невольно переглянулась с удивленной фрау Шульце. Кристиан всегда отличавшийся бонтоном и обаянием, отчего-то на мгновение забылся и лишь глазел на Анну. Она несколько сконфузилась, и Кристиан, осознав, что поставил ее в неловкое положение, тотчас начал: — Очень рад! — Взаимно, герр Брауншвейг, — сдержанно, но с улыбкой отозвалась Анна, — надеюсь, Вам у нас понравится, а теперь прошу простить меня. Она ушла к другим гостям вглубь красиво украшенного зала, убранство которого напоминало Версальский дворец времен «короля-солнца». И фрау Шульце, уже несколько захмелевшая от шампанского, все же уловила заинтересованный взгляд Кристиана.***
— Это какой-то бесконечный раут! — воскликнула Мария, заходя в маленькую комнатку, похожую на людскую. Анна сидела за столом с бокалом коньяка и лениво потягивала его, совсем проигнорировав вошедшую Марию. Она присела рядом и с улыбкой рассматривала задумчивую Анну. — Что? — спросила она и взглянула на Марию. — Ничего… Только хотела сказать, что ты такая красавица. Хозяйка Фюрстенберга, — гордо продолжила Мария, — хозяйка Баден-Вюртемберга! Самая влиятельная женщина на юго-западе Германии! — Если Вас не остановить, то Вы можете продолжать до утра. — О, это не я, а заголовки местных газет! Вы теперь очень известны в подобных кругах, графиня Фюрстенберг… — Прошу, оставьте, фрау Ягер. Этот титул совершенно ничего не значит и… — Значит! И много! Фредерике не удалось, а тебе… — Мария растянулась в улыбке, будто вспомнив что-то приятное, — как ты обвела ее вокруг пальца! Удивительно… а она-то тебя не признавала. Но так даже лучше! Теперь она знает свое место! — помолчав мгновение, она заметила бесстрастное выражение Анны и проговорила, — Милая, что с тобой? Разве ты не должна праздновать свой триумф? Анна промолчала и, залпом выпила коньяк, поморщившись. — Я праздную, фрау Ягер, поверьте. — О, я знаю… — вновь улыбнулась она, — я знаю, ты истосковалась по мужскому вниманию! О, милая, теперь тебе равных нет! Я видела герра Брауншвейга. Кажется, он герцог? Как он на тебя смотрел… — Вы забываетесь, фрау Ягер. Я замужем. — Пора давно об этом забыть, как о страшном сне! Этот брак не принес тебе ничего, кроме горя! Как он унижал тебя, а теперь бы видел, как ты прекрасна! Графиня, светская женщина, самая богатая в Баден-Вюртемберге, а он волочился за этой дешевкой Луизой! О, как бы я желала, чтобы он видел, кем ты теперь стала… Анна задумалась на мгновение и горько улыбнулась последнему воспоминанию о нем. — А ведь это именно он меня такой и сделал… — Что? — Ничего. — опомнилась Анна, — Так, что Вы говорили о герре Брауншвейге?.. — О, какой интересный молодой человек! Герцог с солидным состоянием в Швейцарии. Ты ведь разговаривала с ним, верно? — Да, ничего особенного. Вы не единственная, кто говорит мне о нем… — она лениво откинулась на стуле, — все как с ума посходили. — Он завидный жених теперь в Германии. О, ты бы видела Фредерику, как она из кожи вон лезет, извивается ради того, чтобы подороже продать свою Луизу, но у той решительно нет шансов… — Почему? Луиза красива и богата. — Да, но, так или иначе, теперь свет сравнивает Вас обеих. Помнится, раньше не в твою пользу, но не сейчас. Красоты нынче мало, а Луиза лишь этим и может похвастаться, но и это не вечно, как известно… — И что же этот герр Брауншвейг — выгодная партия? — Еще бы! Поэтому Фредерика и борется за него, отгоняя всех вокруг, но что бы она ни делала — все тщетно. Анна нахмурилась