Надежда — опасная штука. Надежда может свести человека с ума. Эллис Бойд «Рэд» Реддинг — И знаешь, о чем эта книга? — Нет. — Она о побеге из тюрьмы. — Может её тоже поставить в раздел «образование»? Энди Дюфрейн Хейвуд Эллис Бойд «Рэд» Реддинг Иногда время может резать, как острая бритва. Эллис Бойд «Рэд» Реддинг
Ильда шла по темноте, точно зная, что сейчас спит; шла по золотистой нити, что извивалась под ногами и тянулась между пальцев, определённо понимая, что в осознанном сне. Это не был атрибут тумана, чья способность — иллюзии, обман, умение вселяться в чужие тела или бывать в чужих мозгах. У Ильды были знаменитые «три потока», которые защищали её от всевозможных иллюзионистов: это означало, что никто не мог проникнуть в её разум; никто не мог завладеть её телом; и никто не мог никак на неё повлиять. Разве что напрямую, играя в психологические игры, в которых Фрид, являясь молодой госпожой, младшей дочерью, раньше купалась, но с той поры, когда она переехала в дом Банди… Навыки, за то долгое время, что ими не пользовались, «заржавели» и «покрылись пылью», если бы можно было так выразиться. Темнота вокруг Ильды её саму не пугала. Женщина с интересом останавливалась, порой наблюдая как красиво во мгле темнейшей извивается золотистая нить, какие «пируэты» она «вырисовывала» в воздухе. Наблюдала, улыбаясь совсем едва-едва. Чувство страха? Его не было. Фрид не было чего бояться или страшиться. Это скорее осознанный сон, в котором она — полноправная хозяйка и госпожа. Золотая нить весело, словно заигрывая, обвилась вокруг раненного запястье — даже во сне у неё был большой, уродливый сине-фиолетовый синяк на запястье, — но не прикасаясь. Загадочная нить (во что играет её глубокое подсознание, породившее осознанный сон? Что этим хотела закричать ей в лицо её душа?) привела женщину прямо к двери, прямо к… горящей двери. Ильда вытянула здоровую руку вперёд, — золотистая нить скользнула странной фигурой ей за спину, вырисовывая какие-то знаки, и после завилась вокруг вытянутой руки, ни прикасаясь, но даря нужное тепло, — и, что совсем не неожиданно, но никакого жара от горящей двери Ильда не ощутила. Женщина сделала шаг ближе. Затем ещё один. И ещё. А после уверенно схватилась за ручку двери, открывая новую территорию своим глазам: свет милосердно ударил по чувствительным к освещению зрачкам, на мгновение ослепляя Фрид. Что-то мягко коснулось её лопаток, подталкивая вперёд, а затем ощущение чужого присутствия исчезло ровно также быстро, как и появилось. Фрид медленно открыла зелёные глаза, поворачиваясь назад. Горящей двери как не было. На устах появилась лёгкая усмешка. В глазах точно была смешинка. Это была уютная, светлая на взгляд гостиная, которая без всяких похвал пришлась Фрид по душе: даже с виду уютные кресла и стоящий возле них диван; столик с прозрачным стеклом в центре; нежные, плавно переходящие тона и картины, висящие на стенах. Фрид весело приподняла брови, не сдержав смешок: Леда и Лебедь от Леонардо да Винчи? «Концерт». Ян Вермеер «Мост Чаринг-Кросс, Лондон». Клод Моне и даже «Мона Лиза» от да Винчи! Женщина, рискуя не сдержать себя, спрятала руки за спину, лишь бы не притронуться к полотнам; однако вместо этого подошла настолько близко, насколько позволяли правила приличия. Потрясающие мазки, ровности и умеренная «чахлость»… Потрясающе. — Даже если они все подделки, то это самые великолепные фальшивки, которые я видела! И с завистью цокнула, смотря на мазок глаз «Моны Лизы». Позади неё раздался вежливый и тёплый смех: — Спасибо за ваше мнение, милая леди, но они и впрямь настоящие. Все до единой. Ильда резко обернулась, напряглась и увидела перед собой мужчину. «Три потока» заработали. Рост-вес-сила. Глаза-эмоции-отношение. Одежда-поза-расстояние. И спустя всего две секунды Фрид уже знала достаточно, чтобы победить своего соперника. Зелёные глаза довольно засверкали, а затем… А затем она вновь вспомнила, что во сне. И что тут угрозы для неё нет. А если это — сон, и что угрозы нет, тогда этот мужчина — лишь сценарий её подсознания. Никакого страха, только чистый расчёт. Успокоившись, Фрид едва заметно выдохнула. Это был высокий мужчина, с колючими-непослушными на вид каштановыми волосами и карими глазами, в которых мелькало что-то яркое оранжевое. Фрид перевела взгляд на золотистую нить и отметила, как огни, то