***
Феликс заснул раньше, чем Анна предполагала и, погасив лампу, закрыла дверь в его комнату и пошла к себе, где ее уже ожидала Розмари. — Герр Ягер заснул? — спросила она, тотчас вскочив, когда Анна появилась. Анна кивнула и присела у трельяжа, снимая серьги. Она взглянула на них и улыбнулась, впервые радуясь подарку от Ягера. Феликс подарил их без повода, лишь из собственной благосклонности, и Анна, смущаясь, все же приняла, видя, как он искренне рад. — Ты сегодня выезжала в город? — спросила Анна, справляясь со шпильками в волосах. Розмари кивнула и, заметив ее приглашающий жест, подошла ближе и присела на прикроватный табурет. Анна заметно развеселилась и, взяв расческу, расчесала волосы, разглядывая свое отражение. — И как поживает наш любопытный Дон Жуан? Еще не утомил тебя? — Я… право, не знаю, как сказать… — мялась Розмари, нервно теребя в руках платье, — но герр Тилике… — Что? — встревожилась Анна и обернулась, — Он пристает к тебе? Если это так, то я более тебя никуда не пущу, будь спокойна. — О, совсем нет, фрау Ягер. Даже напротив. Герр Тилике выражает изрядное уважение, даже непривычное. — Неужто ты хочешь сказать, что нам повезло и он в тебя влюблен? Розмари потупила взгляд, зардевшись, и Анна засмеялась в голос. — Умница, моя дорогая Розмари! Какая ты умница! Поздравляю, теперь можешь делать с ним все, что угодно и он стерпит. — Как же стерпит?.. — Так и стерпит. Влюбленный мужчина даже явное предательство любимой женщины стерпит. Но не обольщайся… это он поначалу такой. И уважение, и благосклонный взгляд, он лишь после настоящий проявится. И вот тогда и узнаешь… — она задумалась и мрачное выражение застыло на ее лице, — ударь первой. Слышишь? Сделай ему больно первой. Не дай себя обидеть, Розмари, а он ведь обидит. Обязательно обидит и растопчет в унижении. А после будешь себя ночами по кусочкам сломанным собирать… Розмари, выслушав, вновь опустила взгляд, рассматривая носки своих туфель, и они обе помолчали, задумавшись. — Так что же делать, фрау Ягер? Я пообещала ему встретиться завтра в полдень. Что мне ему передать? — А все то же, Розмари. Увиливай от ответа, больше загадки напусти. И главное — осторожничай. Пусть думает, что ты ни о чем не догадываешься. — Хорошо, фрау Ягер. Позволите идти? Анна кивнула и отложила расческу. — Розмари. — позвала она ее, когда та была уже у двери, — а ты влюблена в него? — Я лишь выполняла Ваш приказ, фрау Ягер. Не более. Анна улыбнулась и отпустила ее. О связи Тилике и Розмари она узнала почти сразу. Розмари сама рассказала по приезде в Штутгарт, что Тилике наведался Дорнштеттен под наивным предлогом и был уж очень угодлив. Анна разом и догадалась об шпионе Ягера и решила сыграть. Таким образом, Розмари сблизилась с Тилике, изображая невинную наивность и очарование, чем, как знала Анна, околдовала его. Как-то Анна даже встретилась с Тилике, но, разумеется, случайно, как он думал, и она вмиг различила влюбленного мужчину. О, Тилике был совсем обыкновенным, то есть вел себя как обычно, но взгляд… такой воодушевленный и живой, словно море ему теперь по колено. Анна лишь развеселилась, представив его опрокинутый вид, когда по ее приказу Розмари оставит его. Тилике теперь жил в Штутгарте и в Берлин наведывался нечасто. Порадовать Ягера ему было иногда совсем нечем, ведь по некоторым сведениям, почти намекам, полученных от Розмари, с Анной особенного не происходило. Лишь единственное: она настолько окрепла финансово, что сумела выкупить половину векселей, а затем и еще; кроме того, Анна существенно сблизилась с Феликсом да так, что у нее теперь имелся малахитовый ларчик с его подарками. Более Тилике ничего не знал об их отношениях и когда передал Ягеру, тот побагровел на глазах и остался в высшей степени взбешен. Тогда он велел Тилике еще немедленно разузнать об этом, но так ничего и не получил. После Ягер места себе не находил и однажды решил