8 ноября 2013 года.
Институт иностранных языков Парижа (или Langues O', как его называют местные) сверху донизу набит народом разных рас, но примерно одной возрастной категории. На каких только языках здесь не говорят: идёшь мимо одного кабинета — слышишь испанскую речь, а буквально через десять метров кто-то шпарит лимерики на китайском (или японском. Антон пока их плохо различает). Когда впервые ступаешь на порог этого величественного и достаточно современного здания, кажется, будто эта вакханалия звуков намеревается проглотить тебя целиком и свести с ума. Но у Антона такого ощущения не было. Когда он впервые пришёл сюда летом, было тихо. Ни единой души в просторном холле, ни одного звука за тяжёлыми дверьми кабинетов. Даже группа российских студентов затихла, осматривая помещение, к красоте которого уже скоро привыкнет, перестав замечать портреты на стенах и флаги разных государств, развешанные по периметру всего холла. С панорамных окон сюда вливался яркий солнечный свет. Август тогда уже подходил к концу, но солнце всё ещё шпарило, давая приезжим студентам возможность рассмотреть все красоты Парижа в своих лучах. — Мария Олеговна! — высокий, звонкий юношеский голос разрезает пропитанную восхищёнными вздохами тишину, отражаясь от стен и эхом пролетая до конца холла и обратно к источнику. Студенты (и, естественно, Мария Олеговна) обернулись и увидели направляющегося к их группе парня со старомодной сумкой через плечо, в чёрной водолазке и строгих бежевых брюках. Его смолянистые, небрежно завитые волосы были уложены набок, а на носу, казалось, еле держались очки с тонкими линзами. С уха у него свисала серебряная цепочка, прикрепленная к маленькой круглой серёжке, и колыхалась от быстрого шага её хозяина. — Арсений, вonjour! — улыбнулась преподавательница, сделав шаг к нему навстречу. — Я так рада, что ты решил поехать с нашей группой. Как перелёт? — Réciproquement, Мария Олеговна, — произношению этого парня позавидовали, кажется, все, кто был в антоновской группе. Его спокойному тембру очень шёл французский акцент. По крайней мере, это первая мысль, которая посетила голову Шастуна. Прослушав со всей внимательностью коротенький рассказ Арсения о перелёте, преподавательница (она же курировала их группу, если вдруг кто не понял) объявила всем, что Арсений её ученик из Питера, прилетел он сюда по её инициативе и станет одиннадцатым членом их небольшого коллектива. Не успела она этого договорить, как бедного питерского студента облепили девчонки, задавая наитупейшие вопросы просто лишь бы спросить. Антон тогда безразлично хмыкнул и, выцепив из толпы Оксану, повёл её исследовать здание. С того дня прошло уже около полутора месяцев. Студентов их группы смешали с основным потоком, поделили на подгруппы, поназначали факультативов и выпустили, словно мальков в открытый океан, заставив барахтаться как умеешь. Но Антон не ленивый. Раз уж приехал, то вкалывай, поэтому парень работал за троих, утопая в болоте литературы, конспектов и проектных работ. Библиотека стала его вторым домом, Шаст приходил в общежитие лишь под вечер и сразу заваливался спать, а утром уходил раньше всех, чтобы не толпиться в очереди в душ, туалет, кухню, общую гардеробную. Консьержка, мадам Клодин, уже, видимо, совершенно забыла о том, что этот студент существует. Антон убедился в этом, когда Окс рассказала ему, как битые полчаса пыталась объяснить ей, к кому пришла в гости. Мальчиков и девочек тут разделяли на два общежития, и ходить друг к другу можно было только днём, с девяти утра до девяти вечера. Вот такая вот система. Когда их делили, Антон выбрал театрально-киношный факультатив. Он был одним из первых, кто вписал свою фамилию в таблицу на стенде в холле. До него были лишь Лакруа, Фобер и Попов, хотя к концу распределительного дня народу в их труппе поприбавилось, но из группы российских студентов были только сам Антон, этот питерский Арсений и ещё одна девушка, которую Шаст не знал. Посещать факультатив надо было четыре раза в неделю — два занятия теории и два практики. Антон записался на него, потому что хотел давать физическую нагрузку телу и разгрузку мозгам. Театр привлекал его всегда. По крайней мере, хотелось попробовать. И сейчас Антон не стал упускать возможность. Но это все было в, кажется, уже далёком сентябре. Сейчас начался ноябрь, и Антон спешит по выученному за полтора месяца маршруту, пересекая шумный холл, на пару по истории.17 октября 2022 года.
