Три богатыря и Киевский трон

Елисей Привели в порядок Елисея, накормили до сыта и провели в палаты князя Галицкого. Сам же князь Роман величественно располагался на троне, задрав ногу на ногу и подперев голову рукой. В его глазах читалась мудрость и строгость правителя, привыкшего к уважению и послушанию. — Рассказывай. Говори мне только правду, чтобы я смог тебе помочь, — молвил князь, его голос был ровен и спокоен, но каждое слово звучало как приказ. Елисей вздохнул, чувствуя тяжесть грядущего откровения, и начал рассказывать всё, что с ним произошло за это время в Византии. Он говорил о своих сомнениях и поступках, о переживаниях и о том, как обманывал всех, включая самого себя. Его голос временами дрожал, но он продолжал, не скрывая ни одной детали. Роман Галицкий слушал внимательно, не перебивая, его глаза не отрывались от лица Елисея, словно он пытался заглянуть ему в душу. — Вижу, правду ты говоришь, — выслушав его, сказал князь, приложив руку к подбородку. Он обдумывал каждое слово, произнесенное Елисеем, его лицо оставалось бесстрастным. — Так вы поможете мне, великий князь Галицкий? — спросил Елисей, его голос был полон надежды. — Само собой. Только скажи мне вот что, в Киеве у тебя действительно есть усадьба? — задал вопрос Роман, его глаза сузились, выискивая малейшую ложь. — Нет, нет никакого рода Силовичей. Я всё выдумал, — признался Елисей, опустив голову, словно признавая своё поражение. — Хорошо. Пока можешь идти. Вечером тебя в сопровождении моего сына отправят в Киев, — ответил князь, его голос вновь стал властным и решительным. Елисей, поклонившись, ушёл в выделенную ему комнату, а князь Галицкий направился в покои своего сына. — Как он? — тихо спросил Роман, входя в комнату. — Роман, ещё слишком рано. Не прошло и семи дней после того случая, — заволновалась его жена Мария, её лицо было озабоченным, глаза полны тревоги. — Даниил, как ты себя чувствуешь? — посмотрев на сына, спросил князь, его голос был мягче, чем обычно. — Почему... почему она назвала меня слабоумным?! Я не хотел этого делать, но её слова! — Даниил вскочил, его глаза горели гневом и обидой. — Я не позволю к себе такого отношения! — Не переживай, сынок. Любовь Волынская не твоя судьба. Она бы не ценила тебя, как мужа, — положив руку на плечо сына, сказал Роман, его голос был полон утешения и уверенности. — Что ты такое говоришь? Из-за его... припадка Всеволод отказался заключать брак, — недовольно сказала Мария, её лицо было искажено гневом. — Нам не нужен союз с Волынским княжеством. Есть рыбка куда крупнее и выгоднее, — уверенно ответил Роман, его глаза сверкнули от скрытого замысла. — Нет, Роман. Ещё одного позора я не переживу, — Мария отвернулась, её голос дрожал от сдерживаемых слёз. — Даниил, ты уже мужчина, а значит тебе пора жениться. К счастью, я нашёл для тебя кое-кого, — Роман подошёл ближе к сыну, его голос был твёрдым. — Жениться? Я не хочу. Это повторится снова, — Даниил опустил голову, его плечи опустились под тяжестью страха и неуверенности. Мария вывела мужа из комнаты, её лицо было полным тревоги. — Какая ещё рыбка? Союз с Волынью был для нас самым доступным, — её голос был полон сомнений. — В Киеве сейчас племянница князя, — ответил Роман, его глаза блестели от хитрости. — А у тебя её муж, — догадалась Мария. — Именно, — ухмыльнулся Роман, его лицо приняло выражение коварства. — Я не уверена, что Даниил справится. Сколько было лекарей, и никто не может вылечить его недуг, — Мария обняла себя руками, словно пытаясь защититься от неизбежного. — Всё будет хорошо. У него случается срыв только если он сильно нервничает. Поговори с ним, — Роман нежно прикоснулся к её плечу, пытаясь успокоить. Мария кивнула, её лицо было всё ещё озабочено, но в глазах появилась искорка надежды. Добрыня Добрыня подошёл к Илье, который стоял у окна в своей отдаленной комнате, задумчиво глядя на серое, безжизненное небо. В голове всё ещё простирались туманные поля, наводящие на мысли о недавних битвах и потерях. В комнате царила гнетущая тишина, которую нарушало лишь монотонное тикание старинных часов. — Потери были не напрасны. Главное, что вы вернулись живыми, — мягко сказал Добрыня, стараясь придать голосу уверенности. Он чувствовал, как тяжело на душе у Ильи, и искренне хотел поддержать его. Илья, не отрывая взгляда от окна, вздохнул, словно пытаясь избавиться от тяготеющей на сердце грусти. — Скажи, Добрыня, как там в Рязани сейчас? — спросил он, голос его был глух и полон беспокойства. Мысли о родном доме и семье не давали ему покоя. Добрыня понимал, что если сказать правду Муромцу, тот немедля рванет в Муром. Этого сейчас допустить было категорически нельзя. Внутри его боролись чувство долга и забота о друге. — В Рязани всё спокойно, Илья. Переживать