***
— То есть не он его убил? — уточнил Ацуши. Рюноске проглотил кусочек чизкейка и кивнул: — Да. И я ему верю. Он не похож на убийцу или психопата, да и в Йокогаме кишит преступность. Ширасэ мог убить любой прохожий там, стоило ему зайти не в тот район. — Ну и отлично, — блондин улыбнулся, наблюдая за тем, как собеседник уплетает десерт за обе щеки. Он не понимал, почему Акутагава притворяется, что не любит сладкое, если его пристрастие было на лицо. Улучив момент, он поменял их кофе местами, и едва сдержал усмешку, когда подросток сделал глоток сладкого латте и довольно улыбнулся. — Как учеба? — Да все также ебут мозги. Я уже начинаю жалеть, что рассказал учителям, что собираюсь на медицинский. Куникида-сенсей так вообще закидывает меня домашкой, а мне как бы и так по биологии учить дохуя. Единственное, меня недавно Мори вызвал к себе, я сначала подумал, что что-то плохое, но он сказал, что у него есть связи в сети Токийских клиник, и они как раз недавно сделали еще один филиал в Фукуоке, так что он может устроить меня туда на практику, во время обучения в вузе. В общем, моих возможностей стало больше, чем ноль. Накаджима с мягкой улыбкой наблюдал, как обычно холодный парень рассказывает все это с яркими эмоциями и искренним интересом. Он надеялся, что никто не заметит, как он на него смотрит. — Уже сказал родителям? — Неа. Я пока никому не рассказывал, не вижу смысла, — Рюноске пожал плечами. — Но мне-то рассказал, — с хитрой улыбкой подметил блондин, наблюдая, как щеки собеседника алеют. — Ты сам спросил, — тот опустил глаза на уже пустую тарелку. — Можешь… — Уже несу, — Ацуши усмехнулся и пошел за еще одной порцией их нового чизкейка.***
Коля уже как пару часов бездумно листал ленту тиктока. Он думал, что это поможет отвлечься, но никак не получалось. Сначала появились мысли мол какого хуя его прошлое начинает повторяться, но он быстро их откинул, понимая, что не найдёт ответа и лишь зря потратит время. Он лежал в кровати в полной темноте, знал, что Фёдор не будет беспокоить его как минимум ещё часа три, а потом придёт, сядет рядом и поцелует в макушку, считывая, все ли хорошо. Конечно, Гоголь мог бы без особого труда натянуть на лицо фальшивую улыбку, которой бы даже Достоевский поверил, но он просто не хотел. Все это было слишком серьёзно, под угрозой было много жизней. Нет, конечно, он не считал возлюбленного и лучшего друга тупыми или наивными, но все равно был не рад подобному стечению обстоятельств. Зачем он так долго отучал его от холодного «я разберусь», если все повторяется вновь? И дело не в том, что Коля не доверял. Нет, он доверял их мозгам, знал, что они пойдут на все ради защиты близких, пожертвуют собой или даже если понадобится обрекут миллионы невинных на смерть и глазом не моргнув. Но ему было бы куда спокойнее, если бы он был в курсе происходящего, помогал с планом или хотя бы знал в чем его суть. Эти двое умны. Чрезвычайно умны. Они гребаные гении, манипуляторы, отменно читают людей, но даже это не всегда помогает. А вот Николай понимает людей. Может отличить идеальную фальшивую улыбку от настоящей даже если видит человека первый раз в жизни. Но, конечно, если он попросит Фёдора ввести его в курс дела, тот откажет, оправдываясь тем, что это небезопасно. Порой эта гиперопека просто заебывала, хотелось напомнить о том, что он старше, опытнее, что может быть серьёзным и полезным, но Гоголь вовремя вспоминал, что сам придумал такую маску, что сам поставил себя в такую позицию. Эта ситуация его дико нервировала. Он не хотел смертей, не хотел убийств, планов, мафии и прочей хуйни. Ему хотелось стоять на балконе с возлюбленным и скуривать сигарету за сигаретой, хотелось приносить ему завтрак в постель и выслушивать жалобы на то, что он не помнит, что Достоевский не завтракает. Ему хотелось посещать ярмарки, улыбаться и бесить любовь всей своей жизни, замечая, как тот сам едва сдерживает улыбку. Он знал, что Фёдор бывает жестоким. Знал, что у него есть та самая личность Демона, что когда-то сблизила их с Осаму. И нет, он был не против, все это лишь следствие полученных в детстве травм, способ защитить дорогих людей и самого себя. Но иногда, когда они говорили о чем-то весьма аморальном, его пугала чужая хищная ухмылка. Он подозревал, что Достоевский многое не рассказывает о своём прошлом и не давил, потому