six reasons why i love you.

Причина четвёртая. Я не променяю тебя ни на что. Если приставят нож к горлу, сказав "ты или она", моим выбором будет ещё раз взглянуть на тебя перед тем, как потерять возможность дышать. Иногда приходится забыть о том, что ты человек. Отбросить всю мораль на второй план, оставляя позади все, чему учили в детстве. Дотторе, кажется, и не вспоминал никогда об этой замысловатой человечности. Что она вообще несёт в себе? Да Предвестник даже такие вопросы себе не задаёт, для него это то, чему не стоит уделять внимание. Сейчас, когда он сам раздевает Шестого Предвестника, тоже. Дотторе не хочет, чтобы тот раздевался сам, хочется самому чувствовать руками, трогать то, что создал он. Не Сёгун Инадзумы, она лишь сотворила оболочку, но каждую внутренность, каждую мелочь посчитал нужным добавить сам Доктор. Он сделал из парня человека, а не жалкое подобие. Дал сердце, глаза, кишечник… И Дотторе готов на убийства, тысячи убийств, лишь бы найти идеальные органы для Скарамуччи, не абы что, а самое чистое и самое лучшее для его создания. Сегодня они не в операционной, которую благородно выделила организация. День чрезмерно особенный для того, чтобы снова работать над юношей там. Сегодня они дома у Дотторе. В его огромном доме, а вернее сказать, подвале покоев, ведь именно там все самое нужное. И выглядит до безумия пугающе, словно это не просто маленькая операционная, а целое место для того, чтобы комфортно издеваться над всеми, кто этого заслужил, а после спокойно пить чай на кухне даже не сняв перчатки и пачкая кровью белоснежный фарфор. Само помещение, конечно, меньше, чем на рабочем месте, но сейчас это не важно. Сейчас Дотторе просто сосредотачивается на парне с невинно-подростковым телом. Скарамучча. Для него это больше чем коллега. Не в слащаво-романтическом плане, вовсе нет, скорее как тот самый опыт, которому хочется посвятить все свободное время. Куникудзуси для него словно картина, которую он, прямо как художник, пишет всю осознанную жизнь. Выплескивает кроваво-красную гуашь, размазывая по холсту и превращая все в хаос. Иль Дотторе живёт ради хаоса и сегодня Скарамучча окончательно понял это. И ему страшно до безумия. Безумия, что разрывает сердце изнутри и заставляет учащенно дышать. Из всех его «коллег», Иль Дотторе — самый пугающий, самый сумасшедший, даже для Предвестника. Поэтому его трясет, когда ремни туго затягивают на запястьях. Словно последние слова перед смертью, срывается с губ дрожащее: – Что ты собираешься делать? Скарамуш не доверяет ему. Это насилие, насилие для его внутреннего «я», которое теряет смысл, ведь мужчина снова затягивает кожаные ремни на запястьях, от чего у Сказителя руки немеют почти сразу же, только кончики пальцев нелепо дрожат. Дотторе это, черт возьми, забавит. Он тихо хихикает, пока у юноши слезятся глаза от несправедливости. У него есть сила, могущество, есть все… Так почему этот псих позволяет себе творить все это с ним? Снова держать шприц с чем-то непонятным в руках. Даже если парень попробует спросить – не узнает, пока не прочувствует все самое ужасное на собственном теле. Это ведь даже не садизм, скорее зависимость от того, чтобы модифицировать существо, созданное Архонтом. – Ох, ты же знаешь, что не получишь ответ. Скара-чан, пора бы уже привыкнуть, – говорит Доктор и подставляет иглу к вене. Он готов поспорить, что даже вслепую сделает инъекцию отменно. Он знает каждый миллиметр, каждый шрам и родинку Скарамуччи. Даже гордиться этим себе позволяет. Это и ломает юношу до конца. Снова предательски кружится голова, а перед глазами все плывет. И это сейчас не банальный наркотик для помутнения сознания. Дотторе его… усыпляет? Нет-нет, он все ещё в сознании, слышит и видит, даже сказать что-то в силах, но его тело, он просто не чувствует, что еще может управлять им. Все чувства будто притупились, оставив мелкое ощущение покалывания в груди. А потом он видит Предвестника. Улыбается и надевает медицинскую маску… Чёрт возьми, нет! Нет, ни за что в жизни! Он, блять, знает, когда он надевает её, он не хочет проживать подобное снова, но теперь ещё и будучи в сознании!.. – Уже догадался, золотце? Умница-а. Угадай, что я заменю тебе сегодня? Такое забавное совпадение, у ребенка, которого я сегодня лишил жизни, та же группа крови, что и у тебя. Разве это не чудесно, Скара-чан, хах… Не смотри на меня так напугано. Я все еще просто помогаю тебе. И Доктор смеётся. Чуть ли не маниакально, но говорит со всей своей серьезностью, которая только может быть. Он правда считает, что Скарамуш создан для него. Его чистое и невинное, такое уникальное тело, ни у кого такого нет. Этим Сказитель его и цепляет, заставляет забывать о посещении «приютов», где смиренно сидят дети со всего Тейвата, ожидая своей участи. Все перестали быть важны для экспериментатора, кроме коллеги, что лежит оголенным на койке и еле дышит. Только он. Только Скарамучча имеет право называться его опытом, его лучшим проектом. – Пре… Прекрати… Убью… – сквозь хрип говорит Куникудзуси, провоцируя Дотторе только лишь на более широкую улыбку. – Убьешь? Довольно забавно слышать от тебя такое, пока ты обездвижен и очень близок к тому, чтобы получить от меня новый подарок. Одно неверное движение скальпелем и ты умрешь. Этого тебе хочется, Скара-чан? Дотторе давит. Знает, как сильно Скарамуш боится