16 сентября 2014 года.
Любовь живёт три года. Эта простая истина, выведенная каким-то американским учёным-философом-писателем, которую боятся, в которую не верят, которой следуют или же полностью игнорируют пары по всему миру. Антон же с Арсением на неё надеялись. Надеялись, потому что, если их любовь проживёт три года, то шансы продолжения её жизни возрастут втрое. Так как трёх лет у них не было. Три для них — слишком большое число, у них ведь и двух-то нет. Их любовь может не выдержать три года, рухнуть, словно карточный домик, поэтому Антон с Арсением искренне надеются на магическое число три. Вы не подумайте, что чувства между ними угасли, не было больше той страсти. Наоборот, ещё слишком рано для этого. Им бы ещё хотя бы годик, притереться, подумать… да в конце концов надоесть друг другу. Но этого времени у них нет. И это хотя бы просто потому, что на жизнь у обоих ну уж слишком разные планы. Всё-таки слишком разные у них приоритеты и цели. Вы скажете: «Но ведь отношения — это компромисс. Пойди на уступки сейчас, а тебе в будущем тоже обязательно уступят» — но всё не так просто. — Ты правда этого хочешь? — спрашивает Антон, выслушав длинную речь Арсения и немного помолчав прежде. Он греет руки о кружку с тёплым чаем, закутавшись в один из арсеньевских свитеров, и рассматривает появляющиеся непонятно откуда пузырьки в своём напитке. — Это моя мечта, Антон, — тихо отвечает Арс, держа в руках точно такую же кружку. Он облизывает сладкие, постоянно сохнущие губы и делает глоток чая, стараясь согреться. На дворе ранее утро. Осень только началась, поэтому солнце уже поднялось, но никак не хочет вылезать из-за туч. В прошлом году в этот день была совсем иная погода. Да и настроение было другое. Парни сидят на кухне, до выхода из дома ещё полчаса. Так, в общем-то, начинался каждый их день. Даже летом, когда не надо было никуда спешить, они сидели утром (может быть не таким ранним, а в целом и не совсем утром, но сути это не меняет) на кухне, пили чай или кофе и просто наслаждались друг другом, говоря обо всём и ни о чём. Но сегодняшний разговор был очень важен. Он мог решить всё, он был содержателен, и Антон уж точно запомнит его надолго. — Да, я знаю, — Шаст усмехается через несколько секунд, переваривая фразу Арсения, и поднимает на него глаза. — Ты ведь постоянно только об этом и говорил… так увлечённо и воодушевлённо. И вот, она сбылась, — он отхлёбывает немного чая и чуть морщится — почти остыл. — Как ощущения? — Круто, — Попов улыбается и жмёт плечами. И он действительно рад, хоть по нему не скажешь. Парень так давно мечтал, делал всё, чтобы осуществить, и так и просиял, получив из рук в руки письмо с приглашением в самый престижный обучающий театр Лондона. — Ты ведь со мной не поедешь? — Не поеду, — Антон улыбается в ответ и косится на то самое письмо, лежащее на середине стола, чуть вздыхая. — Но это тебя не остановит, — не вопрос, утверждение. Он точно это знает. Арсений ни за что не откажется от своей мечты, а Антон слишком привязан к месту, чтобы сорваться и с разбегу скакнуть в неизвестность. У него ведь тоже есть мечты и планы. Им с Арсением не хватило этого «хотя бы года», чтобы пожертвовать собственными мечтами, лишь бы остаться вместе. — Не остановит, — подтверждает Арсений и тянет свою руку к антоновской, переплетая их пальцы. — Я не могу предложить тебе стабильности и размеренной жизни, постоянной работы, не могу дать того, о чем ты мечтаешь. Прости, что так вышло. — И ты меня прости, — Шаст сжимает его руку крепче и поглаживает костяшки своим большим пальцем. — Я ведь тоже не могу дать тебе той жизни, о которой ты мечтаешь. Так что придётся тебе самому как-нибудь, — он хохотнул, и Арсений сделал тоже самое. — Не хочу тебя оставлять, — слишком серьёзно, понимая, что всё равно будет так, как должно быть, всё же говорит Арсений. — Не хочу тебя отпускать, — с точно такими же чувствами говорит Антон. Он несколько минут молчит, а потом вздыхает и улыбается, сжимая ладонь своего парня. — Я не верю в судьбу, но если она существует, то мы ещё обязательно встретимся. Арсений улыбается в ответ, привстаёт и тянется за поцелуем. Шаст отвечает, зажмуривая глаза и наслаждаясь. Рука Попова ведёт по щеке, оглаживает скулу, массирует за ушком. Всё это — такое привычное и родное, что Антону хочется топнуть ногой и надуть губы, словно маленький ребёнок, от мысли о том, что скоро придётся отпустить. Арсеньевский билет в Лондон взят на конец октября. У них есть ещё месяц, чтобы привыкнуть к той мысли, что конец всё равно неизбежен, и что, как ни крути, расстаться необходимо. Выбор есть всегда, и оба его сделали, давая себе и друг другу времени на то, чтобы привыкнуть. Утро их заканчивается так, как и все предыдущие. Они быстро убирают посуду со стола, кидают в рюкзаки всё необходимое, топчутся в коридоре, растягивая совместные минутки, целуются на прощание и расходятся по своим делам, уже предвкушая встречу вечером в этой же уютной квартире. Таких совместных дней у них осталось ровно тридцать один. И их они обязательно проведут вместе.***
Время летит незаметно. Дни утекают, словно песок в песочных часах, отсчитывающий минуты. На часы теперь парни смотрят гораздо чаще обычного, гораздо быстрее они теперь собираются домой, находят лазейки, сбегая пораньше, с нетерпением мчатся в свою родную однушку, ловя уходящие автобусы буквально на ходу. Парни жмутся друг к другу, объятия становятся крепче, поцелуи страстнее и желаннее. Каждый словно последний, дарящий всю теплоту и любовь, которые есть в сердце. Каждый словно прощальный. Обнимая Арсения ночью, утыкаясь носом в его шею, горячо дыша в затылок, Антон вытягивает назад непрошенные слёзы. Ему горько от того, что он не готов посвятить всю жизнь этому человеку, не готов разделять с ним его горе и радости где бы то ни было. И ещё горше от того, что Арсений также не готов на это ради него. А ведь раньше обоим казалось, что они готовы на всё, что в огонь и в воду… но, оказалось, они ещё слишком молоды для такого серьёзного шага, им надо пожить для себя. И оба это прекрасно понимают. И это правильно, это по-взрослому, это даёт шанс на то, чтобы хотя бы остаться друзьями. Отношения