Опера

      Дело было зимой. Начало декабря, если быть точным. Это была наша третья зима вместе, даже сложно поверить, что мы были неразлучны на протяжение двух лет. Саша стал для меня очень близок, я доверял ему, а он доверял в ответ. У нас уже почти не было секретов, чем больше мы проводили времени друг с другом, тем меньше между нами было недосказанности. Рядом с ним всегда чувствуешь себя в безопасности, я всегда знал, что всё, что я рассказываю ему, останется между нами. И быть иначе не могло. Саша делился со мной всем с той же мыслью.       В тот день я снова остановился у него. «Снова», потому что оставался я там регулярно. Можно было бы сказать, что я уже поселился у Романова. Тогда мы всерьёз задумывались над тем, чтобы съехаться, этот вопрос мы не раз обсуждали, поэтому были уверены, что это нам уже просто необходимо. Наш новый этап отношений должен был выглядеть именно так. Совместная жизнь должна была показать и доказать всю серьезность наших намерений. Пусть мы и жили некоторое время вместе, когда я оставался у Романова дома, — к себе я его не приводил, на это мне было всё ещё крайне тяжело решиться — это не идет ни в какое сравнение с настоящей совместной жизнью. Мы бы поняли все повадки друг друга, привычки и просто бы узнали некоторые скрытые черты характера.       Александр любил заводить разговоры о будущем, и этот раз исключением не был. Просто невзначай начался разговор о моей семье, хотя это нельзя назвать чем-то случайным. Мы долго думали о том, чтобы рассказать моим братьям о наших отношениях. Вернее хотели, чтобы Саша наконец-то познакомился с ними. Дима давно напрашивался на встречу, ведь пропадал я слишком уж часто. Уже настолько привычным было услышать от меня: «Сегодня ночую не дома». Даже в этот день я не услышал удивления в разговоре с братом по телефону. Чего только стоила его усмешка, когда он тихо проговорил мне в трубку: «Опять к Заре Северной?»       Дима с Колей часто так шутили. Они делали это не со зла, скорее просто я был слишком невнимателен и сам дал им повод для шуток. Идея подписать так контакт Саши пришла внезапно. Такое слащавое прозвище я часто использовал в реальной жизни, и, буду честен, мне приносило огромное удовольствие так называть любимого человека. Сам Саша предупреждал меня, что такие подписи в телефоне могут вызвать много вопросов, но я решил, что достаточно внимателен, чтобы заметить, если кто-то решит засунуть свой любопытный нос не в свое дело. Но я не учёл, что мои братья проводят со мной много свободного времени, а я всегда у них на виду, и хватит лишь небольшой неосторожности, чтобы они увидели оповещение в телефоне от дорогого контакта. Теперь «Заря Северная» для моих братьев считалась, как второе имя для Романова, и это самое прозвище вызывало у них ещё больший интерес к его персоне. Я никогда не давал людям прозвищ, начнём с этого. Я всегда говорил прямо, в телефоне у меня все были записаны полными именами, либо сокращёнными. Я даже уменьшительно ласкательные формы не употреблял, что уж. Они редко выступали в моей речи, я мог так разговаривать разве что с братьями, но даже так это звучало скорее иронично из моих уст. А тут я придумываю миленькие прозвища, причём даже «не скрываю». Встреча с Сашей была самым важным и обсуждаемым событием не только в моём доме, но и у Романова в гостях.       Саша прекрасно знал, что я делюсь планами со своей семьей, да, иногда бывает увиливаю, но в основном говорю, как есть. «Как есть» для меня — это ответ по типу «на свидание». Всё так ёмко, понятно, главное, что без подробностей. Романов мою эту черту поддерживал, можно сказать, что считал такую позицию правильно. Наша жизнь, должна быть только нашей. Без лишних глаз.       