Закончив работу, Антон закрывает ноутбук и делает последний глоток своего уже остывшего малинового чая. Он ставит кружку в полную раковину. Время уже час ночи, мыть посуду совсем не хочется. Себя бы помыть, а тарелки уж как-нибудь переживут. Шаст плетётся в ванную, обмывается горячей водой, чуть не заснув под обволакивающими струями, и кидает своё тело на мягкую и прохладную кровать, зарываясь в одеяло.***
Чень работает в компании уже месяц, и, признаться, неплохо справляется со своей работой. Правда, выглядит ужасно заёбанной. Синяки под глазами её стали больше, пучок на голове — небрежнее, походка — менее энергичной. Но она ведь всегда этого хотела. Её тянуло в Москву, в мечтах она всегда возвращалась в этот город, желая работать, работать и работать. У неё была цель, и она шла к ней уверенными шагами, надеясь, что тогда жизнь её станет лучше и правильнее. Но сама не заметила, как её шаги — медленные, но уверенные — превратились в бешеную погоню за миражом, который с каждым метром, казалось, уплывал всё дальше, подобно горизонту. Москва не оправдала её ожиданий. Город встретил её сыростью, чужой двушкой, строгим и требовательным начальником и кучей работы, которую нужно выполнять в жёсткие сроки. Но у Чень была поддержка в виде лучшего друга, помогающего ей первое время, не дающего совсем загнуться. К сожалению, тот скоро и сам погряз в вечной работе, и всё, что у них оставалось — это слабо улыбаться друг другу по приходе домой и до поздней ночи сидеть на кухне, зарывшись в работе. Поэтому Чень не оставалось ничего, кроме как найти поддержку в Антоне. Ей казалось, что в этом парне бурлит жизнь, и что она ему не безразлична. И отчасти она была права. Антону нравится Чень. Очень. Я уже говорила, что он видит в ней то же, что она видит в нём. Оба, видно, очень хорошие актёры. Антон вывозит Чень на экскурсии (точнее, наоборот, но он, на удивление, не сопротивляется), с охотой рассказывает интересные факты о родном городе, водит во всякие интересные и необычные места, катается с ней на аттракционах, хотя сам жутко боится высоты. и мёрзнет на улице, ожидая, пока девушка выйдет из общественного туалета, за который он же сам и заплатил. Они ходят вместе в кино, обжираются фастфудом, отправляют друг другу тупые мемы в телеграмме и громко спорят на китайском посреди коридора в офисе, вызывая недоумение коллег и наглый ржач Эда, который частично знает язык и понимает абсурдность причины «конфликта». В общем, развлекаются как могут. Нашли друг в друге поддержку и держатся вместе, забывая про то, что жизнь их надломлена, и оба они ежедневно шагают по лезвию в диапазоне между отчаяньем и надеждой.***
— Доедай, — Чень кивает на последний кусок пиццы, что лежит в коробке посреди длинного овального стола в конференц-зале номер шесть. — Нет уж, в меня уже не лезет, — смачно отрыгнув, отмахивается Шаст и делает глоток колы. Сегодня пятница, на часах 20:55, Антон и Чень сидят на работе, а за окном уже валит пушистый снег, виднеясь в свете уличных фонарей. Картина красивая, но оба знают, что на улице холод собачий, и вылезать из офиса с обогревателем (который Антон, между прочим, припёр из дома на метро) совсем не хочется. Поэтому, после недолгих размышлений, было принято решение заказать пиццу и устроить праздник живота прямо в офисе. И плевать, что дедлайны горят, и отвлекаться на такие посиделки никак нельзя. — В меня тоже, но доесть-то надо, — хнычет Чень, смотря на кусок. Её, кажется, сейчас стошнит от количества съеденного. — Мы за неё шестьсот рублей отдали. — Оставим в холодильнике. До завтра доживёт, — предлагает Антон, тяжело вздыхая. Он тоже обожрался как свинья и не планирует поднимать жопу с нагретого стула в ближайшее время. Голову посещает мысль остаться ночевать здесь, свернувшись калачиком вокруг обогревателя. — Не доживёт, — фыркает Чень, спрыгивая со стола. Стулья она презирает, по крайней мере, наедине с Антоном. — Твой Эд сожрёт её раньше, чем мы до работы доползём. Шаст нагло усмехается и, устало протянув: «Да, это он может», всё-таки поднимается на ноги, чтобы помочь девушке убрать беспорядок, который