что не был уверен, что хочет это знать. Ему скорее не нравились последствия этой личности Демона. Всё эти заговоры, планы, убийства… Конечно, он вырос в такой же обстановке, в детских домах было не редкостью умереть от обморожения или голода, их с самого детства учили выживать. Но если Гоголь смог выбраться из этого, смог найти удовольствие в жизни, то Фёдор, кажется, получал наслаждение от подобных видов деятельности. Трудно было не заметить этот азарт в любимых фиалковых глазах, когда противник осознает, что оппонент куда умнее его, продумал все на десять, а то и на все двадцать шагов вперёд. Сложно было игнорировать его ухмылку, когда в, казалось бы, слабую руку ложилось оружие. Даже не для убийства, а просто ради вида. Он никогда не любил огнестрел, считал, что слова ранят куда сильнее. В этом они были схожи с Осаму. Николай жмурится и скрипит зубами, все же откидывает телефон куда подальше и вплетает пальцы в собственные волосы, тянет, пытаясь выкинуть мысли из головы. Не помогает. Ожидаемо. К его удивлению, Достоевский приходит куда раньше, уже через десять минут. Молча протягивает пачку сигарет с зажигалкой и импровизированной пепельницей в виде жестяной банки. Гоголь также молча закуривает и возвращает пачку, прослеживая взглядом, что возлюбленный не уходит, а садится рядом и кладёт руку на его бедро, несильно сжимая. Ничего пошлого, лишь оказание молчаливой поддержки. Это касание означает «я с тобой, расслабься». И это помогает. И вновь он разбирается сам. Помогает. Всегда. Заебывает ещё сильнее. — Я знаю, что ты беспокоишься, — начинает русский. — Но прекрати. Была бы моя воля, ты бы вообще не узнал ни о чем из этого, но ты прекрасно знаешь, что я не могу врать тебе. — Я бы злился куда больше, если бы ты не рассказал, — фыркает. — Я просто заебался, понимаешь? Я устал от всего этого криминала, хоть мы к нему и привыкли. Почему мы просто не можем жить нормально? — Потому что прошлое наступает нам на пятки, — неоднозначно отвечает брюнет. — То, что мы ушли от них, не значит, что нам позволили это сделать. Мы просто поставили их перед фактом, что если попробуют связаться с нами, причинить вред нашим людям, то мы их убьём. Эта угроза работала до поры до времени, они знали, что мы способны на это. — Так что изменилось? — нахмурился Николай. Фёдор вздохнул: — Мы изменились. И они тоже. Они обрели поддержку, и, как передал Эйс, якудза хотят снова с ними сотрудничать, если мы будем в деле. Верлен не упустит шанс забрать всю империю себе, потому он начал следить за нами. Я заметил это около недели назад, просмотрел записи с камер и узнал, что все началось ещё в прошлом месяце. Мы сильно расслабились, они нашли много информации на тебя и на Чую. Я не хотел рассказывать Призраку, думал уладить все сам, но он тоже заметил слежку. Мы связались с теми, кто может помочь. Я с Гончаровым. Он с Эйсом и По. Ну и с Сакагучи. — С правительством?! — Они долго искали повод прикрыть криминал в Йокогаме. Мы помогаем им, они нам. Не скажу, что меня радует такая поддержка, но лучше с ней, чем без неё. Труп Ширасэ был приманкой, проверкой, предупреждением. Пока они ничего не делают, но нам доложат. Мы должны разобраться с этим в течение этого месяца. — Так вот почему ты отменил наши билеты… Что вы планируете делать? Было видно, что Достоевский не горит желанием рассказывать все детали плана, но не из-за отсутствия доверия или страха, что самый близкий может предать, а просто не хотел делиться ответственностью. В этой ситуации это могло стоить жизни. — Федь, — блондин сжал чужую руку в своей, смотря с просьбой в глаза. — Ты знаешь, кто я. Ты можешь мне доверять, хуже уже точно не будет. Тот сухо усмехнулся на пессимистичную формулировку, но все же ответил: — Они начнут шантажировать нас вами. Мы не допустим чего-то более серьёзного, вы будете в безопасности, а они будут думать, что мы согласны на такие условия. Нам придётся вернуться к ним на какое-то время, втереться в доверие. Потом сдадим их Сакагучи, и дело с концом. — Это ваш план? — нахмурился Гоголь. — А если что-нибудь изменится? — Приспособление — прерогатива Призрака, ты же знаешь. От меня нужна круглосуточная слежка, от него мозги, а они у него есть. Мы со всем разберёмся, все будет хорошо, — теперь уже он сжал длинные пальцы в своих. — Просто верь мне. — Я всегда верю тебе, но это не