И вот сейчас мы были вдвоем. Мы привычно сидели за столом на кухне и пили чай, пока из гостиной доносился шум телевизора. Шёл какой-то сериал, я, честно признаться, не знал названия, не запоминал. Тяжело запомнить, когда в нашей стране после одного сериала о полицейских, сразу начинают крутить другой, словно ничего лучше снять не можем. Ну, быть может, так и есть. Но, как бы то ни было, Саша всегда включал какие-то сериалы по телевизору, чтобы казалось, будто дом живой. Да, странная привычка, но я не был против. Мы иногда сами начинали смотреть это кино, иногда искали что поинтересней, но в итоге нас затягивало. Нам просто нужно было немного расслабиться после работы.       Саша помешивал сахар в чашке и выглядел крайне умиротворенно. Впрочем, он часто так выглядел, я всегда был удивлен, как ему хватает этого душевного спокойствия. Конечно, он мог злиться, мог ругаться, меня настигал его гнев. Но в основном Александр старался держать себя в руках. По крайней мере так было на глазах других, я же был исключением из правил — всё-таки мы были очень близки. Сегодня же Романов был спокоен, как удав, что значило, что день у него прошёл крайне хорошо. И я был очень рад этому, ведь видеть его довольным и радостным было усладой для глаз.       Я уже по привычке пил кофе и опустошал миску с конфетами, что стояла на столе. Не сказать, что б я был такой уж большой любитель сладкого, но каждый раз, когда мы вместе с Сашей садились пить чай и кофе, мне хотелось чего-то такого. Рука сама тянулась. И Романов часто смеялся с этого, припоминая мне мои же слова о том, что мне не нужно дарить никаких сладостей, ведь они просто будут валяться в серванте. Что ж, на самом деле я не врал, ведь сейчас они и правда всё время валяются где-то в закромах.       — Ты уже говорил братьям о нашей идее? — спросил Саша, отпивая свой чай. Я вслед за ним поднял кружку и неоднозначно пожал плечами. Нет, я намекал на переезд, но прямо не говорил.       — Не думаю, что они поняли.       — Миша, в этом случае стоит говорить напрямую, а не загадками.       — Я понимаю, понимаю, — кивнул я и отпил кофе. Слегка поморщился, но, услышав смешок со стороны, Романова вскинул бровь.       — Если мы навсегда будем вместе, то у нас будет сумасшедший дом с твоей недосказанностью и моей тягой к прекрасному.       — Это будет наилучшая жизнь, которую я бы мог себе представить.       Я брал его руку в свою и осторожно целовал. Он ничего не говорил в ответ, лишь покорно ждал, пока я выпущу его ладонь из своей, но я этого не делал. Я покрывал фарфоровую кисть всё большим количеством поцелуев, пока Романов всё пуще расплывался в улыбке, словно кот. Такую нежность мы проявляли постоянно. Саша поддавался под мои ласки и был не против. Я был счастлив, что могу прикасаться к нему, а отплатить я мог лишь своей несчастной любовью.       — Ты ведь понимаешь, что сказать всё равно придётся, если мы правда хотим съехаться, — всё-таки прошептал Саша, наклонив голову в бок. Я приложил его ладонь к своей щеке и улыбнулся, заметив, как его щёки рдеют. Совсем слабо, но это придавало его бледной коже ещё больше красоты. Я тогда понимал, что он живой. Такой чудесный, необыкновенный — весь мой. Я получил с небес необычайную награду. И каждый раз мне было суждено поражаться своему счастью.       — Я всё устрою, клянусь. Но сейчас давай отвлечёмся от моей семьи и вернёмся к нам, — протянул я, переплетая пальцы наших рук. Александр лишь кивнул мне в ответ и сжал мою ладонь. Его ладони были по обыкновению холодными, кажется, словно причиной того, что Романов так сжимает мои руки было то, что он пытается согреться. Он однажды сказал, что ему нравится жар моего тела. Тогда я подумал, что это очень смешной комплимент, но после многих наших ночных объятий я понял, что для него я и правда выступаю своеобразной грелкой в морозные вечера, да и не только в них. Я был даже рад, что всё было так, ведь мы прекрасно дополняли друг друга, я всегда говорил, что мы идеальная пара, раз всё так удачно складывалось. Саша, впрочем, был согласен.       