и, поглядев на пустой бокал, пожалела, что не взяла бутылку. Мария порой утомляла ее, как сейчас. — С чего Вы взяли? Фредерика всегда добивается, чего хочет. — Да? — лукаво взглянула на нее Мария, — Ты уверена? — Ну, это лишь мой единичный случай. — чувствуя хмель в голове, Анна расслабленно улыбнулась и вновь подумала о коньяке, — Мне известны прежние победы Фредерики и несмотря на наши отношения, я совсем не умаляю их достоинств. — Хочешь сказать, что тебе только повезло? О, Анна, ты ценишь себя слишком низко! — Нет, я не хочу это сказать. Фредерика как истинная немка, самоуверенна и горделива, а, как теперь известно по истории, немцы проиграли русским. Во время войны они не рассчитали сил и недооценили русских, а мы оказались что ни на есть опасным противником. И она недооценила меня, а теперь… — Анна ухмыльнулась, — что теперь она говорит? Что у нас прекрасные отношения? И мы души в друг друге не чаем? Ну, это, разумеется, известное — неспособность признать поражение. А проигравшие всегда стараются смягчить… — Это так жалко выглядит… — поспешно ответила Мария и взглянула на часы, — О, мне пора! Нельзя заставлять гостей ждать! Анна кивнула, радуясь, что Мария ушла, и тяжело вздохнула. На улице уже смеркалось, отчего ей стало еще тоскливее, а мысль, что ей тоже придется присоединиться к гостям, угнетала ее вовсе. Разумеется, Анна понимала безрассудство своей внезапно возникшей идеи, но хмель в голове и сердце подталкивало ее на совершение. К черту, подумалось ей и, улыбнувшись, открыла окно и аккуратно, чтобы не запутаться в платье, вылезла во двор. На крыльце она заметила курящих мужчин о чем-то смеющихся, но они, слишком увлеченные беседой, даже не взглянули на нее. Анна, осторожно пробираясь через кусты сада, вышла к воротам и бесшумно выскользнула. Облегчившись, она ободрено улыбнулась и направилась в сторону дороги, попутно вынимая из волос давящие шпильки. — Вы заблудились, фройляйн? — спросил усатый водитель, остановившийся у голосующей Анны. — Нет, но… мне нужно в Берлин. Вы не туда направляетесь? — О, именно в Берлин. В Ганзафиртель. — уточнил он и улыбнулся. — Пожалуйста, подвезите меня до Берлина. Только мне нечем заплатить, — она задумалась, — могу отдать серьги или кольцо. Здесь настоящий бриллиант. Водитель усмехнулся. — Садитесь, фройляйн. Мне ничего не нужно. — Спасибо, — улыбнулась Анна и села в машину. — Откуда Вы такая? — он осмотрел ее с интересом, — Из замка Фюрстенбергов? — Да, именно оттуда. А почему Вы узнали? — Ну, туда вся знать сегодня слетелась. — он улыбнулся, — Вы, право, простите, я с рабочей смены и… у меня здесь беспорядок. Анна засмеялась. — Прошу Вас, езжайте и ни о чем не думайте. Он кивнул, и машина двинулась с места. Они некоторое время ехали в молчании, а после и сами не поняли, как разговорились: они не спросили имен друг друга, но от подобного обезличивание становилось легче. — Почему Вы не остались там, в этом Фюрстенберге? Там, наверное, красиво. — Да, — протянула Анна, — красиво, как музее. Знаете, похоже на музей Боде. Вы там бывали? — Бывал с детьми, но, если в Фюрстенберге также, как и в этом Боде, то я Вам даже сочувствую. Анна улыбнулась и понимающе кивнула. — А Вы едете домой? — Да, я же упоминал, что после смены. А теперь возвращаюсь. Верно, опять приеду поздно, а дети уже будут спать… — Сколько у Вас детей? — Двое. — с гордость и улыбкой ответил водитель, — Старшему — двенадцать, а младшей всего восемь. — А