они тут устроили. Работать из них никто уже не планирует, поэтому негласно принимается единое решение, как в старые добрые, раскошелиться ещё и на такси на двоих (гулять, так гулять!) и поехать по домам. Но пока Антон разбирает стол в своём кабинете перед выходными, Чень, ожидающая его в кресле-кровати-складе, внезапно ошарашивает вопросом: — У тебя кто-нибудь есть? Шаст на миг приостанавливает свою бурную деятельность и выглядывает из-за монитора выключенного компьютера: — А что? — Сначала ответь, — лукаво произносит девушка, закусывая губу. Что-то задумала. Антон вопросительно выгибает бровь и, многозначительно посмотрев на неё, снова скрывается за монитором, продолжая раскладывать бумажки по ящикам. — Так, значит, нет? — то ли переспрашивает, то ли выносит вердикт Чень всё тем же лукавым голосом. — С чего ты взяла? — Антон спрашивает, уже не глядя на неё. — Ты имеешь в виду, почему я пришла к такому выводу? — уточняет девушка. Фразы с переносным значением у неё, несмотря ни на что, прихрамывают. — Да. — Это просто понять, — хмыкает тогда она. — Ты проводишь со мной слишком много времени. Любая девушка бы приревновала. Да и ты сам вряд ли бы нянькался со мной, будь у тебя любимый человек под боком. — Зачем тогда спрашиваешь, раз и так всё знаешь? — вздыхает Антон, закончив с уборкой и отъезжая на стуле чуть в бок, чтобы видеть собеседницу. — Хотела удостовериться, — хмыкает Чень. — Так всё-таки никого нет? — Я одинок и холост. Это ты хотела услышать? —беззлобно отвечает Антон. — Да, но звучит это как-то грустно, — девушка замолчала и кинула взгляд за спину Антона, прямо в окно, где были видны те же бледный свет фонаря, отражение кабинета и всё не прекращающийся снег. — Так почему ты спросила? — спустя несколько секунд спрашивает Шаст. — А, хотела позвать тебя на быстрые свидания, — как-то слишком легко выдаёт Чень. Сначала Антон выдыхает. Он боялся, что девушка сейчас сама признается ему в симпатии, и тогда случится глобальный пиздец, и вся нервная система парня улетит в тар-тарары. Но, отойдя от этого облегчения, Шаст в полной мере осознаёт смысл словосочетания «быстрые свидания» и уже открывает рот, чтобы ответить, но Чень внезапно продолжает: — Там действует предновогодняя акция «Приведи двух друзей и каждому пятидесяти процентная скидка». Одного друга уже уломала, остался ты. — Если честно, я никого не ищу. Я женат на работе, — Шаст ничего лучше не придумывает, как повторить пафосную цитату из «Шерлока». Он никогда не считал быстрые свидания способом найти вторую половинку. Всё это казалось ему абсурдом для инфантильной молодёжи. Такого же примерно мнения он был о всяких сайтах знакомств и прочей ерунде. — Пф… она тебе изменяет, ебёт всех, кто к ней приходит, — мат в исполнении Чень звучал очень смешно, поэтому Антон прыснул и на этот раз. Метафоры она тоже составлять научилась. Спасибо Эду. Жаль только, что она пока не все эти метафоры правильно понимает. — Антон, ну пожалуйста. — Если у тебя нет денег, чтобы покрыть полную стоимость быстрых свиданий, я тебе одолжу. Не обязательно меня с собой тащить, — отнекивается парень, хотя уже понимает, что отмазки тут не подействуют. — Дело даже не в деньгах, — отсекает девушка. — Я, когда увидела объявление, подумала, что это отличный шанс. Ты не в отношениях, терять тебе нечего. Может, присмотришь себе кого-нибудь… Кто знает, возможно, это судьба, — говорит она, опираясь локтем на ручку кресла и наклоняясь чуть ближе к Антону. — Ну а если нет, то просто проведём вечер клёво. Познакомлю тебя, наконец, со своим другом, сходим вместе после всего этого куда-нибудь, а? Свой монолог Чень заканчивает практически умоляющим голосом и смотрит глазами кота из Шрека. Шаст задумчиво кусает губу. Он не хочет огорчать подругу, и перспектива провести с ней время ничуть не отталкивает… но быстрые свидания… этого он совсем не хочет. Прошло уже много лет, но он всё ещё не готов, не смирился, не переварил, не забыл, в конце концов. Где-то в глубине души, там, под завалами всякого хлама, накиданного в попытке заглушить, всё ещё сидит чувство страха и