на расстоянии — не их вариант, так что лучше отпустить сейчас, чем долгое время подозревать друг друга в изменах, ссориться, тешить себя беспочвенными ожиданиями. Антон кутается в свою дутую куртку, стоя на вокзале, на платформе номер три, куда через несколько минут должен прибыть поезд, которому Шастун от всего сердца желает до сюда не доехать. Театральная труппа Арсения стоит чуть поодаль, что-то громко обсуждая и смеясь. Рядом с ними стоят их родственники, кто-то едет вместе с труппой, а кто-то всего лишь провожает. Антон им всем искренне завидует, потому что они с гордостью смотрят на своих родных, которых позвали работать в такой престижный театр… потому что каждый из провожающих знал, что к ним обязательно вернутся. — Не замёрз? — Арсений, ходивший за кофе, возник буквально из ниоткуда и протянул Шастуну стаканчик. — Не, не успел, — Антон улыбается и делает глоток бодрящего напитка, слушая очередное объявление о приближающемся поезде, заглушающее все голоса. — Наш подъезжает, — резюмирует Арс, смотря на своих, теперь уже можно сказать, коллег, и поправляет сумку на плече. В последнее время они с Антоном не говорили об отъезде, стараясь даже не смотреть в сторону собранных заранее вещей. Им не хотелось мусолить эту тему, зная, что это слишком непросто для каждого. — Ваш, — выдыхает пар изо рта Антон, переминаясь с ноги на ногу. Его рука находит потную от волнения ладошку Арсения и крепко сжимает её. Они переглядываются и, не договариваясь, чокаются картонными стаканчиками. — За новую жизнь? — предлагает Арс. — За новую жизнь, — подтверждает Антон, они делают по глотку и усмехаются друг другу. Когда поезд, кряхтя, подъезжает к станции, народ вываливается из зала ожидания, и начинается суета. Все ищут нужный вагон, кондукторы кричат, прося народ отступить и дать поезду плотнее подойти к станции. — Я кину вещи в купе и вернусь, стой тут, — кидает Арсений и быстро смешивается с толпой, отпуская антоновскую руку. И Антон стоит, стоит на месте, пытаясь выхватить глазами знакомую шевелюру, но тщетно. Труппа Арсения тоже как-то внезапно исчезает, и ни одного более знакомого лица не мелькнёт в этой давке на грязном вокзале. Антон понял, что Арсений не вернётся. Понял, и это заставило непрошенную слезу скатиться по его щеке. Лицо парня оставалось также непоколебимо, а глаза рыдали навзрыд. Арсений не вернётся. Поезд трогается. Провожающие машут с платформы, высматривая в окнах своих родных. Антон не находит его ни в одном лице. «Наверное, так даже лучше, — думает он, хлюпая заложенным от слёз и холода носом. — Правильнее».21 декабря 2022 года.
Такси подъезжает к антоновскому подъезду в без пятнадцати девять, Шаст расплачивается с водителем, и ребята вылезают из тёплого салона автомобиля и быстро ныряют в обшарпанный подъезд. Всю дорогу они ехали молча, Антон и сейчас был не многословен, хотя Чень смотрела на него, почти не отрываясь, пытаясь своим взглядом вытянуть из него хоть слово. Но Шаст на это упорно не реагировал, погрузившись в свои мысли. Они заходят в квартиру, и парень, не снимая куртки и лишь скинув свои кроссовки, проходит вглубь квартиры сразу в кухню. Чень была здесь несколько раз, поэтому особенно не мешкает и раздевается, вешая куртку на крючок. Она моет руки в ванной и проходит на кухню, где Антон, распахнув окно и закурив сигарету, откупоривает бутылку коньяка, подаренного ему на какой-то из дней рождения. — Так… — девушка облокачивается на дверной косяк, поднимая брови и поджимая губы. — Настолько всё плохо? — Пиздец, — отвечает парень и ставит на стол две рюмки. — Закажи пожрать. — В такси заказала, через пятнадцать минут будет, — отрапортовала Чень, всё-таки усаживаясь на стул. Она трёт лицо рукой, пока Антон становится у окна, выдыхая сигаретный дым прямо на улицу, чтобы не навонять в квартире, и чуть закашливается от того, что долгое время не курил. — Я так пиздецки соскучился, — говорит он спустя минуту молчания. Чень не понимает совсем ничего, искренне стараясь вникнуть, но не получается вообще. — По… кому? — аккуратно спрашивает она, не получая никакого продолжения фразы. Но ответа не следует, лишь лёгкие выдохи едкого дыма в атмосферу. — Антон? — Чень чувствует, что его надо растормошить, иначе состоятельного диалога у них не выйдет. — По Арсению твоему, — почему-то раздражённо отвечает Антон, но тут же осекается. — Прости. — По Арсению? — игнорируя извинение, переспрашивает девушка, уже бросив попытки разобраться во всём без помощи парня. — Так вы всё-таки знакомы? Шаст не успевает ответить. В дверь раздаётся звонок. Антон выкидывает сигарету, закрывает окно и идёт в двери. Заёбанный за день курьер натягивает дежурную улыбку, протягивая заказ. Парень забирает еду и оплачивает наличкой, лежавшей в тумбочке, которую давно уже надо было потратить, насыпая молодому доставщику щедрые чаевые. — Нихрена ты заказала, — выдыхает Шастун, ставя пакет на стол и выгружая коробки. — Я сейчас тебе переведу, с твоего аккаунта заказывала, — смущённо отвечает Чень, думая, что Антон о деньгах. — Дурашка ты, — беззлобно говорит Шастун, слабо улыбнувшись, и садится напротив девушки, откидывая куда-то в сторону пустой пакет. — Даже не думай об этом. Он берёт первый попавшийся кусок пиццы и откусывает, блаженно мыча. Оказывается, он очень хотел есть. Чень повторяет его действие и тоже кусает долгожданную пиццу. — Мы же не будем молчать? — спрашивает она через пару минут. — Я знаю Арсения, — говорит Шаст вместо ответа и берёт второй кусочек. — Вернее, знал, — он замолкает и несколько следующих минут пережёвывает пиццу, за несколько укусов доедая кусок. На этот раз Чень не задаёт вопросов и спокойно ждёт, пока Антон соберётся с мыслями и продолжит. — Мы вместе учились, в Париже, в тринадцатом году… Парень рассказывает всю историю целиком размеренно, почти безэмоционально, словно про кого-то другого. Всё целиком рассказывает, ничего не утаивая, лишь иногда останавливаясь на несколько минут, посматривая на бутылку коньяка и тяжело вздыхая. Он переживает это всё заново, понимая, что ничего не забыл, что всё это по щелчку пальцев всплыло, будто и не затихало. Антон всегда в душе знал, что это всё будет делать ему больно