жена? — И жена. — кивнул он, — Она у меня скрипачка в филармонии. Не понимаю, что она во мне нашла?.. Я обычный рабочий, а она… — Верно, в Вас она нашла себя. Женщина всегда выбирает такого мужчину. — Ну, думаю, Вам виднее, фройляйн. — вновь улыбнулся водитель, — А Вы? Вы замужем? — Да, к сожалению. Он помолчал с минуту и мельком взглянул на ее печальное лицо. — Если Вы не желаете об этом говорить… — О, нет. Наверное, с Вами я и хочу об этом говорить, потому что наше знакомство закончится так же внезапно, как началось. И мы с Вами вряд ли увидимся. — Это правда. Незнакомцу намного проще рассказать о чем-то сокровенном, нежели близким. Почему так? — Потому что мы не боимся осуждения. — грустно отозвалась Анна, глядя в окно, — В глазах близких мы хотим казаться лучше, но иногда… не получается, а здесь… никто ничего не должен. — Так Вы расскажите? Мне, право, стало даже любопытно. — Любопытно? — повторила она, усмехнувшись, — У меня совершенно несчастливый брак. И, признаться, я Вам даже завидую. Вот, Вы работаете, Ваша жена — тоже, у Вас дети, а у меня… У меня весь Фюрстенберг, этот барочный замок, фармацевтический завод, десятки виноградников и пекарен по всей Германии, да и графский титул в придачу, но, если б Вы знали, как я завидую Вашей жизни… — Моей? Право, Вы меня удивляете… — Да, завидую и удивляться здесь нечему. Вы счастливее меня. И у Вас есть намного больше. Я была несчастна в браке: муж изменял у меня на глазах, кутил и хотел пустить по миру моего свекра, который стал мне отцом… Он не пустил меня попрощаться с тетей, когда та умирала, убил мою собаку, чтобы вновь сделать больно, публично унижал, но… Вы, верно, не поверите, но он любил меня. Я знаю, что любил. Он хотел доказать себе, хотел опуститься, чтобы я его ненавидела, но по ночам приходил ко мне пьяный и вымаливал прощение, но, разумеется, когда я спала, так у него смелость была. А теперь его нет и не спрашивайте почему и как. И казалось бы, вот она, свобода и положение. Я отомстила всем своим обидчикам, но… я совершенно разбита. Я ненавижу свою жизнь. Ненавижу всех этих пустых людей, рауты и званые ужины. Мне так хочется убежать на край света и никого не видеть… И теперь я сбежала оттуда. Сбежала, потому что не могу более выносить. И знаете, я все больше думаю о нем. Где он теперь? Что с ним случилось? Я хотела отомстить ему за все страдания и отомстила — у него теперь нет ничего и он в бегах, но я… я не чувствую ничего, кроме тоски. Анна замолчала и отвернулась к окну. Она не плакала, лишь не хотела смотреть на выражение водителя и облегчилась его молчанию. Они ехали еще долго и все не говорили, но, как рассудила Анна, верно, так было даже лучше. — Вы тоскуете по себе, — наконец сказал он, и Анна от неожиданности резко обернулась, — по себе прежней, кем Вы являлись. И смею предположить, что тоскуете по мужу. Да, не удивляйтесь, Вы тоскуете по своему обидчику, потому что мы так устроены, что всегда их помним. Помним и не можем понять, почему они с нами так обошлись. Но здесь нет Вашей вины. Это его вина. Вы теперь переживаете тяжелый период, я полагаю. Ваши раны начинают затягиваться и порой это болезненно, но нужно лишь перетерпеть. — Думаете, только перетерпеть? А что мне делать? — Ничего. Просто жить и ждать, когда полегчает. Время — оно такое. Вам не то, что станет не больно, но, скорее, безразлично. И если Вы встретите своего мужа однажды, то, верно, не почувствуете ничего или посмеетесь и подумайте о том, как Вы могли выйти за него, ведь теперь не пригласите его даже на обед! Анна рассмеялась и, взглянув в окно, увидела границу Берлина, которую они пересекли. И отчего-то облегчилась.***
