Память

      То, что следующим ключевым воспоминанием был выпускной, было уже просто очевидно. Последний выпускной. Из университета. Роберт таскался в специальном плаще и шапочке, не уставая ныть о том, как это ужасно выглядит. Смит постоянно оглядывался по сторонам, чувствуя себя в этой толпе студентов противно. Слишком много людей, и все они слишком тупые, чтобы понять, насколько они отвратительны. Впрочем, теперь у Роба будет диплом. Значит, теперь он начнёт менять этот мир.         Том о чём-то разговаривал с отцом. Мама стояла рядом и просто смотрела на него, иногда пытаясь поправить шапочку. До вручения дипломов осталось не так много. Роберт даже не пытался приблизиться к Эдисонам, потому что не хотел здороваться с его родителями. Всё-таки они Роба не жаловали. Да и вообще сильно сомневались, что этот взбалмошный придурок сможет закончить обучение. Каким-то чудом, даже немного лучше Тома. Во всяком случае, несколько оценок у Роберта было лучше. Блондин старался не смотреть в сторону друга, чтобы не провоцировать родителей. Пусть им было уже по двадцать одному году, они всё ещё оставались неразумными подростками для взрослых. Особенно косо в сторону Смита поглядывала миссис Эдисон. Это было не ново.         К маме Бет Роберт всё же подошёл. Не мог не подойти, в конце концов. Она же прекрасно знала, что они встречаются. Теперь Смит старательно изображал приличного мальчика, сложив руки за спиной и здороваясь, как путный. Она в ответ лишь смерила парня неодобрительным взглядом. Девушка была явно смущена тем, что эти двоим пришлось снова встретиться. Она прекрасно понимала, что мать далеко не в восторге от шатена. Более того, женщина не раз говорила об этом дочери. Один раз Роб даже это слышал своими ушами.         – Так куда ты пойдёшь работать? – миссис Куппер обратила на себя внимание Роберта довольно неожиданно. Тот даже на секунду скривился, но тут же опомнился и состроил милую невинную мордашку, одаривая женщину кроткой улыбкой.         – После выпускного? Подумаю. У меня несколько вариантов, – простодушно отвечал Смит, слегка неопределённо махнув рукой.         – Кто-то из твоих родственников сегодня здесь?         – Неа. У меня нет никого.         Мать Бет лишь хмыкнула. Ещё раз категорично оглянула Роберта. Тот на эти взгляды уже привык не отвечать.         Дальше Роб почти ничего не запомнил. Какая-то речь от деканата, какие-то ещё важные люди, да вручение самого диплома. Слишком скучно, слишком банально.         Взрослая жизнь встретила серо. Пусто. Роберт искренне воодушевился после окончания универа, надеясь, что вот теперь то всё пойдёт в гору. Жизнь польётся бурной рекой. Этого не случилось. Жизнь не стала интереснее. Дни стали короче. Стали пустыми. Одинаковыми. Иногда Смиту казалось, что он попал в реальный день сурка. Это удручало.          Лишь одна мысль не давала Робу скатиться в полное ощущение нереальности происходящего. Мысль о том, что он всё ещё может разорвать этот порочный круг, не вернувшись домой после работы. Может отключить мобильник, повесить халат на плечо и загулять по темноте туда, где его, как ему казалось, ждали на самом деле. Ждали с его деньгами и обессилевшим телом.          Шатен шёл по тёмным шумным переулкам, как по улицам родного города много лет назад. Также легко и бездумно, и, казалось, запылённый асфальт прогибался под его поступью, пружинил, как мягкая постель. Смит не чувствовал своего тела, за спиной его будто вырастали крылья, когда он вдыхал этот сумеречный прохладный воздух вместе с глухой музыкой, несущейся из каких-то далёких подвалов и окон. Роб мимолётно улыбался самому себе, с наслаждением представляя, как очаровательно выглядит со стороны, уверенно шагая по городу, на который опустилась ночь. Не работающие фонари были подарком для молодого учёного. Под их невидимым светом Роберт танцевал, осчастливленный своей свободой. Это блаженное уединение посреди шумных переулков плыло ласкающим наваждением перед невидящим взглядом шатена.         Роб привычно завернул на лестницу, лёгкими летящими скачками сбегая по ступенькам вполоборота, с наслаждением скользя кончиками пальцев по проржавевшим, давно не крашенным шатающимся перилам. Распахнул перед собой тяжёлую скрипучую дверь с давно отсыревшей ручкой. Тут же в лицо учёного пахнул густой сладковатый аромат громкой музыки, заставляющей сердце стучать под бит. Смит без раздумий шагнул через порог.         