Память

      Тишину нарушало только частое тяжёлое дыхание N. Он старался осмотреть себя, найти своё тело, но совершенно ничего не видел. Парень чувствовал своё тело, но не видел его. Будто его и вовсе не было, но красноглазый был точно уверен: он чувствует, что прикасается руками к самому себе, хоть и не видит ни себя, ни своих рук. Эта темнота душила, заставляя N пытаться убежать куда-то в её гущу. Он не видел ничего вокруг себя, но надеялся, что действительно бежит куда-то по прямой. По ощущениям, под ногами всё же было что-то более-менее твёрдое, но вот действительно ли парень куда-то перемещался, сказать было невозможно. N бежал долго, пока не начал задыхаться ещё сильнее. Как минимум, ему самому показалось, что бежал он если не час, то минут сорок точно. Вспомнил, что у него будет всего несколько часов. Снова стал хаотично оглядываться по сторонам, всё ещё не видя ни своего тела, ни чего-либо другого в этой кромешной тьме. Парень присел на прохладную поверхность, стараясь не сбиться с направления, в котором он уже столько успел пробежать.         Неожиданно пол под ним провалился. N успел только вскрикнуть от удивления, инстинктивно пытаясь сжаться в как можно более плотный комок, поджимая колени к груди и обнимая их руками, чтобы защититься от падения. Больно ударившись спиной, парень резко открыл глаза, поняв, что они были зажмурены. Надсадно зашипел от боли, тут же замечая своё тело. Слава богу, он снова видел себя. N бегло оглядел конечности, прежде чем убедиться: он в полном порядке. Только теперь парень смог осмотреться, пытаясь понять, где оказался.          N находился в каком-то дворе. Вокруг – пухлые многоэтажки, окружающие детскую площадку, напоминающую травяной островок под надзором этих грузных муравейников. Красноглазый сначала даже не понял, где оказался, так что сделал несколько последовательных шагов в разные стороны, пребывая в растерянности. Он только через минуту начал различать звуки, когда наконец перестал прислушиваться к собственному дыханию и сердцебиению и прислушался к окружающему миру. Парень внимал шепчущему пению ранних ласточек и слушал тихий смех немногих детей, которые уже гуляли на улице в это время суток, хоть их и было ещё не так много. Взглянул наверх и увидел невозможно-голубое небо. Такое чистое и светлое, такого нежного и бесконечного цвета, что казалось, будто под его титаническим куполом – умиротворение, защита, покой.          N чувствовал где-то глубоко внутри себя заполняющее пустоту души и головы ощущение тепла. Какого-то особенного уюта. Трава – как нарисованная. Такая сочная и высокая. Небо – не просто голубое, а по-утреннему белёсое. Слабый ветерок – нежно ласкающий лицо. Многоэтажки, окрашенные ясным утренним солнцем, приветливо улыбались, скрывая за своими могучими телами этот маленький островок, защищая от всего внешнего. Скрытый от посторонних глаз, этот мир был особенным. Волшебным, наполненным чем-то таинственно-добрым.         Парень бродил по двору несколько минут, вдыхая густой летний аромат травы и неба, греющегося на солнце асфальта и родного дома, наполняющий лёгкие чем-то свежим и сладким, чем-то окрыляющим, заставляющим чувствовать своё тело в разы легче и свободнее. В голове не роились никакие мысли. N чувствовал всепоглощающее умиротворение и защищенность.          