***
— Куда сегодня? В Ирциг? — спросил Феликс за завтраком. — Нет, отец. В Ордруф. Герр Леруа сообщил о начавшихся ремонтных работах на Ваших пекарнях. Если не ошибаюсь в Ордруфе их около трех? Феликс с улыбкой кивнул. С недавнего времени им не так часто удавалось поговорить, ибо Анна почти задыхалась в заботах, однако ее вид, такой воодушевленный и деловой, успокаивали его опасения. Феликс лишь ненавязчиво напоминал об отдыхе и заботился об ее состоянии. После той выходки Ягера Феликс старался ничем ее не расстраивать и в хмурое настроение быть рядом. — О, верно, вновь утомишься. До Ордруфа путь неблизкий. Анна лишь улыбнулась, выпив чаю. Вскоре подошла Розмари и принесла почту. — Отец, фрау Ягер прислала письмо, — оповестила Анна, изучая врученный конверт; распечатав его, она бегло просмотрела письмо и улыбнулась, — возможно, скоро приедет… — Я знаю Марию. Она только обещает… Что там у нее нового? Нашла очередного портного? — И ювелира. А вчера посетила оперетту. Дочитав письмо, Анна положила его на стол, задумавшись. В переписку с Марией она вступила не так давно и лишь потому, что та ненавидела телефонные разговоры и счета за них. Отношений со свекровью у нее были несколько приятельски-холодные, как у вынужденных знакомых, однако письма друг друга не игнорировали и отвечали тотчас. Кроме того, Анна заметила удивительный вкус в Марии, ведь именно она и посоветовала ателье герра Ленца. — Фрау Ягер в обиде на меня за отвергнутые визиты… Да, стоило тогда заехать к ней, нежели к Клаусу.***
— Фрау Ягер, очень рад! — воскликнул подоспевший к машине молодой мужчина и подал ей руку. Анна вышла из машины и с удивлением оглядела его. Герр Леруа предупреждал ее об управляющем Феликса в Ордруфе герре Маусе, однако представляла его старше. Этот же выглядел моложаво, бодро и улыбался ей; его карие глаза искрились благодушием, и чем-то он ей напомнил Хайде. — Взаимно, герр Маус. — Вы, верно, утомились с дороги. Прошу, пройдемте к фрау Гуммель! Уверяю Вас, такого яблочного пирога Вы не пробовали… — Благодарю, герр Маус, но я бы предпочла приступить к делу. Где смета? Я желаю видеть в конечном варианте на все три пекарни. Он на мгновение замер и задумался, не ожидав подобной деловитости от молодой женщины. Кашлянув, чтобы заполнить молчание и не выглядеть нелепо, герр Маус выпрямился и отрапортовал: — Весьма сожалею, но герр Мюллер, наш поверенный, прибудет только к вечеру, фрау Ягер. У него все расчеты. — Что же Вы это не сообщили герру Леруа? — поспешно стянув перчатки, Анна шумно выдохнула в недовольстве, — Я бы подъехала к вечеру, а теперь… — Прошу простить, но к вечеру обещают грозу и лучше, что сейчас приехали… Анна поглядела на него недолго и горько усмехнулась. Дела здесь она хотела решить скорее и сбежать от мучительных воспоминаний. Ведь Анна помнила, как после побега Ивушкин с экипажем заехали сюда, совершив почти грабительский набег, но от этого воспоминания она лишь улыбнулась. — Фрау Ягер, позвольте проводить Вас до ресторана фрау Гуммель, уверяю Вам понравится… — заметив ее подозрительный взгляд, он поспешно продолжил, — И Ордруф Вам понравится. Хоть он небольшой, все же имеет историческую ценность и достопримечательности. — Достопримечательности… — с усмешкой повторила она, — Какие же? Концентрационный лагерь S III? Герр Маус округлил глаза, совсем растерявшись, и Анна пожалела о своей остроте. Они неловко помолчали с мгновение, и она, подбирая тему, непринужденно проговорила: — Мне кто-то рассказывал, возможно, герр Ягер, что тот мост, по которому мы въехали в город, был построен еще в восьмом веке. Это правда? Герр Маус оживился, часто закивал, придя в себя, и Анна облегченно улыбнулась. — Об этом мосте слагают легенды, фрау Ягер. — Правда? И какие же? — Ну, если брать совсем недавно, то он выдержал несколько танковых сражений. А в нашей реке Оре потонуло немало танков и немецких, и советских, и даже американских. Отец рассказывал мне, что в реке где-то с десяток «Пантер» и «Тигров» и почти столько же ИС-76… А Вы, верно, слышали про тот дерзкий побег заключенных из S III? Анна задумалась на мгновение и, выдохнув, кивнула. — Беглецы, насколько мне известно, угнали тогда… — он помедлил, — как же? Забыл… название такое… — Т-34. — подсказала она, ощутив тяжесть в груди. — Да, Вы правы! — радостно воскликнул герр Маус, — И он, говорят, тоже затонул. Анна замерла и невидящим взглядом посмотрела на него. Ее словно окатили ледяной водой, и она силилась не закричать во все горло. Отшатнувшись, она дрожащими руками прикрыла рот, и внезапный холод пронзил ее до костей. — Что с Вами? — обеспокоенно спросил герр Маус, — Фрау Ягер?.. Но Анна уже его не слышала.***