до конца жизни, но надеялся, что со временем станет легче. Не стало. Даже спустя столько лет не стало, стоило просто имени его прозвучать и всё по новой. —… Уехал, даже не попрощался, — закончил Шаст, снова умолкая. — Вот жопа с ушами… — не сдержавшись, вставляет Чень. Антон на это лишь усмехается. — Да, нам тогда по двадцать всего-то было. На что мы надеялись?.. — он слабо улыбается и вздыхает. — Я не злился на него. И не злюсь. Я же правда бы с ним не поехал. — Да оно и понятно. Я о том, что он уехал так… не попрощавшись, — на этот раз сама Чень отворачивается к окну, а Шаст лишь машет рукой, оставляя её фразу без ответа. Он правда не злился на Арсения и не винил его. Попов сделал всё правильно, так им обоим стало легче. Без этих долгих прощаний и пустых слов. Было проще отпустить, смириться. Чень он этого доказывать, конечно, не стал. На неё и так слишком много вылилось за один короткий вечер. Узнать столько о своём друге вот так вдруг сложно. Особенно, если до этого ты не знал о нем практически ничего. Арсений ведь скрытный, ничего о себе не рассказывал почти, слушал только, вопросы задавал да будто какие-то незначительные факты о своей жизни изредка вставлял. Хотя Чень особенно никогда и не допытывалась. Они с Арсением друг друга уже около пяти лет знали, и очень даже хорошо, что секреты друг от друга у них всё-таки были. Антон не стал спрашивать, как они познакомились, увидев, что девушка задумалась. Ему, конечно, было интересно, но он понимал, что допытываться не стоит. Парень поднялся и, подойдя к столешнице, взял бутылку виски и отхлебнул прямо из горла. Обжигающая жидкость коснулась нежной кожи внутри и прошла в грудь, залегая там покалывающими ожогами. — Эй-эй-эй! — закричала Чень, выйдя из своего транса, и, вскочив со стула, бросилась к Антону, отбирая бутылку. Пара янтарных капель плюхнулась на пол, стекла по антоновскому подбородку. — 真是个傻瓜. Она поставила бутылку на столешницу и всучила Антону первую попавшуюся салфетку. — Ци, отдай, — обратился к ней парень, вытерев подбородок и откинув салфетку куда-то в сторону. — Ага, щас, — кивает в сарказме Чень, делая шаг назад, когда Шастун тянется к ней. Ему хватило этих пары глотков, чтобы перед глазами всё начало расплываться. Он пил редко. Эта самая бутылка стояла у него уже практически год нетронутая. — С тебя хватит, алкоголик. Девушка закупорила бутылку и юркнула к холодильнику, убирая виски куда-то за пачку с молоком и кастрюлю с макаронами, чтобы Шаст не сразу нашёл. Тот вздохнул, поняв, что подруга права, и закурил ещё одну сигарету, встав к окну. Чень подошла со спины и тихонько обняла его, уткнувшись носом куда-то между лопаток. — Я даже и не думал, что так скучал, — выдал Антон спустя несколько минут. — А увидел его и всё… по новой, сука. — Он тоже по тебе скучал, — как-то слишком внезапно сказала девушка, и Шаста аж передёрнуло. Уж непонятно от холода или… — Это он тебе сказал? — Антон выдыхает дым из лёгких, мусоля в пальцах сигарету. — Он ничего не говорил. Я просто видела. По его движениям, по его лицу, видела, что что-то случилось. Как по тебе видела. Понимала, но узнать не могла. Он бы не сказал, — она помолчала немного, а потом добавила: — Хотя будь я с ним сейчас, может и сказал бы, конечно. Антон ничего не ответил. Говорить уже было нечего. Слова закончились, на смену им пришла сонливость. Не убирая ничего на кухне, ребята пришли в комнату и завалились спать. Антон на диване, Чень на его кровати. Алкоголь вымыл из Шастуна все мысли, и он спал глубоко и спокойно. Ещё успеет помучить себя.***
Выходные пролетели незаметно и как-то сумбурно. Антон и не вспомнит, чем занимался, хотя не выпил ни капли открытого вискаря. Чень ушла от него утром в субботу и на связь не выходила, да и сам Антон не особо с кем-то контактировал. Сидел дома, бесцельно листал каналы по телевизору и лишь изредка поглядывал на телефон, ловя себя на мысли: «А не позвонить ли?». Не позвонил. Точно не позвонил, потому что в обратном случае обязательно бы запомнил это. А в голове было пусто, будто специально стёрли память, чтоб не мучился. Последнее, что парень помнил — вечер пятницы, как бы странно это ни звучало, дальше словно непроглядный туман рутины. На работу Антон вышел, как обычно, задержавшись, чтобы зайти за кофе. Павел Алексеевич по понедельникам не ранее десяти приходит, так что ничего не случится, если Антон придёт в девять. Примерно к этому же времени приползали и остальные. Жизнь текла своим чередом, и парень убеждал себя в том, что так и должно быть, что ничего не поменялось и это абсолютно нормально. Что ничего меняться и не должно было. Миллионы людей по всему миру встречают своих бывших, но это ведь ничего не меняет: часы также тикают, вода также течёт, дети также рождаются, а старики точно так же, как и всегда умирают. И Антона это успокаивало. На Арсении мир клином не сошёлся, так что прорвёмся как-нибудь. Парень заходит в комнату отдыха, застаёт там пару сонных коллег, заваривавших кофе и без особенного интереса обсуждавших погоду, цены на новогодние подарки, прошедшие выходные и новые контракты. Антон, в общем-то, не очень понимает, зачем сюда пришёл. Наверное для того, чтобы застать здесь Чень или хотя бы Эда. На самом деле, ему очень хотелось с ними поговорить, пусть ни о чём, пусть даже о каких-нибудь пустяках, главное, с ними. С теми, кто его поймёт, кто просто послушает, поддержит. Одиночество уже становилось невыносимо. Но Антон перебарывает себя, заваривает себе кружку того же синтетического малинового чая (который сам же сюда приволок в начале декабря), чтобы не выглядеть придурком, который ошибся дверью, и уходит в свой кабинет. Работа — лучшее лекарство от всяких ненужных мыслей, безответных чувств и одиночества. Она спасала уже не один раз, спасёт и сейчас.ПеЧЕНЬка
9:08
Ты на работе?
Антон вздрагивает от внезапного пиликанья телефона и переводит взгляд на экран. Сообщение от Чень вызывает лёгкую улыбку на его губах. Её появление в прошлом месяце будто вернуло его к нормальной жизни, вытащило из анабиоза, рутины, в которой парень жил после того, как вернулся в Москву. Он очень хотел с ней поговорить. Вы 9:08 Да. Зайдёшь?ПеЧЕНЬка
9:09
Бегу.