неуверенности. Набитые неприятным опытом шишки всё ещё болят, только дотронься. Тот неудовлетворённый, экспрессивный и словно недолюбленный подросток всё ещё сидит внутри Антона и не даёт идти дальше. Шаст ненавидит этого подростка, потому что он постоянно несёт чушь. В детстве его любили, в школе он был хорошистом, дружил с одноклассниками, в институте преподы были им довольны, даже на этом долбаном театральном факультативе во Франции всё складывалось великолепно, пока не… — Так что ты думаешь? — через несколько минут спрашивает Чень, и Шаст понимает, что молчит уже слишком долго. Он прочищает горло и вздыхает. — Сколько у меня есть времени подумать? — До четверга. В следующую пятницу уже поедем, — улыбается девушка, видимо, расценив это как согласие. — Ладно, если никаких дел не нарисуется, то поеду, — Антон улыбается ей в ответ, пока она произносит быстрое «спасибо, спасибо, спасибо!» и аж подпрыгивает на месте. Чень солнечная и яркая. Ей невозможно отказать.5 декабря 2013 года.
Кузнецова так и липнет к Антону. Всеми силами она старается привлечь и удержать на себе его внимание. Короткие юбки, рубашки с глубоким вырезом, бюстгальтеры со слишком уж броским пушапом, шлюший макияж, в конце концов, посещение этого дурацкого факультатива — всё это для одного лишь Антона, который даже в сторону её не смотрит. Изощренные методы Ирины, конечно, польстили бы парню, может даже привлекли бы, не будь он так увлечён. Да, он был увлечён одним питерским блядским совершенством, которое порхало по сцене, словно Натали Бай в свои лучшие годы (не лучший пример, но до Павловой он всё-таки не дотягивал, и мы же во Франции). Арсений не был балеруном и танцевал лишь в одной сцене, но то, что он делал, было бесподобно. Антон мог часами смотреть на то, как он играет, на его вовлечённость в процесс, на гибкость его движений. На то, как он отдавался музыке и как чувствовал роль. Он словно был рождён для театра, рождён для французского языка, да для всего, что он делал. Шастун начал ловить себя на мысли, что откровенно залипает на Попова, только к концу ноября. Этот факт породил странное чувство, которое пугало, но от которого очень не хотелось избавляться. Антон не отвергал его. Наоборот, оно было для него своеобразным наркотиком, он упивался им, чувствуя, как тепло разливается по всему телу, а в голову лезут рensées obscènes (как сказала один раз их преподавательница, когда кто-то из группы назвал Сальвадора Дали извращенцем и, в общем, был прав), которые даже не заставляли парня краснеть. Ведь это его мысли, и никто о них никогда не узнает, так что стыдиться их не было смысла. Арсений не был обделён вниманием со стороны девушек. Он обладал, по их мнению, всеми качествами идеального парня. Но не для Кузнецовой. Для неё идеалом был Антон, что в упор её не замечал. И, когда по настоянию русской части их труппы было решено ставить Евгения Онегина на французском, а Антону дали роль Ленского, Ира не упустила шанса и напросилась на роль его возлюбленной, Ольги. Но самому Антону не было до этого никакого дела. Он был окрылён мыслью о том, что Попову досталась роль Онегина. Сыграть его друга в спектакле казалось снисхождением богов, и Шаст летал на репетиции словно одержимый. — Alors, commencer? — спрашивает Арсений, с вызовом глядя прямо Антону в глаза. Он в образе. Наглый и немного дерзкий, он минуту назад танцевал партию с Ольгой (Ирой), что должно было вызвать ревность Ленского (Антона), а сейчас держит разряженный револьвер, искусно изображая хладнокровие. — Commençons, peut-être, — отвечает ему Антон, кидая запланированный по сюжету взгляд на Ксавье, что играл секунданта. Шаст сейчас — нервный, не спавший почти всю ночь и сгорающий от любви, за которую должен пасть, Ленский. Но только вот проблема в том, что любовь на сцене сыграть сложно, а в Онегина Ленский быть влюблен никак не может. Но если так оно и есть, то это проблемы актёра. Сцена дуэли самая долгожданная для Антона. Он грезил о ней, репетировал, стоя перед зеркалом в общежитии. Ему хотелось отыграть её идеально, чтобы все были восхищены его игрой.18 октября 2022 года.