Водитель, чье имя Анна решительно не хотела знать, оказался добр и довез ее до самого дома, несмотря на разные рода отговорки. Ей открыла фрау Дифенбах, совершенно удивленная ее внезапным появлением, однако и восторженная. — О, фрау Ягер, как я рада, что Вы приехали! Дом так без Вас скучает!.. — В самом деле? Никогда прежде не замечала Вашу удивительную склонность к поэтичности… Как Вы хорошо сказали. Ну, впрочем, уже поздно и я вижу, что Вы уходите… — Фрау Ягер, если Вы желаете, я, разумеется, останусь. Хотите поужинать? — Нет, благодарю. И задерживать Вас не стану. Идите домой. Я, право, и сама не ожидала, что приеду, но русская непредсказуемость не дает мне покоя… Фрау Дифенбах улыбнулась и не стала докучать Анне, несмотря на мрачное ее настроение. Когда она ушла, Анна скинула браслет и кольца, отбросив их куда-то на пол, швырнула бриллиантовое колье, и оно скатилось по ступеням лестницы. Найдя застежку, она на ходу сняла платье, перешагнула через него и, оставшись в одном нижнем белье, пришла в его бывший кабинет. Анна не заходила сюда с тех пор, как переехала в Дорнштеттен, а затем и в Штутгарт, но все же мысли об его кабинете отчего-то посещали ее, а в с недавнего времени все чаще. Здесь все оставалось, как прежде, она не давала каких-либо указаний по убранству и считала, что права. Анна подошла к бару и, раскрыв его, улыбнулась. Все бутылки стояли — а их была дюжина с лишним — откупоренными. Настоящий сомелье, подумалось ей и она, совсем не понимая толка и вкуса, взяла одну, показавшуюся ей на вид привлекательной. Анна села на его место за столом, на это кожаное кресло, которое неприятно липло к ее обнаженным бедрам, и, налив в бокал коньяка, залпом выпила. Она пила всегда залпом и не понимала, как это получать удовольствие от растягивания по глоткам. Ведь пить решительно невозможно, подумала она снова и кивнула себе. Горло приятно обожгло, и коньяк мягко опустился на желудок, и теперь Анна впервые в своей полной мере ощутила себя частью семьи Ягеров, а точнее, единственной, кто из них остался.***
Мария была совершенно фраппирована таким дерзким и непочтительным к своим гостям поступком Анны, а потому, зная, куда та непременно сбежала, наведалась в Берлин. Что еще больше изумило Марию — это пьяная Анна, посапывающая на кресле в бывшем кабинете Ягера. — Боже, фрау Ягер, не кричите… — жалобно просила Анна, — пожалейте мою бедную голову. — Анна, как это понимать?! Ты сбежала с собственного раута! И мне пришлось самой поддерживать гостей… — Прекрасно. Вам это более к лицу, нежели мне. — Это неслыханное пренебрежение! Почему ты сбежала сюда?! И напилась! Анна поглядела на нее устало и лениво растянулась на столе, опустив голову. Однако заслышав скрип открывающейся двери, мысленно ободрилась приходу фрау Дифенбах. Анна знала, что Мария не любила браниться при посторонних, а прислуга всегда была для нее посторонней. — Анна! Что происходит?! — Ничего! — не выдержала она и вскинула голову, однако вскоре пожалела, невольно поморщившись от острой головной болью, — Отец считал меня частью семьи Ягеров! А Ягеры все такие! Мы не умеем притворяться! Отец никогда ни перед кем не лебезил за это его и уважали, Клаус всегда играл по своим правилам, поэтому его и боялись! И я никому