Шаст отложил телефон и посмотрел на Excel-скую таблицу на мониторе, куда только что внёс данные о последнем переведённом документе. Работа почти закончена, осталось совсем немного и новогодний дедлайн будет готов к сдаче. Можно будет расслабить булки и, получив документы на следующий месяц, спокойно заняться их расшифровкой (имеется в виду перевод, но ребята в офисе нередко называли это именно расшифровкой, потому что там, бывало, такого понапишут…). — Тук-тук… — голова Чень показывается в дверном проёме. Обычно девушка не стучится, но тут смотрит на Антона немного с опаской, с каким-то волнением во взгляде. — Заползай, — улыбается Шаст и кивает на своё кресло-диван-склад. Каждый раз девушка недовольно ворчит, что тут всё навалено, но сегодня молча сгребает весь хлам в небольшую кучку, перекладывая её на пол, и садится. — Эй… — окликает Антон, пытаясь приободрить. Такая сосредоточенная Чень его пугает. — Как ты? — слишком серьёзно и обеспокоенно спрашивает девушка, смотря прямо парню в глаза. У Шастуна аж мурашки по коже побежали, хотя особенного повода для этого не было. — Всё в порядке, — отвечает Шаст, пожимая плечами, и отхлёбывает немного своего чая. Ци недоверчиво вскидывает бровь. — Чень, ну всё правда хорошо. Я живу спокойно один уже почти девять лет, и со мной ничего не произошло. То, что я в пятницу рассказал тебе о своём «болезненном» прошлом, никак не меняет того, что происходит со мной в настоящем, — он переводит дух и снова улыбается. — Возвращаться к этому непросто, но всё, что не убивает, делает нас сильнее. — Блять, Шаст, давай без метафор. Я ещё не все выучила, — ворчит Чень в ответ, но всё-таки улыбается. — Я имел в виду, что то, что было между нами с Арсением, — хороший опыт, о котором я забывать не хочу. Он сделал меня сильнее, — конечно, не всё из его слов правда, но большая часть всё-таки искренняя. — Да, наверное ты прав, — девушка вздыхает. — Я, честно говоря, так переживала. Ты на связь не выходил все выходные. — Так ты же не писала. — Ты в сеть не заходил с вечера пятницы, — недовольно даже чуть прикрикнула Чень, но без злости, скорее всё с тем же волнением. — Я думала, что ты слышать никого не хочешь, замкнулся в себе и сидишь, варишься в своих переживаниях. — А мне запретила метафоры, — Антон усмехается, и девушка закатывает глаза, — Вообще, мне действительно хотелось побыть одному, подумать, прийти к какому-нибудь выводу. — И как? — Да никак, — Шастун выдыхает и трёт переносицу. — Протупил все выходные в телевизор. Даже не помню, что смотрел. Башка пустая, ни одной мысли, — туман в его голове потихоньку рассеивается, но ситуацию это не спасает. Всё равно за этим туманом крылась лишь пресная пустота. — Вот чудики… — себе под нос бубнит Чень и, наткнувшись на непонимающий взгляд Антона, добавляет: — Чудно говорю, что ты ни о чём не думал. — Нет, ты чудиками обозвала… Кого? — допытывался парень. Выкручиваться Ци не умела никогда, а когда волновалась, так вообще забывала, как врать. — Так тебя, — не бросала попыток она. — Когда это меня вдруг несколько стало? Или ты склонение слов в русском языке забыла, горе-переводчица? — Антон знал, куда бить. Чень с детства учила русский язык и знала его прекрасно, поэтому любые замечания в сторону её речи, устной или письменной, всегда воспринимала, как личное оскорбление. — Всё я правильно сказала! — возмутилась она и прикусила губу. — Чудики вы! — Кто «мы»? — Много будешь знать, скоро состаришься, — девушка показала язык и демонстративно сложила руки на груди, отрезая дальнейшие вопросы. — Как хочешь, — Антон пожал плечами и уткнулся в монитор, щёлкая мышкой и делая вид, что ему совершенно не интересно, что она там имела в виду. — Вы с Арсом чудики, — наконец, сдалась Чень секунд через тридцать. Ну не умела она держать язык за зубами. Что теперь сделаешь? Шаст перевёл на неё заинтересованный взгляд, готовый внимать. Девушка вздохнула. — Он тоже все выходные почти ни с кем не разговаривал, читал только книжку какую-то старую. — Что за книжку? — естественно, Антон знал ответ на этот вопрос. По крайней мере, думал, что знал, но очень хотел услышать его от Чень. — Не обращала внимание на название. Видела, что старая, — она нахмурила брови, вспоминая. — Там на обложке был мужчина нарисован в цилиндре в таком высоком, в костюме, по-моему. Шастун хмыкнул и улыбнулся, ничего не ответив. Внизу живота разлилось тепло. «Значит, не забыл… — подумалось парню. — Значит, помнит». Конечно, то, что Арсений решил перечитать Онегина, ещё совсем не значит, что чувства его снова воспылали адским пламенем, и Попов кинется к Антону, прося забыть все обиды. Нет, Арсений не такой, это не в его репертуаре. И вообще, ни о каких обидах и речи быть не может. Всё давно уже должно быть пережито и забыто. — Ну и чего ты теперь молчишь? — Чень вопросительно смотрит на всё ещё улыбающегося парня — Где там, говоришь, Арсений работает? — игнорируя вопрос, спрашивает Антон. Идея ещё толком не успевает зародиться в голове, а парень уже переходит к её исполнению. М-многозадачность! — Я не говорила тебе ни слова о его работе, — усмехнулась девушка, но потом в удивлении приподняла брови. — А какая разница? — Большая, — фыркнул Шаст, понимая, что так просто она ему теперь ничего не скажет. А вот с решительностью у него плохо. Если подруга ему сейчас не ответит, то он и передумает вовсе. — Чень, ну скажи. — Сначала скажи, зачем тебе, — отрезала та, сложив руки на груди. — Ну Чень, — тянет парень, тяжело вздыхая. — Тебе трудно, что ли? Ну чего тебе стоит? — Он мне харакири сделает, вот, чего мне это стоит, — насупилась Чень. — На шашлык пустит, голову оторвёт… как там ещё у вас говорится? — Ладно, я понял, — Антон закатывает глаза. — Он не узнает, что это ты мне сказала. Я обещаю, — парень поднимается и подходит к ней, втискиваясь рядом на узком кресле. — Пожалуйста. — Скажи зачем, и я расскажу, — гнёт своё девушка. — Если я тебе скажу, то не расскажешь, — вообще-то, ничего страшного в его маленьком плане нет, но выдавать его как-то не хочется. Говорят, что если всем свои идеи разбалтывать, то они так и не осуществляются. Антон с годами становится очень суеверным. — Ченечка, ну пожалуйста. Проси потом что хочешь. Чень вздыхает и трёт переносицу. Она смотрит на Антона, сощурив и так узкие глаза, думает с минуту, а после говорит: — Ладно. Но учти, — она поднимает указательный палец вверх, не давая парню расцеловать её. — Будешь должен. В Бауманском университете он работает. — Спасибо-спасибо-спасибо! — разрывается Антон, но вдруг осознаёт сказанное. — Стоп… в Бауманке? Преподом? — Ну да. На лингвистике, — девушка