Наконец он набрёл на одного мальчишку и вспомнил, зачем находился здесь. Ребёнок сидел на корточках, протягивая свою тонкую белую ручку к ящерице, которая грелась на асфальте. Своим крошечным пальчиком он прикоснулся к маленькой желтоватого цвета рептилии, заставляя её тут же открыть глаза и быстро побежать в противоположную от ребёнка сторону, смешно перебирая лапками и махая хвостом из стороны в сторону. Из-за её резкого движения мальчонка тут же подскочил на ножки-палочки с круглыми коленками, сплошь фиолетовыми от синяков и ссадин и немного покрытыми пылью. Малыш взвизгнул и побежал за ящерицей, но она скрылась в траве почти мгновенно. Мальчик бегал, искал её, ползал по траве на четвереньках, раздвигал травинки пальчиками, но так и не смог найти свою подружку.         Всё это время N на расстоянии пары метров наблюдал за ребёнком с огромными фиолетовыми глазами и пушистыми-пушистыми кудряшками. Таким малюсеньким и странным, со звонким голоском и тонюсенькими конечностями. N сразу понял, что только один человек мог иметь такую внешность, но все эти пустые мысли о тяжёлом будущем и важной миссии, которую должен был выполнить парень, сразу же пропали, когда ребёнок подскочил на ножки и побежал за ящеркой. N чувствовал какую-то трепещущую радость, наполняющую душу, подстёгивающую как будто тоже побежать за несчастной рептилией, схватить её за хвост, спрятать в ладошки и бегать по двору, показывая всем свою находку, хвастаясь своей ловкостью, которая помогла одолеть изворотливую малышку и поймать её.         – Роби! Роби! Не выбегай на дорогу! – женщина чуть-чуть привстала на лавочке, взглядом выхватывая в траве на самом краю площадки мальчишку.         N не знал, кто это, но отчего-то сразу в голове у него пронеслось, что это мама. На душе в это мгновение будто опять стало спокойнее, теплее, что-то нежное и ностальгическое пронеслось у него внутри, но парень так и не смог поймать эту мысль за хвост, как и Роберт не смог поймать ящерицу.         Ребенок подскочил на ноги и, расстроившись, что так и не нашёл ящерицу, побрёл обратно, на основную часть площадки, где были какие-то качели. Мальчишке явно было не больше пяти лет, а скорее всего и того меньше. Он с трудом вскарабкался на качели, по пути успевая ободрать ногу под коленом об уголок сиденья. Уселся и отряхнул грязную ранку, уже начавшую немного кровить.          N всё это время оставался на расстоянии от маленького Смита, но всё же не пытался прятаться. Он быстро понял, что Роберт его не видит. Однако, стоило мальчишке чуть-чуть раскачаться на качелях и визгливым голосом позвать маму, смотря сквозь чужака, как всё вокруг тут же изменило формы и цвета.          Они были дома. N больше не чувствовал этого наполняющего душу ощущения свободы и таинственности мира вокруг. Он чувствовал что-то затхлое и пустое, что-то неинтересное и обыденное. Оглянулся по сторонам и увидел всё того же мальчишку, сидящего на полу на ковре, со скукой перекладывающего туда-сюда пластиковые фигурки, из которых, очевидно, можно было бы что-нибудь построить, но Смит пребывал не в том настроении. В небольшую щель, позволявшую ему видеть со своего места кухню, находящуюся дальше по коридору, мальчик наблюдал за родителями. Парень присел за спиной у ребенка, чувствуя мягкий ковёр, пахнущий чем-то смутно-родным. Этот запах с трудно определимыми нотками пронизывал всё окружающее пространство. Такой тёплый сладкий аромат с какой-то кислинкой, заставляющий ощутить, будто N переместился на много десятков лет назад, погружаясь в этот омут с головой. Впрочем, выныривать из него и не хотелось.         Взрослые кричали что-то неразборчивое. Отчего-то N был уверен, что мужчина пьян, но он понятия не имел, откуда в голове у него взялось это знание. Роберт всё также бестолково тыкал фигурки друг в друга, делая вид, что ужасно занят своей игрушкой, а сам глядел на кухню и слушал невнятные крики. Они будто доносились из-под толщи воды, откуда-то глубоко-глубоко. Главными были вовсе не слова. Главными были интонации. N сидел и слушал, внимая каждому звуку. Чётко осознавал, что происходит что-то плохое, но сидел на месте и не смел пошевелиться, прислушиваясь и всё равно не различая ни одного чёткого звука.          