спасает меня от волнения, — слабо улыбнулся блондин. — Я просто хочу, чтобы мы все остались живы. — Останемся, — со стальной уверенностью ответил Достоевский. — Ты, Призрак, его семья, Накахара останетесь живы. — А остальные? — Тут не могу ничего обещать, — в глазах блеснула слишком знакомая сталь, но Коля уже смирился. Молчание было недолгим, тишину разрезал звук пришедшего сообщения. — Тебе написали. Гоголь быстро включил телефон и застыл, читая смс. «Мне нужна твоя помощь» — Что-то произошло, Чуе нужна моя помощь. Фёдор недоумевает: — Спроси, что случилось. План только пошёл в действие, они бы не успели ничего сделать. «Что-то случилось?» «Ну… Я хз, как сказать. Короче я хочу выучить французский, а все эти видеоуроки и приложения не помогают. Я подумал, что было бы неплохо найти в учителя кого-то, кто умеет на нем говорить» Выдох, полный облегчения. — Он просто хочет выучить французский. Всё нормально. — Здесь нет ничего нормального, — фыркнул Фёдор. — Это уже какая-то эпидемия. Коля усмехнулся: — Просто признай, что тебе лень его учить. «Почему не попросишь Осаму?» «Я хочу сделать ему сюрприз… Так, ты поможешь?» «Приезжай)»***
Чуя думал об этом достаточно долго, чтобы наконец решиться. На самом деле, он уже давно планировал выучить французский, но всегда не хватало либо времени, либо стимула. Сейчас же, когда ему дали отпуск от занятий в бассейне и баскетбола из-за сломанных пальцев, свободных минут стало куда больше. Ну и стимул… Что ж, Накахара бы солгал, если бы сказал, что одной из главных причин был Осаму, а именно желание добиться чужого восхищения и говорить с ним тайно, так, чтобы никто и не понял, о чем речь. Присутствие Гоголя, конечно же, было исключением, но не суть. Он любил французский язык за все: произношение, грамматика, лексика, акцент и сама Франция. Подросток не раз просил мать помочь с изучением нового языка, да и она сама была только рада, но вот отец не одобрял подобного увлечения, потому их уроки пришлось прекратить. Чуя даже на какое-то время забыл о своей еще детской цели, как вдруг в его жизни появляется человек, что, когда говорит на французском, все раздражение сразу исчезает и уже не так сильно хочется ему врезать. Он хотел понимать все, что говорит Осаму, но тот упрямо не хотел переводить. Рыжеволосому хотелось удивить его, ответить когда-нибудь на одну из его фраз и полюбоваться искренним удивлением на чужом лице. Только вот проще было захотеть выучить язык, нежели действительно его выучить. Видеоуроки в интернете лишь больше запутывали, чем помогали, а в приложениях на телефон смысла было не очень много. Накахара думал, наверное, больше, чем стоило, прежде чем обратиться с просьбой о помощи к Николаю. К счастью, тот сразу согласился. И вот Чуя уже едет к ним, чувствуя, как его переполняет энтузиазм. Давно он уже не чувствовал такого желания учиться. Гоголь встретил его с неизменно-яркой улыбкой и сразу затащил в объятия, не без удовольствия отмечая, что тот больше не шарахается от любого прикосновения. Он не собирался поднимать тему произошедшего, если Чуя сам не сделает первый шаг. Не было желания вспоминать собственное прошлое и уж точно не хотелось давить на подростка. — Так, сначала расскажи мне, почему ты вообще решил выучить французский, — попросил Коля, когда они уселись в гостиной. Достоевский сидел в кресле рядом, печатая что-то на клавиатуре ноутбука. Он лишь кивнул, когда увидел гостя, и более не произнес ни слова. — Осаму постоянно что-то на нем говорит и не хочет переводить, а мне интересно. Ну, и я всегда хотел выучить этот язык, он мне нравился с самого детства. — Я тоже часто говорю на французском, но Федя даже не подумывает начать учить его, — закатил глаза блондин, а потом взглянул на возлюбленного. — Видишь, вот это настоящая любовь! — Я выучил украинский ради тебя, так что захлопнись, — беззлобно отозвался русский. Николай недовольно фыркнул, но вернулся к теме: — Что ж, Чуя, это будет нелегкий процесс. Надеюсь, ты это понимаешь. — Я буду стараться и следовать всем указаниям, — с готовностью ответил подросток, вызывая у старшего легкую усмешку. — Да, Осаму говорил, что ты в плане учебы очень… — Гоголь задумался, пытаясь придумать более мягкий синоним словосочетанию «упрямый долбаеб». — Старательный. А, и если ты помнишь что-нибудь из его фраз, то могу перевести. Ох, Накахара