непонимающе смотрит на него, будто Шаст удивился чему-то максимально обычному. В прочем, в её глазах всё так и было. — Лингвистика? — на лице парня красуется теперь ещё большее недоумение. — А… театр? — А, ну… — Чень немного замялась. — Ты лучше сам у него спроси. Я не думаю, что мне стоит тебе рассказывать. Антон сглатывает и смотрит будто сквозь неё. В голове носятся мысли, жужжат, словно назойливые мухи, но ни одна из них не является логическим объяснением. — Но он же институт так и не окончил, — говорит парень спустя, кажется, минуту. — Мы с ним вместе закончили, — отвечает девушка. — Он к нашему потоку на четвёртом курсе присоединился. Первые два в Питере прошёл и ещё один в Париже, но ты это, конечно, итак знаешь. Парень рассеянно кивнул. Что же должно было случиться, чтобы Арсений бросил театр? Бросил свою мечту? Мечту, ради которой бросил Антона (как бы эгоистично это ни звучало). Эти вопросы не давали Шастуну покоя. Это как-то не укладывалось в голове, ведь он всё это время думал, что Арс счастлив, гастролирует со своей труппой, купается в славе. А оно вот как… — Спасибо, Чень… Нам надо работать, — будто на автомате говорит Антон и пересаживается за свой стол. — Не за что… — девушка кивает, встаёт и направляется в сторону двери, но вдруг останавливается и поворачивается на пятках. — Прошу тебя, решите всё раз и навсегда. Не могу видеть вас обоих такими… Она не договаривает, скрываясь за дверью, оставляя Антона наедине с роящимся в голове потоком назойливых мыслей. На душе его становится вязко и липко от осознания того, что Арсений по каким-то причинам бросил театр. И причины эти, судя по всему, очень серьёзные, не пустяковые какие-нибудь. Да и вряд ли они могли бы быть пустяковыми. Сколько Антон знает Арсения, тот всегда стремился на сцену, делал для этого всё… и у него ведь получилось. Почему же он ушёл? Шаст делает глоток уже холодного малинового чая, сверлит взглядом монитор. Теперь работать нормально уже не получится. А надо. До конца рабочего дня ещё целых семь часов. Самые сложные семь часов за последние несколько месяцев.***
Шумная толпа студентов вываливается из массивных дверей Бауманского университета словно с самой загруженной станции метро. Они кричат, громко смеются, разговаривают на разных языках, пихают друг друга в снег, а потом помогают подняться. Девушки держат под руки парней, кто-то курит в стороне, кто-то ловит на выходе спешащих домой преподов, кто-то громко ругается с кем-то. И никому из этих спешащих студентов, конечно, нет дела до стоящего чуть поодаль, облокотившегося на ларёк с гигантской надписью «МОРОЖЕНОЕ» и медленно раскуривавшего сигарету, чуть покашливая с непривычки, молодого человека. Он вглядывается в толпу, рябящую пред глазами разноцветной одеждой, в попытке выцепить знакомое лицо. Тщетно всматривается в кучку преподавателей, стоящих у самых дверей, провожает взглядом мужчину, бегущего к белой машине на парковке, но, не распознав в нём знакомых черт, тут же теряет к нему интерес. Арсения он узнает из сотни, тысячи незнакомых лиц и фигур, узнает его походку, стиль, узнает взгляд. Так же, как узнал там, в ресторане, узнает и тут, он уверен. Сгущаются сумерки, небо становится чернее с каждой минутой, зажигаются уличные фонари, народ рассасывается, и становится тихо. Сигарета истлевает до самого фильтра, обжигая пальцы. Антон выкидывает её и засовывает озябшие ладони в карманы, продолжая стоять и разглядывать двери Бауманского университета. Он уверен, что не пропустил Арсения. Он тащился сюда на метро целых полтора часа, он просто не мог пропустить Попова. Он не имел на это никакого права. Ветер усиливается, с неба начинает идти мелкий мокрый снег. Он словно маленькими стрелами впивается в неприкрытую кожу, и Антон морщится. Людей уже почти нет. Ларёк с мороженым (какого черта он вообще работает зимой?) закрылся десять минут назад. Закутанная в двадцать шуб продавщица прошла мимо Антона, скрепя навалившим снегом под своими ногами, и как-то недоверчиво посмотрела на него. С усилием приоткрыв тяжёлую университетскую дверь, на лестнице показалась низенькая полная бабушка с сумкой на колёсиках, медленно спустилась со ступенек и побрела в сторону остановки. А Антон всё ждёт. Смотрит, не отрываясь, на тяжёлые двери метрах в двадцати от себя и верит, что Арсений всё ещё там. Ноги мёрзнут и, кажется, скоро намокнут. Шаст отрывает свой бок от стенки ларька, к которому, кажется, уже прилип, преодолевает расстояние до лестницы и быстро взбегает по ступеням, юркая под навес. Здесь, конечно, не теплее, но суше. Ботинки не промокнут. Антон бродит вдоль длинного крыльца в попытке согреться, считает шаги, чтобы как-то себя занять, и поглядывает на почти разрядившийся на холоде телефон. Время близится к девяти. Шаст уже начинает подозревать, что останется тут ночевать (уляжется на крылечко, свернется калачиком и так до утра, а там с обморожением на мигалках в травмпункт), как массивная дубовая дверь открывается, и на улицу выходят около пяти человек студентов, что-то бурно обсуждающих. — Ребят, подождите! — не выдержав, окликает их Антон и, увидев, что они остановились, подходит ближе. — Простите, а вы не знаете, Арсений Сергеевич уже ушёл? — Он… — начинает было невысокая девушка, закутанная в толстенный шарф, но её перебивает парень ростом чуть ли не с самого Антона. — А кто спрашивает? — как-то резковато интересуется он, внимательно разглядывая Шастуна. Антон чуть приподнимает уголки губ, сразу понимая, что к чему. — Друг его, с института знакомы, — отвечает он, пряча руки в карманы. Остальная группа боязливо поглядывает на своего товарища, но в разговор не вмешивается. Тот же буквально сверлит Антона взглядом. — Так видели его, нет? — стойко выдерживая этот агрессивный взгляд, спрашивает Антон у всей группы. — Ушёл он. Ещё часа два назад, — отвечает за остальных парень. Он совсем не выглядит быковатым или готовым к драке, но ревность так и плещется в его глазах. Антон-то её, родненькую, везде распознает. — Да ну? — Шаст делает театрально-удивлённое лицо, не зря же на факультатив ходил. — А мне написал, что задерживается, — блеф — прекрасное оружие, главное, чтобы не раскусили. — Вот встретить его пришёл, — Антон ведь взрослый дядька уже, умный, вроде, опытный… зачем полез? Неужели не видит, что этот парнишка к Арсу не равнодушен. Нет, чтобы помягче с ним. Сам ведь таким когда-то был. — Обманул он тебя, — слишком серьёзно отвечает парень. И Антон бы поверил ему, если бы в этот самый момент тяжёлая дверь не открылась, и на крыльце в паре метров от всей этой коалиции не показался Арсений в