не стоит. Князь Юрий Игоревич охраняет наши земли от напасти, — ответил Добрыня, стараясь звучать уверенно, но в глубине души затаилось сомнение. Он знал, что обманывает друга, но считал это необходимым ради его безопасности. Илья печально покачал головой, чувствуя, как тоска по дому разрывает его сердце. — Дома давно не был. Алёнушку не видал. Совсем я с этой службой от дома отдалился, — голос его дрожал от сдерживаемой боли. Мысли о жене и доме навевали невыносимую грусть. Добрыня, положив руку ему на плечо, ощутил, как сильно Илья тоскует по родным краям. Он понимал, что слова утешения здесь мало помогут, но всё же пытался найти нужные. — Илья, наш долг — это служить князю киевскому. Мы должны быть вместе, — сказал он, чувствуя, как непросто говорить о долге, когда перед тобой друг, разрываемый тоской. Илья резко повернулся, его глаза сверкнули упрёком и болью. — Ты всегда, Добрыня, только о службе и думаешь. Поэтому и разлад часто в семье у вас с Настасьей, — выпалил он, не сдерживая обиды. Каждое слово было пронизано отчаянием и гневом. Добрыня напрягся, но старался не показывать своих чувств. Он знал, что Илья прав, но сейчас важно было не допустить разногласий. — Илья, это никак не связано. Я лишь делаю свою работу. Как и ты, и Алёша, — его голос стал твёрже, он пытался подавить внутренние сомнения и чувства вины. Илья вновь отвернулся к окну, тяжесть ответственности и тоски навалились на него с новой силой. Он чувствовал, как долги перед родиной и семьёй разрывают его изнутри. — Я всё равно не смогу здесь долго находиться. Как только всё уладится и Елисей найдется, я отправляюсь в Муром, — сказал он, твёрдо решив, что не сможет больше откладывать возвращение домой. Добрыня смотрел на друга, понимая, что удержать его будет сложно. Он знал, что семейные узы и любовь к родным местам сильнее любого приказа. — Ладно, Илья. Но сперва мы должны завершить начатое. Найдём Елисея, и тогда ты сможешь вернуться домой, — сказал Добрыня, смирившись с решимостью друга.. Коловрат Было решено на некоторое время закрепиться в этой деревушке. Несмотря на то, что она была наполовину выжженная, Евпатий распределил людей и лошадей по целым стойлам и домам. Пока его отряд набирался сил, сам он, не жалея себя, сидел и составлял новый план. В конце концов, Лешек уговорил его отдохнуть. Лешек видел, как Коловрат тратит все свои силы и чрезмерно устает. Евпатий же не устраивало, что ему мешают, но он понимал заботу друга. Лешек пытался убедить его расслабиться, но тот лишь раздраженно отмахивался. Время близилось к ночи, как к нему в дверь постучали. Это был Вацлав. Выражение его лица было крайне недовольным и хмурым. На лбу у него залегли глубокие морщины, глаза блестели гневом. — Евпатий, я не сомневался в твоих решениях. Но сегодня ты меня удивил, — начал он, и в его голосе звучало недовольство. — О чем это ты? — не понимал Евпатий, чувствуя нарастающее беспокойство. — Этот басурман может воткнуть нам нож в спину. Даже если он из другого племени. Они все в этих степях дикари, — высказался Вацлав, сверкая глазами. Евпатий нахмурился, понимая, что речь идет о пастухе Азате. Он старался не показывать своего раздражения, но внутри нарастало напряжение. — Так ты про пастуха Азата? Вацлав, ты слишком груб по отношению к другим. Попробуй найти с ним общий язык, — попытался успокоить его Евпатий, понимая, что ситуация может выйти из-под контроля. — Общий язык? Я бы хотел вовсе избавиться от него. Делай всё, что хочешь с ним. Но в моём отряде его быть не должно, — Вацлав, гневно сжимая кулаки, не собирался уступать. Коловрат упёрся руками в стол, нависая над Вацлавом. Его глаза сверкали решимостью и силой воли. — Ты верно запамятовал. Но приказы здесь отдаю я, Вацлав. И он остаётся неизменным, — проговорил он твёрдо, не оставляя места для возражений. — Так точно... командующий, — сквозь зубы и со злобой проговорил Вацлав. Он поднялся и ушёл, громко хлопнув дверью. Всё это происходило на глазах у Лешека, который наблюдал за сценой с беспокойством и тревогой. — Зря ты так с ним. У него ведь пылкий нрав, сам знаешь, — осторожно заметил Лешек, чувствуя, как напряжение в комнате стало почти осязаемым. — Его нужно приструнить. Слишком много на себя берет, — вздохнул Евпатий, чувствуя усталость и внутреннее напряжение. Он понимал, что ситуация в отряде требует постоянного контроля, и каждая ошибка может стоить дорого. Лешек тихо вышел из комнаты, оставив Евпатия наедине с его мыслями и планами. Коловрат устало опустился на стул, чувствуя, как на его плечи наваливается груз ответственности. Мысли о будущем и необходимости действовать быстро и решительно не давали ему покоя. Он знал, что каждый его шаг должен быть обдуман и взвешен, чтобы не допустить новых ошибок.