Весь день Анна держала себя, зажимая боль в тисках груди, и любезно общалась с герром Маусом и подъехавшим к вечеру герром Мюллером. После ряда решенных вопросов она уехала и по дороге позволила себе заплакать, но тихо, чтобы Хайнц не заметил. Фрау Ягер, кем она теперь себя чувствовала, слабость не пристала, а потому все чаще Анна таила в себе горе. Совладать с измученными нервами ей более не удавалось и удушающая боль топила ее в своем черном омуте. В мгновение ей вспомнился и S III, и допросы Ягера, и Ивушкин с его экипажем. Сколько же им теперь бы было, пронеслось у нее в голове и от этой мысли заплакала сильнее. Все это время Анна знала с уверенной точностью, что Ивушкин выбрался и вернулся домой… О, она бы и дальше с удовольствием верила в эту иллюзию и отрицала, полагая, что герр Маус ошибся, однако с недавнего времени верила лишь фактам. И в груди невыносимо заломило от мимолетного, внезапно вспомнившегося взгляда Ивушкина и его простого: «Аня».***
— …а нет другого выхода? — нетерпеливо спросил Ягер после долгих дискуссий с Тилике. Он пришел к нему в полдень, как и приходил вчера, и все выспрашивал о самочувствии. Ягеру стало лучше, однако тяжесть в груди, почти болезненная не покидала с самого утра. Доктор Эссер заметил улучшение его состояния, а потому выписал домашний уход и некоторые витамины, которые Ягер не запомнил. К его досаде, все это доктор проговорил при внимательном Тилике, который поддакивал и учтиво кивал. После ухода доктора Тилике верно рассудил об безопасности и запретил Ягеру возвращаться домой. Возмущенный и изумленный вольности Тилике, он, разумеется, стал спорить, однако тот оставался непреклонен. Они чуть не поссорились, но Тилике настаивал. — После такого серьезного ранения Вам нужен уход и спокойствие и оставаться в Берлине опасно! Неизвестно, что произойдет с Вами дома и, как полагаю, Вы же желаете уединения… О, герр Ягер, лучшей мишени, чем Вы не найти! — Я могу о себе позаботиться и в няньках не нуждаюсь! Будет приходить доктор и хватит! — прорычал он, — Я остаюсь в Берлине. — Это безумие… Одумайтесь, герр Ягер! Следующий раз может быть фатальным. Вам нужно уехать, хотя бы на время… — Куда? Куда, Тилике? Маргарет в Дорнштеттене, да и я не посмею подвергать ее такой опасности… Тилике испытующе долго глядел на него, пока тот, догадавшись, нервно сглотнул и замотал головой. — Нет… Нет, Тилике! Нет! — У Вас нет другого выхода, герр Ягер. Там безопасно и все на виду. — Нет, Тилике. Я не поеду. Нет… куда угодно, только не в Штутгарт! Видеть отца каждый день… нет, лучше смерть. Я останусь в Берлине. — Герр Ягер, будьте благоразумны. Ведь Вы знаете, кто такой Краузе. Если он уберет Вас, он не остановится. И кто будет следующий? Я? Ваш отец? Или Анна? Ягер впился в него невидящим взглядом, задумавшись о чем-то, и долго молчал. Тилике тоже ничего не говорил, зная, как бывший командир не выносит давящей тишины. — О чем ты говоришь, Тилике? — тихо засмеялся он, — Я уверен, это она. Анна заинтересована в моей гибели даже больше, чем Краузе. — Да, это все совершенно подозрительно, и после той встречи и покушения на Вас можно судить решительно однозначно, но тогда я заметил кое-что, наблюдая за ними… Анна выглядела… будто совсем и не ожидала его увидеть. И ушла первая в расстройстве, даже обиженно. Это странно. Если судить об их возможной связи, разумеется. — Фактам я верю больше, чем твоим рассуждения, Тилике. Слишком очевидно: днем они встретились, а вечером — покушение. И как я могу ехать