Чертыхаясь и крича, кажется, на весь дом, Антон стоит на четвёртой ступени стремянки и роется в закромах антресоли. Он, кажется, не залезал сюда сто лет, и все вещи, что покоились здесь с миром (а по-другому это никак не назовёшь), покрылись толстым слоем пыли. Перехватив в зубы маленький карманный фонарик, Шаст уже по пояс залезает в этот склеп в попытке найти нужный пакет. И вот, аллилуйя! Со смачным стуком тяжёлый пакет с весьма твёрдым содержимым плюхается на пол с трёхметровой высоты, передавая привет соседям. Антон закрывает дверцу антресоли и спускается следом за ним. Отряхнув руки от пыли и выключив фонарик, парень ставит лестницу на место и несёт пакет в комнату. От него пахнет воспоминаниями. Антону знаком этот запах. Он заставляет вспомнить всё. Проникнуться атмосферой прошлого, забив хуй на настоящее. Да и зачем оно, если там, в далёком 2013-м всё ещё существует Париж и театральный факультатив с Арсением и Антоном лет так двадцати. Шаст достаёт из пакета целую стопку старых, но хорошо сохранившихся книг, которые он когда-то носил с собой на пары. Здесь, конечно, не все. Многие были забыты в транспорте/аудиториях/съёмных квартирах, некоторые были выброшены за ненадобностью, или потому что уже не были пригодны для использования, какие-то Антон отнёс в библиотеку, а несколько сдал в макулатуру. Но те, что он сейчас так бережно держит в руках, всегда были ему дороги. Их он не смог выкинуть, отдать или где-нибудь забыть даже спустя столько лет. Все эти книги напоминали ему о чём-то важном, были дороги как память. Но среди них была одна, от которой Антон очень хотел избавиться, но просто не мог. Каждый раз смотрел на неё, и рука не поднималась отложить в стопку на выброс. Это было старенькое издание Евгения Онегина на французском. Переплёт его был порван, страницы пожелтели и начали выпадать. Корешок был вдоль и поперёк обклеен скотчем. Антон открывает его и аккуратно перелистывает страницы, пробегаясь глазами по знакомым строчкам. Всё, что упорным трудом вычищалось из памяти, вновь возвращается и откликается забытыми эмоциями. Антон улыбается, вспоминая, как они играли эти сцены. Как учили танцы и смеялись до боли в животе. Вспоминает мадам Коллет, постоянно ворчащую: — Comme des enfants… Encore une fois! И они играли заново. Играли и всё равно смеялись, баловались, прятались друг от друга за реквизитом и декорациями, которые сами же делали, и получали нагоняи от преподавательницы, которой сложно было организовать беснующуюся молодёжь. Антон помнит волнение перед первым выходом на сцену. Помнит несчастного «Онегина» наизусть: каждую строчку, каждый шаг, каждое па в сцене бала в доме Лариных. Помнит свет прожекторов, перешёптывания в зале и ребят, что за полгода репетиций успели стать родными. Помнит переглядки в закулисье перед выходом на сцену. И до сих пор помнит, словно это было секунду назад, обжигающий ухо шёпот «Это будет наш дебют». Такое интимное «наш»… казалось, оно относится лишь к ним двоим, а не ко всей группе. Словно эта постановка только для них, не для кого более. Страницы знаменитого романа в стихах оживают яркими картинками перед глазами. Но только вот мозг уже по привычке ставит на места героев знакомые лица. Вот, вместо Татьяны по сцене расхаживает грациозная Мария, а вместо старушки няньки к ней выбегает наряженная в свитер до колен и пуховый платок, не вышедшая ростом и согнувшаяся в три погибели Надин. Вот, рядом с самим Антоном (вместо Ленского) стоит Ксавье, сжав в руках карманные часы, взятые из библиотеки под залог одной почки от каждого члена труппы. И вот, наконец, Онегин в лице Арсения снова стоит напротив Ленского, сжимая в руке пистолет. «На грудь кладет тихонько руку И падает. Туманный взор Изображает смерть, не