не должна! Не должна терпеть этих напыщенных, мнящих себя викторианскими аристократами хлыщей! — Анна, смени тон, — строго потребовала Мария, — верно, ты еще пьяна. — О, я и сегодня напьюсь! — весело воскликнула Анна и расхохоталась. Мария смерила ее непонимающим взглядом, наблюдая совершенно дикий порыв, заметила вдруг появившуюся фрау Дифенбах и невольно прикрыла глаза от стыда. — Прошу прощения, фрау Ягер, — кротко начала она, — Вам прислали цветы. Они внизу, я уже поставила их в воду. — Кто прислал? — тотчас собравшись, своим обычным голосом спросила Анна. — На записке было имя: герцог Брауншвейг-Каленбергский. — ответила фрау Дифенбах. Мария в мгновение оживилась, еле скрывая радостную улыбку. Анна оглядела ее, почти презрительно и взглянула на фрау Дифенбах. — Отошлите букет обратно. — приказала Анна, и фрау Дифенбах, кивнув, удалилась. — Обратно? — изумленно спросила Мария, и ее выражение непонимающего ошеломления стало прежним, — Почему, Анна? Очень благосклонный жест. — Правда? — усмехнулась она, — Возможно, для молодой особы на выданье, а я замужем. Мария с трудом подавила тягостных вздох и взглянула на Анну. — Мы об этом уже говорили, не правда ли? Так будет лучше… — Мы венчались. — твердо ответила Анна, пронзая ее взглядом, — Мы связаны перед Богом, если угодно. И я поклялась быть ему верной… — А он? Он клялся? Верно, да, но не сдержал ни единого своего обещания перед этим самым Богом. Как там в этой церковной клятве, — она сощурилась, вспоминая, — быть защитником, оберегать и любить? И что он из этого сделал? — Он многого не сделал, я знаю, но мне решительно неважно. Я знаю лишь про себя. И я не паду так низко… Мария смерила ее насмешливым взглядом, будто укоряя, но Анна только фыркнула. — Довольно Вам так глядеть! Хватит! Я — фрау Ягер. Они — моя семья. Феликс сделал для меня больше, чем родная бабушка. А теперь хватит. Ни этого герцога, ни кого другого я не хочу видеть. Я замужем. Если не за Клаусом, то за Баден-Вюртембергом и Фюрстенбергом.***
Анна вернулась в Штутгарт с небывалой радостью. Воспоминания более не давили на нее, и она решила смотреть на прежние вещи под другим углом, то есть с благодарностью. Она благодарила Феликса, что тот был в ее жизни и помог вырасти, как женщине и человеку, а потому с приходом такого вывода и на дом в Штутгарте смотреть ей стало легче. Чувство пустоты сменилось на утомление на работе и впадать в хандру ей не было времени. Розмари, что теперь была при ней, ободряла и тоже пришла в себя, взяв пример с хозяйки. Они зажили, как прежде, вновь став оплотом поддержки друг для друга. Теперь имея права на предприятия Феликса, Анна с неслыханным усердием принялась за работу. И не только из одной лишь ответственности и своего положения полноправной хозяйки, а единственно из-за уважения к Феликсу. При нем предприятия процветали, невзирая на тот плачевный период, устроенный Ягером, и потому Анна боялась растерять то величие, которое построил Феликс. Герр Леруа все еще был рядом, хотя уже отмечал, что она и сама в силах справиться, однако Анна не отпускала его в силу привычки и теперь странной привязанности из-за общих воспоминаний о Феликсе. Однажды он ей сказал, что в жизни нужно уметь отпускать. Анна согласилась с ним, но пока была не в силах. Она могла лишь единственное — смириться. После той размолвки Мария демонстративно ее игнорировала, но Анна была рада остаться без навязчивого внимания. Мария утомляла бессмысленными