Завтра лучше, чем вчера.

      Судебная машина в этот раз сработала в пользу Разведкорпуса, пусть они и ходили на грани. Впервые за историю стен и существование деления подразделение крылатых солдат дало отпор Военной полиции, закрепив победу свидетельством священников, возвышавших стены, как святыню, и торговцев, дающих на лапу центральному управлению. Словно олицетворение внешних стен, защитники нищих и обделенных — первых мучеников на пути истребления, — они отстояли свою надежду на будущее.       Эрен действительно не мог поверить в собственную удачу и неудачу одновременно. С момента смерти матери, проглоченной огромной тварью, он не переставал держать в голове мысль об убийстве всех выродков, поставивших их на грань вымирания, неизвестной силой, но волей судьбы он оказался одним из них. Гнев и отчаяние отрывали от него, счастливчика и аутсайдера, куски воли к борьбе, и, сидя в подземелье, он постепенно начал поддаваться этой накатывающей панике и полному равнодушию к происходящему. Он бы утонул, не протяни ему руку люди, чьим идеалам он поклонялся с детства.       Эрвин Смит, в отличие от его капитана, не казался великим героем, сошедшим с поднебесья, однако каждое его слово покрывало кожу морозной коркой. Посредственная внешность, как и у большинства солдат, как и у самого Эрена, точно не играла роли, наоборот, его лицо, мягкое и добропорядочное, внушало доверие, но были в его речах потаенные смыслы, которые Йегер не понимал в силу своей необразованности, хотя чувствовал интуитивно. Стоило признать, Смит был умен и расчетлив, и не то чтобы эти черты характера предосудительны, но довериться ему — задачка нелегкая.       Казалось бы, полурослик, глядевший на мир так, словно он ему чем-то обязан, должен был стать тенью незаурядного мужчины. Возможно, для кого-то так и было, но для тривиального Эрена, мечтающего о разрушительной мощи во имя спасения человечества, ненадежный на вид, но на самом деле сильнейший воин человечества — мечты и грезы. Леви, взявший на себя ответственность за Йегера, тоже порождал страх, но совершенно иного толка. Звериный, почти инстинктивный, когда он находится физически слишком близко. Угроза, которую этот небольшой человек на самом деле представлял, могла быть оценена лишь испытавшим ее на себе. Это пугало, но это же до визга заставляло восхищаться чудовищным потенциалом.       Признаться честно, Эрен совершенно не ждал подвоха. Выходка во время вынесения приговора дала убедиться в некоторых вещах, о которых он не то чтобы не догадывался. Разведка — это сборище абсолютных безумцев, ведомых эфемерной целью, объединяющей их перед лицом врага. В какой-то степени человек с силой титана вполне вписывался в эти рамки безрассудства, так что, находясь с отрядом, Эрен не чувствовал себя инородно. Но некоторое полоумие конкретных членов казалось ему особенно забавным и странным. После того, как авангард под предводительством Леви окружил его вниманием, Эрена предупредили о нескольких конкретных условиях, с которыми парню пришлось смириться. Среди них был запрет на диалог с друзьями, не вызвавший ни грамма симпатии. Невзирая на уговоры, капитан смотрел на него пустыми стеклянными глазами и высказывал свое однобокое и безапелляционное «нет». В эту секунду, как бы ни было стыдно признать, обида накатила внезапной волной, и Эрен, поджимая пальцы на руках и ногах, посмел кинуть мысленный камень сомнения в абсолют старшего.       Петра Ралл — единственная женщина среди избранных разведчиков — первая пошла с ним на контакт, помогая собрать немногочисленные пожитки из хранилища. Приятная на вид, от нее не веяло наигранной инфантильностью, как от той же знакомой Кристы, но и напыщенной стервой, как та же Имир, она себя не раскрывала, по крайней мере, на первый взгляд. Застав протест подростка, она проявляла спокойствие и участие и, оставшись с ним наедине, заговорила без видимых для себя причин.       — Он понимает, что ты доверяешь своим друзьям. Но мы не можем рисковать, поэтому, пока они не вступили в разведкорпус, нам лучше держать в секрете то, что все представление в суде было лишь игрой, — вручая Йегеру вожжи, Петра сдержанно улыбнулась. «Она рассуждает, как взрослая», — думает Эрен. Лишь он сам, не разобравшись, затаил на капитана обиду, словно ребенок. Конечно, трудно признавать, что его друзьям, самым честным и преданным, могут не верить, но с разведкой они совсем не знакомы. По крайней мере, обмозговав слова товарища в дороге к штабу, так он решил. Еще хуже выглядел этот поступок, когда получалось поймать на себе внимание старшего в пути. Он смотрел в спину Йегера так четко, что чесались лопатки, и даже не отвел взгляд, оказавшись пойманным. К тому, что Леви оскорбился из-за пререканий и недоверия, Эрен пришел логически немного позже, посчитав свое поведение совершенно неприемлемым. В итоге ведь именно благодаря ему получилось избежать участи быть вскрытым, и, проверив свою совесть на прочность, он дал себе обещание больше не спорить с приказами начальства.       Собственно, как говорила Карла в далеком и беззаботном детстве, подобное притягивает подобное. Как же права она была тогда, и если бы Эрен почаще прислушивался к ее словам, то, возможно, наличие наклонностей Ханджи не стало бы для него сюрпризом. На фоне Оруо, Эрда или Гюнтера, даже самого Леви с его педантичными бзиками к уборке и прошлым бандита Зое была настоящей аномалией. Даже спустя неделю с их первого «интимного» разговора при свечах до самого утра и нескольких экспериментов, в его или... ее половой идентичности Йегер до сих пор сомневался, как и в адекватности. Спрашивать у остальных не поворачивался язык, хотя Моблит, верный спутник непоседливой ученой, несколько раз оставался с ним, контролируя уборку, пока другие надзиратели отлучались на совещание. Он точно мог об этом знать и решить дилемму. Пожалуй, тогда Эрен искренне соболезновал ему, хотя несчастным заместитель себя не показывал и, вероятно, не ощущал. Подростковое любопытство никуда не девалось, более того, интерес рос, но в силу обстоятельств его приходилось держать в узде.       Эксперименты Зое, всегда непредсказуемые и странные, варьировались между приемлемыми, вроде взятия образца крови, осмотра или проверки рефлексов, и извращенными формами пыток, где попытаться отпилить мальчишке руку казалось ей отличной идеей, исходя из того, что новая, наверное, отрастет. Главным здесь стоило выделить «наверное», и пусть Леви из раза в раз повторял «не рискуя ничем, ты не получишь результат», чаще всего сам и отклонял сомнительную перспективу сделать из сопляка инвалида, как он любил выражаться. Эрен благодарил высшие силы за то, что тесты курировал капитан, имевший чуть больше рационального мышления, чем предполагаемая женщина с пилой в руке. И пусть нередки случаи молчаливого согласия на любую странную инквизицию сослуживца, это был единственный тормоз вакханалии, происходящей за ширмой шатра. Находился он там не постоянно, изредка оставляя безумицу наедине со своей жертвой, но наказывая, что по возвращении у Йегера должны остаться на месте все конечности и органы, и, если их не получится досчитаться, Ханджи придется пожертвовать свои. Угроза, пусть и со скрипом, работала, и Эрен уходил из-под ее рук живым и почти невредимым, приступая к каждодневным обязанностям младшего по званию.       С его прибытия прошла всего лишь неделя, но каждый день ощущался в штабе за три, и спать в своем сыром подвале Эрен падал без сил. Он начинал привыкать к тому, с каким насыщением пробегали часы и как гудели голова и руки от напряжения. Было тяжело. Иногда ему казалось, что он не справится, но переживания тонули в усталости и больше не всплывали.       К очередному испытанию он был готов, поэтому ежедневная просьба Ханджи зайти к ней в шатер после мытья стекол в столовой воспринялась Йегером как рутина. Растирая водой грязь, полутитан сравнивал это с походом за хворостом в прошлом. Ему никогда не нравились однообразные домашние обязанности, монотонность заставляла его уставать, исполнять одно и то же надоедало, поэтому сознание переключалось на более интересные вещи.       Хочешь — не хочешь, но ему пришлось занять место на кушетке. Уже привычное леденящее кожу пощипывание от металла, удушливый и острый запах, от которого першило в глотке, и пара фанатичных глаз, засматривающих его до дыр с каждой стороны. На этот раз их было трое.       — Леви, ты напрягаешь Эрена. Сядь уже, я даже застелила для тебя стул! — Метания женщины прекращаются на мгновение, чтобы произнести конкретно это замечание. Леви, повисший темной тучей в несуществующем углу этого пыльного и убогого, по его мнению, места, делал лабораторию еще более зловещей. Он мог добраться сюда с моющим средством, но это было бесполезно, и Эрен, пусть и не слышал его мыслей, был солидарен. Зое каким-то инфернальным образом приносила пыль и грязь даже в натертое до блеска помещение, забивала его частицами лишь простым дыханием, и уже на следующий день помойка возвращалась. Пришлось просто смириться, что рабочая поверхность Ханджи обязана быть антисанитарной и с этим ничего не поделаешь.       — Его напрягают колюще-режущие предметы в твоих руках. И меня тоже. — От предложенного стула капитан предсказуемо отказался, мгновений двадцать разглядывая пожелтевшую от времени пеленку, и по его виду читалось желание ее сжечь. Она выглядела хуже, чем половая тряпка в его инвентаре, Эрен тоже уловил это сравнение, когда, раздеваясь, ему приходилось накидывать на свое тело похожую. Обнажаться перед взрослыми людьми, перед офицерами, никогда не было смущающим для Йегера, возможно, потому что старшие все же давали ему время и не пялились лишний раз, кусая глазами за выпирающие лопатки, бугристый позвоночник или острые плечи. Освобождали личное пространство, чтобы он не зажимался и не прятал поджатые от холода ягодицы, и не прикрывался руками, затягивая процесс и задерживая их всех. Может, из приличия, а может, просто не особо были заинтересованы.       Прижиматься к столу ребрами больно и неудобно, но потрошилка Зое в целом не про удобство, поэтому, сохранив мнение при себе, Эрен подложил руку под лоб, чтобы не прикасаться щекой к подозрительному коричневому пятну на материи, и внимательно слушал дальнейшие инструкции.       — Это будет не больно! Почти как медицинская процедура! — пообещала ученая, подкатив ближе к Эрену гремящий столик с инструментами. Даже Леви не удержался от того, чтобы подойти ближе и рассмотреть его содержимое, сопутствующе поморщившись при виде лотка с иглами длиной с его кисть, которые должны были как бы говорить о стерильности, но делящая с ними территорию книга с полки Ханджи перебивала представление о безопасности. Парень был сыном врача и тоже имел какое-никакое представление о важности санитарной обработки инструментов, но не сказал ни слова, понимая, что не имеет права делать замечание командиру. Она, наверное, знает лучше.       — Кхм! Мы все знаем, что главная слабая точка титанов — ну, та, о которой мы точно осведомлены — это расстояние от атланта и до шестого шейного позвонка. Именно оттуда появляется Эрен, когда отсоединяется от своего гиганта. Можно предположить, что смертельная рана должна быть нанесена так, чтобы прервать связь головного и спинного мозга...       — Попроще. — Распинавшаяся до того момента Ханджи подавилась словами и посмотрела на товарища, как на убийцу. Убийцу радости от научных прорывов, осуждающе цокая на скептическое выражение человека, не имеющего понятия, о чем она говорит. Эрен, слившийся со столом, тоже не мог домыслить и половины того, о чем она, и женщина пожалела, что не позвала на это мероприятие Эрвина.       — Я хочу изучить центральную нервную систему Эрена... — Лицо Леви не стало более ясным. Тяжелый вздох непонятого гения Зоэ не смягчил крепкое нежелание вдумываться в сложные термины, а следом загремели спицы в лотке, как сигнал о поражении Ханджи. — Я введу в нужные точки иголки, послежу за реакцией Эрена и поищу отличия от обычной.       — С этого и стоило начинать. Валяй. — Общее напряжение спало, и мужчина, ранее ожидавший подвоха, влился в роль стороннего наблюдателя. Эрен подумал, что, должно быть, ничего страшного не произойдет, раз даже капитан дал зеленый свет, и попытался расслабиться. Процедура, конечно, безумно неприятная. Каждый раз, когда Ханджи в скрипучих перчатках занималась акупунктурой, вталкивая в него заточенный пик, конечности Эрена мелко подрагивали, а от пяток до макушки поднимались самые настоящие мурашки. Это нельзя сравнить с тем, когда мышцы рук и ног, прикипевших к горячей плоти, сначала рвали при натяжении, а потом со свистом разрезали, оттаскивая его в сторону, но каждая игла заставляла обливаться потом, а не расслабляться. В ушах стучало сердце, и, сжимая зубами тряпку, Йегер лишь мычал, терпеливо позволяя закончить, но черные пятна перед глазами расплывались и смешивались с цветными от давления.       