Я рассматривал его руки и осторожно целовал костяшки пальцев, пока он лишь умиротворённо наблюдал за мной. У него никогда не было желания прервать меня и сделать что-то в ответ. Он знал, что сейчас мой черёд, а значит лучше не отвлекаться от процесса. Ему, как и мне, приносило это всё огромное удовольствие. Мы молчим, увлечены лишь самим действом. Я держал его руку своими и покрывал поцелуями каждый сантиметр кожи. Мне всегда было его мало. Казалось, что если не расцеловать его всего, то непременно случится нечто плохое. Словно Саша не поверит всем моим чувствам. Глупо, но эта мысль потешала нас обоих. Романов был счастлив, что я так сильно люблю его, а я был счастлив, что он любит в ответ. Был счастлив, что ему меня достаточно.       Романов смотрел мне в глаза, и я видел, как постепенно в его взгляде начинает прослеживаться некая хитрость. Я чувствую, что ему уже мало. Стреляет глазами, намекая, что он ждёт большего. И ведь меня просить много раз ему не нужно. Я слабо ухмыляюсь, смотря, как он щурит глаза, глядя на меня в ответ. Медленно его рука выскальзывает из моих, тянется к моему лицу, к моей щеке. Саша осторожно гладит, затем останавливается пальцем на губах и хмыкает. Словно прося тишины, прижимает свои бледные, почти фарфоровые пальцы к моим губам. Я не думал над его действиями, но не терял момента, когда он каждый раз позволял себе подобное. Я прикусываю подушечку пальца, вызывая у него смешок — он сразу одергивается, но я не готов так просто его отпускать.       Я поднимаюсь с места, обхожу стол и нависаю над ним сидящим. У Саши в глазах тысяча чертей пляшет. Он обнимает меня за шею и тянет на себя, тогда мы смотрим друг другу в глаза. В ожидании ждём друг от друга чего-то. Первым начинает Саша. Романов целует. Он покрывает всё моё лицо почти что невесомыми поцелуями, так нежно, слишком сладко для этого момента. Теперь его очередь, и теперь мешать не имею права я. Могу позволить себе лишь прикрыть глаза и наслаждаться моментом. Останавливается Саша лишь тогда, когда прижимается губами к моему лбу. Так невинно, совсем не сходится с тем, как он только что смотрел на меня. Я знаю, о чём он думает, знаю все его потаённые желания. Мне достаточно всего лишь посмотреть ему в глаза, когда он всё же отстраняется, чтобы показать, что мы оба знаем, чего хотим на самом деле. Мелких поцелуев будет явно недостаточно.       Романов тянет меня к себе ещё ближе. Прижимает к своей шее, а я поддаюсь. Будь моя воля, я бы уже стоял перед ним на коленях и ждал указаний, но пока у меня есть другая задача. Я выполняю его немой приказ и целую в шею, слышу над ухом рваный вздох. Перед глазами уже появлялось довольное лицо Александра, который томно прикрывает глаза, покусывает губу… От одной мысли о нём голова шла кругом, добавляя всё больше и больше деталей в его образ. Мне хотелось его всё больше. Романов не был скуп на звуки, потому великодушно награждал меня тихим, но протяжным стоном. Удивительно, как он искусно делает невинный вид, хотя по сути сам направляет меня, сам просит, почти приказывает глумиться над своей шеей. И ведь дальше он будет делать точно также.       Саше не нужно много слов, чтобы попросить меня что-то сделать. Ему не нужно умолять, — хотя подобная практика для нас обоих была интересна — я был готов сделать всё, что он пожелает беспрекословно. Поэтому он теперь извивался подо мной уже на кровати. Услада для глаз смотреть на то, как он прикрывает лицо руками, дабы не дать мне увидеть всей красоты, что теперь могла раскрыться. Его покрасневшие щёки, поджатые губы, закатывающиеся глаза. Я прекрасно знал, как Романов любит, когда на него смотрят, поэтому его вредность, которая играла в такие моменты, снова противоречила ему. Я нежно брал его за руки, убирая их от лица, а Саша лишь шипел, словно кот. Нет, не из-за того, что я убираю его руки, а потому, что беру глубже.       