разговорами и еще больше, когда старалась привить ей любовь к раутам и светским вечерам. Анна всегда поступала по-своему, как ей угодно и от этого чувствовала чрезвычайное облегчение, а на фырканья и косые взгляды Марии не обращала внимание в силу своей теперешней занятости. Но, как знала Анна, Мария не выдерживала первой и приглашала ее на выходные в знак примирения. И их ссоры забывались. И в этот раз случилось подобное: неделю молчания закончились приглашением Анны в их загородный дом на обед. — О, дорогая, как я рада тебе! — мило пролепетала Мария, подбежав к выходящей из машины Анне. Они расцеловались, и Мария повела ее в дом, восторженно рассказывая, как она без нее скучала. — А говорят, что немцы не гостеприимны, — заметила Анна и улыбнулась. — О, это выдумки злопыхателей. Австрийцев, например. Анна кивнула, рассудив более не развивать эту тему, ведь знала какие горячие споры может учинить Мария о негласной нелюбви немцев и австрийцев друг к другу. — Я совершенно забыла тебе сказать, что мы сегодня отобедаем не одни… — Правда? — удивилась Анна, — А с кем? Мария не ответила и с торжественным выражением ввела ее в столовую, где уже был накрыт стол. Кристиан, заметив Анну, встал в знак приветствия, улыбнувшись. — Герр Брауншвейг согласился сегодня почтить нас своим визитом! — улыбнулась Мария, взглянув на мрачную Анну. — Да, но я ожидала семейный обед, — важно заметила она и добавила, — без посторонних. — О, Анна, не будь такой грубой! Герр Брауншвейг нам совершенно не помешает! Анна вздохнула, потупив взгляд, и позволила Марии усадить ее за стол. Она знала, что он глядит и оттого поежилась. Нарочитое внимание еще среди прошлой недели неистово ей надоело и всеми силами она указывала ему на свое положение и нежелание вступать с ним в связь, пусть и дружескую, которую он предлагал. Все началось с того отосланного букета, на следующий день пришли два, а затем и весь цветочный магазин. После к цветам прилагались украшения: то серьги, браслет или кольцо. Но Анна оставалась непреклонной и твердо стояла на своем, однако и Кристиан не отставал. — Вы сегодня отчего-то грустны, Анна? — невинно спросил Кристиан за обедом. — Фрау Ягер. — равнодушно поправила она, даже не глядя на него. Мария строго взглянула на Анну, но та лишь расслабленно откинулась на стуле. Она была неразговорчива, отвечала скупо, если спрашивали и совсем не глядела на гостя. Кристиан, привыкший, за время проведенное в Германии, к чрезмерному женскому вниманию из-за своего положения, состояния и, в конце концов, внешней красоты, находил оскорбительным подобное пренебрежение еще в прошлую неделю, однако теперь был почти взбешен. Но скрывать, хоть от себя, все же не стал: Анна волновала его воображение и такой ее смелый и откровенный характер неминуемо раздражали, но увлекали его. — А где же герр Ягер? — уколол Кристиан, жадно рассматривая Анну. — Который? — спросила она небрежно и впервые за обед взглянула на него, — Один — в земле, другой — в бегах. Кристиан помолчал, оценивающе окинув ее взглядом, и не сумел скрыть улыбки. — Мне нравится Ваш характер. Анна хмыкнула, осклабившись, и потянулась за нетронутым бокалом вина. — О, очень польщена, — равнодушно ответила Анна и осушила бокал. Кристиан переглянулся с Марией, которая уловила его недовольный взгляд, и тотчас начала: — Я слышала, герр Брауншвейг, что Вы настоящая знаменитость в Германии. — В самом деле? И чем же я знаменит? — учтиво спросил он, сохраняя