проверить: послал ей подарок — он и не помнил, что тогда купил, но заплатил много. Но он был вскоре возвращен. Ягер совсем опешил и разозлился: послал еще. Вновь вернули да и теперь с запиской: «Я в торги не вступаю». Ягер тогда не понял, а после вспомнил, что скоро намечается очередное судебное заседание с нотариусами, где Анна вновь выкупит еще несколько векселей. О, он принимал решительно все меры по предотвращению финансовой вольности отца, несмотря на внешние появившиеся неурядицы, но столкнулся с ожесточенным сопротивлением Анны. Она к тому времени обзавелась хорошими знакомыми в адвокатской коллегии и потому каждый его иск терпел поражение под натиском аргументов нанятых ею адвокатов. Подступиться теперь ему было почти невозможно ни по закону, ни финансово, ни давлением авторитетных, недавно появившихся в его кругу друзей. Тщетно: Анна выкупала векселя.***
Сегодня, по прибытии на фармацевтический завод, где теперь работала с герром Леруа, Анна провела утреннее совещание и ушла к себе разбираться с оставшимися делами. Сосредоточиться ей было почти невозможно, хоть изо всех сил старалась, но странное воодушевление заполняло все ее мысли. О, Анне не терпелось дождаться полудня, чтобы сорваться и поехать в штутгартский суд, ведь именно сегодня было назначено последнее судейское заседание по делу Ягеров. В суде ее встретил герр Леруа, и она ободрилась. Хоть Анна и знала, что суд решит в пользу Феликса, все же обеспокоилась. Герр Леруа, будучи человеком и серьезным, любил разок посмеяться и тем отвлекал Анну от мрачных размышлений. Вскоре появился Тилике и с ним герр Шольц, нотариус и доверенный Ягера. Они поздоровались, перекидываясь парой общих фраз, пока ожидали судью, и Анна заметила изучающий взгляд Тилике: — Как поживает мой дражайший супруг, герр Тилике? — невинно спросила она, заполнив неловкое молчание. — Благодарю, фрау Ягер, хорошо, — сдержанно ответил Тилике, отчего-то зардевшись. Анна хмыкнула и ей неистово захотелось рассмеяться. До чего комичны выходили обстоятельства, подумалось ей и широко улыбнулась. Вскоре появился судья и присутствующие встали. Все заседание Анна сидела спокойно, порой наблюдая за нервозностью Тилике, и улыбалась. Жаль, что не Ягер, проскользнуло у нее и продолжила слушать судью. Как и предполагалось, дело Ягеров оказалось закрыто, векселя выкуплены, а имущество Феликса сохранено. Постановление суда Анна приняла с удовольствием, представляя радость Феликса и негодование его сына. Когда заседание было кончено, довольный герр Леруа отпустил Анну домой и вернулся на завод один, предоставив ей время и возможность отметить с Феликсом. Анна, разумеется, приглашала его на ужин, но герр Леруа отмахнулся, вспомнив о больной супруге. По приезде домой Анна, успев лишь поздороваться с Розмари, побежала на второй этаж и постучала в его кабинет. — Герр Ягер? — она приоткрыла дверь, разглядев его сидящем за столом, — Позвольте?.. Феликс вскинул брови в удивлении и, сняв очки, жестом пригласил: — Анна? Право, не ожидал увидеть Вас так рано. Что-то случилось? — Да, герр Ягер, — войдя, она села напротив него и широко растянулась в улыбке, — я… я лишь хотела сказать, что нисколько не жалею, что лишила Вас участия в делах о векселях и… — Да, и, признаться, я Вам очень благодарен. Лишние нервы… Она понимающе кивнула и положила постановление ему на стол. — Поздравляю, герр Ягер, Вы вновь владелец своего имущества. Суд закрыл Ваше дело, теперь Вы более не обязаны. Феликс изумленно взглянул сначала на Анну, а после и на лежащий документ и, натянув очки, вчитался в постановление. — Боже, Анна… Неужели? Так быстро? Я полагал, что дело растянут на года… — Это все герр Бёме. Помните, того адвоката, который хвалил Ваше ирцигское вино? Конечно, пришлось подарить ему два ящика такого вина, но оно того стоило. Он не оставил ни малейшего шанса против Вас и теперь… Вы вновь один из самых влиятельных