муку. Так медленно по скату гор, На солнце искрами блистая, Спадает глыба снеговая…» — гласят строки шестой главы тридцать первой строфы произведения, когда Антон захлопывает книгу и смотрит на покоцанный переплёт. Читать нет смысла, он и так помнит всё до последнего слова. Не получилось, не забыл. Ничего и никого не смог забыть и только глубже закопал себя в бездонную яму прошлого. На одном из своих stand'up концертов Данила Поперечный сказал: «Нам говорят — нельзя жить прошлым. А чем нам жить ещё? О будущем мы не знаем ничего, а постоянно быть в моменте невозможно». Антон старается опровергнуть это в течение практически десяти лет, но у него так и ничего не выходит, и он снова возвращается к тому, отчего бежит. К прошлому. Всё в мире циклично, и скоро Антону предстоит понять насколько.***
Никаких срочных и важных дел не вырисовывается. Ни совещаний, ни новых потенциальных клиентов, ни конференций в три часа ночи по мск. Ничего. Спокойный, тихий график, который в повседневной жизни Антону был бы очень даже на руку. Парень был бы просто счастлив спать по десять часов в сутки и не быть похожим на долговязого страшилу, которого бы без собеседования приняли в корпорацию монстров. Всё складывалось слишком хорошо. Ничего не мешало выглядеть, как огурчик даже к концу рабочей недели. Удивительно, но Антон перестал ныть Эду, что его всё заебало, когда они встречались у кулера ровно в двенадцать. Традиция такая. Однако с появлением Чень Антон, к слову, стал её нарушать. Но на этой неделе всё было настолько идеально, что Шаст не пропустил ни одного кулерского собрания. И это его злило. Антон не верит в судьбу, а если она всё-таки существует, то парень готов поставить сотку на то, что эта сука явно ведёт с ним войну. Она всегда предрасположена к тому, о чём Шаст с вероятностью в 99 и 9 десятых процента будет жалеть всю оставшуюся жизнь. Но для Чень это не будет являться причиной никуда не ехать, так что остаётся поджать хвост и мириться с тем, что уготовила тебе вселенная. Утро той самой пятницы не выходило из ряда вон. Антон не проигнорировал будильник и встал ровно в шесть. Успел умыться, позавтракать, даже кровать заправил. В общем, решил, что если утро будет идеальным, то и день пройдёт так же. Не решившись противиться судьбе, Шаст подбирает одежду, соответствующую вечернему мероприятию. Облегающие чёрные джинсы и белая рубашка навыпуск делают из парня девятиклассника-переростка, но «девчонки от такого тащатся» — именно так рассуждает Антон, хотя в его возрасте уже не девчонки, а девушки, и тащатся они далеко не от одежды. Тем не менее, Шастун дополняет образ чёрными кроссовками, бежевым свитером поверх рубашки (на улице всё-таки не июнь месяц) и парой колец, которые не носил уже довольно давно. Смотря на себя в зеркало, Антон не сдерживается от того, чтобы закатить глаза. Вот вырядился-то. Неужели на что-то надеется, чего-то ждёт? Стоит ли вообще чего-то ждать? Возможно ли, что годы одиночества, осознанного и вошедшего в привычку, разбавятся, наконец, присутствием кого-то важного, нужного? Антону очень хочется в это верить. Ему двадцать девять, и всё ещё в его руках. «Ничего еще не потеряно» — говорил он себе, предпринимая попытки идти дальше. И вот очередная. Шаст обувается, поправляет уложенные гелем кудрявые волосы, надевает своё неизменно бежевое пальто, хватает рюкзак и выбегает из дома. На улице пахнет снегом, он лежит на дорожках, вдоль тротуаров, смешивается с грязью дорог и реагентом. Превратившись в воду, покоится на каменной плитке метро, редкими снежинками оседает на одежде прохожих. Сегодня даже погода идеальная: ни ветра, ни сильного снегопада, не жарко и не слишком холодно для декабря месяца. Это поднимает настроение, но и заставляет с