появляющиеся, то исчезающие, странно завораживали и притягивали чужой взгляд. Ильда любила красоту в картинах. Мужчина перед ней был полотном, нарисовать глаза которого было бы невозможно, если задумка будет такова: точно передать глаза этого незнакомца. Они были красивыми, завораживающими, тёплыми… а сейчас, поймав на наглом любование себя, ещё и по-доброму насмешливым. — Прошу прощения, — вместо этого наконец отозвалась Ильда, изящно вытягивая руку вперёд. — Не знала, что тут кто-то есть. Эти картины, конечно, прекрасны; я не уловила ни единой фальши на полотнах. А я ведь, как надеюсь, весьма наблюдательна, — однако не совсем поняла, что значит «они настоящие». Мне известно, что некоторые были украдены, а другие — уничтожены. Проверено экспертизой. К слову, моё имя — Ильда Ба- Фрид. — Прошу вас, я даже рад нашей встрече, хотя всё ещё немного озадачен. — Мужчина легонько, словно боясь передавить и причинить боль, пожал протянутую ладонь, ненавязчиво усаживая Фрид в удобное и роскошное кресло, поставив, наконец, чайник на стол. Кипяток полился по кружкам; Фрид как-то не обратила внимание на фрукты в фруктовнице, как и на сладостных конфетах, и паре чашек на столе. — Моё имя Альвизе Но можете просто звать Луи. А что на счёт картин, то я имел ввиду ровно то, что и говорил: они настоящие. Хотя, признаюсь, их собрал не я, а мой предок; не настолько увлекаюсь живописью и картинами, искусством, хотя и признаюсь, грешен — люблю ими любоваться и тешить эго, что оригиналы у меня. Фрида без всякого стыда на лице притянула к себе чашку с чаем, бесстыдно обмакнув печенье; прошло много лет, как она не делала этого. Слишком по-детски, не взросло, необдуманно и считалось хамским жестом — как минимум, так считал её муж. Губы дрогнули. Ильда обхватила чашку обеими руками, греясь. На свету особенно ярко красовался полученный синяк; и будь Луи настоящим человеком, то провалиться бы Ильде под землю от стыда! …Но к счастью, он им не был. — Кажется, у моего подсознания ни стыда, ни совести, — покачала головой Ильда, по-доброму усмехнувшись. Вкус чая с молоком и сахаром (господи, что это?! Омерзительно! Помойная хрень, чтобы я больше не видел этого у нас дома!) — и совсем нет фантазии. Мужчина изящно выгибает бровь, словно в недоумении. И даже вежливо интересуется, спонтанно обмакивая — как это делала мгновение назад сама Ильда, — печенье в чай. (Неосознанное подражание в жестах, мимике; то, чему психологи учатся долгое время, заставляя пациентов доверять им на подсознательном уровне) — Вы считаете меня своей… галлюцинацией? — Как грубо, — качает вместо ответа Фрид. — Вы ни в коем случае не галлюцинация, я уверяю вас. Вы — моё созданное подсознание, а это пространство — женщина окидывает уютную гостиную рукой, особенно нежно задержав взгляд на великолепиях мастеров прошлого. — А это пространство послал мне мой мозг. Признаюсь, это мой первый полноценный осознанный сон. Раньше всё было скорее.... Урывками. Но разве так не интересней?.. В чужих глазах со словами Ильды появляются вспышки золотого, янтарного; взгляд с удивлённого перетекает в задумчивый, а после — в несколько ехидный, но по-доброму; поза у мужчины расслабляется, и Луи выдыхает, позволяя нахально и вольготно растечься в кресле напротив. Ильда смотрит с ожиданием чего-то — чего-то, что сможет развлечь её скуку и прогнать боль. Или что там задумал её хитрый мозг?.. Ильда Фрид не знает. Но знает, что уже частично очарована мужчиной, которого сама и создала. Луи смеётся: очень мягко и красиво, достаточно тихо, пытаясь прикрыть ладонью рот. Вот только смешливое лицо и дрожащие плечи всё равно его выдают, и на устах Ильды появляется что-то похожее на улыбку дружескую, чем улыбку профессиональную. — Признаюсь, каюсь, милая леди, вы меня поразили своими словами в самое сердце; никто никогда не называл меня своим подсознанием, так что вы у меня первая. Юнец. Ильда качает головой, с улыбкой на лице. Ну что за смешливый юнец. — О, обещаю, я буду нежной. — Уж прошу вас! И снова смеётся, находя забавно-очаровательным весь разговор.***