людей в Баден-Вюртемберге. Феликс помолчал с минуту и, наконец осознав, заулыбался. Искренне и простодушно, как улыбался только с ней. Анна заметила это уже давно и была более чем воодушевлена такой привилегией. Разумеется, он не походил на ее отца, но теперь Анна чувствовала поддержку и ту самую защиту, о которой говорил герр Леруа. Теперь улыбнулась и она. — Анна, я… не знаю, как и благодарить Вас. — Меня? Скорее, герра Бёме. Право, гениальный юрист. Вы бы слышали, как он ловко уходил от ответа, порой давил на судью, но так, что тот даже этого и не понял, а когда он… — Анна. — с улыбкой остановил ее Феликс, и она замолчала, — Я хотел поблагодарить Вас. За Вашу помощь во всех моих делах. Как бы я хотел иметь такого сына, как Вы и, верно, — он усмехнулся, — это Ваш единственный недостаток. — Какой? — Что Вы — женщина. Из Вас вышел бы отважный воин и достойный лидер. Он вновь помолчал, и его лицо стало до того серьезным, что Анна невольно забеспокоилась, однако в мгновение он резко взглянул на нее, будто что-то разрешив про себя, и его взгляд снова был благосклонным. — Анна, Вы уже довольно давно носите мою фамилию, и я горд, что Вы так достойно ее несете. Отныне я Вам отец. И я всегда буду только на Вашей стороне, что бы ни случилось. — Герр Ягер… я даже не знаю, что и сказать… — Ничего не говорите. Мы с Вами научились непринужденно молчать без неловкости, что для близких людей очень ценно…***
— Как это могло произойти?! — яростно воскликнул Ягер поникшему Тилике, — У отца не могло быть денег! Я опустошил его до дна! — Насколько мне известно, герр Ягер вверил Анну во все свои управленческие дела. На фармацевтическом заводе теперь она хозяйка. — Что? — опешил Ягер, — Но производство… Как они его запустили, если… Откуда деньги? — Этого я не знаю, герр Ягер, но могу сказать, что дела у нее идут более чем хорошо. А недавно Анна восстановила винодельню в Мейсене. Ягер, вскинув подбородок в неудовольствии, отошел к бару и налил коньяку. Он был вне себя от ярости и негодования, но еще больше от странного тревожного чувства где-то в глубине сердца. И поселилось оно всего несколько недель назад, когда Тилике оповестил о щедрых подношениях Феликса ей. — Еще что-нибудь узнал, Тилике? — осушив бокал, спокойнее спросил Ягер и повернулся. Тилике помялся, стараясь не встречаться с его взглядом, и вздохнул: — Да, но… я бы не хотел Вас расстраивать, герр Ягер. — О, куда уж еще, Тилике! Говори немедленно, не тяни. — Я… Разумеется, наверняка сказать нельзя, то есть достоверно. То ли слухи, то ли выдумки… — Прошу, Тилике! — Анна и Ваш отец. — разом выпалил он и вновь потупил взгляд, — Говорят, он на нее не надышится, и она все время с ним только и проводит… — Что ты мелешь?.. — еле проговорил Ягер, изумившись, — Да неужто не хочешь ли ты сказать, что… Тилике подумал с мгновение и почти виновато кивнул.***
— Странно, что он прислал приглашение, Вы не находите? — спросила Анна за завтраком, когда Розмари принесла ей почту. — Ничего странного. Ты ведь сама упоминала, что Клаус открывает игорный дом в Бабельсберге. Верно, теперь хочет похвастаться и взять реванш. Он ненавидит проигрывать, — усмехнулся Феликс и подлил Анне чай. Она отложила конверт с приглашением и задумалась. Перспектива увидеть Ягера совершенно не прельщала ее и порой даже пугала. Она совсем отвыкла от него и его колкостей, которые непременно удвоятся. И вновь эти насмешки, горько подумала она и потупила взгляд. — Что с тобой, Анна? Переживаешь перед встречей с супругом? Не стоит. — Наверняка там будут и Луиза, и Фредерика… Клаус преподнесет мне какой-нибудь подарок и вновь унизит, известно. — Не думаю, что он осмелиться. Да и кто-либо другой не осмелится, уверяю тебя. — Почему Вы так уверены? Он всегда так делал и теперь сделает. — Не сделает. Я не позволю. Анна непонимающе взглянула на улыбающегося Феликса и вскинула брови в удивлении. — Мы поедем вместе. И все будет хорошо.***