дутой зелёной жилетке едва выше колена и шапке со смешным помпоном. — Что за шум, а драки нет? — спрашивает он, слегка улыбаясь и подходя к столпотворению. — Вы же так домой рвались, оболтусы, так давайте, я ж вас отпустил, вперёд и… — Попов оглядывает своих студентов, но вдруг останавливается взглядом на совсем уже не студенте, и его глаза округляются. — Антон? — Он самый, Арсень Сергеич, — улыбается Шаст, осознавая всю абсурдность данной ситуации, и, на удивление, получает в ответ такую же улыбку. Немного уставшую, но тёплую. Значит, Арсений рад его видеть. Значит, тоже соскучился. — Каким судьбами? — спрашивает он, оглядывая парня в тёмном меховом пальто с ног до головы. — Решил, если не ты, так я, — выдаёт Антон, покачиваясь с носка на пятку и кусая обветренные губы. Он уверен, Арс поймёт. — Подождал бы до завтра, был бы я, — фыркнул Попов. Естественно он понял. Сам об этом только и думал. — Я решил, чего ждать. Чень и тебе проболталась? — спросил Шаст, усмехаясь. От осознания того, что Арсений сам собирался к нему приехать, по телу разлилось тепло. Даже лютый вечерний мороз не мог побороть эту греющую мысль. — Ещё бы она не проболталась, — забыв о существовании собственных студентов, Арсений даже чуть вздрогнул, переведя взгляд на ничего не понимающих ребят. — Ну и чего вы тут уши греете? — спрашивает он их. — Я вас, кажется, отпустил. Хотя, если вы хотите ещё позаниматься… — До завтра, Арсений Сергеевич! — большую часть группы снесло, словно ветром, а вот тот самый парнишка остался стоять на месте, смотря на преподавателя. — Петров, тебе идти некуда? — спросил Арсений как-то даже заботливо, смотря на студента. — Тебя из дома выгнали? — Нет, нормально всё, — с нотками обиды в голосе выдал этот самый Петров и, не смотря на Антона, промямлил: — До свидания, — сбежал по лестнице и скрылся где-то за поворотом, догоняя друзей. Парни проводили его взглядом, а потом ещё секунд тридцать молчали. — Он в тебя втрескался, — именно этой фразой Антон нарушил тишину, наконец посмотрев на Арсения. Из-за валившего снега, залетающего теперь и сюда, он мог разглядеть только его куртку. — Да, я знаю, — ответил Арс без какого-либо вздоха или какой-нибудь горечи, просто констатируя факт. — Возраст такой, — он пожал плечами. — А у тебя что за возраст, что ты с ним пособачиться решил? — вдруг ошарашил вопросом Попов. — Возраст «недоговоров» у меня, — ответил Антон, немного покраснев. Уж от холода или от стыда решайте сами. Оба усмехнулись. — Да вообще-то у меня тоже, — Арсений кивнул и сунул руки в карманы. — Тут «Вкусно и точка» недалеко, ты наверное замёрз. Кофе не хочешь? — Хочу, — отвечает Антон и ловит ту же тёплую улыбку на лице Попова, которая светит даже из-за снежной пелены. Он правда рад его видеть. Значит, все эти мучения не зря. Парни спускаются по ступеням, ветер снова настигает их и нещадно дует прямо в уши. Из-за этого приходится идти быстрее, лишь изредка оборачиваясь друг на друга, чтобы проверить, не превратился ли спутник в сугроб. К счастью, «Вкусно и точка» находился действительно недалеко, шли от силы минут пять. Арсений придерживает застеклённую дверь, из которой падает полоса света, заставляя снег заблестеть. Антон ловко ныряет под руку Попова и пятится задом, улыбаясь и показывая Арсению язык. Тот закатывает глаза, делая вид, что поведение Шастуна для него — глупое ребячество, и проходит вслед за ним. Парень к тому моменту уже подходит к электронной кассе и выбирает кофе. И снова всё как обычно. Ведут себя так, будто и не расставались. В этом все их отношения. Да, вот такие они. В такое время народа в кафешке нет (лишь парочка заучившихся студентов или школьников сидят по угловым столикам, уткнувшись в телефоны), поэтому у кассы работников уже не стоит, видно, все подключились к уборке на кухне, чтобы пораньше закончить. — Ты какой будешь? — спрашивает Антон, смотря на монитор, пробегаясь глазами по разновидностям кофе. Выбор тут небольшой, но, в целом, сойдёт. Себе он заказал американо, хотя всегда брал капучино (нет, чаще всего малиновый чай, но его тут не было, так что приходилось довольствоваться тем, что предлагают). — А… эспрессо, — на самом деле, Арсений сказал первое, что увидел на экране, потому что ему не было важно что пить, хоть воду. Это ведь был всего лишь предлог. Антон тыкает почти согревшимся пальцем по нужной кнопке и добавляет эспрессо в заказ. «К оплате 299 рублей» — высвечивается на экране, а терминал вежливо просит приложить карту. Но не успевает Антон даже нащупать свою карточку на дне кармана, как Арс уже принимает чек с номером заказа. — Эй… — недовольно тянет парень, заглядывая в бумажку в руках Арсения. — Лапшу сними с ушей… — рифмует тот и прячет чек в кармане дутой жилетки. — Иди столик выбирай, я заберу наш кофе. Антон уже второй раз за этот вечер показывает Арсению язык и удаляется на поиски хорошего местечка. Выбирает он небольшой двухместный столик у окна (и рядом с батареей), кидает своё пальто на широкий подоконник и приземляется замёрзшей задницей на жёсткий стул. Положив подборок на ладонь, он смотрит сквозь светящиеся жёлтыми огоньками полоски гирлянд на падающий снег. Мысли упорно несут обратно в Париж, но на этот раз Антон не поддаётся их чарам и концентрируется на реальности. К тому же, зачем нужен Париж, если Арсений здесь и сейчас стоит возле стола для выдачи заказов, расстегнул жилетку и смотрит на табло, где красуется одинокий номер. Зачем же, спрашивается, Франция, если Арсения там нет? — Какой твой, а какой мой придётся определять по запаху, — выдыхает Попов, ставя на столик два картонных стаканчика, кидает свою жилетку, оставаясь в одной серой толстовке, и плюхается напротив Антона. Только сейчас парень нормально может его разглядеть. И, наконец, сделав это, он с ужасом осознаёт, что это совсем не тот Арсений, которого он встретил в далёком две тысячи тринадцатом. У этого Арсения чёрная щетина, за которой тот, видно, ухаживал, залёгшая морщинка меж бровей, припухшие от недосыпа нижние веки и ухо без серёжки, прокол зажил, и следа не осталось. Прежнего Арсения выдают в нём только глаза, которые точно так же, как и антоновские, с любопытством рассматривают человека напротив. В этих глазах, несмотря ни на что, не угас огонёк озорства, хитринки, который жил там постоянно восемь лет назад. Да, он стал менее ярким, спокойным, почти слился с голубой радужкой, но всё же был. Антон смотрел на него и очень надеялся, что в его глазах такой тоже есть. Что он тоже ещё не совсем угас. Арсений достал из подставки стаканчик и подал Антону вместе с пластмассовой палочкой. — Не знаю, сколько