в Штутгарт? Или, думаешь, что она не расскажет ему? Сомневаюсь. — Во всяком случае, в Берлине Вам оставаться невозможно, герр Ягер. А в Штутгарте и воздух, и семейный врач, герр Викнлер, кажется? — помолчав с мгновение, понимая, что совсем не убедил, Тилике вкрадчиво продолжил, — Вам нужен отдых, поймите. У Вас и до ранения был упадок сил… Как раз за это время и объяснитесь с Анной. — В чем мне объясняться? И так ясно, что она с Краузе… или с отцом, или с тем и с другим. Тилике подавил нервный смешок и, вздохнув, серьезно начал: — Все неоднозначно, герр Ягер, и будет лучше, если Вы ее разговорите. — подумав, он добавил, почти раздраженно, — И прошу без Вашего привычного тона, насмешек и колкостей. — Решительно невыполнимая задача, — резюмировал Ягер и улыбнулся.***
— Это?.. Это уже решено, отец? — дрожащим голосом спросила Анна за ужином. — Да, моя дорогая… Думаю, с Клаусом что-то произошло, раз он не пренебрег нами. Она вздохнула и отодвинула тарелку. Возразить или воспротивиться Анна не могла, однако и сыграть равнодушие теперь — тоже. Она вмиг поникла, закрыв лицо руками от усталости. — Анна, — ласково позвал Феликс, — прошу, не терзайся. Он не сделает тебе больно, я не позволю. — Благодарю, отец… — бесцветным голосом выдохнула она и, помолчав с минуту, вынужденно добавила, — Я справлюсь. Феликс улыбнулся, пристально наблюдая за ней, и заговорил: — Все будет хорошо, милая, уверяю тебя. Однако я желаю тебя ободрить хоть самую малость… — заметив ее удивленный взгляд, он продолжил, — Пойдем, у меня кое-что есть… Феликс повел Анну в ее комнату и, застав там, расстилающую постель Розмари, приказал ей принести, но не уточнил что. Анна невольно насупилась, напряженно смотря вслед уходящей Розмари, и повернулась к Феликсу: — Отец, я благодарна за все подарки, что Вы дарили, но, право, не стоит… Он промолчал, лишь загадочно улыбнувшись. Вскоре подошла Розмари и положила на постель белое платье с золотым отливом и шелковыми вставками. Феликс попросил Розмари оставить их, и она поспешно вышла. Анна, не говоря ни слова, непонимающе смотрела на платье, а после на довольного Феликса. — Прошу, прими мой маленький подарок, Анна. Надень завтра к приезду Клауса. — Благодарю, отец, но у меня достаточно одежды… — Только деловых костюмов, а я предлагаю платье. Уверен, ты будешь удивительна в нем. — задумавшись на секунду, он встрепенулся и спросил, — Или я не угодил? Тебе не нравится? — О, конечно, нет. Я польщена Вашим вниманием… Оно и впрямь прекрасно. Взяв ее руку, Феликс нежно поцеловал, и мрачность ее вмиг исчезла.***
Чем ближе машина подъезжала к поместью, тем сильнее Ягер нервничал. Умом он понимал, что Тилике прав, однако сердце всякий раз упрекало его за согласие. Куда угодно, лишь бы не сюда, подумал он, когда вышел из машины. Серость легла на его лицо, и он, опираясь на трость, прошел к ожидающему его слуге. Герр Буш поприветствовал, чуть улыбнувшись и проводил в гостиную. Ягер никогда ничего не боялся, даже когда знал, что возможно сгорит в танке в одной из этих русских деревень, но теперь… сердце пропускало удар и руки похолодели. Его одолевал и пронзающий страх, и страстное желание увидеть ее. О, он даже не продумал, что скажет или как себя поведет после того очередного унижения. Разве я боюсь, мысленно спросил себя он, конечно, нет, я лишь не выспался. — Клаус! — воскликнул Феликс, когда увидел сына, однако осекся, вскинув брови в изумлении, — Боже, что с тобой произошло? — Долго рассказывать… — буркнул Ягер, поспешно переведя взгляд, чтобы не видеть отца на лестницу, и остолбенел. Анна стояла, опираясь на перила, и, не мигая глядела на него. Лицо Ягера вмиг исказилось в оцепенении от ее вида, в этом белоснежном платье, и она вновь разглядела то скорбное выражение. Он смотрел, не отрываясь, и Анна, вздохнув, спустилась к ним. — О, Анна, милая, как ты прелестна в этом платье! — восхитился Феликс, с мрачной улыбкой наблюдая за Ягером. Она не ответила, лишь подошла ближе, не отрывая взгляд от Ягера, как и он от нее. Тут была борьба ее разочарования и боли, что внезапно так пронзили ее, будто