«Как грубо», — думает Ильда, открывая глаза. Ирина, легко поднявшая её с помощью прикосновения, выбирала Банди одежду. «Как грубо меня выпихнуло собственное подсознание просыпаться, подумать только!» И всё равно улыбается, так неуверенно-тихо, что кажется — иллюзия. Ирина прикрывает свои глаза, закрывает на замок сердце и рот, клянётся мысленно молчать: чтобы госпоже не подняло настроение, это «что-то» справилось куда лучше, чем сама Ирина; кажется, в своих сновидениях, к которые ещё тогда молодая госпожа Фрид относилась более чем равнодушно, уже повзрослевшая госпожа Банди радостно привечала, всё чаще просыпаясь с чувством внутреннего удовлетворения. — Вам снилось что-то хорошее, моя госпожа? — Легко и осторожно интересуется Ирина, заправляя кровать. Она не обязана была ни будить, ни заправлять кровать, ни делать вообще что-либо из того, что она делает сейчас. Но… Ирина и Ильда выросли вместе, почти как сёстры; они вместе росли, вместе учились, вместе… да в принципе всё. Ильда отказывалась от своих занятий, бегая за Ирой. Ира отказывалась от всего, уезжая вслед за госпожой-теперь-уже-Банди. — Снилось? Эхом раздаётся голос синьоры Банди. А затем она кивает, проводя большим пальцем по щеке Иры, в таком родном, почти забытом жесте детства, странно и тепло, хихикая чему-то своему, улыбнувшись. — Да. Снился прекрасный сон… И глаза у неё затуманились, словно и не здесь она была. Определённо не здесь. Ирина милостиво отходит назад, лишь поправляя тонкую женскую фигуру, когда та начинает идти не в проём, а в стену. И Ирине правда не хочется прерывать это мечтательное выражение своей названной когда-то в далёком прошлом сестры, но… — Синьор Банди просил передать, чтобы вы спустились позавтракать вместе. Синьора застывает на месте, приходит в себя, и Ирина честно пытается не заметить вспышку радости в зелёных малахитовых глазах; пытается так страстно, что от этого больно в груди. «Может, это была просто вспышка гнева? Устал за рабочий день, проблемы и кризис?» — Думает Ильда, переодеваясь в более яркую одежду. — «Может, ещё не всё потеряно, мы даже завтракаем вместе! Когда так было в последний раз…?» И честно пытается вспомнить. Пытается вспомнить и не вспоминает. Кажется, они вместе ели только в первый год их совместного проживания, да с той поры — всё меньше и меньше. Ильда неосознанно прокрутила кольцо на безымянном пальце, выпрямляя — хотя куда ещё ровней? — спину.«Ильда, в отличие от Дины, ты была такой сухой и неинтересной женщиной.»
Женщина застывает посреди комнаты, словно наяву слыша проклятые слова. Вдох-выдох.«Ты была такой сухой и неинтересной женщиной.»
Наверное, в словах Карлоса есть немного правды. Совсем чуть-чуть. Может, занимаясь бумагами семьи Банди, стараясь возвысить их статус любыми средствами, она мало уделяла времени своему мужу. Может… она ведь не интересовалась как у него дела. Получала только стандартный ответ «Нормально.» на стандартный вопрос «Как дела?», так что, вероятно, она сама виновата в том, что Карлос так отдалился от неё. Он ведь добивался Ильды три года в академии, осыпал комплиментами и честно пытался сделать свои подарки на должном уровне. Ильда посмотрела в зеркало, одёргивая руку с синяком от лица. — Как думаешь, мне стоит нацепить серьги или итак сойдет? Ирина, безмолвно стоявшая позади, медленно качает головой. Но серьги подаёт: такие же зелёные, малахитового цвета, как глаза и самой бывшей Фрид; среди прядей они призывно сверкают, то являясь, то пропадая за волосами. Ильда улыбнулась. Она действительно такая… красивая сейчас. Даже не верится. Когда-то давно Ильда и Карлос спали в одной комнате, на одной кровати: со временем Карлос стал задерживаться на работе, порой ночуя в собственном кабинете; со временем и Ильда устала каждую ночь не спать, дожидаясь своего мужа — ей тоже требовался сон, ведь она верно ждала Банди, даже когда тот не предупреждал, что вновь останется у себя. У Ильды были долгие, бессонные ночи, повлёкшие за собой лёгкий лунатизм. На третий год их брака, Ильда просто как-то однажды переехала на третий этаж, собрав все свои вещи. Карлос даже не замечал этого. Полгода. А после пропал и итак редкий секс. Ильда смотрит на голые стены родного — как он должен был уже им стать, но не стал, — дома, и чувствует странную тоску из-за этих серых стен. Отвращение слишком долго жило в ней, слишком долго молчало… Синьора Банди с тоской вспоминает уютную, но сравнительно небольшую гостиную своего сна — в таком, другом, месте она хотела бы оказаться. — Синьора Банди, — поприветствовали её мимо проходящие служанки, величаво открывая дверь в трапезную. Ильда