сахара ты кладёшь, поэтому взял побольше, — с этими словами парень вытаскивает из сплошного кармана толстовки горсть пакетиков и выкладывает её на стол. Тут штук восемь, не меньше. — Не, я, конечно, подозревал, что по мне видно, что сладкое я люблю, но не думал, что так всё запущено, — засмеялся Шаст и вскрыл сразу три пакетика, засыпав их содержимое к себе в напиток. — Дурень ты, — фыркнул Арсений. К антоновскому удивлению, он вообще не притронулся к сахару и пригубил горячий напиток, даже не помешав. — Да чё ж ты меня обзываешь-то весь вечер! — наигранно возмутился Шаст, тоже сделав глоток из своего стаканчика. — По старой памяти — улыбнулся Арс, но, увидев недовольную моську собеседника, поставил кофе на стол и снисходительно улыбнулся. — Ладно, прости. У нас тут вроде серьёзный разговор намечался. — Да, намечался, — парень тут же превратился из обиженного в задумчивого и положил локти на стол, обхватывая горячий стаканчик обеими ладонями. — Почему ты бросил театр? — Ого, вот так в лоб? — Арсений слегка опешил и неловко усмехнулся, давая себе время собраться с мыслями. — Чень? — Ну она случайно сболтнула, — признался Антон и как-то смущённо улыбнулся. Что-что, а подругу подставлять вообще не хотелось. — Только я тебе этого не говорил, — быстро добавил он. — Да, у неё всё так и происходит, — Попов вздохнул и облизнул губы. — В общем, я не то чтобы прям бросил. В смысле, это было не по моей воле, — начал он. — Мы с той труппой, ну, которую ты знал, проработали четыре года в Лондоне… гастролировали, естественно, были даже известны в каких-то кругах… — он приподнял уголки губ, вспоминая, видно, какие-то приятные моменты. — А потом труппа наша распалась. Я после этого попробовал прибиться к уже сформировавшемуся коллективу, но как-то не срослось, — Арсений сделал паузу, отхлебнул своего горьковатого кофе и улыбнулся. — Да и вообще… там жизнь такая трешовая, Шаст, я просто один, без своих не вывез. Слишком принципиальный я для этого всего. — Но это же театр, не шоубиз, — удивился Антон, всё это время молча слушавший. — Может, в театре и не так, как в шоубизе, но мне хватило, — отрезал Попов, видно, не очень желая во всём этом копаться. — Пашешь как лошадь, а итог — нихуя. Поэтому все наши и поуходили, — он сжал губы. Чувство справедливости у него всегда было обострённым, а это всё, видимо, вообще заставило его наступить себе и всему, что он считал правильным, на горло. — Значит, хорошо, что ушёл, — сказал Шаст и постарался улыбнуться, чтобы приободрить парня. Хотя на деле, ему самому было горько. Закралось какое-то липкое сознание того, что если бы у Арсения рядом была поддержка, он бы не сломался. Поддержка в виде любимого человека. — Значит, это всё надо было пройти. Нам обоим. — Я не жалею, — хмыкнул Попов, отхлебнул кофе и снова посмотрел Антону в глаза. — А ты? Шаст задумался. Задумался глубоко и очень серьёзно, сверля Арсения взглядом, но будто не видя его. Его никогда не посещала мысль о том, что могло случиться как-то по-другому, что судьба могла быть иной. В этом они с Арсением не были похожи. — Я не знаю, Арс, — сказал он, наконец собрав слова в кучу и словно решившись, хотя решаться пока было особенно не на что. — Даже если бы я и мог пожалеть о чём-то, то с большей долей вероятности не стал бы. Не вижу смысла. Я могу лишь извиниться, если поступил плохо, и мне самому от этого больно, но жалеть об этом… — парень перевёл дыхание и поймал спокойный взгляд собеседника. — Незачем. Всё равно уже ничего не изменишь. — Может, ты и прав, — выдыхает Арсений, облизывая кофейные губы. — И насчёт извинений… — Не надо, — тут же перебил Антон, не дав договорить. — Не извиняйся. — Но я же поступил как настоящая сволочь… — недоумённо проговорил Попов. — Бросил тебя на том вокзале, даже «пока» не сказал. Убежал, поджав хвост, как трус. — Ну и что? — пожал плечами Шаст, на что Арсений вопросительно выгнул бровь. — Тогда ты видел в этом единственный выход. Не хотел прощаться. Я не хотел тоже. Ты всё сделал правильно. — Я… я не видел в этом единственного выхода, я просто испугался и всё. Испугался этого последнего разговора, твоей рассудительности, этого твоего взгляда, который… любит, — взрослый человек, мужчина практически за тридцать, сидевший перед Антоном, сейчас покраснел, словно подросток, и отвёл взгляд, смущённый собственным откровением. — И сейчас тоже, — перебарывая себя, продолжает он. — Встретились в кафе, а я даже не подошёл, хотя видел твои глаза, видел, что ты хотел поговорить со мной. И я тоже хотел! — с каким-то надрывом, будто доказывая Антону и самому себе, вырвалась эта фраза. — Но опять испугался, уехал с первой же девчонкой, которую увидел кафе. И её, в итоге, продинамил, и ты ещё и надумал, небось, чего себе. — Ну такое… — хмыкнул Шастун, и Арс опустил голову, чуть ли не ударяясь лбом о стол. — Арс… — Антон подавил в себе снисходительный смешок и вытянул руку, указательным пальцем тыкая в напряженный палец Арсения, сжимающий стаканчик, который Попов вытянул прямо перед собой. — Столько лет прошло. Отпусти, расслабься, — улыбка стала доброй, и Шаст отлепил арсеньевский палец от стакана, потянув его на себя. — Я на тебя никогда не обижался. Даже не злился, клянусь! — он засмеялся и на этот раз зацепил мизинцем мизинец Арсения и сжал его, словно действительно клялся. Попов не сдержался и засмеялся в ответ, поднял голову, тоже сжимая антоновский мизинчик. — А по поводу кафешки не переживай. Мы оба не были готовы к этой встрече. За девчонку только обидно… — Рассудительный Антон всё расставил по полочкам. Вот и поменялись местами, — усмехнулся Арсений, в шутку закатывая глаза. Шаст пожал плечами и снова улыбнулся. Вообще, улыбка из него так и пёрла, уже рот болел от неё. Но смотреть на такого смущённого и пристыжённого самим же собой Арсения было просто невозможно. — А давай заключим сделку? — внезапно предложил тот, разрывая ненадолго воцарившееся молчание и кладя их скреплённые пальчики на поверхность стола. — Только если пообещаешь не втягивать меня в азартные игры, — также внезапно выдал Антон, и оба снова засмеялись. — Хорошо, — наконец, ответил Арс и снова сделал серьёзное лицо. — Я обещаю не втягивать тебя в азартные игры и, более того, обещаю не извиняться перед тобой за события практически девятилетней давности, если ты… — он выдержал интригующую паузу, делая глоток почти остывшего кофе. — Посадишь меня завтра на самолёт. Шаст чуть не поперхнулся собственным языком. Его глаза отображали полнейший шок и растерянность. Они же только встретились, только всё между ними начало разрешаться, а тут… неужели, всё