все раны от тех унижений вновь воспалились и его внутреннего конфликта с собой, который он до сих пор не мог разрешить. Она не виновата, вторил он себе, однако волна негодования снова поднялась в нем. Они молчали долго, что молчание стало напряженным и неловким, однако Феликс не стал вмешиваться. Кто-то из нас должен быть немного сильным, рассудила она и, взглянув на него еще с мгновение, завела руки за спину и медленно прошла мимо. Завтрак, к которому успел Ягер, прошел в мрачном молчании. Анна не хотела есть и поспешила к себе. Феликс, пытавшийся разговорить сына, оставил безуспешные попытки и распорядился о комнате для него. Тот, кивнув, ушел к себе, совершенно подавленный. — Отец! — крикнула Анна в коридоре, когда не обнаружила Феликса в его комнате, — Отец, где Вы? Проходя по коридору, она заметила дальнюю, приоткрытую дверь и зашла. Феликс стоял посреди комнаты и рассматривал большую картину, висящую на стене. Анна оторопела: на нее смотрела женщина почти такого же возраста и внешности, что и она. В этом красивом, белоснежном платье. — Ах, это ты, Анна? — непринужденно спросил Феликс и повернулся. Она молча стояла, не в силах оторвать взгляд от женщины на картине и замерла. — О, я давно хотел тебе показать комнату Елены, но… все не решался… — Это… это она? — выдавила Анна, указывая на картину. — Да. Красавица, не правда ли? И в этом платье… Она медленно перевела взгляд на выжидающего Феликса и вновь промолчала. Сжимая в кулаке подол этого же платья, она нервно сглотнула. — Почему же ты не задаешь вопросов, Анна? Вы ведь так удивительно похожи… словно близнецы. — Как это возможно?.. — Не знаю, — невесело усмехнулся он, — но… бывают же двойники или… еще что-то. Анна вновь молчала, разглядывая картину. Она знала, что Феликс ждет, но лишь сдвинулась с места и зашагала по комнате, трогая мебель: недавно застеленная кровать, трельяж без пыли, шкатулка, предметы дамского туалета, ширма с вешалками… Оглядевшись, Анна облизнула сухие губы и потрясенно взглянула на Феликса. — Я вспомнила, что при знакомстве, Вы назвали меня Еленой… И что же?.. Вы тогда уже решили сделать из меня ее? — Нет, тогда я был ошеломлен, как ты сейчас. Меня совершенно не прельщала и даже угнетала перспектива видеться с копией своей покойной жены. Однако ты… твой характер и отношение… меня впечатлили. Ты показала силу, но вместе с тем ты все еще такая хрупкая… — задумавшись на мгновение, он растянулся в горькой улыбке, — Если б Елена была такой… Хоть внешне Вы почти идентичны, но внутри… Я уже говорил, что в тебе есть больше, чем внешняя красота, а в Елене, как и в Луизе не было. И я думаю, что Клаус это понимает, сегодня я в этом убедился… Как он на тебя смотрел… — Значит, Вы для этого дали мне ее платье. Чтобы манипулировать им? Я никогда не видела его таким потерянным. И, признаю, у Вас получилось… — Не сердись на меня, дорогая, прошу тебя. Ты для меня не Елена, ты — лучше. У тебя есть сердце… Помолчав с минуту, Анна задумалась, вновь разглядывая картину. — Я не хочу быть Вашим рычагом воздействия на Клауса. — нетерпеливо проговорила она, — Более я не надену это платье. — Как угодно, но оно тебе к лицу. Я лишь хотел напомнить, что ты красива. А то, верно, ты забыла об этом…***
Ягер был рад остаться один и не впускал к себе даже прислугу. В моменты головной боли ему хотелось уединения. Рана вновь заныла, когда он лег, и уже не надеясь на сон, Ягер бездумно смотрел в окно. Его бросало то в жар, то в холод от очередного навязчивого воспоминания о ней… И вновь те же чувства, от которых он желал убежать всю свою жизнь, только теперь связанные не с Анной. Ягер шумно выдохнул и невольно вспомнил S III; когда стал штандартенфюрером и терпел этого напыщенного Вальтера, так напоминавшего ему отца и ту пронизывающую дрожь, когда впервые увидел ее. О, здесь он всегда путался и после вспоминал, что не сразу обратил на нее внимание… Вот ее привели, как остарбайтера, мысленно перечислял он, но когда я ее разглядел? В карцере. Тогда она для него была решительно «расходным материалом», однако, когда он навел на нее пистолет, и