Я всегда был не прочь сделать что-то, что могло бы удивить или порадовать Романова. Нет, минет — это не было что-то из разряда «вау» для нас, но только при нём, я мог увидеть всю ту прелесть, что раскрывалась в Романове в те моменты. Столько просьб о продолжении услышать я от него нигде иначе не мог. Я знал, что Сашу заводит не то, что я беру его член, а то, что в этот момент я пристально смотрю на него. Я всегда смотрел на него. Попутно мои руки сами по себе невольно блуждали по его телу. Оглаживали его талию, сжимали подрагивавший бёдра, просто заставляли выгибаться в спине. По телу Саши проходил табун мурашек, когда я лишь кончиками пальцев вёл по его груди. Ему нужны были такие мелочи, я их ему преподносил.       Играться с ним было весело. Я мог просто проводить языком по члену, даже не взяв его в рот, но Романов уже дрожал. Его чувствительность играла мне на руку. Ведь чем больше он получал, тем реакция становилась раскрепощенней, а во мне всё больше зарождался азарт. Я давал ему всё постепенно. Начал с головки, а затем брал больше, до конца. Когда поднимал взгляд на его лицо, я видел, как он хватает ртом воздух. Слышал, как у него прерывается дыхание, когда я решался надавить зубами. Я всё ещё был нежен, ведь не мог себе позволить выбить все силы из него всего за один момент. Его руки касались моих волос. Он перебирал своими пальцами пряди, иногда хотел сжать мои локоны, да так, что мне казалось, что хочет их выдрать — видимо, всё-таки в эти моменты я заигрывался.       — Миша, — его хриплый в тот момент голос прошёлся в тишине, отдаваясь в ушах эхом, — Миша, прошу… Ещё, — он закусывал губу, жмурил глаза, словно боялся сейчас встретиться со мной взглядом, — Ещё немного…       Саша — это произведение искусства, его можно рассматривать, стараться изучить, искать в нём загадку. И он всегда предстаёт для тебя по-новому. Казалось бы, ты уже видел его столько раз, должен уже знать его наизусть, но всегда есть что-то, что он готов для тебя преподнести, чем заворожить. Его позы, его взгляды, многое другое — это всё, как магнит, притягивало меня к нему. Я не мог оторваться, хотел увидеть ещё больше. Да, я знал его душу, но внешний облик представал всегда в новых красках. Когда он выгибался в спине в этот раз, — что ж, для оргазма ему оставалось и правда немного, мне следовало лишь помочь себе рукой, слегка надавливая на головку, пока я отстраняюсь и заглатываю заново — я видел его слёзы, подступившие в уголках глаз, вижу торчащие рёбра и очень хочу их коснуться, чувствую, как он пытается прижать меня к себе сильнее своими ногами, в особенности это удачно получалось бёдрами, но я, впрочем, был и не против. Я не упускал момента, чтобы прикусить нежную кожу, вызывая у него новые мурашки и выбивая сладкие стоны, ведь вот одно из его слабых мест.       Романов тёрся об меня ногами, возможно, так он пытался наоборот отодвинуться от меня, но я чувствовал лишь приятное трение и приближение к аристократичному телу. Он весь горит, смотря на меня, он хочет положить мне на лицо ладонь, чтобы отвернуть мою голову в сторону, но я уже это предугадываю. Осторожно беру его руку и сам подношу ближе к лицу. Медленно провожу кончиком языка по ладони — его лицо сменяется ещё большим смущением. Я подношу его пальцы ближе к губам и целую. Саша никак не может понять, что же я делаю, но сам я ведь знаю, что второе слабое место для него — руки. Поэтому я дразню его, упиваюсь тем, как рдеют его щёки, как губы подрагивают в попытке что-то сказать. Всё становится ещё хуже для Саши, когда я провожу языком меж пальцев. Он вздрагивает и закрывает свой рот второй ладонью, пока я уже прикусываю подушечку пальца, ехидно ухмыляясь и смотря ему в глаза. Романов щурится и давит большим пальцев на мой язык, кажется, что он и сам начинает играть в мои игры.       