это — просто ложечка мёда в бочке с дёгтем. — Самолёт? К-куда? — спросил Антон, сглатывая подкативший к горлу комок. Парень уже давно потерял бы самообладание, уже топал бы ногами, злился и кричал, что это несправедливо, если бы не преспокойнейший Арсений, который наблюдал за ним, словно за ребёнком. — В Питер, на неделю, еду на большое собрание преподов и курсы повышения квалификации, — с улыбкой ответил тот, и Шастун буквально растёкся лужицей по стулу от облегчения. Один лишь мизинчик Арсения, всё ещё державший его, возвращал в реальность. — Дурачьё ты самое настоящее! — без какого-либо зазрения совести выдохнул Антон, заметив удовлетворённую улыбку Попова. Тот лыбился и светился, аки новогодняя ёлка. Добился ведь того, чего хотел. — Так проводишь? — спросил он, чуть наклонив голову набок. — Конечно, — фыркнул Шаст и тут же добавил: — Улетишь ещё не пойми куда, днём с огнём не сыщу тебя потом. Арсений хохотнул и залпом допил свой кофе. Ещё с несколько минут они сидели в молчании, глядя друг на друга, но большей частью смотря в окно. Думали каждый о своём, поэтому сложно было сказать, какой исход их ждёт. У них до боли разное мышление, чтобы они косвенно хоть раз пришли к одному и тому же выводу. Это было невозможно. Даже спустя практически девять лет они помнили об этом и знали, что их единственный выход — это разговор. Именно поэтому они сидели сейчас в закрывающемся «Вкусно и точка» в самом центре Москвы, допивали (вернее, Антон допивал) дешманский (по ощущениям, но не по цене) кофе и знали, что между ними теперь нет недосказанного, что всё оговорено и утверждено. — Ты на метро? — спрашивает Арсений, поднимаясь и накидывая свой дутый жилет. — Ага. А ты нет? — немного удивлённо задаёт ответный вопрос Шастун, вдевая руки в рукава пальто. — На автобусе. Надо ещё кое-куда заехать перед отлётом, — отвечает Арс, выкидывая стаканчик и шагая в сторону двери. Всё тот же скрытный Арсений, говорящий всё и ничего одновременно. Но Антон, как всегда, не докапывается. У всех должны быть свои секреты, иначе мир сойдёт с ума. — Я дойду с тобой до метро, мне по пути, — кидает Попов, уже выходя на улицу и придерживая дверь. Снаружи всё также ветрено и снежно. Пожалуй, даже сильнее. На часах почти одиннадцать, а ночи сейчас действительно холодные. Парни идут молча, потому что говорить не получается просто даже физически из-за сильного ветра, бьющего в лицо. Они оборачиваются друг на друга, по очереди выходя вперёд, и думают, как хорошо было бы снова оказаться в тепле, а не здесь. Особенно об этом думает Антон, закутавшись в своё пальто и проклиная всех на свете за то, что решил надеть его, хотя правильнее было бы наплевать на имидж и надеть пуховик. Но он же не знал, что после работы потащится в центр Москвы. До входа в метро парни доходят за пятнадцать минут и останавливаются возле дверей под узеньким козырьком. — Вылет завтра в девять, во Внуково встречаемся в семь тридцать, окей? — говорит Арсений, перекрикивая ветер. — Уяснил, — улыбается Антон, смотря на заснеженные арсовы ресницы и улыбаясь в поднятый воротник собственного пальто. — До завтра, — Попов топчется на месте от холода и ёжится. Шаст отвечает таким же коротким «до завтра», и Арсений двигает по направлению к остановке, улыбнувшись напоследок. Антону хватает пяти секунд, чтобы, помявшись у входа в метро, развернуться и побежать за уходящим парнем. — Арс! — кричит он, и только Арсений оборачивается, впечатывается в него, сжимая пальцами влажный от снега жилет на спине, мнёт его и прижимается ближе, положив подбородок на плечо. Он чувствует, как, немного погодя, чужие руки обвивают его тело и прижимают к себе, а грудь вздымается от рваного вздоха. Арсеньевский нос уткнулся куда-то ему в щёку и греет её своим дыханием. Объятия получаются такими нежными и нужными, что парни стоят так, кажется, добрых минут пять, просто не двигаясь. — Я очень сильно соскучился, — говорит, наконец, Антон, разжимая пальцы на чужой жилетке. — Я тоже, — вторит ему хриплый голос, а холодные руки поглаживают по спине сквозь три слоя ткани.***
В душном, полупустом, провонявшем какой-то непонятной ересью вагоне метро никогда не было так уютно, как сегодня. Антон сидел посередине целого ряда пустых кресел и смотрел на своё отражение в окне вагона. Собственное лицо улыбалось ему непонятно отчего, щёки покрыл румянец от холода, потрескавшиеся губы поблёскивали оттого, как часто хозяин облизывал их, кудряшки на голове намокли и растрепались, а завтра, скорее всего, начнёт стрелять ухо, потому что без шапки в такой мороз — это уже преступление против личности. В первую очередь, собственной. Пока вагон, медленно покачиваясь, едет в сторону следующей станции, Антон открывает СберБанк на телефоне и с всё той же довольной улыбкой делает перевод на номер, который не вводил никуда уже сто лет, свято надеясь на то, что он ещё существует. Перевод подкрепляется комментарием «За кофеёк», и Шаст убирает почти севший мобильник в карман. Когда парень доезжает до нужной станции (сделав, естественно, не одну пересадку) и выходит-таки на свежий воздух, ветер стихает и снежинки медленно кружатся в воздухе. Частые фонари горят вдоль тротуаров и дворовых дорожек, по которым Антон спешит, чтобы оказаться дома. Усталость (ну и холод, естественно) заставляют его практически бежать к родному подъезду, скользя на ледяной корке, покрывшей асфальт. Квартира всё также встречает жужжанием холодильника и запахом приготовленной Антоном утренней жареной картошки, стоявшей на плите в сковородке и ожидавшей своего звёздного часа. Но сейчас Шаст грезит лишь о том, чтобы принять горячий душ и улечься в тёплую кроватку, дабы до завтрашнего дня осталось как можно меньше времени. Сегодня ему не хочется растягивать свой вечер рутиной, работой или болтовней по телефону. Сегодняшний Антон Шастун мечтает, чтобы поскорее наступило завтра. И его совсем не удручает то, что придётся встать на целый час раньше, притащиться в аэропорт с кучей народу, пройти всю процедуру регистрации перед полётом, а после этого всего поехать на работу. Нет, его нисколечко это не волнует. Сейчас мысль о том, что ему, по большому счету, неважно что делать, главное — с кем, как никогда актуальна. Он увидит в этом шумном, людном аэропорту Арсения, по которому безумно скучал, с которым он обязательно поговорит о какой-нибудь рутинной ерунде и которого совершенно точно обнимет на прощание. А значит, это того стоит. С этим сладостным предвкушением Антон, распаренный под горячим душем, ложится в кровать, закутываясь по самый подбородок в одеяле и практически сразу проваливаясь в сон.