Анна так болезненно сжалась… Он вспомнил! Тогда он и заметил ее поразительное сходство. Наконец-то, подумал Ягер, а то все путался… Вальтер тогда настаивал, чтобы ее вернули в барак, но он не позволил и с того самого мгновения и начались его мытарства. Разумеется, Ягер взял и ее под свою «опеку», хотя хватило бы и Ивушкина. После он узнал от Тилике, что Вальтер ее бил и по слухам засматривался. Он это тоже решил. Ее совсем скудно кормили и ее кожа была почти прозрачной, а пятна под глазами — черными. Ягер и здесь помог, правда, с помощью Тилике. Сам же он по ночам, когда она спала, приносил ей по три плитки шоколада, чтобы восстановились силы — после он заметил ее оживший взгляд и успокоился. При страстном своем желании смотреть на Ивушкина, как на «расходный материал», Ягер все же отдавал ему должное и уважал как соперника. Его горящий взгляд и дерзость неминуемо увлекали Ягера, и он почти не скрывал своей симпатии. Поражение в Нефедово не озлобило его, а потому хоть и ошеломленный увидеть Ивушкина, Ягер почти обрадовался будущей встрече. Вспоминая свои следующие танковые сражения, он признавал, что никогда не встречал такого отчаянного, как Ивушкин. Он признавал за ним заслуги, уважал его, но Ивушкин был не более, чем пешкой в его военной игре. Его прельщала их некоторая схожесть, которая граничила с удивительным различием, но все вмиг изменилось, когда на допросе Ягер заметил его взгляд на Анну… Значит, мы похожи больше, чем я предполагал, подумалось ему тогда, однако до сих пор негодовал, вспомнив и ее взгляд. О, какая оплошность, ехидно пронеслось у него, но выговаривать тогда не стал. Он знал, что Ивушкин ей симпатичен и ее красноречивый взгляд на его вопрос лишь это подтвердил. Как же ему не терпелось повесить Ивушкина на следующий день…«Я солдат. Мне неважны эмоции.»
Ягер сломался быстро, даже не сопротивляясь ей. Он хотел сломаться. Как бы он того ни отрицал поначалу, а когда признал стало легче. Да, он признал, что хотел быть обыкновенным мужчиной; хотел принадлежать еще кому-то, а не только Родине, ведь, в конце концов, герой Рейха ублажал его самолюбие, но не сердце. Сердце… привыкший подавлять эмоции и вовсе презирать их всякое проявление, Ягер не знал, как подступиться к Анне, да и не мог, будучи штандартенфюрером. Какая же была бы комедия, если он стал вдруг ухаживать… однако в одно мгновение, когда пламенных взглядов на нее исподтишка уже не хватало, он решился. Тогда Анна прибиралась в его кабинете — Ягер никогда того не просил, но они негласно условились, что она станет и прислугой. Она делала решительно все: и мыла полы, и другую мебель, и меняла ему постель, и приносила обеды и кофе. Они не особенно распространялись, и Ягер почти дичился, когда она так ненавязчиво заботилась. У него тогда разыгрался кашель, и их тамошний доктор выписал какие-то таблетки, которые Ягер, из-за полноты работ, забывал принимать, но Анна напоминала. Более того сама подносила со стаканом воды. Безусловно, после он понимал, что Анна так старается исключительно из-за страха, однако тогда счел за искренний интерес. Да, он признался себе, что его было совсем легко окрутить, ведь не знавший заботы и ласки родительской, Ягер невольно искал чуждую, хоть от кого-то. Поначалу он отталкивал ее, ворчал и даже один раз прикрикнул и такое у нее сделалось испуганное личико, что Ягер несколько раз себя проклял за это. Не извиняться же, подумалось ему тогда и согласился, однако последующие дни чувствовал себя паршиво и до того, что сам попросил ее напоминать ему про таблетки и принести сейчас. Тогда он смягчил голос и смотрел на нее благосклонно, почти ласково, что Анна, разумеется, не заметила. Ее испуг не исчез даже после его учтивых жестов, и он видел, как она невольно вздрагивает, когда он приближался. О, как же Ягер уже тогда боролся со своим пылким желанием прижать ее к себе, но эту горячность в крови тушил искусно, уже выучившийся с детства, но теперь сгорал от одного взгляда на нее. А Анна продолжала стараться: подносила трубку, таблетки или коньяк — все едино. Оставалась исполнительной и