Слышался какой-то грохот. Что-то упало и разбилось. Мужчина много кричал гневливым басом, а женщина верещала, задушено отбивалась и повизгивала, когда слышались глухие стуки и мужской рык. Роб сидел и своими чистыми фиолетовыми глазами приглядывался к происходящему там, но всё на кухне тоже выглядело как-то размыто, будто кто-то нарочно испортил качество картинки и звука. Так просидели несколько минут. Потом мальчик поднялся на ноги и ушёл за другими игрушками, зарываясь в коробку с ними.         Парню чуть не поплохело, когда он снова оказался в темноте. Сначала он было подумал, что опять попал в эту жуткую чёрную пустоту, но быстро понял, что на самом деле он просто очутился в комнате мальчика ночью. Тот стоял на носочках у подоконника, глядя наверх. N тихо подошёл к нему со спины и тоже взглянул за окно, как и мальчонка. С трепетом выдохнул, увидев небо. Такое высокое. Такое близкое. Кажется, они находились на одном из самых высоких этажей мира, хотя были всего лишь на втором. Красноглазый сиротливо приобнял себя за плечи, не отводя взгляда от иссиня-чёрной глубины с пылающими белым пламенем звёздами. Темнеющая простыня небосклона была сплошь усеяна этими таинственными огнями. Их было так много, что N просто не мог оторваться, глядя на молчаливое таинство этих мерцающих гигантов.         Роберт попытался подняться на подоконнике, чтобы забраться на него, но сил не хватило. Красноглазый даже интуитивно попытался его подсадить, но вспомнил, что является не более, чем призраком. Ничего не произошло. Руки скользнули сквозь мальчика. Тот морозно поёжился и на носочках пошёл обратно к своей постели. Только сейчас парень заметил, что в руках у маленького Смита был большой игрушечный тираннозавр. N проследил, как ребёнок забрался в свою постель, зарылся в одеяло по самый нос (между прочим, утащив игрушку с собой) и отвернулся в противоположную от окошка сторону. Парень ещё раз поражённо выглянул в окно. Такое необыкновенное небо он не видел никогда. Несколько раз ночью смотрел в окно небоскрёба дома у создателя, когда гостил у него, но никогда ещё не видел столько звёзд, никогда они ещё так не улыбались ему, никогда небосвод не приближал его к себе настолько, чтобы N почувствовал единение с этой тишиной ночи и целой бесконечностью над головой. Парень довольно неожиданно заметил, что тёмное небо уже застелили тучи и что Роберт тревожно ворочался в кровати, часто дыша. Да и вообще он был уже явно подросший. Кажется, лет шесть.         Красноглазый ощущал какую-то тревогу. Густой спёртый воздух оседал в лёгких и душил. Парень не сразу понял, что происходит, но после заметил, что Смит лежит с открытыми глазами и смотрит вокруг себя со страхом, не в силах пошевелиться. Отчего-то N тоже видел монстров, окружающих Роберта. Уродливые, огромные, раскачивающиеся своими грузными телами на скользких ногах, они бродили по комнате, вселяя ужас в мальчика своим тяжёлым скрипящим дыханием и горящими в темноте глазами. N даже не мог понять, какого цвета эти глаза, только видел их грозное свечение в темноте. Большой паук медленно перебирал лапами, прохаживаясь по потолку. Из глаз Смита катились слёзы, но он их не контролировал. От страха он бы хотел убежать, спрятаться, но не мог пошевелиться. Смотрел на потолок, где шумно ступал мохнатый паук, неторопливо приближаясь к постели мальчишки. Это продолжалось невыносимо долго. Наконец, паук остановился над изголовьем кровати. Роберт дрожал и смотрел прямо на него. Огромного, наверное, полметра в длину и ширину, с толстыми когтистыми лапками.          