тон, но продолжал рассматривать скучающую Анну. — Но как же? Молод, красив и холост. За Вами наверняка охотятся родители хорошеньких дочерей на выданье, верно? — О, Вы правы, фрау Ягер. Особенно я вижу истинный интерес у фрау фон Фюрстенберг… — Неужели? — хищно улыбнулась Мария. Анна, взглянув на них, невольно закатила глаза и вышла изо стола. — Анна, дорогая, куда ты? Неужто ты нас покинешь? — С большим удовольствием. — буркнула она и поднялась по лестнице, — Мне с вами ужасно скучно, а слушать про девиц на выданье я не желаю. — Это невежливо! — возразила Мария строго, но услышала лишь заливистый смех Анны. — Вернись сейчас же! Она медленно повернулась к ней, растягивая губы в нахальной улыбке, и невольно вспомнила Ягера. — Вы смеете приказывать мне?.. — прошипела Анна, испепеляю ту взглядом, — Знайте свое место, иначе я Вам его укажу.***
Ветер зловеще выл, срывая с деревьев пожелтевшие сухие листья. И лес мрачно и глухо зашумел. Тилике, осторожно перешагивая через корявые ветки, смотрел вперед и попутно вспоминал дорогу. Он бывал в этом лесу нечасто, а потому с трудом ориентировался. Тилике шел, смотря под ноги, и боялся сбиться с пути. Средь полной тишины, в глубине неба, тучи, собирающиеся в клубы на юге, росли медленно и уверенно, и Тилике, предрекший скорый ливень, выругался про себя. Как же обратно добираться, спросил себя он и, пройдя еще немного, наконец, дошел до знакомого оврага. За ним стояли голые деревья и небольшая хижина. Тилике облегченно выдохнул. — О, наконец-то! — воскликнул Ягер, когда открыл ему дверь — Потерялся? — В этой чаще? Разумеется! Ягер лишь ухмыльнулся, и Тилике заметил его ободренное настроение. Сняв с себя пальто и шарф, он задумался и спросил: — Шрайбер приходил? — Да, но не об этом сейчас. У тебя, верно, ко мне новости, раз ты так внезапно пришел? — вдруг улыбнувшись, Ягер добавил, — Или соскучился? — О, признаться, герр Ягер, без Вас действительно скучно… — Так и знал! Тилике порой поражался воодушевленности Ягера в тех обстоятельствах, в которых он бы был подавлен, однако дух, то ли выученный на службе, то ли истинный характер, сделали из Ягера, такого мрачного и отстраненного в былые дни спокойствия, удивительного оптимиста. Живя здесь, в этой хижине, которая была вполне пригодной для жилья: с креслами, — и Тилике до сих пор недоумевал, откуда он их взял — камином, недавно установленным, приличной и просторной кухней и шкурой пумы на полу, Ягер почти в одночасье наладил быт, что вновь изумило Тилике. — Ты, верно, ужасно замерз, — заметил Ягер, — пойдем на кухню. Я приготовлю тебе чай или имбирный эль… — В который раз Вы меня поражаете, герр Ягер, — улыбнувшись, признался Тилике и прошел за ним. Ягер хозяйничал на кухне со знанием дела и искренним интересом. Он подал до сих пор удивленному Тилике бокал с имбирным элем и кивнул, когда тот, все еще непонимающе глазея, проигнорировал бокал. Тилике тотчас опомнился, залпом осушил его, и Ягер отчего-то усмехнулся. — Полегчало, Тилике? Теперь не будешь на меня так смотреть? — О, герр Ягер, я не понимаю! — горячо воскликнул он, — Как Вы можете здесь жить?! — Живу, — пожал плечами Ягер, — и ничего. А куда мне еще деваться? Уеду я нескоро, а пока можно и здесь, раз спокойно. Что, кстати, там на Большой земле? — Теперь Вы это так называете? Большая земля? — По-моему очень остроумно, не находишь? Да и я теперь здесь, оторванный от всей красоты и насыщенности жизни… — Ягер задумался и