горечью осознать тот факт, что от судьбы никуда не убежишь. — Ну красавец! — именно с этими словами Чень встречает Антона в офисе, наливая себе кофе в общей комнате отдыха. Какого чёрта Шаста туда понесло — загадка вселенной. — Да ну тебя. Врёт и не краснеет, — отвечает он, кидая рюкзак на стул. Туда же летит пальто. И не подумайте, что Шастун вдруг решил, что он некрасив, зря стоял всё утро перед зеркалом, наводя марафет и вообще, Чень говорит это, чтобы его не обидеть. Нет, он так не считал. На самом деле, он больше отрицает тот факт, что вообще приводил себя в порядок для события, на которое идти не хотел. — Не вру, — серьёзно отвечает девушка, вставляя ещё одну капсулу в кофемашину. — Правда, здорово выглядишь. Я знала, что ты не упустишь шанса разрядиться по такому случаю. Антон закатывает глаза, щёлкает кнопку на чайнике и опирается бёдрами на стол, складывая руки на груди. — О, Шастун! — в этот момент на антоновскую голову в комнату отдыха входит Эд. — Гляньте-ка… чего это ты так распетушился? — А это мы на быстрые свидания вечером идём, — не успевает Антон и рта открыть, как Чень уже отвечает за него. На удивление, Эд не ржёт, а лишь хмыкает, приподнимая бровь. — Наконец-то. Я уж начал думать, что ты асексуален, — Выграновский открывает холодильник, доставая оттуда им же принесённую бутылку колы, а Шаст возмущённо открывает и закрывает рот, пока Чень шёпотом разбирает по составу слово «асексуален». — Если у меня давно никого не было, это не значит, что я отрёкся от всего плотского и скоро уйду в монахи, — наконец, собрав мысли в кучу, выдаёт Антон. — У тебя не просто давно никого не было, ты с института «в девках» ходишь, — констатирует Эд. Это правда, и, услышав её, Чень удивлённо вскидывает брови, смотря на Антона, которому нечем возразить. — Вы не шутите? — спрашивает она, переводя взгляд с одного парня на другого. — В каждой шутке есть доля шутки,— вздыхает Антон. Он отлипает от стола, достаёт чашку, бросает туда пакетик своего излюбленного малинового чая и наливает кипятка из уже вскипевшего чайника. — Это опять один из тысячи ваших фразио… фразиолог…? — пытается спросить девушка, но Антон на этот раз лишь забирает свой чай и, направляясь к двери, бросает. — Эд тебе объяснит. Когда Антон выходит, Чень ещё несколько секунд тупо моргает, а потом переводит взгляд полный непонимания на Выграновского. — Я что-то не так сказала? — Больная тема, — спокойно пожимает плечами Эд. — Он не обиделся, можешь не переживать. В психологии его поведение называется защитной реакцией. Ты тут ни при чём, но если всё ещё хочешь, чтобы он пошёл с тобой на эти быстрые свидания, не спрашивай про бывших. Он подмигивает ей, а затем ставит колу обратно в холодильник и выходит из комнаты отдыха. Чень остаётся одна в полном непонимании. До этого момента она не сомневалась в том, что уговорить Антона на быстрые свидания — отличная идея, но сейчас она уже ни в чём не уверена.***
Антон, не изменяя своим принципам, заглушает все мысли работой. Вообще-то, его тот разговор нисколько не задел, он же не обиженка какая… просто продолжать диалог больше не хотелось, и он решил, что самое время уйти, пока не начались расспросы, и заняться своими должностными обязанностями. В три часа дня от Чень пришло сообщение.ПеЧЕНЬка
14:58
Свиданки начинаются в семь, народ
собирается к половине седьмого. Всё же ещё в силе?
Антон улыбается, прочитав его на панели уведомлений, и, взяв в руки телефон, откидывается на спинку кресла. Вы 14:59 Не могу же я бросить тебя шататься по метро Москвы в одиночку.ПеЧЕНЬка
15:03
В твоих услугах не нуждаюсь; -)
Прямо сейчас еду на Таганскую по поручению начальства.
Вы 15:04 Пашка что ли припахал?ПеЧЕНЬка
15:10
Пашут лошади, а я работаю: -$
Так ты приедешь?