Но мы прекрасно понимаем, что нужно двигаться дальше, а заигрываться долго смысла нет. Саша приподнимается и заносит руки мне за затылок. Он целует, разгорячённо, пылко, совсем не так невинно, как делал это в начале вечера. Он лишь слегка морщится, отстраняясь и облизывая губы. Я вскидываю бровь, пытаясь понять его слегка неожиданную для меня реакцию.       — И что только ты этим языком не делал, — шепчет он и усмехается, вытирая губы тыльной стороной ладони.       — А что же я ещё буду делать, — протягиваю я, сжимая его талию руками и притягивая к себе ещё ближе. Романов выгибает спину, держит меня за плечи — не хочет пока так близко соприкасаться кожей. Саша водит рукой по простыне, ищет так сильно нужный нам сейчас бутылёк, который он благополучно закинул аж за подушки, когда старался совладать с самим собой в порыве возбуждения. Я вижу это и лишь усмехаюсь — тяжело дышащий Романов, его попытка удержать мой пыл и поиск, прости, господи, смазки. Довольно забавная картина, но до чего манящая.       Я наклоняю его обратно на спину, и лишь тогда он хаотичными движениями находит бутылёк где-то за подушкой. Толкает его мне в грудь и взглядом приказывает всё сделать, как надо. Как надо — это без глупостей и каких-либо экспериментов. Я покорно его слушаюсь, ведь знаю, чего Саша правда хочет. Я выливаю смазку на пальцы и снова нахожусь между его ног. Что ж, можно даже пошутить, что это моё любимое положение, но я даже и не стану оспаривать. Романов закидывает ногу мне на плечо, а сам улыбается, словно кот. Меня вполне радует сие действие, я трусь носом о фарфоровую кожу и быстро её целую, возвращаясь к тому, на чём остановился. Саша в нетерпении смотрит на меня, ожидая первых действий, мне ничего не остаётся, кроме, как начать.       Романов сжимает рукой простыню, когда я лишь только начинаю проталкивать первый палец. Какое же наслаждение видеть, как он поджимает губы, стараясь стерпеть неприятное тянущее ощущение. Я слабо улыбаюсь на это и целую его в шею. Он разжимает губы и издает тихий, совсем уж скромный стон, скорее даже судорожный выдох. Мне его реакция вполне льстит, я добавляю к первому пальцу второй и медленно развожу их, заставляя Сашу слабо двинуть бёдрами и выдохнуть ещё громче. Теперь этот звук ещё больше напоминает стон. Романов закрывает рот ладонью, его грудь вздымается всё быстрее, а я не могу свести взгляда с этой картины. Страшно даже представить, какое состояние будет, когда я покончу со всей подготовкой. У меня в голове иногда были образы, где Романова аж бьёт дрожью, но это лишь моё воображение, и в реальности я бы, наверное, даже испугался, если бы такое случилось лишь от того, что я добавляю ещё палец. Саша лишь жалобно скулит, начиная водить по мне своей ногой, создавая себе лишнее трение. Всё сейчас выглядит просто великолепно, ведь что может быть лучше? Я целую его плечи, пробегаюсь по коже совсем быстро, пока пальцы толкаю глубже, заставляя Романова стиснуть зубы до скрежета.       — Всё… Дальше, Миш, — шипит он, медленно переворачивая голову в разные стороны.       — Ох, ты уверен? Я ведь не успел ещё ничего толком сделать, — игриво тяну я, продолжая двигать пальцами, слегка проворачивая руку. Саша вскрикивает, а потом замолкает и смотрит на меня почти злобно.       — Я ведь говорю, чтобы ты закончил, — он протягивает ко мне руку и кладет её мне на голову, ведя вниз по волосам, — Я буду в порядке. Просто не заставляй меня ждать ещё.       