— Служу Советскому Союзу.

— Служу Советскому Союзу! Этот истошный вопль, как-то услышал Штирлиц, проходя мимо пыточных гестапо. Верная искренность и боль передаваемая этой фразой, вынудила его замедлить шаг, а сердце - пропустить удар. Дальше, он слышал сдавленный, приглушённый крик. Девочка, которая так смело крикнула эту животрепещущую для него фразу - сдерживалась и терпела до последнего. В следующий раз, Штирлиц спускался целенаправленно: он уже узнал, в какой одиночной камере сидит эта арестант. — Повезло, что одиночная, — подумал Штирлиц и нахмурил брови. — Если бы нет - убили бы уже. Значит, она что-то знает. И это что-то, в нашу сторону: в сторону Советского Союза. Он шагал тихим, размеренным шагом. Кивнув дежурному по коридору - он приказал отпереть камеру. Все формальности были улажены: Мюллер если и узнает, о его посещении, то он обязательно что-нибудь придумает. Девушка лежала на кровати, свернувшись как кот перед сильным морозом. Тонкая роба прилипла к кровавым ранам на её теле. Макс Штирлиц, он же Максим Максимович Исаев, герой Советского Союза - невольно поежился. Он испытал жгучую ненависть к каждому, кто причастен к ранениям этой юной девушки, что так сильно и самоотверженно любила свою Родину. Её веки дрогнули и она медленно открыла глаза. — Минуту. Я уже иду. — Сказала она на русском языке, медленно вставая. Штирлиц отрицательно качнул головой, но, быстро понял что девушка не видит в даль: она щурилась и рукой провела по своей доске, которая заменяла ей кровать. — Близорука. Видимо, по привычке искала очки. — Подумал Штирлиц и подошёл к девушке. Та, дерзко посмотрела в его глаза, будто бы собираясь из последних сил впиться отросшими и грязными ногтями в его глаза. — Спокойно, — почему-то, также по-русски ответил Штирлиц. Морщины на лице заключённой разгладились, брови удивлённо приподнялись: — Вы - советский? — Робко спросила она и короткими, худыми пальцами впилась в его пиджак, слегка тряхнув, насколько хватило сил: — Прошу, скажи мне, что Вы советский, умоляю. — Отчаянно прошептала девушка, пока из глаз её бежали слёзы. Штирлиц понял: это был провал. Если кто-то услышал, подслушал, или девушка сломается - они погибнут. Оба. Штирлиц нервно сглотнул, - но кивнул. Девушка же облегчённо выдохнула и отпустив пиджак соотечественника, прижалась затылком к холодной стене камеры. — Я согласна сотрудничать с Германией, но, при одном условии: Вы поможете мне добраться к нашим. Даже если, не дадите никакой ценной информации. Только прошу, верните меня на Родину, верните меня на её служение. Штирлиц услышал шаги. Это были двое: Шелленберг и Мюллер. Он успел дать знак, как он понял, - радистке. Та повторила своё намерение и желание сотрудничать с Германией на немецком языке. В эту же секунду зашли двое и заготовленная фраза сорвалась с губ Мюллера прежде, чем он успел обдумать слова сказанные заключённой: — Вот, поглядите Шелленберг, у Вашего Штирлица вновь страсть к русским, или он выполняет мою работу? Подождите... Что Вы сказали? Шелленберг оценивающе улыбнулся и снисходительно посмотрел на Мюллера: — Неужели, мой сотрудник за три минуты разговора, добился того что Вы пытались добиться тремя неделями пыток? Морщина между бровей Штирлица разгладилась. Три недели: именно столько он без обещанного центром, по возвращению в Берлин связного. Неужели, всё это время, она была здесь? Девушка моргнула, едва Штирлиц посмотрел на неё - вопросительно подняв левую бровь. Он вновь нервно сглотнул: провал. — Но это невозможно! Она только вчера кричала советские лозунги! — А Вы видели своих палачей? Им не то что сотрудничество, даже взгляд тёплый не виден. Этот же, — девушка бросила небрежный взгляд на Штирлица, — хоть красив. Шелленберг стал хихикать, пока Мюллер активно вытирал испарину со лба. — Да, все женщины одинаковые. Что ж, Штирлиц. Женщинам Вы нравитесь. Полагаю, и эту русскую радистку, мы тоже забираем под крыло Штирлица. А, Мюллер? Тот махнул рукой и первым покинул камеру. Штирлиц взял девушку за надплечье и повёл следом: её было необходимо привести в себя. Все формальности будут улажены позже. Шелленберг провел троицу загадочным взглядом: — Интересно, — подумал он, — а если они всё-таки верны Союзу: мне удастся через них спастись?