Как всегда, с упоением Роберт позволял мелодии обласкать себя, обволакивая. Вольным блуждающим шагом проследовал через зал, скалясь всем встречным, заламывая брови трогательным уголком. Видел немало знакомых лиц. В общем-то, сюда ходили только свои. Только избранные знали, чем так хорош этот клуб. Чем так волнующе приятно отличается от сотен таких же подвальных обшарпанных клоповников. Роб легко прогулялся до стойки, глухо постучал по ней пальцами, переглянулся с барменом, обворожительно улыбнулся ему. Тот кивнул в ответ и ушёл куда-то. Шатен в это время подхватил оставленный без присмотра стакан с чем-то крепким и сразу выпил залпом, не задумываясь. С наслаждением выдохнул, почувствовав, как мгновенно начало распаляться горло, а жар огнём скатился в желудок, согревая весь пищевод. Учёному не пришлось ждать долго. Ему дали пару пакетиков, а он, оборачиваясь, чтобы уйти, незаметно подбросил на стойку свёрнутые бумажки, а сам удалился в укромный угол, где было всё нужное, чтобы раскурить.          Рухнул на относительно мягкий диванчик, скрипя костями сильнее, чем пружинами прогнившей мебели. Вдохнул стылый застоявшийся аромат, пропитанный гремящей музыкой и терпким ароматом палёной алкашки. Уголков губ молодого человека снова коснулась едва заметная усмешка. Смит легко расправился с травкой, блаженно вдыхая сладковато-кислый дурманящий дым.         Неотрывно он смотрел на потолок, стараясь как можно быстрее раствориться в ощущениях. Выкурил оба пакетика, но, к своему раздражению, так ничего и не почувствовал. Разозлился, решив, что ему подсунули какую-то паль. Пошёл разбираться. Получил лично от дилера ещё пару пакетиков. По цене одного. В комплекте к этому добру продавец заверил, что в этот раз всё точно должно быть годным.          Роб вернулся на своё место. Пока забивал траву, подумал, что цвет немного отличается от первой. Решил, что в первый раз реально подсунули какую-то дребедень. С удовольствием вновь сделал первую затяжку, сразу чувствуя, как приятно немного вскружило голову. Сделал ещё один вдох, мгновенно ощущая, как уносит куда-то в параллельную реальность. Тело будто не весило ничего. Лёгкое, как пёрышко, оно отрывалось от протёртого едва не до дыр чехла, взлетая куда-то в невесомость, туда, где звёзд можно было коснуться кончикам пальцев. И Смит танцевал со звёздами, кружась с ними в невероятном танце человеческого могущества над внеземными светилами. Теперь-то он возвысился над всеми этими жалкими беспомощными людишками. Теперь ясно видел, как исправить мир. Его исправление лежало в прикосновении к звёздам. Это было очевидно.         Роб вдохнул ещё и чуть не закашлялся, но тут же забыл о першении в горле, когда его вдруг прижало к дивану от ощущения, что он вдруг взлетает с огромной скоростью. Перегрузка в десятки ускорений свободного падения. Смиту казалось, что его вот-вот раздавит, дышать стало тяжело, так что он слепо моргнул несколько раз, ощущая, как сухость прокатилась от горла к невидящим глазам. Звёзды светили невозможно ярко. Роб жмурился, закрывал глаза руками, но ладони его были прозрачны, как и веки: свет с лёгкостью проходил сквозь них.         Неведомые существа бродили по звёздам, тяжело выдыхая холодный пар в раскалённый вакуум. От резкого перепада температур пустота начала рябить и пузыриться. Пузыри росли и бурлили, захватывая пеной всё пространство вокруг, до куда видели глаза Смита. Шатен был готов поклясться, что пытался закрыть рот и нос руками, чтобы не захлебнуться пеной, переливающейся несуществующими цветами и невозможным шуршащим звоном. Пена проливалась в его носоглотку против воли парня, с лёгкостью преодолевая прозрачную ладонь, как свет минутой ранее. Роберт чувствовал, как ледяной кипяток разливается по его лёгким и сковывает их изнутри, а те, покрытые коркой льда, трескаются, так что дышать было больше невозможно. Сердце испуганно участило ритм, споро разнося кровь по расширившимся горящим венам. Роб чувствовал, как лава бежала по его сосудам от самых кончиков пальцев и до аорты, так что начал драть на себе одежду и царапать ногтями зудящие вены, которые чесались от ожогов.         