Я лишь с подозрением смотрел ему в глаза, но в них не было ни капли сомнения. Каждый раз, когда Саша так глубоко заглядывал мне в глаза, я знал — перечить ему не стоит. Всё-таки мне стоит продолжить всё делать, как надо. Романов прикладывает ладонь ко лбу и тяжело дышит. Я вижу, как ему становится всё тяжелее и тяжелее. Но до чего же это сладостная для меня картина. В уголках его глаз сбиваются слезинки. Если я снова начну двигать рукой, они оставят на его личике мокрые дорожки. Признаюсь, я очень не любил его слёзы. Даже когда он плакал от счастья, я чувствовал, как внутри меня что-то ломается. Его слёзы были моей слабостью, моим главным врагом. Поэтому в тот чудесный момент видеть его слёз я совсем не хотел.       Я убрал руку и отстранился от него, для того, чтобы взять презерватив, заодно окидываю его взглядом. Он сводит ноги вместе и роняет одну на кровать уже совсем обессилено. Саша закрыл глаза и запустил руки в свои волосы, его щёки горят, поверить даже тяжело, что он всё ещё способен на неловкость в такие-то моменты. Но он краснеет, в ожидании сжимает и тянет свои волосы, чтобы хотя бы на секунду вернуть себе здравый рассудок. Но мы оба знаем, что это нам в данной ситуации совсем и не нужно. Я вскрываю упаковку и достаю презерватив, всё ещё смотря на него. Когда Романов тянется рукой между своих ног, я понимаю, что, к чему, и возвращаюсь на своё место.       Хватаю его руку и усмехаюсь, прикладывая его ладонь к своей щеке. Саша смущенно краснеет и поджимает губы, кажется, что он хочет что-то сказать, но не решается.       — Саша, тебе всего лишь нужно было меня дождаться, — с издевкой протягиваю я, а он обхватывает меня ногами и хмурит брови. Совсем по-детски.       — Как видишь, тяжело усидеть. А ты всё копаешься, — усмехаясь, прыскает он и смотрит куда-то вниз, но я тут же понимаю намёк.       Отпустив его руки, натягиваю презерватив на член и снова чувствую, как чужие ноги жмут меня сильнее к себе. Тяжело противиться такой настойчивости, да и я не то чтобы был против. Я полностью навис над ним сверху, смотря глаза в глаза, когда уже медленно ввёл член. Слёзы всё же покатились по его щекам, но Саша совсем не подал этому вида, а может и вовсе не заметил. Он с какой-то невероятной жаждой смотрел на меня, он тянулся к моей шее руками, которые слегка тряслись. Его первый тяжелый вздох раздался по комнате при первом толчке. От зажмурил глаза и потянулся ко мне, словно желая избавиться от всех ощущений. На второй толчок, который я сделал ещё медленнее, чем первый, Александр уже отреагировал характерным для него тихим постаныванием. Он никогда не мог с самого начала стонать открыто, всегда зажимал себя, не давал себе полной воли. Словно он делает что-то постыдное, хотя, казалось бы, что может быть ещё постыдней.       Саша двигается мне навстречу раз, и я понимаю, что могу уже ускорять темп, вижу, что теперь ему по правде нужно больше. Он царапает спину, а затем сцепляет руки замком на моей спине, утыкаясь мне в плечо лицом. Я уже предчувствовал, что через несколько толчков Романов оставит там хороший укус, и тогда мы начнём своеобразную борьбу против друг друга. Я толкался глубже, сжимал его такие манящие бёдра, Саша стонал от этого, а ведь совсем недавно он был готов «удушить» меня между них. И, пусть глупо звучит, это была бы самая счастливая смерть. Я вижу — чем резче я начинаю толкаться, тем сильнее Романов выгибает спину, а затем старается двинуть бёдрами мне навстречу. Глаза уже все на мокром месте, он загнанно дышит, продолжая периодически стонать. Теперь уже именно стонать. Он открывается, не пытается скромничать, не пытается спрятать от меня свой чудесный голос и реальные эмоции. Я целую его плечи, прикусываю нежную кожу и оставляю на месте этих укусов бордовые следы, которые, как я наивно надеялся, успеют сойти быстро, желательно к следующему походу к театр, а если нагрянет не плановый визит в гости, то всё сойдёт в разы быстрее.       