На следующий день, в воскресенье, Феликс с утра отправил Анну за платьем, и она, не препятствуя, согласилась. В Штутгарте у нее уже имелся знакомый портной, у которого всегда была пара новых платьев для продажи. Герр Ленц встретил ее у самого порога, как всегда растянувшись в лучезарной улыбке и выслушал с чрезвычайным вниманием. — О, вечернее платье? Право, я удивлен. Обычно Вы заказываете деловые костюмы. Кстати, новые не желаете? — Благодарю, герр Ленц, но сейчас именно вечернее платье. — Разумеется! Как желаете выглядеть? Нежно или соблазнительно? — Вечером, куда я сегодня приглашена, будет и любовница моего мужа. — О, — его лицо озарила хитрая улыбка, — для подобного случая у меня есть кое-что особенное. Герр Ленц казался ей чудаком, но на то он и создавал тканевые великолепия. И Анна осталась в высшей степени довольна его выбором: красное шелковое платье. — И более ничего не нужно! И Анна согласилась с ним. Домой она прибыла к обеду и не застала Розмари. Верно, вновь на рандеву с Тилике, подумалось ей и отчего-то улыбнулась. Вечером, перед самым отбытием, к ней зашел Феликс, уже одетый в смокинг, и Анна, заметив его, обернулась, залюбовавшись. — Черный Вам к лицу, герр Ягер. — Благодарю, Анна. Ты готова? Она кивнула и встала изо трельяжа. Феликс оценивающе оглядел ее и улыбнулся: — Какая ты красавица. Точно Симонетта Веспуччи. Анна невольно зарделась и кротко кивнула, почти от неловкости. — У меня кое-что есть для тебя. Прошу, прими, — он достал из кармана брюк черную бархатную коробочку, — я хочу, чтобы он был у тебя. Анна открыла коробочку и вынула бриллиантовый медальон с толстой золотой цепью. — Герр Ягер, я… — Этот медальон принадлежал Елене. Матери Клауса. Это был мой свадебный подарок, который она, к сожалению, не оценила. Теперь он твой. Она долго рассматривала медальон с напряженным вниманием, решая про себя: принять или не принять. Анна оценила такой благородный жест, однако вновь вспомнила S III. — Нет, герр Ягер. Простите, но я не могу принять. Я недостойна… — Что? Почему ты так говоришь? Анна… — Я… Это же медальон Елены. Пусть так и остается. И на ней он, верно, действительно хорошо смотрелся, а на мне совсем не будет. — Тебе он не понравился? Если это так, то, пожалуйста, сама выбери украшение. Какое угодно. Впрочем, я давно хотел отдать тебе ее драгоценности. — Это неправильно, герр Ягер. — она поспешно отдала медальон, и Феликс, не ожидав, растеряно принял, — Я недостойна. — Анна, я не понимаю. — Нет? А ответ ведь на поверхности лежит. Я не из Вашего мира, я чужая. И как бы Вы меня ни нарядили, я так и останусь расово-неполноценной. — Что за вздор?! Почему ты так говоришь? Конечно, ты принадлежишь нашей семье. Я рад, что ты теперь Ягер. Анна горько усмехнулась и вновь то уничижительное чувство поселилось в ее сердце. Она вмиг вспомнила уроненное Ягером кольцо и его гадкую ухмылку. — Для Вашего сына я — «расходный материал», такой и осталась! Фредерика меня презирает, Луиза спит с Клаусом и откровенно смеется надо мной, но почему Вы… — ее голос жалко дрогнул и из глаз потекли слезы, которые Анна постаралась скорее стереть, — Вы не презираете меня? Феликс глядел на нее, не отрываясь, и в его взгляде она распознала сочувствие. Он вздохнул и не удержался от нервного смешка. — Поверь, Анна, Клаус не презирает тебя… — Да? — горько усмехнулась она, вытирая вновь выступившие слезы, — Как же? Он до сих пор штандартенфюрер, а я его «расходный материал»… — В Третьем Рейхе поддерживали расовую политику, чтобы ублажить идеи этих фанатиков. Делали это, чтобы выслужиться, не потерять место, ну, известно… но не все в это верили. Я, например, тоже был антисемитом до тех пор, пока это было угодно власти, но я сам в жизни не обидел ни одного еврея. Взять хоть Леруа. Ведь он — французский еврей, и я знал об этом, когда в тридцать девятом взял его на работу. А, например, Клаус не верил в эти медицинские эксперименты, презирал их и откровенно высмеивал, однако когда спрашивали — всегда поддерживал и выражал изрядное уважение. Он не считает тебя расово-неполноценной, — он подошел к ней и, взяв осторожно за лицо, вытер слезы с ее щек, — и, сдается мне, никогда не считал. Анна вновь усмехнулась, чувствуя приятное тепло его рук, и выдохнула. — Ты ведь не одна, Анна. Ты — Ягер, член моей семьи. И так будет всегда. Прими медальон. Ты сделаешь мне удовольствие…***