Вы 15:15 Кидай адрес. Чень скинула рекламную афишу с адресом и временем сбора. Антон прикинул время на дорогу, зевнул, осознавая, что дома сегодня будет не раньше двенадцати ночи, и, попялившись с минуту в окно, вернулся к работе.***
В метро пробок не бывает, зато автобусы попадают в них с периодической точностью — ровно в те дни, когда Антон очень сильно спешит. Зимой у всех водителей на дороге случается какой-то приступ феноменального тупизма, и они начинают творить какую-то лютейшую дичь. К вечеру ещё и снег пошёл, осложняя жизнь всем. Шаст злится на них, стоя рядом с кабиной водителя и имея прекрасный обзор на всё, творящееся на дороге. Парень шёпотом обзывает их удивительными долбоёбами, пока ребёнок, стоящий рядом с ним, пополняет свой словарный запас отборным матом. Идеально начавшийся день к самому ответственному моменту стал сдавать позиции, и Антон уже всерьёз начал задумываться над тем, чтобы пропихнуться в конец автобуса, дождаться свободного места, сесть, воткнуть наушники и поехать кататься прямиком до конечной. Но вот, кряхтя и трясясь, автобус всё-таки подъезжает к нужной парню остановке, и тот буквально выдавливается из него, делая глоток свежего воздуха. Вывеска нужного кафе маячит через дорогу. Но даже отсюда видно, что народу там тьма. Перед новогодними праздниками многие стремятся найти себе спутника, чтобы не было так одиноко. Но Антону не одиноко. Он не отмечает новый год в одиночестве, ему вполне хватает Эда с его девушкой и коллег с их родственниками, с которыми они каждый новый год собираются где-нибудь все вместе. В этот раз ещё и Чень прибавится. Но, несмотря на всё это, Антон здесь. Ищущий непонятно чего и надеющийся на новогоднее чудо. Шаст смотрит на часы — 18:55. Он немного опоздал, но не всё же ещё потеряно. Парень быстро перебегает дорогу и буквально заныривает в тёплое помещение. В кафе пахнет всякими сладостями, кофе и закусками. В честь проводимого мероприятия здесь накрыли шведский стол. На входе стоит администратор, которая требует от Антона контактный номер телефона и ФИО. — А вы случайно не по приглашению Чень Ци пришли? — спрашивает девушка, отрывая голову от списка. — Да, именно так, — отвечает Антон, оглядывая по-новогоднему украшенное помещение. — Хо-ро-шо, — администратор клеит ему на свитер бумажку с номером претендента и добавляет: — Проходите в гардеробную, а после сразу в зал, начинаем через три минуты. Шаст вешает пальто на единственный оставшийся свободный крючок, поправляет волосы, одёргивает свитер и выходит в зал, протискиваясь сквозь толпу. «Мы ждём тебя у барной стойки» — гласит сообщение Чень, отправленное несколько минут назад, и Антон уверенно движется прямиком к ним. До начала остаётся две минуты, когда парень вылавливает в толпе аккуратный тёмный пучок с вплетённым в него красным цветком (сама Чень невысокая, но рост Антона позволяет ему смотреть поверх многочисленных голов), рядом с ней стоит высокий парень, но Шасту видна лишь чёрная копна волос, оба стоят к нему спиной. — Чень! — кричит Антон, привлекая внимание девушки и от чего-то широко улыбаясь. Общая обстановка зарядила его позитивом, настрой улучшился. Чень оборачивается, и вместе с ней оборачивается и её друг, заставляя Антона остановиться примерно в метре от них. Взгляд цепляется за парня со смолянистыми волосами, в серой толстовке и с прекрасной улыбкой, что красовалась на его лице ровно секунду назад. Теперь его голубые глаза смотрят также удивлённо и растерянно, как и антоновские. Звуки стихают, а время замедляется, словно всех присутствующих погрузили в воду. Кровь колотит в висках, а в глазах, кажется, начинает темнеть от неожиданности и переизбытка эмоций за секунду. Голова пустеет, в ней нет ничего, кроме одной единственной мысли: «Он здесь». Это не галлюцинация и не сон, это дающая звонкую пощёчину реальность. Это Арсений, стоящий прямо перед Шастуном, такой же обескураженный и потерянный, такой же непонимающий, даже не предполагавший, что его здесь будет ждать такое. Бой гонга оглушает, и толпа людей поглощает, разделяет двоих зацепившихся взглядами парней, которые когда-то были друг для друга больше, чем просто друзья.