улыбнулся, — поэтому буду рад любым новостям. — Бросьте, герр Ягер. Вам интересно лишь одно. Не зря же я у Вас теперь и посыльный, и шпион, и завсегдатай званых вечеров у этих аристократов… — Я рад, что тебя стали приглашать в приличные общества… — разглядев обиженный взгляд Тилике, Ягер засмеялся, — Прошу тебя, Тилике, не прими за оскорбление. Разумеется, нет! Нынче мне интересно все, но я буду признателен, если ты начнешь с насущного. — помолчав с минуту, Ягер задумчиво взглянул на него, и вся прежняя веселость исчезла, — Ты виделся с Розмари? — Да, герр Ягер, — его голос в мгновение упал, — она… она сама попросила встречи. Сказала, что это важно, поэтому я здесь. Розмари беспокоится за фрау Ягер. — Что такое?.. — настороженно спросил Ягер и почувствовал внезапную сухость во рту. — Началось все с раута в замке Фюрстенбергов, когда фрау Ягер получила титул графини. Розмари рассказывала сумбурно и я, признаться, не все… — он вздохнул, — расскажу, как понимаю: Розмари переживала за фрау Ягер еще с тех времен. Видите ли, там… пикантные подробности и… — Тилике! — Хорошо. — вздрогнул он и поежился на стуле, — Фрау Ягер слишком много посвящала работе и все чаще стала прибегать к коньяку. Дошло до того, что фрау Ягер упала в обморок на одном из совещаний; тогда вызвали доктора, какого-то знакомого Марии, и он диагностировал переутомление. Было назначено лечение, но фрау Ягер воспротивилась. Она не желала видеть Марию… вновь повторился скандал, ссора… Фрау Ягер пришлось успокаивать насильно и дали ей отдых на несколько дней. Доктор приходил каждый день, но фрау Ягер совершенно не хотела его видеть и кричала всякий раз, когда он делал ей инъекцию. Когда Розмари мне поведала всю историю, я решительно подумал, что с фрау Ягер сделался нервный срыв. Ее преследовали совсем бредовые идеи, что ее хотят продать какому-то герцогу и кругом враги. Доктор заключил, что у фрау Ягер нервное расстройство на фоне всех потрясений, и я бы тоже сделал такой вывод, если бы не… один ее выкрик Розмари, которую к ней совсем не допускали. Фрау Ягер кричала, что ей известно, кто убил Феликса. А после ее госпитализировали с сердечным приступом… — заметив ошеломленное выражение Ягера, тот поспешно добавил, — но все в порядке. С фрау Ягер все хорошо. Ее выписали два дня назад и теперь за ней ухаживает Розмари. Ягер стоял в оцепенении и молчал. Его чувства, которые он давно перестал различать, вновь сплелись в такой тугой клубок, что он не мог собраться с мыслями. Единственное желание, что горело в нем так ясно — это уничтожить Марию. — И после этого у тебя есть сомнения?.. — нетерпеливо спросил Ягер и зашагал по кухне, — С самого начала я твердил тебе об этом! — У Вас нет доказательств, герр Ягер… — К черту доказательства! Анна, верно, что-то узнала… — он вновь задумался, — Но как же? Я думал, что все закончилось… Это моя вина! — Нет… Прошу Вас, герр Ягер. Вы не могли знать. — Я должен был! Она — моя жена! — Ягер замолчал, блуждая взглядом по полу и будто, что-то поняв, продолжил исступленно, — Я должен увидеть ее… — Нет, герр Ягер. Это невозможно… — видя, что его слова не возымели действия, Тилике, не удержавшись, воскликнул, — Вас ищет вся Германия! И Вам невероятно везет, что столько времени Вы еще здесь… Выслушав его, Ягер выпрямился, вздохнув глубоко, продолжая смотреть перед собой. — Ты поможешь мне? — Это самоубийство. — Я знаю… — кивнул Ягер, — знаю, Тилике, но я должен это сделать ради нее.