Ягер не находил себе места, однако, как и обещал Тилике, не пил более. Он мерил шагами кабинет, стараясь упорядочить взвинченные мысли. Из-за внезапно сменявших друг друга событий, Ягер, почти не отдыхавши, совсем выбился из сил. И началось все с того отъезда Анны, но как он полагал в Дорнштеттен, а не в Штутгарт, как после выяснилось. Разумеется, Тилике передавал все обстоятельства ее дел, и Ягер, поначалу не особенно увлеченный, слушал равнодушно, занимаясь своими заботами. О, их-то, как рассуждал он, было немало. Ягер желал разобраться с Краузе, но аккуратно, все же он не отрицал и его авторитет. Сначала лишил того участия в своих делах, но опять же аккуратно, а после нанес удар. Краузе, разумеется, ничего так и не понял, ведь Ягер все то время демонстрировал изрядное подчинение и осторожность, а позже, окрепнув, то есть, накопив денег для открытия игорного дома, лишил Краузе всякого участия, несмотря на договоренность. Безусловно, это означало войну, и Ягер был готов, вновь чувствуя то возбужденное воодушевление, что поднималось в его сердце в танковых сражениях. Он ни разу не пожалел, что отослал Тилике, иначе бы не вынес его нравоучений и опасений, а так и вовсе был полезен. Негласная война разгорелась в Берлине и продолжалась до сих пор. Противники не отставали друг от друга и всякий раз наносили удар — Ягер невольно вспомнил, как в его дом вломились несколько человек под видом грабителей, однако преследовали лишь одну цель — убить хозяина. Тогда он не помнил, что именно случилось, перед глазами до сих стояла та яркая вспышка, его окровавленные руки и трупы. Ягер не курил уже несколько дней, но тогда ему ужасно этого захотелось. Он даже не отмыл руки от крови, лишь зашел в свой кабинет, взял трубку и раскурил. Он просидел так до утра, радуясь, что накануне дал фрау Дифенбах выходной. Дело за Ягером не встало, и вскоре дом Краузе, в который он недавно переехал, был сожжен. И негласная война стала настоящей. Несмотря на возникшие теперь неурядицы, Ягер не отменил открытие игорного дома и потому сегодня особенно нервничал, однако не из-за влиятельных гостей, которые сделают ему честь. После разговора с Тилике он не мог прийти в себя. До чего было невообразимо ему осознать и Ягер не верил… отказывался верить. Про отца он знал, что тот престарелый Казанова, однако об Анне, об выученном им ее характере даже не судил. Это все решительно сонный бред, рассуждал он про себя, но вдруг внезапно останавливался, а если не бред? Ведь понимал же Ягер, что совсем ее измучил и как бы она не силилась, но видел он, как ее юное, доверчивое сердце хотело ласки. О, как же он стал презирать себя после этого заключения и не только от ревности, но и от своего характера. Истерзанные нервы не подчинялись более рассудку, и Ягер совсем перестал спать, сидел в своем кабинете в раздумьях о ней. И почти уверился в ее увлечении отцом, ведь подарков Анна его теперь совсем не принимала. Тогда он разом и решил — пригласить их и посмотреть.***