Зоэ, увлеченная процессом, будто не замечала дрожи. Заглядывая в справочник, отмеряя следующее место на тощей туше, она пребывала в зыбком восторге, отмечая на листе нетипичную для процедуры картину. Эрен неплохой парень, и она сама не хотела бы случайно прикончить его, но ее одержимость познаниями была сильнее человеческого страха за чужую жизнь. Иногда она просто не замечала, что перебарщивает, что причиняет боль или что состояние мальчишки слишком критическое, чтобы задерживать внимание на материале, именно для этого здесь и присутствовал Леви. Но и он не был гарантией полной безопасности.       Ханджи подозрительно долго думала. Прокручивая в пальцах иглу, нависшую прямиком над затылком Йегера, больше похожего сейчас на дикобраза, она раз шесть перелистнула хрустящие желтые страницы туда и обратно, закусывала губу, задирая короткий волос ребром ладони, и испугалась, когда Леви вдруг спросил:       — Что-то не так?       — Да не-ет, все замечательно. Мы почти закончили. — В тот момент он не придал должного внимания тому, как нервно ученая смахивала челку с лица и оправдывалась, упустив возможность остановить надвигающиеся проблемы.       «Давно здесь так холодно?» — свой голос, озвученный без участия губ, разлетается по пустыне песчаной волной, подхваченной ветром. Бесконечность здесь, бесконечность там, простор, вечная пустошь, но нет не единой обманчивой мысли о наконец предоставленной свободе. Черные дали за безжизненным стволом напоминают чащу леса, но зрительный обман быстро опровергается. Здесь нет ничего и никого, кроме него.       Пальцы блуждают по горлу в поисках надреза, окончательно лишившего права на связь с внешним миром, но не находят, от чего сомнения о реальности происходящего преследуют его все чаще. Его оболочка мертва, а ноги погрязли в грязном мокром песке, затягивая все глубже в пучины, в которых нет ничего, кроме ожидания. Плотного, удушающего, повторяющего все прошедшие воспоминания, чтобы окончательно не сойти с ума. Он не дышит, но чувствует запах крови, стоящий в носу. Он останется с ним навсегда, вместе с последним глотком кислорода, почти сожженным титаническим костяком. К колючим губам прилип привкус тепла, оставленный девушкой, которая не осмелилась признаться тогда, когда у него еще был выбор. Когда под влиянием чувств, он еще был способен остановить себя и весь этот ад, надвигающийся на людей, подобно лавине из кипящих пород. Но он ее не винит. Ни ее, наконец узнавшую, что такое свобода, ни других, сделавших выбор. Теперь никто не имеет привилегии жалеть о принятом решении, и, утопая в зыбучих песках, он тоже не испытывал вины. Ничего не испытывал, кроме горького одиночества и тоски, обрушившихся на него. Он не хотел этой ответственности, но никто другой никогда бы не осмелился рискнуть всем ради победы.       — Помогите!       Голос, раздавшийся на этот раз кажется и своим, и чужим одновременно. Поднимая окостеневшую голову, он в очередной раз восторгается и ужасается тому, каким изобретательным способом сознание решило угнетать его существо еще больше, не в силах сбежать от идущего навстречу «Я». Оно, напуганное и дезориентрованное, тяжело перебирает ногами, спотыкаясь о барханы, падая и задыхаясь в поднявшемся облаке порохни, но все равно всеми силами двигается вперед. Борется.       Они встречаются глазами, и Эрен испытывает настоящую ослепительную гамму эмоций от встречи с иллюзией на себя самого. Чем дольше он всматривается в клона, тем сильнее его внутреннее замешательство перехватывает дыхание и вносит смуту. Он не чувствовал ничего подобного, пока путешествовал с Зиком по собственной памяти, потому что страх на лице копии не был знакомым ему, пережитым и забытым в водовороте событий. Он был почти посторонним, незнакомцем, не им.       — Где мы? Что... Что происходит?! — Внешность подростка Эрен почти не признает. Большие наивные глаза еще блестят отчаянием и нежеланием мириться с судьбой, и узнавание в них становится гиперболическим. Он постепенно распадается, сереет, растворяется, его пальцы первые оседают костяной пудрой на широких оголенных плечах оригинала, но в этот момент страх младшей версии передается и ему. Иррационально давит жалость к погибающему отражению, и крупные ладони хватают его за бока, сжимают торчащие ребра, помогают не завалиться на спину раненным зверем.       — Я не... не уничтожил всех титанов! Микаса, Армин... — На его руках умирает подросток, и Эрен не понимает, что такого сделал, чтобы пережить это вновь. Он ведь почти смирился с тем, что растворится в вечности и станет пеплом на песке, смешавшись с ним в единое целое. Почему ему приходится переживать чью-то смерть снова? — Капитан Леви, помо...        Он теряет голос, теряет силы, и слезы на него лице отпечатываются сыростью. Эрен не может объяснить, почему так свербит в носу, и непритязательная физиономия плачущего подростка сливается с душным пудровым цветом, размываясь по краям.       — С ними все будет хорошо, я обещаю, — шепот Эрена раздается совсем тихо, на этот раз не грохотом на всю пустыню, как объявление войны. Его слушатель еще пытается подняться, но теряет свою форму. Песок проглатывает его, превращает в себе подобного, и гибкое подростковое тело становится лишь щебнем на крепких жилистых руках, оставляя после только вымученный хриплый крик отчаяния. Что это было?       Боль, прошившая позвоночник, бросает его лицом в дюну, являющуюся горстью праха, и Эрен ныряет в нее, как в воду под расступившимся льдом, и координата, в которой он собирался пропасть, тлеет.       Видимо, пришло время сгинуть.       — Сопляк! Эрен! Очкастая, если он не очнется, я закопаю тебя рядом с ним. Сделай что-нибудь. — У него еще никогда так не тряслись руки. Спина мокрая и липкая, холодная, а прижатая к чему-то теплому голова, пустая и непостижимо тяжелая, отчетливо слышит стук. Частый, громкий, щека горит, и во рту скапливается то ли слюна, то ли кровь. Он медленно делает вдох, и кислород с примесью чистящих средств и формалина режет гортань от непривычки.       — Он дышит! С ним все хорошо! Правда, Эрен? Эрен? — Его пытаются оттянуть за руку, но тело остается в прошлом положении. Все это похоже на галлюцинации или предсмертный бред, но стук сердца под ухом точно реальный и не его. Еще свежи впечатления от растаявшего маслом человека.       — Заткнись. На кой черт было лгать, что все в порядке? Крыша свистеть начала от общения с титанами?        — Капитан… — Голос все еще не его. Кажется, что он является лишь слушателем среди выборочной памяти, но тон обращения и хриплый надрыв недостающего баритона точно воспроизведен его связками. Голос, новый или, скорее, старый, но уже чуждый, приводит мысли в беспорядок. Очередной обман его бурного сознания или реальность?       Не узнать Ханджи или Леви уже в контексте диалога — невозможная задача. Аккерман, не изменяя привычкам, строит человека выше званием под себя и свою точку зрения без малейшего сомнения, когда командир в лице Зое боязливо уходит от конфликта, переводя все в истерическую шутку. Но вся ругань напускная. Оба сейчас переживают за что-то другое, выражая это так, как получается. Волнуются за него. Но ничего похожего никогда не случалось.        — Эрен! Как ты себя чувствуешь?!        Очнуться в руках Леви — обычный опыт. Думая об этом сейчас, попадать в проблемы Эрен обожал, а вот находить решение не всегда получалось. Аккерман, как возвратный механизм, исправлял его ошибки. Эрен ходил по крышам, а Леви ловил его каждый раз, когда неровная черепица заставляла спотыкаться, пока однажды не надоело быть обузой. Пока Йегер не решил, что до тех пор, пока ему обеспечивают безопасное падение, он продолжит оступаться. Он должен разбить колени, чтобы понять, насколько глупость бывает разрушительной.       Но это все неважно. Не имеет значения, что он об этом думает, чего хочет и что получил. Капитан, поддерживающий его полусидя, дабы не свалиться с узкой кушетки, и Ханджи, насильно раскрывающая веки и все еще задающая вопросы — реальные. Они материальные, шумные и не вырванные из биографии координатой. Он здесь, знакомые здесь, и подступающая к горлу тошнота тоже существует. Именно из-за нее Йегер и переваливается на другой бок, исторгая из полного желудка все содержимое туда, куда дотянулись руки.       — Книга! — Оценить правильность поступка еще мутное сознание Эрена не в состоянии, а вот наблюдающая за ним и не успевающая убрать столик Ханджи — да. Но спасать прошитое вручную издание уже поздно, не только лоток с окровавленными иглами залит желудочным соком и утренней картофельной похлебкой, но и страницы пособия.       — Какая гадость.