Смит уже не замечал, сколько вдыхал, не вынимая трубки изо рта. Чувствовал только, как стало невозможно дышать, будто лёгких действительно больше не было. Роб перестал контролировать происходящее даже в галлюциногенном сне. Тело само начинало царапать свою шею, пытаясь так открыть себе доступ к кислороду, потому что через нос и рот воздух уже не поступал. Но даже кожей Роберт ощущал, что находится в раскалённой густой пене, в которой кислорода и не было. Только какой-то веселящий газ, заставляющий бесконтрольно улыбаться, подёргивая конечностями, изнывающими от желания двигаться. Смит не мог себе отказать в этой маленькой радости выплеснуть энергию, льющуюся через край. Главное было не забыть: спасение мира в прикосновении к звёздам. Главное не забыть. Горло было страшно сухое, Роб пил пену вокруг, но не мог напиться ею, она была слишком сладкой и холодной, чтобы можно было ею утолить свою нестерпимую жажду: напротив, воды хотелось ещё сильнее. Нет, не воды. Хотелось молока. Чтобы согрело заставшую безжизненно в венах кровь, слишком холодную, чтобы продолжать свой бег, продолжающую жечь стенки сосудов раскалёнными хлыстами.         Вокруг слышалось только очаровательное бульканье этой пены. Да, пена – это ключ к спасению мира, к спасению человечества. Осталось только дотронуться до звезды, наглотавшись достаточно этой пены. Тогда Роберт точно станет всесильным и сможет наконец изменить этот мир. Сможет стать тем самым избавлением от всего дурного, станет праведником, который поведёт за собой грешников на пути в новую, истинную жизнь. В одной руке он будет держать звезду, во второй будет держать Землю, а в другой – меч, которым убьёт старый мир, эгоистичного ублюдка, который будет сидеть на своём невозможно высоком золотом троне, сложив ногу на ногу, высокомерно скалиться своими клыками, снисходительно улыбаясь заранее проигравшему сопернику. Нет, мир был всесилен. Очаровательно улыбаясь и заламывая брови трогательным уголком, он белеющими зрачками будет с интересом наблюдать за Робертом, подперев подбородок кулаком. Будет наслаждаться своим превосходством, свысока поглядывая на юного учёного, пытающегося одолеть всеобъемлющее могущество мира. Тот попытается взобраться на ледяной трон, чтобы встретиться лицом к лицу с клыкастым эгоистичным статным мужчиной, истинным королём разрушения и хаоса, истинным властителем, вставшим выше, чем законы природы, вышедшим далеко за рамки физических ограничений тела. Его силы будут больше, чем могут уместить в себе гниющие изнутри кости, и сила эта будет выливаться из его гипнотизирующих глаз, не имеющих белков. В них был лишь узкий белый зрачок, всё остальное будто светилось изнутри почти неоновым нереальным цветом, заставляя Смита испуганно отшатнуться и упасть с бесконечной высоты, ломая все кости до единой, не имея возможности более оставаться в сознании.         Очнулся он уже от режущего яркого света. Слишком яркий, слишком белый. Роб не хотел даже открывать глаза, но было слишком холодно, так что Смит непроизвольно решил натянуть одеяло до самого носа, в идеале ещё и найти взглядом Бет, понять, почему она его не греет. Обычно Роб каждую ночь тискал её, как мягкую игрушку, пока не засыпал, немало похожий на ребёнка, пытающегося всем телом прижаться к любимому плюшевому зверьку. Шатен почувствовал, как занемели мышцы, совсем не слушаясь. Руки казались невыносимо тяжёлыми после долгого сна. Такое бывало часто, Роб этому не удивлялся, удивился он совсем другому: его резко прошибло, как стрелой, что он последний раз помнил себя, когда торчал в одном из подвалов, в клубе. Не в постели. Это и заставило его открыть глаза, сильно щурясь от света.         Шатен недолго соображал, прежде чем понять, что находится в палате. Это было очевидно. В окно бил солнечный свет. Учёный вздохнул, мысленно восстанавливая в памяти последние события, которые остались у него в голове. Сначала вспомнил, как шёл в клуб, потом про то, как с первого раза не вставило, как после третьего пакетика резко унесло. Роберт стал с усилием вспоминать, что там видел в бреду, потому что это казалось парню чрезвычайно важным. Будто от этого вся жизнь зависела, не меньше. Что-то так противно сосало под ложечкой, что-то зудело за рёбрами, но Роб никак не мог вспомнить того важного, что обещал себе не забыть, находясь в прострации. К тому же, его отвлекли.          