Паук этот просидел на потолке с минуту, прежде чем неожиданно свалился прямо на голову Роберта, душа его. Смит надсадно закричал. В комнату вбежала мама, пытаясь успокоить сына, пытаясь вытащить его из-под одеяла, взять его за руки, понять, что случилось и почему малыш так кричал и громко рыдал, но перепуганный ребёнок отбивался от женщины, вереща что-то совершенно неразборчивое и продолжая реветь, срывая горло. Матери всё же удалось взять Роберта на руки и посадить к себе на колени, пытаясь покачиваниями успокоить, лишь бы перестал так громко кричать. Женщина только мельком успела увидеть время, когда убегала из супружеской спальни, прежде чем увидеть Роба. На часах не было ещё даже четырёх утра. Если проснётся Смит старший – весьма вероятно, отвесит обоим, да так, что долго не забудут. Женщине таки удалось успокоить мальчишку, уткнув его в свою грудь и прижимая к себе, позволяя тихо выплакаться от страха. Роберт всё ещё крупно трясся.          N чувствовал, как громко и часто бухает сердце в груди, как густой тяжёлый воздух наполняет лёгкие и пригвождает к полу, как наливаются свинцом конечности, холодея. Роберт успокоился только через двадцать минут, но тут же заверещал, когда уставшая мать попыталась оставить его спать дальше. Смит боялся оставаться один после того, что увидел. Он рассказал женщине, что если она уйдёт, то его опять начнёт душить огромный мохнатый паук. Так или иначе, ей в итоге пришлось остаться с сыном. И хотя она спала, Роберт так и не сомкнул глаз, так что видел рассерженное лицо отца утром, когда тот заглянул к ним, пытаясь найти пропавшую жену. Смиты встретились взглядами и младший тут же закрыл глаза, надеясь так спрятаться. Мужчина ушёл.          Парень не видел, но отчего-то знал, что после этого Роб не спал очень долго. Неделю он не смыкал глаз вообще, ещё месяц спал по пару часов в день, если спал, и каждый раз просыпался от кошмаров. Проблему решить смогли только с помощью врача.         N провалился под пол, падая в траву. Выдохнул, когда в нос ударил уже такой знакомый тёплый запах лета, но что-то в нём было неправильно. Что-то горьковатое смешалось с этим чудным ароматом, навевающим призрачные несуществующие воспоминания. Парень оглянулся и быстрым взглядом выцепил знакомую кудрявую макушку. Роберт был такой маленький, причёсанный, в белоснежной рубашечке и узеньких тёмно-синих брючках. В тонких длинных ручках сгрёб букет почти в половину себя размером. Глаза у мальчишки блестели. Он должен был идти в школу.         Красноглазый видел, как ярко светило солнце. Небо виделось настолько насыщенного цвета, что, казалось, сияло. Облака-титаны медленно плыли по нему, огромные и невозможно-пушистые. Красивое здание школы, такое манящее своим монолитом посреди двора с кучей детей вокруг, возвышалось, кажется, до самого небосвода. Такое таинственное и новое. Воодушевление витало в воздухе. Роберт скакал на месте, не переставая, хотя мама несколько раз хватала его за руку и просила вести себя приличнее. Маленький Смит её не слушал. Его сердечко так часто и радостно билось, что он не мог не поделиться своим счастьем со всем миром. Он лучезарно улыбался, беспрестанно оглядывался по сторонам и с нетерпением бегал вокруг, ожидая, когда впервые попадёт в класс. Его невинное предвкушающее веселье передавалось и другим детям. Роберт излучал так много энергии и эмоций, что просто не мог не влиять на всех вокруг себя. Только уставшая мать тяжело вытирала пот со лба, хватая бездельника за руку, чтобы не рванул бежать за Смитом, вступая в какую-то неизвестную и странную игру, которую устроил во дворе этот повеса.         