Переболеть прошлое

Переболеть прошлое, вычеркнуть всё сложное, И в хороводе дней не вспоминать о ней. В чьей-то чужой нежности, не повторять: "Где же ты? Я так жду". От одиночества след, не утихающий бред. Эти глаза, эти слова в сердце. Болью пронзающий сон, не забывается он, И от него некуда мне деться. Где твоих касаясь волос, я бы околесицу нёс И срываясь снова на стон: «Где ты?» (с)

Первая дождинка упала на нос. Небо стало чернильным, низким, мрачным. Таким же, как каменная улица, на которой стояла Аглая. Вторая капля — в растрёпанные, чёрные, как ночь, волосы. Третья снова пришлась на лицо. Город гудел. Всё так же машины рвали линии автострад, мчась туда и обратно. Всё так же галдели, смеялись, переговаривались москвичи, отбивая каблуками и упругими подошвами кроссовок, мостовую. Довлатова подумала, что сегодня идеальный день для того, чтобы умереть, чтобы закончить весь этот ад. «Если человек жил без Бога, то почему он после смерти окажется с ним?», — вспомнились слова дедушки. Когда-то очень давно он научил свою единственную внучку многим вещам, главным из которых была вера в Господа. И Аглая верила. И только лишь эта вера не давала ей в последние недели совершить расправу над собой. А мысли-то страшные вертелись в голове уже очень давно. Но сегодняшний разговор расставил все точки над «и». Так больше не может продолжаться. Так не должно дальше продолжаться. А иначе и быть не может, иначе не получится. Не в этом теле, не в этой жизни. Потерев указательным пальцем влажный от дождинок нос, Аглая слабо ухмыльнулась. «Думают, стоит тут какая-то укуренная наркоманка или дебилка. Посреди улицы. Лыбится кому-то, чокнутая». Она действительно привлекала внимание растрёпанным чёрным каре, кукольно-бледной кожей лица, синяками под глубокими, выразительными, грустными зелёными глазами. Ни капли косметики. Одна только боль во всём облике, в острых выраженных скулах, в силуэте, облачённом в одежду не по размеру. Тонкие чёрные брюки, летние кроссовки. В ноябре. В одной только огромной расстёгнутой кожанке, накинутой поверх вытянутого серого свитера крупной вязки. На улице было почти ноль градусов, но Довлатова не чувствовала холода. Всё внутри давно обмёрзло. Она снова болезненно ухмыльнулась. Вспомнилось название то ли книги, то ли фильма — «Вероника решает умереть». А теперь решилась и она сама. Осталось только сделать то, что не успела во всей этой круговерти. Дождь начал усиливаться, учащаться. Небрежно потерев рукавом нос, Аглая пошла вперёд, глядя себе под ноги. Вся жизнь медленно и плавно протекала перед внутренним взором. Когда решаешься на последний шаг в своей жизни, всегда становится жутко. Ты хочешь уйти не из этого мира — ты хочешь уйти от боли. Хочешь освобождения и покоя. «Видит Бог, если бы я могла, я бы осталась… Но я так больше не могу. Серьёзно. Мне слишком больно. Я больше не могу жить с этой болью. Меня ничто не спасёт. Все надежды на то, что я могу жить относительно счастливо, закончились. Их нет. Есть только я и мой ад. Осталось закончить всё это». Странно, но когда приходит твёрдое решение, страха уже нет. В этот момент ты перешагнул ту черту, которая разделяет обычное мирское существование, полное рационализма, и нечто неподвластное человеческому сознанию. То, что и является таинством, которое не дано постичь, пока ты жив. Аглая выпрямилась, расправила плечи. Всё было решено. Сейчас она съест своё любимое фисташковое пирожное в своём любимом кафе, выпьет кофе, позвонит Сашке, узнает, как у неё дела, да и просто в последний раз выслушает дорогую подругу, почти сестру, а потом… Потом закончит эту жизнь. Звякнул колокольчик. Аглая оказалась в зале, освещенном приглушённым светом. Её потряхивало от дождя и ноябрьского ветра, но она этого не чувствовала. Официантка с тревогой посмотрела на женщину лет тридцати пяти с растрёпанными угольно-чёрными волосами и очень болезненными зелёными, туманно блуждающими глазами. Ни грамма косметики, коротко подстриженные ногти, острые скулы, выразительные губы… В ней была какая-то грустная привлекательность, которая страшно сочеталась с надломленностью. Именно такие жуткие взгляды бывают у маньяков, совершающих убийства. Официантке стало не по себе, она поспешила принять заказ и ретироваться. Если до этого момента Довлатова не слышала, какая музыка играет в заведении — для неё все звуки стали гулом — то теперь всё нутро пронзило раскалённой стрелой. Кутает в снежную шаль, глупый, холодный февраль, И без того сердце моё ноет. Пальцев дрожащая ложь, знаешь, но всё-таки ждёшь, И тишина снова с ума сводит. А минуты тают как снег, каплями дотронувшись век, И срывает тихое с губ: "Где ты?" Аглая нервно натянула на ладони рукава свитера и вжалась спиной в спинку стула. Этот голос заставлял каждую клетку её тела умирать в три раза быстрее. Словно кто-то пустил яд в кровь. Женщину резко затошнило, сердце было готово вырваться из груди. Перед глазами возникло строгое и одновременно доброе лицо. — Ты опять курила? — мужчина улыбнулся, и его щёки украсили игривые ямочки. Тогда Аглая смущённо посмотрела в пол и хохотнула. Курила. А потом отчаянно зажёвывала аромат табака мятными жвачками — обещала ведь Юре… Не удержалась… Тогда Шатунов просто обнял её, ничего не говоря. Довлатова резко перестала посмеиваться, уставившись в стену. Руки сами обвили крепкий торс Юрия. Они слишком хорошо знали и чувствовали друг друга. Иногда просто молча обнимались или сидели рядом, держась за руки. И всё знали. Всё понимали. Потом женщина обвела взглядом комнату. Персиковые шторы пропускали вечернее летнее солнце — скоро осень. На столе стояли две чашки с остывшим чаем и вазочка со свежей клубникой. Тогда Аглая подумала, что это слишком большое для неё счастье. Слишком хорошо не должно быть. Не может. Так и глядя ледяным взглядом в никуда, она нежно коснулась губами плеча Шатунова, от которого пахло его любимым одеколоном с нотками османтуса и мандарина, и сигаретами. Довлатова едва успела встать из-за стола. Её вырвало прямо на пол. Посетители кафе посворачивали шеи, оборачиваясь на неё. Никто не спешил вставать и оказывать помощь. — Что с вами? Вам плохо? — с нотками брезгливости спросила подошедшая официантка — не та, которая принимала заказ. "И почему я их раньше не видела?" - отстранённо подумалось. — Выключите это… Выключите… — пробормотала Аглая. Снова вытерев губы рукавом грубой кожанки, она, пошатываясь, добралась до двери, хватаясь за предметы интерьера. Лишь только оказавшись под дождём, Довлатова смогла свободно выдохнуть. Сделав несколько шагов, она припала спиной к серой каменной стене, и сползла по ней вниз. Села на корточки и уткнулась лицом в колени.