Медсестра делала обход и, соответственно, сообщила Роберту, что он тут, вообще-то, уже не первый день лежит, и скорая его подобрала без документов и с выключенным телефоном после анонимного звонка. Смит только усмехнулся. Анонимный звонок, конечно. Видимо, решили, что Роб собирается двинуть кони прямо в заведении и вытащили на улицу. Медсестра ещё сказала, что сообщит о его пробуждении друзьям, которые помогли установить личность шатена. Тот вновь усмехнулся, прекрасно зная, кто это был.         Впрочем, снова погрузиться в свои мысли и вспомнить то важное, о чём он не хотел забывать в бреду, он не успел. Уже вечерело, так что двое из ларца явились по первому звонку. И если Томас сохранял хладнокровие на лице, то Бет не сдерживала хрипящих всхлипов, когда подскочила к постели любимого. Она была ужасно расстроена и обижена одновременно, это всецело отражалось на её выражении лица, которое Смит всегда с большой лёгкостью и удовольствием читал.          – Ты почему это сделал?! Роб! Зачем?! А если бы ты совсем?! – невнятно вопрошала девушка, пытаясь воззвать к совести учёного, но тот лишь улыбнулся ей уголками губ, рукой порываясь взять кисть Бетти, а лучше – огладить волосы.         – Смит, не смешно уже, – Том чуть попридержал Бет, чтобы она не убила Роберта на месте, но сам тоже имел к другу немало вопросов. – Это ведь был передоз, ты же знаешь.         Роб лукаво улыбнулся, взглянув на блондина. Немного закатил глаза, явно игриво, чтобы показать, что не видит в этом ничего плохого или страшного.         – Так как меня нашли? – невинно хлопал глазами шатен, делая вид, что ничего не произошло. Бетти слабенько стукнула его в плечо, вызывая у Роберта лишь снисходительную приятную улыбку.         – Телефон отключать перестанешь – узнаешь как-нибудь на досуге, – огрызнулся Эдисон, скрестив руки на груди.         – Ну ты чего, Томми-и, – протянул начинающий наркоман. Встретился глазами с колючим и рассерженным взглядом друга. Единственное, что всегда выдавало настоящие мысли и чувства блондина – его глаза. Поэтому обычно они были спрятаны толстым стеклом, отбрасывающим блики. Благодаря удачному освещению, теперь бликов не было.          – Тебя не было часов двенадцать. Стали обзванивать, как обычно. В больнице по описанию и анамнезу сошлись на том, что неизвестная личность без документов это ты. Приехали, посмотрели, бумажки заполнили. И да, это первый и последний раз, когда я прошу не вписывать, что там у тебя нашли и от чего ставили капельницы.         – Много?         – Достаточно.          – Буду должен. Когда это было?         – Мы первый раз увидели вчера в обед. Привезли, значит, вчера под утро.         – Роб, пожалуйста, не делай этого, зачем ты так делаешь? Роб, пожалуйста, – взмолилась Бет, припадая к побледневшей руке Смита с выступившими синими венами.         Шатен едва смог сдержать улыбку, так ему нравилось, что это хрупкое глупое создание так сильно беспокоится о нём, переживает, готово тут плакать, стоя на коленях, лишь бы Роберт больше не перегибал с дозой. Смит знал, что Том очень тщательно следил за его лицом, поэтому старался подавить радость. Никто до сих пор не говорил напрямую, но все понимали, что Роб курит, когда слишком нагружается или устаёт от рутины. Блондин предпочитал тактично молчать, видя красные глаза, а Бет просто испуганно думала, что если сказать прямо, то учёный обидится и устроит скандал, а то и вообще уйдёт. И это было терпимо, пока не зашло настолько далеко.          – Может лучше ты возьмёшь отпуск после выхода с больничного? Долечишься, – хмыкнул Том, явно намекая, что Роберта уже надо лечить в наркологии.         – Э, не, я и так всё понял, хорош, – уж очень резко осадил блондина Роб, делая голос свой как можно бодрее и увереннее, надеясь таким образом убедить собеседника в истинности и непоколебимости своих намерений. Смит не был дураком и понимал, что если у Эдисона появится желание упрятать друга, то ему это однозначно удастся. Сколько бы Роб ни глумился над Томом, возвышая свои умственные способности, он прекрасно понимал, что соперник его тем более усерден, чем менее одарён свыше.         