Анна и Феликс прибыли с опозданием, однако особенно ничего не пропустили. Феликс поздоровался со знакомыми, находя в них прежнее почтение, и вскинул подбородок в гордости. Анну он не покидал, видя ее скуку и некоторую неловкость. — Не стоит тебе беспокоиться… — мягко проговорил он и подозвал официанта с подносом шампанского. — Мне кажется, что я вновь… не так выгляжу. Он улыбнулся и протянул ей бокал. Отпив из своего, Феликс вновь оглядел ее и заключил: — Ты прекрасна, Анна. Красный — твой цвет. Она и сама хотела в это поверить, однако слова Фредерики или Ягера так и звучали в голове. Анна не стала держать подле Феликса и вскоре, заверив, что более не беспокоится, отпустила его к компании знакомых. Пусть, хотя бы он повеселиться, подумалось ей и огляделась. Ягеровский лоск пестрил отовсюду: и вновь музыканты, исполняющие джаз, каскады шампанского, весело танцующие пары, поспешно снующие официанты, чванливые господины, сидящие за игорными столами, презрительно оглядывая соперников, рулетка… Анна была далека от этого и судила лишь по виду прибывших гостей, которые оставались весьма довольными. На первом этаже, как она заметила, располагались рулетка и игорные столы, а на втором — веранда с диванчиками и много шампанского. И всеобщее веселье могло бы с легкостью ее завлечь, если бы Анна не находила в этом пустоту и скуку. Вечерний чай и разговор с Розмари приходился ей больше по душе… — Анна! — внезапно позвал звонкий женский голос, и она обернулась. Ей навстречу шла радостная, почти со змеиной ухмылкой Луиза и распростерла руки. Анна нехотя приняла объятия и поспешно отстранилась. — Давно тебя не видела! Неужели так хорошо в… где ты, кстати? — В Штутгарте. — О, верно. Не скучаешь по Берлину? По Кройцбергу? Анна нервно сглотнула, чувствуя, как волна злости заполняет ее сердце. Луиза глядела на нее хищно и довольно, словно уже проглотила, но Анна лишь выпрямилась, слабо улыбнувшись, и ответила: — Совсем нет. Штутгарт украл мое сердце. А вы не скучаете здесь? Например, без моего фуэте? Насмешка слетела с ее лица, и Луиза, оглядывая ее надменно, улыбнулась вновь. — Нет, Анна. Клаус совершенно не дает мне скучать. Она пронзала ухмыляющуюся Луизу взглядом, мысленно желая ее смерти. — О, почему ты так покраснела? — невинно спросила Луиза. Анна промолчала, сильно сжав челюсти, и Луиза, завидев ее колебание, которое приняла за слабость, засмеялась и, нагнувшись к ней, злобно прошептала: — Тебе здесь не место. Убирайся на кухню к своим. Она после долго думала над этим и жалела, что не успела ответить Луизе перед ее уходом, однако эти слова более не укололи. Анна вздохнула и прошла вглубь зала, затерявшись в толпе. Она позволила себе пару раз подать руку и потанцевать с незнакомцами, и вскоре совсем забылась, пока не перешла к другому партнеру, чьи руки крепко обхватили ее талию. О, она вмиг узнала эти руки. И хоть было всего единожды, но все же запомнила: дождливой ночью в S III эти руки нежно ласкали ее… Он аккуратно развернул ее, удерживая крепко, и Анна замерла под его ледяным взглядом. Ягер с напряженным вниманием разглядывал ее лицо и, взяв за руку, молча закружил в танце. Но после его оцепенелый взгляд застыл на ее груди, где висел медальон. Анна проследила за несколько его сменяющимися выражениями, пока не распознала лишь одно — скорбное. Он глядел даже обиженно и потеряно, отчего Анна невольно отступила на шаг, будто испугавшись. — Интересно, — его выражение вновь стало насмешливым, — что же Вы такое сделали для моего отца, что он Вам единственно дорогую ему вещь отдал? — Ничего. Подарил и все. Ягер притворно усмехнулся, еле скрывая злобное возбуждение. — И даже его характер стерпели? Не сбежали? Или со мной Вам было хуже? Анна потупила взгляд и усмехнулась. После разговора с Феликсом в ее сердце теплилась крошечная надежда на усмиренный нрав супруга, однако вновь жестоко разочаровалась. Но все же различила притворство. И могла Анна снова опустить голову, промолчать, но тот самый медальон на ее шее, победа в суде и благосклонность Феликса ободрили ее. Вспомни, кто ты, пронеслось у нее в голове, и Анна широко улыбнулась. — Ваш отец ценит откровенность, думаю, и Вы тоже, так поэтому и отвечу откровенно: намного хуже. Но все мои унижения, невзгоды и боль, что Вы причинили мне, все это того стоило, ведь, в конце концов, я получила лучшего Ягера. Его лицо вмиг побагровело, а глаза выражали совершеннейшее изумление. Ягер не ожидал внезапного удара по самолюбию, тем более от нее, однако теперь стерпел он.***
