***
Приезжает налегке: только с рюкзаком — и всё. Федя ещё тогда, две недели назад, понял, что ему придётся делить квартиру с Андреем, и он всё пытался представить, как же это будет, но в голову почему-то ничего не лезло, так что теперь он просто узнает на практике. Первым делом, конечно, обнимаются. У Андрея лёгкая щетина и хитрые глаза. В первый день — ничего такого, просто болтаются в квартире Феди, потому что Андрей слишком вымотался от поездки; и у Феди вообще-то есть раскладной диван, но они всё равно устраиваются вдвоём на одной кровати: удобно так — сонный уставший Андрей лежит на коленях Феди, который то болтает с ним, когда Андрей вдруг выплывает из дрёмы, чтобы поделиться чем-то, то пытается почитать книжку, то просто листает ленту инсты. Но не уходит. Хотя мог бы. Даже Андрея не сгоняет. Тоже мог бы. Или не мог — Андрей же настоящая королева драмы. Все равно не хочется. Хотя бы засыпают не вместе, а то уже слишком было бы, ага.***
Только на третий день показывает машину. Андрей тут же прилипает. — Я бы в такой поебался, — доверчиво делится он, пока Федя про себя думает, что идея-то классная, конечно, но вот на практике… — Или подрочил хотя бы. — Подрочить ты можешь и у себя дома. На этот как-то и закончили — тогда.***
Ещё через пару дней Андрей, едва проснувшись, заявляет, что хочет прокатиться на машине Фёдора куда-то подальше, где не так много людей, ну и, конечно, где они бы смогли хоть немного выпить. На часах — девять утра. Федя обречённо стонет в свою подушку. Через час уже стоят в круглосутке, покупают пару бутылок пива (что странно, потому что Андрей не привык мелочиться). Пока Федя ходит по отделам, ищет что-то интересное, Андрей успевает куда-то съебать, и встречаются они только на выходе; на губах Андрея опять играет эта лукавая самоуверенная улыбка, как будто он задумал самую ахуенную идею в мире, и Федя пытается понять, что можно было успеть сделать за те семь-десять минут, что они не виделись. Даже не спрашивает, потому что Андрей точно не ответит, так что просто забрасывает пакет на заднее сидение, пока Андрей по-царски заваливается напротив водительского кресла. Федя усаживается за руль: поехали, получается.***
Объезжают весь город; к вечеру Федя уже везёт ближе к вокзалу, а от него — по дороге, где совсем пусто. Напротив железные пути и деревья стройным рядом. Андрей уже давно врубил музыку со своего старенького самсунга, так что они слушали хуёвую музыку с хуёвого динамика, но это почему-то успокаивало Федю: жизнь как будто впервые была именно такой, как надо. Всё пиво высасывает, конечно, Андрей, и теперь он совсем веселеет: по-дурацки шутит, ёрзает на сиденье и подпевает ещё не так умело, но зато с уверенностью, будто он может разнести всю планету, — и Федя ловит себя на мысли, что ему нравится видеть Андрея таким. Развязным и идиотским. — Мне нравится, что можно быть смешным, распущенным и не играть словами! — вдруг говорит Андрей, и Федя испытывает дежавю, будто уже слышал что-то такое. Ответ находится быстро. — Цветаева. Андрей вдруг разом расслабляется. Уже не так ёрзает, укладывается головой на удобное сидение и чуть поворачивается к Фёдору. Федя чувствует этот взгляд. Сердце замирает. — Ну чего ты? — не выдерживает Федя, потому что, если бы он не нарушил эту странную тишину (ну, то есть, переключившаяся на фоне песня не считалась, ага), точно бы умер. Наверное. — Ты красивый, Федя-я. — О как, — неловко смеётся Федя, пока у самого снова что-то… происходит. Не то. — Это тебя так с двух баночек вынесло? Боже. — Я бы тебе отсосал, пока ты ведёшь машину, — буднично говорит Андрей, игнорируя слова Феди, — это было бы неудобно, но. Я бы хотел. Федя резко жмёт по тормозам, потому что от таких слов точно бы въебался, даже если тут особо въёбываться некуда. Вокруг — темнота. Запах Андрея. Не могло его так унести с пива, блять, Федя прекрасно знает, как Андрей любит побаловаться смешиванием водки, коньяка и джина. И не только. — Очень смешно, Андрей, — почти обиженно отвечает Федя. Тут же представляет. Блять, лучше не стоит. Или стоит — но тогда другое ударение. Плохо дело. — Никаких шуток, братик, — и кладёт ладонь на бедро Феди, чуть перегибаясь, потом ещё и вторую устраивает рядом, давит собой, но зато в глаза смотрит, — а ты бы хотел, а? — Блять, Андрей. В этих двух словах — больше, чем в любом романе мира, и Андрей, кажется, это прекрасно понимает, потому что смеётся и как-то очень неловко перебирается к Феде на колени, задевает по пути всё что только может, но в конце концов прижимается. Федя хватается за бедра — как всегда представлял. Худые, красивые. Под джинсами, наверное, ещё и бледные. — Ты отсосать обещал, — напоминает Федя, когда Андрей лижет его щёку; они же даже ещё не целовались. — Так уж не терпится? — Иди нахуй, — беззлобно огрызается Федя в самые губы Андрея. — Схожу. И спускается между разведённых ног Феди. Машина тесноватая для таких приколов, но Андрей особо не жалуется: с трепетом расстёгивает джинсы Феди, хотя самому неудобно — и это видно. Даже не стаскивает нормально нижнее бельё — просто чуть приспускает вместе с джинсами, а потом берет в рот, в свой горячий рот; сосёт неумело: сразу давится и отстраняется, чтобы откашляться, на что Федя ласково забирается ладонью в мягкие русые волосы, и Андрей, вроде, поддаётся, но потом вспоминает, зачем спустился на колени, и снова пытается, но уже не так резко, не на всю длину. Втягивает щёки. Федя на рефлексах сжимает пряди, на что вдруг получает стон: Андрей распахивает глаза и смотрит ими так доверчиво, что выбора нет — Федя снова сжимает волосы, чуть давит, заставляет взять член глубже, да-да, вот так… — Зубы! — шипит Федя, и Андрей тут же пытается извиниться тем, как пропускает дальше в глотку. Это самый неумелый минет в жизни Феди, но почему-то кончает от него быстрее всего, ярче, больше. Андрей принимает в рот всё до последней капли, хотя и начинает закашливаться, из-за чего сперма оказывается на джинсах Феди. Что-то попадает на мягкую обивку кресла. — Пиздец, — говорит Федя. Андрей утирает губы ладонью. — Скорострел, — ухмыляется он так, будто у самого не было влажного пятна на джинсах. Нахуй Андрей тоже, кстати, успевает сходить, но уже чуть позже. В магазе тогда, оказывается, отходил за презиками: ебаный выдумщик.