Роберт немного более расслабленно выдохнул, взглянул на свою руку, к которой тянулся тонкий прозрачный шнурок капельницы. Взглянул на мешочек, в который капало лекарство. Увидел, как пузырится раствор, когда падает очередная. Тут же глаза его расширились. Смит ахнул, не веря своим глазам. Его вдруг осенило.         – Что случилось? Что там? Роб? – голос Бет взволновано дрогнул. Она коснулась подбородка шатена кончиками пальцев, едва дыша.               Смит широко улыбался. Нет, он сиял. Сиял ярче всех звёзд на небе. Учёный был счастлив, он, наконец-то, всё понял. Выглядел он при этом, как умалишённый.         – Я вспомнил! Вспомнил! – улыбка большим ртом расплылась на всём осчастливленном лице парня.         – Пойду спрошу, сколько стоит лечение в наркологии, – буркнул Том, направляясь к выходу.          Роберт приступил к работе сразу же, как только выписался из больницы. Днём он делал то, что должен, а потом приходил домой и закрывался, погружаясь в себя, делая бесконечное количество записей. Тот бредовый сон был истинной вершиной его гения. Как ещё можно возвыситься над миром, если не вырвавшись за пределы власти его законов? Нельзя обыграть мир, играя по его же правилам. Нужно устанавливать свои. Кипящие пузыри тут же напомнили Смиту о теории распада вакуума, одного из возможных концов Вселенной. Теория была простой, хоть и мало понятной с точки зрения происхождения подобного трагичного финала. По сути своей, в вакууме должен был откуда-то взяться пузырёк, в котором бы не выполнялись известные в этой Вселенной законы физики. Этот пузырёк бы расширялся со скоростью света, пока не поглотил всю Вселенную, так что в ней бы перестали выполняться законы физики, а значит, жизнь стала бы невозможной. В прикосновении к звёздам и пене в лёгких заключалось нечто ещё более гениальное: ему нужен не пузырь. Ему нужно самому стать тем, что не будет подчиняться существующим законам физики. Заоблачный золотой трон маячил перед глазами. Он сможет скинуть мир с этого трона и занять его самостоятельно, восседая на вершине Вселенной, подчинив себе всё сущее. Осталось лишь реализовать это. И так в голове Роберта родилась его самая гениальная идея.         N бросило в холодную дрожь. Будто кто-то больно, с оттягом ударил его под дых, так, что у парня задрожали колени и непослушно подогнулись ноги. В этот миг всё вокруг будто перестало существовать. Всё было ненастоящим и пустым, но будто огромный и страшный механизм пришёл в своё ужасающее движение, и с этого мгновения начался отсчёт дней, оставшихся этому миру. Набатом били шестерни этого невидимого механизма при каждом его неизведанном движении. Каждую секунду теперь слышался глухой щелчок, будто кто-то на часах отмерял время до начала конца.         Вдохновлённый своим открытием, Роберт улыбался и работал, не помня себя, не вспоминая о еде и сне, лишь мечтательно думая о том, как сможет изменить мир такое изобретение, способное перешагнуть через невидимые барьеры законов природы, запрещающих столь многое. Теперь те самые детские мечты станут возможны: телепортация, телекинез, способность видеть насквозь, материализовать вещество из ничего и летать по одному лишь желанию. Роб волнительно кусал губы, с придыханием глядя на первые свои технические рисунки, которые появились даже раньше, чем Смит получил первые формулы. Сначала он воображал это как что-то, что можно вживить в кожу, поэтому думал над тем, сколько может занять чип и куда его можно поместить. Потом снова принимался за физическую сторону вопроса с чуть меньшим энтузиазмом, потому что пока не знал, куда думать. Но страшная машина уже не могла остановиться. Она разгонялась с бесконечным ускорением, приобретая в своём ударе, который обрушится на мир несколько лет спустя, бесконечную силу. Будто трепеща перед этим неизбежным, весь мир затих. Все оттенки вдруг стали менее насыщенными, все звуки стали более глухими, вся жизнь будто умерила свой пыл, время замедлило ход, боясь приблизить тот страшный час, когда судьба его решится. Страшный час, когда время остановится навсегда.               