Но это в моменте было не так уж и важно, ведь куда важнее то, как я смотрю на него. И как он смотрит на меня. Мы бы хотели сказать сейчас друг другу какую-нибудь колкую фразочку, но мы не можем оторваться. Саше всё ещё тяжело сфокусироваться именно на моих глазах от моего непрекращающегося движения, но он очень старается. И его взгляд, как я вижу, полон обожания. В моменте для нас существовали лишь мы, нам не было важно, что там происходит где-то далеко. Было куда важнее, что сейчас с нами.       Саша медленно шевелит губами, но звуков не произносит, я наклоняюсь к его губам и глажу по щеке, влюблённо смотря в серые, свинцовые глаза. В самые красивые для меня глаза. А Романов тянет меня за шею и целует, так горячо, так нетерпеливо и страстно. Уверен, что у него от переизбытка эмоций могла и голова закружиться. Я совсем не останавливаюсь, отвечаю на каждый его жест, толкаюсь резче нарочно, ведь именно этого ему и не хватает. И тогда, если до этого Саша жмурил глаза, то теперь раскрывает их широко. Он кончил и сжал мои плечи очень сильно, словно сейчас я просто убегу от него. Его сердце бешено стучит, а грудь так неравномерно вздымается. Я покрываю её быстрыми поцелуями и понимаю, что это может только ухудшить ему положение. Но Саша спокоен — он начинает гладить меня по волосам и выравнивать своё дыхание. И было не так важно, двигаюсь я или нет. Он лишь шипит на каждый мой медленный толчок. Но он знает, что это пока необходимо.       Я прижимаюсь ухом к его груди и слушаю быстрое сердцебиение. С каждым мгновением оно начинало успокаиваться, а с ним и я расслаблялся. Странно, даже иронично, кажется, что теперь и мне не нужно было слишком многого для того, чтобы кончить. Романов лишь стонет надо мной моё имя. Это звучит, как томный зов, как просьба быть ближе, быть совсем рядом, просьба никогда не оставлять. Моё сердце пропускает удар, а щёки краснеют, будто я на первом свидании. Мы оба были странными, со своими слабыми местами и пристрастиями, но друг для друга мы всё равно оставались идеальными. Я это знаю, ведь Романов навсегда для меня остался идеалом. И, надеюсь, я для него тоже.       Саша словно ангел, лежал со мной рядом, прижимая к себе руки и ноги. Я был уверен, что он немного замёрз, поэтому накрыл его одеялом, а затем поцеловал в плечо, переходя поцелуями на шею. Романов тихо посмеялся, жмуря левый глаз. Его светлый образ снова стал невинным и жаждущим ласки. И, что бы не говорили, а Сашу я любил абсолютно любым. И я знал, что такая нежность достойна лишь меня, доступна только для меня. И этим я невероятно гордился.       — Что ты там пытался сказать в конце? — целуя его в скулу, прошептал я и потерся носом и щёку. Саша слабо улыбнулся и пожал плечами.       — Ничего такого. Лишь то, как мне было хорошо.       — А я думал о том, как сильно меня любишь.       — Мне незачем повторять это, ведь ты и так это прекрасно знаешь, — Романов повернулся ко мне лицом и одарил меня своей прекрасной яркой улыбкой, что могла светить и получше солнца. Мне больше, кроме неё, ничего и не нужно было бы.       Такие вечера были не единожды. Мы позволяли друг другу говорить одно и тоже помногу раз. А всё потому, что мы стали больше, чем парой, мы уже стали семьёй, стали людьми, которым нужно быть рядом. Мы были рядом, всегда. В этот день, в последующие дни — мы всегда любили, не позволяли себе даже на секунду подумать о чём-то плохом или разрушительном. И мы могли наслаждаться такой беззаботностью, наслаждались тем, что у нас есть. И это самое главное. Мы просто были счастливыми.