помнил многое. Он всегда гордился своей памятью. Но сейчас в его сознании всплыла реплика, что никак не желала выходить из головы. — Tu es la plus belle chose du monde. Dans tous les mondes, — нерешительно произнес рыжеволосый. Николай едва удержался, чтобы не скривиться от подобного произношения. — Теперь я знаю, чем мы займемся в первую очередь, — хмыкнул парень. — А перевод… Ты самое прекрасное, что есть в этом мире. Во всех мирах. Очень мило, кстати. Подросток ощутил, что его щеки алеют: он не ожидал чего-то такого от Осаму. Хотя, если учитывать то, что теперь Накахара знал содержание их разговора с Рюноске, все становилось на свои места. Внутри невольно разлилось тепло, а губы растянула глупая улыбка. — Как я уже сказал, начнем с произношения. Смотри, ты должен…***
Дазай давно не использовал свой мозг на все двести процентов. Его жизнь в Йокогаме, его прошлая работа были давно в прошлом, и, казалось, можно было бы расслабиться, что он в принципе и сделал, но вскоре пожалел. Слишком поздно заметил слежку, а информация от Федора разозлила лишь больше. Шатен обвинял себя в наивности, что, если он уехал так далеко, про него забудут, но не тут-то было. Осаму почти сразу позвонил Эйсу, давнему знакомому, что некогда их предал. У того началась паническая атака от голоса старшеклассника, потому пришлось еще и успокаивать этого идиота. Он не был важным звеном в организации, не был силен или умен, но у него были связи, а также он умел отлично втираться в доверие к другим и отменно лизал задницы начальству. Так он и стал одним из самых приближенных к Верлену. Поль Верлен был тем, кто, несомненно, вызывал уважение у Дазая. Молодой босс, что уже спустя месяц, как занял трон, завоевал всеобщее доверие. Он не был любителем безосновательного насилия, но мог застрелить за секунду и не моргнуть глазом. Но как же он был умен… Осаму все еще вспоминает их партии в шахматами и удивляется, как тот мог думать на несколько шагов вперед его самого. Тогда у шатена даже не было мыслей об уходе, о предательстве. Ему нравилось чувствовать власть, нравилось убивать, нравилось получать баснословные суммы. В прошлом он и подумать не мог, что когда-то сможет переиграть Поля, но относился к этому спокойно. Но он изменился. Его темная сторона находилась под замком, а вот правила игры он знал лучше, чем когда-либо. На этот раз угрозы и сделки не пройдут. Пора возвращаться к прошлому принципу: «убей или будь убитым». И, впервые за долгое время, Дазай был готов признать, что умирать несильно и хотелось. Его жизнь, вроде как, начала налаживаться. Родные были в безопасности, как и друзья. А тут такой удар под дых. Хотелось бы забухать в каком-нибудь баре, чтобы не думать ни о чем, но шатен понимал, что никто, кроме него здесь не разберется. Даже Достоевский. Их телефонный диалог был весьма лаконичен. — Призрак, я обеспечу поддержку, но план на тебе. — Почему на мне? — Ты лучше знаешь Верлена. Вы с ним чуть ли не каждый вечер играли в шахматы, ты знаешь его мысли, ты был его правой рукой. — Мне было четырнадцать, когда я видел его в последний раз. Ты тоже там был, и прекрасно помнишь, чем закончилась эта встреча. Он изменился. — Как и ты, — заметил Федор, а после вздохнул. — Не забывай, чьи жизни стоят на кону. Ослабляй поводок, и начинайте придумывать план. Без Него мы не справимся. Осаму не нравилась эта идея, но он понимал, что русский прав, как бы не хотелось этого признавать. Шатен цокнул языком: — Договорились. Я созвонюсь с Анго и По, а ты набери своих. Пора собирать долги. Дазай боялся, что стоит ослабить цепь, и монстр вырвется наружу, но, видимо, что-то пошло не так. Тот не спешил убивать всех направо и налево, а сидел за столом, попивая виски и раздумывая. В его голове уже материализовалась шахматная доска, пока все фигуры были на местах, и эта неизвестность вызывала у Него улыбку. — Ты давно не просил у меня помощи, — усмешка. — Но я согласен, хоть что-то интересное. Да и с Полем было бы неплохо повидаться, мы так и не закончили прошлую партию. Приходилось выбирать меньшее из двух зол, и, честно, старшеклассник не был уверен, что сделал правильный выбор. Складывалось ощущение, что было бы куда легче контролировать Верлена, нежели Его. Но выбор уже сделан, монетка брошена, а пешка совершает свой первый ход, подкидывая труп прямо под двери замка.