С выпускного прошло всего чуть больше года, когда им впервые профинансировали собственные исследования. Им сильно повезло с инвесторами, которые согласились вложиться в эту, казалось бы, бредовую идею. Роберт старался так, как не старался даже на защите диплома. Так уверенно он не порол чушь ещё никогда. На удачу, Том, стоящий рядом с умным видом и вселяющий в людей уверенность в серьёзности их намерений, умел сохранить каменное лицо, а его выражению все эти люди верили. Будто серьёзная мина на лице имела хоть какое-либо значение. Тем не менее раз это работало, а рядом с клоуном-Смитом обязательно хотели видеть уравновешенного педантичного блондина в очках, который, по их мнению, был больше похож на перспективного солидного учёного, то у них не было выбора, кроме как продолжать этот скромный спектакль.          Первую презентацию, на которой потенциал Смита заметили более солидные инвесторы, Роб запомнил на всю свою жизнь. Утром дома Бет несколько раз гладила ему халат, чтобы был идеальным. Роберта всё равно не устраивало это, он просил переделать. Девушка вздыхала, но включала утюг снова. Свой наряд она приготовила ещё вчера – довольно скромное платье, что подходило мероприятию. Ей не нужно было особо выделяться и сверкать, как гирлянда на ёлке. Смита не особо интересовало, что там она выбрала. Он был занят только собой, старательно подмазывал синяки под глазами украденной у Бет косметикой, суматошно ходил туда-сюда, пытаясь собрать себя в кучу.         – Ну Роб! – отчаяние наперевес с обидой отчётливо слышалось в голосе Бетти, когда она увидела парня в ванной, пытающегося как-то высветлить синяки. Нет сомнений, она боялась за целость своей палетки из-за шаловливых ручонок Смита, который, вообще-то, обычно таким не занимался и вещи у неё не брал.         – Не отвлекай! – шипел Роб, пытаясь сделать градиент более равномерным, чтобы было не так заметно следы штукатурки.         – Давай я тогда, – девушка ещё грела где-то в глубине души надежду спасти свою косметику, пока не стало слишком поздно.         – Уйди, я сам! – Роб захлопнул у неё перед носом дверь в ванную, так что у Бет не было ни шанса как-то повлиять на ситуацию.         На мероприятие чуть не опоздали. Том звонил дважды. Один раз Смиту, но он трубку не брал. Второй раз звонил уже Бетти, от которой и узнал, что Роберт жив-здоров, и вообще они уже в дороге.         Роб почти не обратил внимание на то, что Эдисон тоже постарался – даже помыл голову и надел свежий халат, очки протёр. Шатен был слишком занят тем, чтобы всё прошло гладко, слишком был занят тем, чтобы всегда обворожительно улыбаться, очаровательно скалясь и таская везде за собой друга – гарант того самого спокойствия простых людей. Томас не был против, стараясь сохранять непробиваемое лицо, но иногда просто не успевал ориентироваться в пространстве, когда Роберт хватал его за руку и тащил куда-то, так что Эдисон знал заранее: он явно получился не на всех фото. Особенно бедственно он выглядел, конечно, рядом с фотогеничным Смитом. Короче говоря, Роб успевал везде, в отличие от Тома. Вокруг было очень шумно, резко сменялись картинки, лица, особенно перед глазами всё плыло, когда они стояли перед целым залом, полнившимся народом. Теперь все полученные в ходе исследований данные и предложенные конструкции были не больше, чем мозолившими глаза плодами долгой работы. Ни Смит, ни Эдисон уже не были так воодушевлены, как после окончания вуза, когда только начали копаться в реализации проекта, но упорно старались не показывать свои кислые усталые мины.         В тот день, когда к Роберту после презентации подошёл солидный мужчина и пригласил на личную беседу, чтобы обсудить дальнейшие возможности финансирования уже собственных работ Смита, раздался ещё один щелчок, обозначивший работу того самого ужасающего в своей непоколебимости механизма, запущенного, когда в голове Смита впервые родилась идея адской машины, и означающего неминуемое скончание времён через несколько лет, когда в этом самом здании научного центра, где состоялась презентация, будет впервые запущено устройство, положившее конец существованию законов природы, известных людям, и позволившее человеку превзойти саму Вселенную и всё в ней сущее, возвысившись над ними. Движение это к неминуемому концу уже было невозможно остановить. Набрав скорость, весь мир мчался к своей погибели, и время встало, пытаясь надавить на тормоза, но все колодки уже были вырваны с корнем, так что никакая остановка или хотя бы замедление не были возможны. Срок, отмеренный миру, укоротился ещё на один день.