умереть. На что угодно готов, лишь бы дышать. И да, вытерпит каждое надругательство этого психа, если по итогу останется в живых. Поэтому даже не говорит ничего, сразу замолкает и ждёт своей участи. Он помнит все только фрагментами. Как мужчина ввёл ещё что-то в руку, как открыл скальпель, а после этого – кошмар. Сплошной кошмар, который оказался явью, и будет преследовать каждое мгновение своей жизни. Скарамушу кажется, что он уже умирает, когда резкая боль пронзает тело. Дотторе оставил его в сознании при операции. Он чувствует не всё, но он видит, слышит, и от этого рыдает навзрыд. Каждый надрез превращается в глухой крик, а каждый всхлип отдаётся сладким пением птиц в ушах Доктора. Он решил пересадить лёгкое. Одно, Скарамушу больше и не понадобится, но иногда тому приходится поражаться своей же гениальностью. Да и делает он всё слишком умело. Пока острое лезвие перерезает кожные ткани, юноша почти не теряет кровь. Да, он не человек, но Дотторе делает всё, чтобы он чувствовал себя таковым. Это не та человечность, о которой мечтал маленький Куникудзуси. Не радость от мелочей, счастье и любовь, это чёртово отчаяние. То, что останется в душе навеки. Он не хочет больше слышать стук собственного сердца, хочет снова быть «куклой», но не испытывать все это. Ему больно. Хочется никогда в жизни не возвращаться к Фатуи и больше никогда в жизни не смотреть в эти безумные глаза. А Дотторе отдал бы все, лишь бы подольше полюбоваться этими стеклянными глазами. Жаль, действовать нужно быстро, главное успешно провести операцию. Он еще полюбуется этими глазами, обязательно. Также, как любуется старой поджелудочной, прошлым кишечником, что залиты формалином и сохранены в более чем надежном месте. Дотторе пообещал сохранить каждый орган Скарамуччи, как воспоминание обо всем сделанном. Он хочет, просто мечтает о том, чтобы связать их судьбы прочными узами. Он готов отречься от работы в организации, бросить все, лишь бы иметь возможность вечность изменять Скарамуша. До идеала, непревзойденного и невероятного. Большую часть он уже сделал, как минимум, сломал сознание юноши. Сравнить его нестерпимое брыкание и непослушание с той покорностью, что сейчас, так душа радуется, а странноватая улыбка растягивается по безумному лицу. Он гордится проделанной работой так, как ничем другим. Он ощущает, что от предвкушения начинают подрагивать руки, поэтому стоит поскорее продолжить операцию, ведь ни за что в жизни не хочется терять Скарамуччу. – Смотри, какое красивое. Нравится? После этого Сказитель совершенно ничего не помнит. Он, кажется, потерял сознание, как только увидел орган в руке Доктора. Сколько ужасных и жестоких вещей бы тот не совершал, Дотторе ему никак не превзойти. Скарамучча благодарит свой организм за то, что не дал пережить ему все то, что он, по сути, должен был. А вот мужчина, увидев закрытые глаза и услышав еле чувствуемое дыхание, даже расстроился, но не настолько сильно, чтобы прекратить операцию. Пока грудная клетка юноши распорота, и вся верхняя часть торса на виду, Дотторе отодвигает скальпелем ветви левого бронха, и, поддевая нужные мышцы щипцами, полностью отделяет левое легкое от тела. Приступает к трансплантации нового. Он часто пересаживал органы, но ни для кого так не старался, как для его милого Сказителя. Когда легкое наконец пересажено, а пульс восстановлен, Дотторе начинает зашивать кожные ткани, продевая медицинской иглой так старательно, лишь бы на груди остался лишь незаментный рубец. Он хочет оставить следы на Скарамучче, хочет оставить метку, которая так и кричит — "Я! Я сделал его таким, никто другой не посмеет исправить то, что создал я!", но сделать каждую из отметин до невозможности красивой, такой, что подойдёт юноше и лишь добавит его сущности уникальности. И каждый раз, словно впервые. Эта эйфория, от громкого, медленного пищания пульсометра и осознание того, что операция, видимо, успешна. Он даже не может дождаться, когда очнётся Скарамучча, он хочет посмотреть в стеклянные, словно у фарфоровой куклы, глазки, что наполнены обидой и отчаянием. Отчаяние у Сказителя совсем другое. Не сравнимое с уже привычным детским, такое особенное... И Дотторе нуждается в том, чтобы доводить юношу до этого отчаяния чуть ли не каждый день. Слышать слова ненависти и отвечать на них приторной нежностью, называя золотцем, солнышком, всем самым ненавистным Скарамучче. Дотторе знает, почему так. Дотторе влюблен. Влюблен в тело, в душу, в каждый ноготок и каждую ресницу, но не в самого юношу. Дотторе чужда любовь к людям, но к Скаре, как к эксперименту, лучшему проведенному опыту в жизни, её он отрицать не посмеет. Он подойдет к еле дышащему, спящему Фатуи, поцелует в холодную и соленую от слёз щеку, а после лишь сядет рядом и будет смиренно ждать момента, когда Сказитель откроет глаза и начнет дышать совершенно по новому. Мужчина хочет, чтобы однажды Скарамучча дышал ним, цепляясь за его лицо, как за последнюю надежду, последний лучик света в кромешной темноте. И для Дотторе не несёт значения то, что он сам завлёк Скарамуша в эту темноту. Превратил жизнь в Ад? Во благо. Использует, словно тот не живой, а лишь кукла для экспериментов безумца? Ради него же. Доктор знает, что делает, и даже если придётся выбирать между жизнью и смертью, он выберет ещё раз пройтись скальпелем по чудному тельцу его солнышка.