Ягер следил за Анной и Феликсом весь вечер. Они не особенно много общались, но ему не понравилось даже их малое общение: Анна ему улыбалась, а когда смущалась, Феликс всегда смеялся. Ягер чуть не швырнул бокал об стену. С отцом за весь вечер он общался мало, лишь перекинулся парой общих фраз и более ничего не хотел. Он еще сокрушался о потерянной возможности обескровить его, а потому вступать в диалог, где Феликс обязательно упомянет про его фиаско и расплывется в ядовитой ухмылке, Ягер не стал. Теперь он думал не о том… Он и сам путался в чувствах, заходясь в жгучей ревности, а после в презрении к себе. Ягер не понимал даже кого именно ревновал: отца, который проявил к Анне лишь за этот вечер больше благосклонности, чем к нему за всю жизнь или Анну, чьей милости хоть и желал, но оскорбленная гордость была дороже. О, сегодня он располагал самым своим гнусным настроением, так и норовящим учинить скандал или унижение. Как бы ему теперь хотелось стереть эту улыбку с ее лица… Он различил в ней ту же радость, когда Анна играла с Хайде, покойной собакой, и вновь зажегся злобой. Луиза разделяла его настроение, а потому согласилась на предложение поглумиться. Ягер наблюдал за разговаривающими Анной и Луизой и не мог ничего расслышать, но суть предполагал. Конечно, Луиза, по обыкновению ее, начала издалека, насмешливо, а после, когда подвела, Ягер заметил страшную перемену в лице Анны: оно горело возмущением и яростью. — Вы слышали, что просила Луиза. — громко сказал он, и гости, отвлекшись, обернулись. Они были вновь под зорким вниманием публики, и Анна, догадавшись, горько, почти понимающе усмехнулась. — Я не потерплю. — прошипела она, когда Ягер поравнялся с ними. — Отчего же? Вы слышали, что желает Луиза. Так что, немедленно. Анна невольно зарделась и шумно выдохнула. Он вновь поставил ее в смешное положение, так еще привлек Луизу, Ягер понимал и мысленно смаковал, победно ухмыляясь. Анна огляделась, вновь наблюдая насмешливые взгляды, и заметила ухмыляющуюся Фредерику, верно, слышавшую их с Луизой разговор. — Вы забываетесь… — обратилась Анна к нему, однако Ягер лишь усмехнулся, вздернув подбородок, как бы возвышаясь над ней. — Кольцо. — потребовала Луиза, мельком взглянув на Ягера, и улыбнулась. — Вы слышали, Анна. Кольцо. Она вновь стояла униженная и возмущенно глазела на Ягера. Музыканты вмиг стихли, и другие, за игорными столами, с шампанским или танцами гости обернулись на них. Анна взглянула на изумрудное кольцо, которое внезапно захотела Луиза, и потерла его. Это был подарок Феликса. — Что ты делаешь? — прошипел голос позади нее, и Анна обернулась. Феликс медленно подошел к ним, и Ягер заметно закатил глаза. — Тебя нам не хватало… — небрежно выплюнул он, поймав свирепый взгляд отца. — Оставь эту театральность. Что ты устроил? — Тебя это не касается, дорогой papà, — с французским акцентом закончил Ягер, сверкнув взглядом. Феликс со вздохом выпрямился, смерив сына высокомерным взглядом и с улыбкой повернулся к Анне. — Анна, прошу тебя, отдай кольцо. Она непонимающе взглянула на улыбающегося Феликса и после его короткого кивка, стянула кольцо с пальца и отдала довольной, расплывшийся в приторной улыбке Луизе, однако Ягер с напряженным непониманием следил за отцом. — И прими мое, — Феликс снял с мизинца фамильный перстень и взглянул на сына, — носи на здоровье. Анна приняла, внимательно рассматривая перстень с ониксом, и, подумав с мгновение, надела его на большой палец. — Носить перстень с Вашей руки честь для меня, отец, — кротко отозвалась Анна, склонив перед Феликсом голову. Ягера затрясло от злости и негодования и, оглядевшись, он заметил изумленные взгляды гостей и Фредерики.