ответственной. И плитки шоколада в ее каморке появлялись все чаще. Ягер вернулся с учений пораньше и заметил прибирающуюся Анну. При виде его она вся сжалась, опустила голову и кратко кивнула. О, он бы без раздумий отдал свои победы за ее расположение, но она все боялась… Ягер сидел за столом, вновь играя в шахматы сам с собой, и пил коньяк. Игра не задалась с самого начала из-за его скудного интереса, ведь он наблюдал за ней. Анна протирала книжную полку, попутно выкладывая книги на стол. Смахивая пыль с обложек, она порой засматривалась на книги и теперь на одну засмотрелась. И совсем заинтересовавшись, открыла, пролистала пару страниц, но вернулась и остановилась на первой. О, Ягер все это помнил, даже лучше, чем свои победы и поражения… — Вас привлекают философские романы, Анна? — вдруг сказал он, бесшумно оказавшись у нее за спиной. Анна вздрогнула и с испугу выронила книгу. Ягер видел как покраснело ее лицо, и невольно затряслись руки. Он молча поднял книгу и протянул ей. — Простите, герр штандартенфюрер, — пролепетала она, облизнув сухие губы. Он замер на мгновение, разглядывая ее потерянное лицо, но опомнился и ответил: — Ничего, Анна… Между ними вновь повисло неловкое молчание, и Ягер несколько раз про себя выругался. — Я… я заметил Ваш интерес к Кафке. Уже читали его, Анна? Он знал, что выглядел нелепо и говорил нескладно, как трусливый юнец, но ее вид, такой хрупкий и пугливый, решительно обескураживал его. Он привык делать, а не говорить и потому способен был лишь на единственное — поцеловать ее. От этой шальной мысли ему стало жарко. — Нет, герр штандартенфюрер. — Но, верно, он Вам знаком… — Да, герр штандартенфюрер, но… разве он не запрещен? Ягер умилился ее беззащитному виду и не удержал улыбки. — Да, Анна, запрещен, но Вы же меня не выдадите? Мельком взглянув на него, она мотнула головой и отложила книгу. Они вновь замолчали, однако Ягер заметил ее колебание, словно она что-то решала про себя и, догадавшись, он вновь улыбнулся. — Возьмите себе, Анна. Кафка меня не особенно впечатлил, но, может, понравится Вам? — Я… благодарю, герр штандартенфюрер, но… — Возьмите. Пусть это будет проявлением моей к Вам благосклонности… Анна вновь кратко взглянула на него, и поспешно потупила глаза, однако он все же различил в этом взгляде внезапно поразившее ее осознание. Не заснул. Голова вновь заболела, но подняться не мог — не было сил. Ягер все припоминал эти детали, так ясно перед ним представшие теперь, будто произошло намедни, а тем не менее уже четвертый год пошел с произошедшего. Как бы ему ни хотелось отложить, а то и вовсе избежать разговора, мысли об ее возможной связи с Краузе не давали ему покоя, приводя в лихорадочное возбуждение, почти в болезнь, а потому решил терпеливо дождаться вечера.***
— Фрау Ягер, Вас желает видеть герр Ягер. Прямо сейчас. — сообщила Розмари, когда закончила с ее постелью. — Герр Ягер? — удивилась Анна, сняв серьги, и отложила их в шкатулку, — Что-то случилось? Я только вышла от него… — О, нет, фрау Ягер… Я имею в виду герра Ягера, Вашего супруга. Анна замерла на секунду, а после невольно поморщилась. После рабочего дня ее сил хватало лишь на постель и несколько страниц романа, который она совсем не могла дочитать. Встреча с Ягером не сулила, как она уже знала, ничего, кроме его колкостей, преобразовавшихся в унижение, а вступать с ним в ссору, хоть и правую, на ее взгляд, она не желала лишь из-за усталости. — Он не сказал, что ему нужно? И не подождет ли это завтра? — Нет, он просил сейчас. Она шумно вздохнула и вышла из комнаты. По дороге Анна продумывала возможные причины ее визита, однако, зная Ягера, с уверенностью предположила: самые низкие. Она постучала, и он позволил войти. Ягер стоял у окна, опираясь на спинку кресла и потягивал коньяк. Анна помолчала с мгновение, рассматривая его спину, и начала: — Вы хотели меня видеть, герр Ягер? Он повернулся после ее слов и отложил бокал. Анна не могла понять чувств на его лице, а после и вовсе решила не пытаться из-за возможного своего очередного заблуждения. — Да, Анна, — серьезно ответил он и