— Служу Советскому Союзу.

Она медленно поднимается. Дежурный, по жесту Штирлица, выходит из кабинета и ждёт у двери. Мужчина берёт её за локоть и притягивает к себе. — Прошу, не бойся. Я не могу сейчас ничего сделать. Прости мне это. Он говорит тихо, бегло, на русском языке. Её губы дрогнули в улыбке, а на глазах блеснули слёзы. — Наконец-то, — подумал Штирлиц. Она не бронированная, она — настоящая, она — живая. Этот поступок, точнее, отсутствие поступка Штирлица — не убило её. По крайней мере — пока. Она нервно сглатывает и внимательно слушает уже серьёзные указания Штирлица. Впрочем, как она и думала: Центр на связь не выходил, она распоряжений не получала, её бросили, но есть возможность найти связного или разобраться в хитрой советской системе разведки. Придётся передать крупицу важной информации, — но, лучше всего не допустить этого. И вот, её ведут по коридору. Руки за спиной, придавая её фигуре еще большую утонченность. Расправленные плечи выгодно подчеркивают её тело. Идущие навстречу мужчины озираются: крайне редко в их стенах можно увидеть настолько горделивую русскую женщину. Только Штирлиц, провожающий её взглядом — знал насколько сильно ей страшно, как она боится и чего ей стоит сохранять это внешнее спокойствие. — А, это Вы. Заходите-заходите. — Шелленберг указывает на центр кабинета. Девушка становится на указанное место, будто атлант распрямив плечи и с вызовом посмотрев на приказавшего её доставить. Ухмылка на устах Вальтера становится более хищной, в глубине сердца происходит трепетание: неужели он нашёл ту единственную достойную противницу? Невероятно, но, факт? — С чем Вы посланы, какие требования Вам выдвинул Центр? Бровь красиво изгибается, девушка глядит со смесью непонимания и изучения. — Я тебя спросил, — кричит Вальтер и бьёт по щеке радистку, только не так как Штирлиц: ладонью об ладонь, а по-настоящему. Больно, девушка шипит. Цепкие руки СД хватают её за одежду и толкают в сторону стены. Споткнувшись, девушка падает, но также резко поднимается, спиной прислонившись к стене. Она пошла на поводу у Вальтера. Это было то, что ему было необходимо. Не менее цепкой хваткой, он берёт её за горло и с остервенением прикладывает затылком. Обычно, он не марал свои руки, тем более об этих, как он говорил, вшивых радисток. Но вот эта русская, которая сразу попала под протекторат Штирлица — злит его. Разбирательства касательно побега радистки Кэт только закончились, точнее говоря: слегка поутихли. В курилках, посредственные солдатики всё ещё обсасывали эту тему как беспризорные псы, которым бросили оголённую от мяса кость, с каплями ещё свежей крови на ней. Судачили, что радистка забеременела теперь уже от Штирлица, или от него же и был первый ребёнок, потом говорили что тот обезумевший эсэсовец который её освободил — приходил убить Штирлица или им же и был подослан. Так много слухов, что даже Шелленберг который любил слухи и считал что в них есть доля правды — перестал в них разбираться. — Да, ты не такая как та. — Еще раз стукнув женщину о стену, проговорил СД. Его жертва не плача глядела на своего палача и челюсть её была стиснута до скрипа зубов. Это она выдержит, впрочем, в этом кабинете ей в принципе и нечего бояться. Здесь нет орудий пыток, да и Шелленберг не стал бы марать свой ковёр кровью русской радистки. И не такое она выдерживала, а его попытки причинить боль, — выдержит и подавно. — Ты другая. Странная ты. Сразу видно, что чистая русская. Вы ведь, русские бабы, и в горящую избу и коня на скаку. Так про вас говорят? Теперь ясно, чем смогла зацепить Штирлица. Но, я тоже так хочу. Он издевался, прощупывал сущность девушки, которая никак не собиралась молить его о пощаде, бросаться к его ногам и умолять о спасении. Такие были ему противны ровно настолько, насколько возбуждали. Нрав же этой радистки застелил его ум пеленой. Что-то явно шло не так, Вальтер терял контроль над самим собой. Слишком напряженная обстановка сопровождала его в эти дни и ему явно была необходима разрядка, это же русская радистка была идеальным кандидатом на утоление всех желаний. Тем временем, полковник Исаев ходил по кабинету из угла в угол. Его жены больше нет в живых и существует лишь тонкая надежда что их маленькому сыну ничего не будет грозить, что скоро закончится война и что Шелленберг не убьёт Машу. Маша. Голубка. Голубь ведь считался символом мира? Быть может, она, это знак посланный Исаеву свыше? Штирлиц ударил стену кулаком. Никогда ещё он не чувствовал себя настолько бессильным. В нескольких кабинетах от него, Шелленберг грубо целовал прижатую к стене девушку. Та абсолютно не сопротивлялась, стояла, закрыв глаза, будто полностью абстрагировавшись от внешнего воздействия. Его рука скользнула под её юбку и припала к лону. На удивление, два пальца мягко скользнули внутрь, что не могло не удивить радистку. Это шло вразрез с грубостью его поцелуев и даже вызвало краткое сокращение мышц. Всегда внешне сдержанный мужчина, утративший сегодня над собой любой контроль, — мерзко захихикал. — Что, нравится, русская баба? — Спрашивает он отстранившись губами но не отпуская рук. — Женщина, — сквозь зубы шикнула Голубева, бросив взгляд наполненный ненавистью. В некотором роде, ей было бы проще перетерпеть пытки. — Женщина? — Вопрошает глава СД и рукой что некогда покоилась под её юбкой — бьёт бо лицу. — Женщинами могут себя называть только истинные немки — великие арийки, а не вы, поганое и паршивое отребье. — Тогда отчего же…? — Голубева не успевает договорить жёлчный комментарий, как оказывается спиной на столе. Её руки крепко сжаты, ноги не имеют возможности сомкнуться. Она слышит как расстегнулась змейка мужских брюк и низ её живота пронизывает острая боль, от неожиданного, грубого и глубокого проникновения. — Достаточно! Раздавшийся громогласный голос Штирлица, проясняет затуманенный болью разум. Её обидчик оказывается на полу, с зажатым кровоточащим носом и спущенными брюками. — Это моя женщина. Оценив состояние девушки, Штирлиц на мгновение замирает. «— Я не успел, я не успел... Я не успел!» Крепкие руки поднимают её со стола. Штирлиц набрасывает на неё свой сюртук и взяв на руки, уносит из кабинета, под истошный вопль Шелленберга: — Пошли прочь! А тебя я ещё достану, русская потаскуха. Как тебя ещё раньше не… Дальше они уже не слышали всю брань главы СД. Голубева судорожно прижалась к несущему её на руках, твердя в беспамятстве лишь одну фразу: — Он нас убьёт. Он нас убьёт. Он нас убьёт.