N прошёл всю школу за Смитом по пятам. По всем коридорам до самого класса. С лица кудрявого мальчишки так и не сходила улыбка. Он не замечал детей вокруг себя, всё его внимание целиком и полностью было отдано тому, чтобы сидеть за партой и горящими глазами смотреть на учительницу, ожидая своего первого в жизни урока в классе, залитым палящим, ещё летним солнечным светом. Он не замечал ничего вокруг: ни треснувшей над доской кожи стен, ни скрипящей своей парты, ни шума листвы за открытым окном, ни ярких солнечных лучей, заливавших именно его место и ничьё больше, ни духоты помещения, набитого маленькими детьми, ни своего нелепого вида растрёпанного воробушка. Роберт весь обратился в слух и зрение, чтобы слышать и видеть только свою первую учительницу.         Красноглазому даже жалко было оказаться совсем в другом дне. Он окинул взглядом двор вокруг. На удивление, школьный. Уже без проблем отличил поблизости кудрявую голову Смита, ещё немного подросшего, но всё такого же тоненького, с большой головой и огромными-огромными глазами. Смит сидел на корточках, обводя кончиком палочки трещины в асфальте. Где-то вдали играли другие дети, но на них ребёнок не обращал внимание. Он был ужасно занят изучением причудливого узора уставшего асфальта, густо набитого пылью. Все ноги разодранные, особенно колени. N немного усмехнулся, понимая, что за всё это время ещё ни разу не видел малыша Роберта целым. Напротив: ноги всегда в синяках, локти всегда драные, а кисти рук сплошь усеяны небольшими ссадинами.         Смит так увлёкся своим занятием, что резко подскочил на месте, когда услышал, как мимо пробежали какие-то дети. Сам пару раз оглянулся по сторонам и, решив, что палка ему наскучила, нагнулся, сгрёб в ладошки небольшую кучку мелких камешков и побежал, куда глаза глядят, бросаясь по сторонам этими камнями. Он сам не знал, что делал, и зачем, но он бегал и бегал, не зная, чем ещё себя занять. Благо, ни в кого не попал.          N отчётливо видел, как всё началось. Видел, как следом за заигравшимся Робом побежала собака, видел, как та некоторое время просто бежала за ребёнком по пятам, а потом, очевидно, решив, что это игра, вдруг бросилась на мальчишку, повалив его. Огромная псина вцепилась Смиту в руку и тот завизжал, срывая горло, махая руками и ногами, лёжа на асфальте. Собака всё не отпускала его, а на крик сбежались люди. Роберт надсадно орал и выл, пока животное не оттащили. По руке заструилась горячая кровь. Кто-то из зевак уже даже вызвал скорую.          Смит только мотал головой и выл, но не отвечал ни на какие вопросы прохожих, которые ему хотели помочь. Они всё спрашивали мальчонку, где его родители, но тот не отвечал и продолжал ныть над своей рукой. N следовал за Смитом по пятам, пока тот сидел на земле, пока его взяли на руки какие-то добрые люди и отнесли к приехавшим медикам, которые не могли на машине въехать на территорию школы.          Призрак даже попал вместе с мальчиком в машину, но как-то интуитивно не приближался, будто не хотел мешать опытным врачам, которые сначала рану промыли, потом осмотрели, постарались отвлечь. Роберта, между прочим, отвлечь было совсем не легко. Он не смотрел никуда, кроме своей бедной левой руки и, кроме того, почти не давал к ней прикасаться, потому что ему было больно. В итоге один врач Смита держал за руки, а второй ставил укол и зашивал рваные ранки. Роберт всё равно ныл, что ему больно. В итоге далеко не сразу от него смогли добиться адреса проживания, а уже только по пути в больницу. Именно по адресу узнали родителей и позвонили им, потому что сам Смит им так ничего и не сказал.          