жестом предложил сесть за стол, — присаживайтесь. — Это надолго? Я устала… — О, я не займу у Вас много времени. Сядьте. Его тон вновь повелительный — и Ягер совсем не мог его усмирить, как бы ни хотел — и такой холодный невольно раздражил ее, но Анна, подчинившись, села за стол напротив него. Он молчал, рассматривая любимые черты и тотчас понял, как сильно тосковал по ней и засыпал с ее именем на губах, всем своим измученным сердцем желая ее рядом, хотя бы в соседней комнате, лишь бы с осознанием, что он может прийти и полюбоваться ею. Однако разум сопротивлялся и винил Анну, уже подписав ей приговор. О, если б Ягер был способен подчиниться сердцу все было бы спасено… — Я хотел спросить Вас, Анна, есть ли что-то чем бы Вы хотели со мной поделиться? Он дал ей шанс. Даже теперь, в такую минуту, когда все знает. Если б повинилась, сама бы сказала, подумалось ему невольно. Но Анна смотрела на него почти непонимающе, скорее даже непроницаемо. — Поделиться? Я Вас не понимаю, герр Ягер, — холодно ответила она, — выражайтесь яснее. Он хотел накричать на нее, но удержался, сжав кулаки, и как догадался, Анна это заметила и еле заметно улыбнулась. — А Вы знаете, что со мной произошло? — Нет. А хотя догадываюсь. У Вас, верно, ранение? — Да. — он выпрямился, — На меня было совершенно покушение. Анна понимающе кивнула и поежилась. Она выглядела совершенно равнодушной, как будто потеряла нить разговора или интерес с малоизвестным знакомым. — Вы знаете, кто это сделал? — спросил Ягер, стараясь поймать ее взгляд. — Нет, не знаю. Мне решительно неинтересны Ваши дела, герр Ягер. Своих теперь достаточно… Он не подал виду, что ей удалось его уколоть, однако терпение лопнуло, и Ягер, достав из ящика стола конверт, бросил перед ней. Анна изумленно, почти яростно, раздраженная резким звуком, взглянула на него и, заметив кивок, раскрыла конверт. — Что это? — выдержав тон, спросил он. Анна, перебирая фотографии, сохраняла почти бесстрастное выражение, и Ягер вновь сжал кулаки. — Фотографии, — ответила она, — разве сами не видите? Он опешил на мгновение, однако, поняв ее тактику, глубоко вздохнул, но не смог удержать спокойствия. — Это Вы и Краузе! И я хочу знать, какого черта Вы встречались с ним перед самым моим покушением! Анна выглядела непоколебимой и медленно откинулась на кресле. Ягер жадно следил за ней, пытаясь разгадать ее настроение, но единственное, что видел — усталость. — Ну! — не выдержал он. Анна глядела на него внимательно и долго, но молчала. Ее взгляд источал холод и расчетливую решимость. И вновь фрау Ягер, невольно пронеслось у него. — Если Вы хоть раз позволите себе подобный тон, Вы узнаете, что такое гнев русской женщины. Я Вам не девка, — прошипела она, — я Вам законная супруга, уважайте меня, если не хотите второго такого покушения… — Я могу считать это признанием?.. Анна глухо засмеялась, но, как показалось ему, ей было невесело. — Как угодно, герр Ягер. Ведь фотографии у Вас, что уже заочно доказывает мою вину. Кто, кстати, их сделал? Ваш верный пес Тилике? — А что же Вы, ничего мне не скажете? — изумленно спросил он, — Ни единого оправдания? — А зачем? Слишком очевидно, да и о таком с мужьями не говорят… — О чем? — не выдержав, Ягер вскочил с места, однако от резкого движения у него потемнело в глазах; постояв с мгновение, он оперся на спинку кресла и взглянул на нее, — Я хочу знать. Анна задумалась и молчала. Усталость вновь одолела ее и сил на воинственный тон не осталось. — Я не стану порочить имя Ягеров, а потому считайте меня в сговоре или в связи, как угодно, с герром Краузе. — Вы не выйдете отсюда, пока мне не скажите!.. — прорычал Ягер, испепеляя ее взглядом. Она только усмехнулась. Не вынося угнетающей тишины, Ягер решительно обошел стол и, встав на колени перед ней, развернул к себе ее кресло, игнорируя боль в груди, и загнал ее в ловушку. Однако Анна глядела на него совсем обычно, почти равнодушно. — Вы скажете мне прямо сейчас, — тяжело дыша, проговорил он, положив руки на подлокотники ее кресла, — что бы там ни было, скажите! Анна все молчала и такой взгляд ее стал любопытный, почти изумленный, что Ягер даже растерялся. — А что же Вы, герр Ягер, на колени-то встали?.. Передо мной, перед расово-неполноценной, перед русской девкой… Он не понимал и только теперь заметил, что и впрямь стоит перед ней на коленях. Этот жест был слишком прост для него, будто всегда так делал, а меж тем от осознания он непременно сконфузился. Сцена вышла совсем комическая и жалкая, словно это Ягер перед ней провинился, а она, разгадав его чувства, ухмыльнулась разок и вовсе засмеялась глухо. — Скажите, герр Ягер, Вы ведь наверняка знаете, кто такой Папа Римский? — спросила она вдруг. Он лишь оцепенело глядел на нее, пораженный ее такой близостью и ощущая необыкновенную потребность коснуться. О, теперь это стало почти осязаемо! Страстные порывы ему поддавались, когда она была подле, в его доме, и он мог приходить к ней ночами, а теперь тоска, как он осознал, выпила его до дна… — Знаю. — его голос дрогнул, и Ягер почти не корил себя за это. — А знаете про каносское унижение Генриха IV перед этим Папой Римским? — Нет… — Так я Вам расскажу: этот Папа рассердился на императора германского. Так он у него голодный, босой, на коленях в зиму у дворца Папы дня три простоял. Как Вы думаете, герр Ягер, давал ли клятву себе этот Генрих однажды отомстить Папе за такое унижение? А ведь Генрих сам встал на колени, по личному его желанию… Задумавшись, Ягер облизнул сухие губы и тихо выдохнул: — Давал. Анна поглядела на него с минуту и вновь засмеялась. — Все Вы знаете, герр Ягер. Все свои грехи, поэтому на колени так легко передо мной и встали. Что уж недоговаривать? Она вновь задумалась и будто, что-то осознав, потянулась рукой к его пораненной щеке и провела по шрамам. Анна вспомнила ту дождливую ночь в S III, как и тогда проводила по его лицу, а он прикрывал глаза… и теперь, не сдержавшись, поддался. — Вы, верно, после моего ухода опять напьетесь? — усмехнулась она, — Ко мне придете и станете шептать, как я Вам дорога? А я дверь на ключ запру и всю ночь глаз не сомкну, послушаю, как Вы брошенным псом выть под дверью будете! — схватив его за подбородок, Анна наклонилась к нему, и он мог чувствовать ее дыхание у себя на лице, — Идите к черту, герр Ягер, вместе с Вашими угрозами. Довольно я давала Вам власти над собой! Теперь не дам. Ягер смотрел ей в глаза, еще зачарованный этой близостью, а потому не сопротивлялся. Даже если б ударила, он бы не почувствовал или, напротив, удержал ее руку и зацеловал. Не заметив желанного ею раздражения на его лице, Анна с силой толкнула его от себя, и он упал на локти. Молча она вскочила с места, раздосадованная и нервная — он это мельком по лицу прочел — и прошла к двери. Ягер медленно приподнялся и пока Анна не вышла, спросил хрипло: — Неужто совсем дверь запрете? Анна постояла с мгновение и, не глядя на него, вышла.***
По наступлении ночи Ягер так и не заснул, лишь сидел в кресле у окна и пил. Коньяк притупил чувства, но всколыхнул мысли. Он все думал о ней, вновь сетуя то на себе, то на нее, обвинял и злился, однако в конце своего внутреннего монолога приходил лишь к единственному — тоске по ней. Гордость болезненно саднила, однако одиночество било сильнее. Ягер порывался пойти к Анне, даже если, веря ее угрозе, дверь будет заперта, остаться там до утра… Вскакивая от раздражающих мыслей, он нервно заходил по комнате. Желание разрушить все вокруг себя становилось почти осязаемым и удовлетворяло самолюбие, однако покой так и не наступал. Допить оставшийся в графине коньяк и держать себя всю ночь, чтоб не унизиться… Унижение. Да что она понимает, подумалось ему. Он унижался перед ней намного больше, чем она, как рассуждал Ягер. Не выдержал и напился, а когда пьяный, считал он, всегда легче. И унижаться легче, и решил, что вынесет того ее взгляда и насмешки, лишь бы увидеть теперь. Когда Ягер подошел к ее двери, он долго мялся, собирался с мыслями, боясь ее угрозы, но все же взял и повернул ручку. Отперлась. Заглянув в щелку, он не разглядел ее во тьме, однако все выглядело спокойно. Прислушавшись, он услышал ее размеренное дыхание и облегченно засмеялся.