В больнице Роберт перемещался как-то странно и обрывками. N сразу заметил, что перемещаются они совсем неравномерно. Вместо этого они были то тут, то там. Неожиданно время приняло нормальный ход, когда Смит сидел на стульчике, а лысый усатый доктор в белом халате, возвышающийся над ним своей громоздкой тяжестью, сказал, что собака могла быть бешеной, а значит Робу будут делать много уколов. Красноглазый даже не расслышал число, но чётко расслышал, как опять начал ныть Роберт над своей тяжёлой судьбой.         Парень еле устоял на ногах, когда заметил, что снова оказался в темноте. В комнате Смита, наверное, около девяти или десяти лет, горела только лампа. В звенящей тишине N огляделся, пытаясь понять, где оказался. Роб сидел у себя в комнате за столом, за окном было темно и летели хлопья снега. Мальчик сиротливо смотрел в окошко, думая о чём-то своём. N сначала не понял, почему оказался здесь, а потом обернулся, когда дверь в комнату открылась. На пороге показалась женщина с синяками на лице и на руках. Она пальцем поманила к себе ребёнка, а тот неохотно встал и подошёл, глядя на мать снизу вверх, задирая голову.         – Ми-илый, – голос её предательски дрогнул, хотя она постаралась криво улыбнуться, поглаживая мальчика по голове. – Тебя папа хочет видеть. Пойди к нему.         – Зачем? – Роберт, будучи далеко не глупым ребёнком, сразу нахмурился. Заметил, что у матери в уголке губ скопилось немного крови. Быстро сообразил, что к чему, мотнул головой, явно отказываясь портить свою новогоднюю ночь.         – Ненадолго. И будем уже садиться за стол. Сколько можно в комнате сидеть одному?.. Иди, я сейчас догоню, – она всё ещё надеялась, что может так легко обмануть Роба. Тот фыркнул, но таки пошёл в гостиную, ожидая увидеть ненавистного папашу.         Роберт сначала только заглянул в комнату, но тут же встретился взглядом с кудрявым высоким мужчиной с шоколадного цвета волосами. Понял, что скрываться нет смысла, так что вышел из укрытия и зашёл в комнату. Остановился на пороге.         – И что ты встал, остолоп? Подойди.         Роб сделал пару небольших шагов к дивану, на котором сидел человек. Тот нахмурился. До мальчишки ему всё ещё было два метра.         – Ты что, ещё и оглох? Быстро сюда подошёл, я сказал, – грозно пробасил мужчина, чуть-чуть не рыча.         Смит сделал ещё несколько шагов навстречу. Стоял уже всего в полуметре от отца. Тот разъярённо схватил мальчишку за руку и дёрнул на себя, перехватывая уже за шею и сильно сжимая загривок, заставляя мальчика задушено кряхтеть.         – Ты какого чёрта не делаешь, что я тебе сказал?! Сукин сын! За что ты такой тупой, а?! Может ты вообще не мой ребенок?! Может эта оторва тебя нагуляла, а, как думаешь?! Или тебе думать нечем?! – мужчина неслабо треснул мальчишку по голове. – Ага, слышу, что пустая! Какой же ты тупой!          Роберт дёргался в огромных лапищах отца, но не мог высвободиться, так что только кряхтел и вызывал у того ещё большую злость своим довольно беспомощным положением. Определенно, новогодняя ночь была испорчена безвозвратно.         – Какого чёрта я узнаю, что ты, бестолочь, начал «болеть», а?! Что, сопли текут?! Эта оторва тебя ещё и прикрывает! Ни слова мне не сказали! Охота по морде получить?! Это я тебе устрою, не переживай! – продолжал орать мужчина, немного брызгая слюной в лицо ребенка. Дал ему сильную пощёчину, чтобы перестал дёргаться. Это сработало. Они встретились взглядами.         – Ты – никто! Всего лишь кусок говна, понял?! – отец больно встряхнул его, едва не повалив на пол тощее слабое тело. – Я тебя спрашиваю, бестолочь! Понял?!         Роберт ему так и не ответил. Через минуту мужчина бросил его на пол, вдогонку немного пнув. Мальчик убежал из комнаты и закрылся в ванной. Мать долго стучалась и пыталась открыть дверь, но ей этого так и не удалось. Всю ночь Смит провёл запертым, не смыкая глаз.